Текст книги "Колокольчик в тайге"

Автор книги: Николай Глебов

Соавторы: Владимир Красин,Феликс Шпаковский,Анатолий Дементьев,Григорий Устинов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

В конце сентября, захватив Казбека, Абдурахмат выехал на старую Кочердыкскую заимку.

– Я прошу тебя, Бисимбай, – сказал юноша своему другу на прощанье, – подъехать завтра ко мне и увести коня. Его нужно спрятать у Нуримана, что живет у устья реки Уй. Он тоже партизан. Когда настанет момент для выступления, пускай предупредит меня.

* * *

Партизанский отряд, в котором находился Абдурахмат, под натиском многочисленного и хорошо вооруженного противника отступил к Мыркайским камышам.

Заросли камыша были надежной защитой от пуль. Растянувшись вдоль берега огромного озера, они постепенно переходили в мелкий кустарник, теряясь в низине мелководной Уй. За ней шла безбрежная степь.

Белогвардейские части вместе с аллаш-ордынскими расположились на возвышенности. Отсюда им далеко была видна окружающая местность.

Стояли безветренные осенние дни. Казалось, ничто не нарушало спокойствия Мыркайских камышей. Тихо, точно переговариваясь между собой, качались пушистые метелки.

Командир партизанского отряда, молодой, сильный казах из Кустаная Омарбаев вызвал к себе Абдурахмата, который вместе с группой товарищей находился на восточном берегу озера и наблюдал за передвижением белогвардейских частей.

– Нам нужно пробиться к реке Уй, – сказал командир Абдурахмату. – Ты смелый разведчик, я на тебя надеюсь. Необходимо узнать расположение белых на восточном берегу озера, их численность. Осмотри хорошенько местность и возвращайся к утру. Помни, что от тебя зависит судьба всего отряда.

Простившись с командиром, Абдурахмат направился к заставе.

– Сегодня ухожу в разведку, – заявил он товарищам. – Если услышите выстрелы, значит, нужна помощь. С собой беру только Казбека.

Услышав свое имя, белогрудый вильнул хвостом.

Вечерние сумерки медленно окутывали камыши. На увале, где расположились белогвардейские части, зажглись костры, Абдурахмат выполз из камышей и, подняв голову от земли, прислушался. Невдалеке паслись казачьи кони, и в кустарниках были слышны голоса сидевших в засаде белогвардейцев.

«Только бы не заметили», – пронеслось в голове юноши. Смелый разведчик пополз дальше. За ним, неслышно припадая к траве, точно подкрадываясь к добыче, следовал Казбек. Миновав благополучно казачий секрет, Абдурахмат поднялся на ноги и зашагал по направлению к реке. Не доходя с полкилометра до нее, он заметил всадника, который, положив ружье на луку седла, медленно передвигался по направлению к белым.

«Дозорный! Но как его снять с седла? – рука Абдурахмата потянулась к ружью. – Нет, стрелять не годится. Этим можно вызвать тревогу, тогда все пропало». Но желание достать «языка» было сильно, и юноша, притаившись в кустах, стал дожидаться всадника.

Вскоре послышалась гортанная песня, и Абдурахмат узнал в незнакомце аллаш-ордынца – своего злейшего врага.

Остальные события промелькнули с быстротой молнии. Схватив одной рукой повод коня, Абдурахмат с силой дернул белогвардейца с седла. Падая, тот успел ухватиться за гриву, и испуганная лошадь взвилась на дыбы и сшибла юношу с ног. В тот же миг на круп коня, точно пантера, вскочил Казбек и вцепился зубами в аллаш-ордынца. Тот камнем свалился на землю.

– Алла, алла! – завопил он испуганной умолк под тяжестью навалившегося на него Абдурахмата. Лошадь исчезла в темноте.

Обратный путь смелого разведчика прошел без приключений. Узнав от пленника слабые участки расположения белогвардейских частей, партизанский отряд под покровом ночи благополучно вышел из Мыркайских камышей и, переправившись вброд через Уй, рассеялся по степи.

Обозленные неудачей, белогвардейцы обрушили свою месть на аулы.

Абдурахмат скрылся на Кочердыкской заимке.

В этот глухой угол Тургайской степи люди заглядывали редко и раньше. Только однажды Абдурахмат увидел на горизонте всадников и, зажав морду Казбека, пытавшегося залаять, затащил его в избу.

Настала зима. Степь уснула под снежным покровом. Изредка приезжал Бисимбай и привозил с собой продукты, сообщал новости.

Белочехи, а с ними и белое казачество, отступили от Челябинска к Петропавловску. Отдельные отряды их просочились и в Тургай. Бисимбай видел даже, как везли артиллерию. Он передал Абдурахмату, что его ждут в Александровку в январе.

Однажды, выглянув зачем-то из избы, юноша заметил длинную вереницу конников, двигавшихся по направлению к заимке. Куда спрятаться? Кругом голая степь. Взгляд Абдурахмата упал на сруб колодца. Юноша знал, что вода в нем вымерзла, и на дне лежал толстый слой льда. Бросившись к избе, он захватил там ружье с патронами, валявшуюся под нарами старую веревку и побежал к колодцу. Закрепив один конец веревки за верхний венец сруба, он стал спускаться вниз. Но тут случилось несчастье. Гнилая веревка не выдержала его тяжести, лопнула, и Абдурахмат упал на дно.

Сверху послышался тревожный лай Казбека. Пес метался вокруг колодца, скулил и порывался прыгнуть к хозяину. Только властный окрик Абдурахмата: «Нельзя!» – держал собаку наверху.

Конники, видимо, спешили и проехали мимо заимки.

Все попытки Абдурахмата выбраться из колодца были безуспешны. Обрывок веревки висел слишком высоко, а обледеневшие стенки сруба не имели ни одного, хотя бы маленького выступа.

Ночью разыгралась метель. Съежившись, Абдурахмат прислушивался к вою ветра. В колодце стало темно, как в могиле. Отверстие занесло снегом, буран наметал над срубом сугробы.

Прошло несколько томительных часов. Вдруг сверху послышалась какая-то возня и на голову Абдурахмата посыпался снег. Раздалось радостное повизгивание Казбека. Просунув морду через отверстие, белогрудый залаял, как бы вызывая хозяина наверх.

«Если Казбек прыгнет в колодец, то оба с мим мы окажемся в этой проклятой мышеловке. Тогда надежды на спасение не будет», – подумал Абдурахмат и крикнул: – Пошел! Пошел!

Казбек попятился и вылез из сугроба, наметанного возле колодца.

Буран утих. Скупое зимнее солнце осветило степь, занесенную снегом, заимку и лежащую недалеко от колодца собаку. Она прислушивалась к звукам, доносившимся из колодца: то прыгал, стараясь согреться, Абдурахмат.

Казбек поднялся и быстрыми скачками понесся в степь. Вскоре его серая фигура замелькала на увале и дальше, по направлению к устью реки, где была зимняя стоянка Бисимбая.

…Обессиленный Абдурахмат все еще сидел на дне колодца. В его мозгу, точно тяжелый жернов, ворочалась одна мысль: «Не уснуть бы, тогда смерть…»

И вдруг, когда юноша окончательно потерял способность сопротивляться усталости и сну, сверху свалился белогрудый и, радостно взвизгивая, завертелся возле хозяина.

Подоспевший Бисимбай вытащил полумертвого Абдурахмата из колодца.

Вечером, когда юноша пришел в себя, пастух рассказал:

– Перед утром слышу: собаки лают и кто-то скребет дверь землянки. Открыл, вижу – белогрудый. Ну, думаю, если Казбек прибежал один, значит, с хозяином случилось несчастье. Оседлал коня – и к тебе…

– А как же ты, – прервал его Абдурахмат, – узнал, что я в колодце? Ведь кругом все занесло снегом.

– Очень просто, – ответил пастух. – Как только я слез с коня, белогрудый не дал даже привязать лошадь. Вцепился зубами в мой бешмет и потащил к колодцу. Ну и собака! – закончил он, покачав головой.

Казбек, как бы понимая, что речь идет о нем, радостно вильнул хвостом и положил свою могучую голову на колени хозяина.

ПИП

В один из майских дней пятиклассники сельской школы Митя Паклин и Сережа Хлызов отправились на рыбалку. Озеро, где они ловили гольянов – мелкую, но вкусную рыбешку, – называлось Домашним. В нем по берегам обильно росли тальник, осока, а посредине лежала лабза[10]10
  Лабза – плавучая трясина на озерах.


[Закрыть], и там виднелся мелкий березняк, уродливый по форме, но богатый капокорнем[11]11
  Капокорень – наплывы у основания дерева и на корнях.


[Закрыть].

Ребята уселись в старый, непригодный для плавания бат, миновали широкую гладь озерного плеса и, поминутно вычерпывая воду из продырявленного бата, пристали к кромке лабзы.

День был тихий, безветренный, весеннее солнце светило ярко, и от этого вода казалась зеркально чистой. Над ней с криком кружили чайки. От светлого бора, окружавшего озеро, доносился еле уловимый запах хвои.

В тот день клев был хороший, и в банках, наполненных наполовину водой, плескались десятка два гольянов. Ребята уже хотели ехать домой, как вдруг их внимание привлек маленький дикий утенок, который вынырнул из воды недалеко от них и, как бы испугавшись своей смелости, нырнул обратно и показался у кромки лабзы. Энергично работая лапками, скосив глаза на рыбаков, он исчез в камышах. Затем из зарослей послышалось «пип-пип» и умолкло.

– Давай поймаем утенка, – предложил Митя своему другу.

– Как же, поймаешь его, – протянул Сережа. – Лабза большая, гоняйся за ним… Не заметишь, как в окно[12]12
  Окно – открытая полынья в трясине.


[Закрыть] попадешь.

– А почему он один, без утки? – спросил Митя и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Я думаю, что утенок потерял мать. Мне говорили, что утки в поисках лучшего корма переходят вместе с выводком на другие озера. А этот просто отстал.

– Не пропадет, – уверенно произнес Хлызов. – Здесь ему хватит еды. Завтра его опять увидим. Дальше плеса никуда не уплывет. Да и зачем ловить? Он еще маленький.

– Мы его подержим на руках и отпустим.

Сережа махнул рукой:

– Ну его. Пускай плавает. Ты вот лучше вычерпывай воду из бата. Видишь, сколько ее набежало. Как бы ко дну не пошел.

Утонуть ребята не боялись – оба были хорошие пловцы. Порыбачив еще некоторое время, они поплыли домой.

Наступил вечер. Плесо опустело. Вечерние лучи закатного солнца легли на озеро, окрасив его в полусумрачные тона.

Оставшись один, утенок долго искал мать, оглашая воздух жалобным «пип-пип».

Первую ночь он провел между двумя кочками, тесно стоявшими друг к другу. Теплая майская ночь была полна каких-то неясных звуков, таинственных шорохов, и только где-то посредине лабзы ухала выпь. Каждый раз, заслышав этот звук, утенок сильнее прижимался к кочке. Неслышно пролетела какая-то ночная птица; недалеко от Пипа, так будем называть утенка, проплыла ондатра. При виде ее хищной морды, глянцевой при бледном свете луны, спинки с длинным крысиным хвостом у Пипа замерло сердце от страха. Инстинкт подсказал Пипу не шевелиться.

Рассвет застал его у кромки лабзы, в зарослях осоки. Всходило солнце, посеребрило гладь плеса и бросило теплые лучи на ожившую от птичьего гомона лабзу. Пип стремительно гонялся за мошкарой, подпрыгивая, ловил ее на лету, и в это солнечное утро ночные страхи, казалось, прошли для него бесследно. Зоркие глаза Пипа заметили, как из переулка к берегу, переваливаясь на коротких лапах, важно шла толстая утка. За ней дружно бежала стайка таких же маленьких, как он, утят. Гнала их к озеру женщина. Достигнув берега, утка с ходу плюхнулась в воду, утята последовали за ней. Постояв на берегу, женщина ушла. Пип настороженно смотрел на своих собратьев, затем набрался смелости, подплыл к ним поближе. Прошло немного времени, и Пип вместе с домашними утятами уже спокойно плавал между кустами старого засохшего тальника.

Утка знала, что здесь ее питомцам не грозит опасность с воздуха. Коршуну легче достать добычу на чистой от зарослей воде. В кусты, где плавали утята, он не бросится с высоты – может напороться на острые сучки, и тогда ему гибель. Но этого не знали глупые утята, и они не слушались матери, выплывали на плесо. И вот случилось непоправимое. Пип вместе с тремя друзьями выплыл из кустов, не замечая опасности. В небе показался коршун. Утка издала тревожное «кряк!», но поздно: пока утята торопливо плыли к спасительным кустам, хищник камнем упал на одного из них и взмыл с доверчивым утенком вверх. Во время нападения коршуна Пип успел нырнуть и тем спасся от беды. Показываться из воды долго не смел. Увидев лодку с ребятами, он нырнул еще глубже и выплыл только у лабзы. Охваченная тревогой утка все еще продолжала кричать, созывая рассыпавшихся в тальнике утят. Но Пип на зов не поплыл. И только в полдень, когда солнце достигло своего зенита, Пип, видя, что утка с утятами плавает недалеко от него, присоединился к ним. Домашние утята вместе с Пипом вышли на берег и торопливо направились по переулку. Пип остался у воды, провожая глазами своих приятелей, торопливо семенивших за матерью. Покружил среди знакомого тальника и, скосив глаза на небо, нет ли там опасности, выбрался на чистую воду. Тут его и заметили ребята.

– Я ведь тебе говорил, что утенок никуда не денется с плеса, – давай приучим его к себе, – заговорил Сережа.

– Дикого утенка? – в голосе Мити послышалось недоверие.

– Что особенного? Мы будем прикармливать хлебом. У тебя крошки есть?

– Остались.

– Бросай их утенку.

Испугавшись резкого движения руки, бросившей хлебные крошки, Пип стремительно нырнул. Ребята отъехали недалеко от места рыбалки и стали наблюдать. Крошки лежали на дне, и Пип смело начал их подбирать.

Так продолжалось несколько дней. Пип уже проплывал со стайкой домашних утят мимо лодки с ребятами, но все еще продолжал остерегаться.

В июне, когда болотные кочки покрылись ярко-зеленой осокой, Пип в ожидании хлебных крошек начал уже один кружить недалеко от ребят. Радость юных рыболовов была безгранична.

– Ну вот, ты сомневался, что нельзя приучить дикого утенка. Смотри, он нас не боится, – говорил своему другу Сережа.

В один из солнечных июньских дней над плесом пролетела дикая утка. Пип проводил ее взглядом, приподнялся на лапках, похлопал крыльями и, не отрываясь от воды, пролетел вслед за ней метра два.

– Слаб еще, не может подняться на крыло, – наблюдая за утенком, заметил Митя и бросил в воду очередную порцию хлебных крошек. – Пип, Пип, – позвал он его.

Утенок приподнял головку и повернулся от лабзы на зов своих друзей. Он начал привыкать к своей кличке и каждый раз, когда раздавался зов, охотно выплывал из зарослей, но вплотную к лодке с ребятами по-прежнему не приближался.

В конце июня он увязался за домашними утятами и вылез из воды вместе с ними на сушу. Утка со своими питомцами направилась на обычную кормежку. Утята шли за ней гурьбой. В переулке, на полпути к дому, утка издала тревожный крик. Утята сбились в кучу. Из деревни, направляясь к озеру, бежало какое-то черное лохматое чудовище и, не обращая внимания на утят, остановилось недалеко от них, вынюхивая что-то в траве.

Послышалось успокоительное «кряк!» и, переваливаясь с ноги на ногу, утка пошла дальше. При виде собаки Пип присел от страха, но, видя, что утята спокойно идут за уткой, последовал за ними. Нырнув в подворотню, утка с разбега сунула нос в корытце с месивом. Глядя на своих приятелей, Пип тоже начал есть мятую картошку, перемешанную с отрубями и мелко нарубленной крапивой. Пища ему так понравилась, что он даже залез в корытце. Неожиданно над ним выросли чьи-то длинные ноги, раздалось хлопанье крыльев и оглушительное «ку-ка-ре-ку!». Тараща испуганные глаза, Пип бросился наутек со двора.

– Смотри, Пип бежит из переулка, – показывая Мите на дикого утенка, оживленно заговорил Сережа. – Должно, уходил с утятами на кормежку. Но почему он один?

– Испугался и дал стрекача, – улыбнулся Митя. И когда Пип выплыл на середину плеса, Паклин привычным движением бросил в его сторону крошки хлеба. Пип нырнул, подобрал свою добычу и безбоязненно проплыл под водой, где стояла лодка. Ребята не заметили, как он вынырнул на другой стороне. Долго искали глазами, и, только повернувшись к лабзе, они заметили Пипа, спокойно плавающего недалеко от них.

В начале осени Пип превратился в красивого селезня и начал сторониться домашних уток. Вечерами и рано утром он исчезал с плеса и только днем садился на его спокойную гладь, ожидая ребят. Так повторялось несколько раз.

Наступила ненастная пора. Побурела осока, пожелтели листья берегового тальника, и холодный ветер сбрасывал их в сумрачные волны озера. Обнажились деревья. По ночам было слышно, как гукали совы. Давно улетели скворцы и певчие птицы. Колхозники заканчивали полевые работы. В шум тракторов вливался иногда прощальный крик журавлей. Ночью и утром застывала вода у берегов, и только днем гонимые ветром озерные волны крошили слабый ледок.

Все чаще и чаще дикие утки сбивались в стаи, собираясь в далекий путь. С ними был и Пип.

В конце осени, Сережа Хлызов и Митя, сделав уроки, поехали на рыбалку. Они направили лодку к знакомой лабзе. Там гулял холодный, пронизывающий ветер, да и клев был плохой, и ребята начали свертывать удочки. Над головой пролетела стая уток. Вот одна из них отделилась от стаи, низко спустилась над плесом и, сделав как бы прощальный круг над ребятами, взмыла вверх.

– Пип!

Сережа с Митей долго смотрели вслед быстрокрылой птице. И когда та скрылась в сумрачной дали, ребята взялись за весла.

Г. А. Устинов

ПУШИНКА

© Южно-Уральское книжное издательство, 1967 г.

В ТЯЖЕЛУЮ ПОРУ

В тот год зима на Урале была суровой. От сильных морозов глухо потрескивали вековые миньярские леса.

Крепко спали в своих убежищах жирные барсуки, косматые медведи, колючие ежи. От стужи закопалась в снег боровая дичь: тетерева, глухари, рябчики.

Снег выпал глубокий. Он придавил кустарники, облепил деревья. Вечнозеленые сосны, ели и пихты стояли, словно в белых тулупах. А когда налетал «ветерок-северок», то начинал раздевать лесных великанов. Тогда сбитый снег с сухим шелестом осыпался вниз, хоронил следы зверей и птиц, скрывал тайны леса.

Огромные лоси проваливались в сугробах и, в поисках корма, с трудом бродили по чаще.

Холодно и голодно было многим зверям и птицам. И, кажется, только шустрые зайцы в белых шубах все так же легко бегали на кормежку в заросли тальника и осинника. Проскачут по полянке и отпечатаются за ними следы. Точь-в-точь как звездочки на погонах капитана: две спереди в ряд, а две сзади одна за другой. Ох и осторожны эти «капитаны»! Почему? Да потому, что врагов а лесу много. Чтобы не оставлять лишних следов, они чаще ходят по одному пути и протаптывают лапками плотные тропы. По такой заячьей дорожке школьник и без лыж пройдет, не провалится.

…В ту пору тяжелые дни переживала и белочка Пушинка. Вблизи речки Верхняя Биянка у нее было два гнезда – «гайна». В одном она находилась, а второе – запасное.

Пушинка жила в эту зиму не одна. Плотно прижавшись к ней, накрывшись пушистым хвостом, рядом лежала подружка. Обе в зимних шубках с голубовато-серой спинкой, белой грудкой и брюшком.

Из-за сильных морозов белки уже двое суток не выходили на кормежку.

…Яркие звезды на небосклоне последний раз подмигнули друг другу и погасли. Сиреневая дымка над лесными увалами порозовела. Рассветало…

Белки не спали, прислушиваясь к звукам леса. Пушинка услыхала легкий шелест от коготков поползня. Птичка прыгала по стволу дерева. Она выискивала в трещинах коры насекомых. Острый слух зверька уловил далекое постукивание пестрого дятла. Он долбил сосновую шишку, добывал из нее семена. А вот прошумели крылья краснобрового рябчика. Это петушок вылетел из снежной ямки на березу, чтобы покормиться ее сережками. Звуки леса подсказывали подружкам, что мороз ослабел.

Тогда Пушинка расчистила выход. Втащила в гнездо куски мха и лишайника, которыми оно было забито для утепления. Высунула усатую мордочку, осмотрелась. Потом вылезла наружу. С довольным урчанием за нею выскочила и вторая белка.

Усевшись на толстый сук, зверьки почесались и почистились. Умылись по-кошачьи. Затем подружки одна за другой перескочили на соседнюю елку.

Так, прыгая с дерева на дерево, осторожные белки ушли от гнезда метров на сто. На заснеженной земле они совсем не оставили следов своих лапок. Только кое-где с веток осыпались комочки снега, хвоинки, сор от коры и лишайников. Вот догадайся по ним, что здесь только что были пушистые зверьки!

Но вот и приметная старая пихта. Вершина у нее была разбита молнией. По стволу дерева подружки сбежали на снег. Длинными прыжками пошли к месту кормежки. Белки, как и зайцы, при беге задние ноги закидывают за передние. Скок! Скок!.. Серебристые снежинки зароились за ними. Между деревьями и на лесных полянках отпечатались следы: две крупные ямки от задних лапок – спереди, а две маленькие от передних – сзади.

Стоп!.. Пушинка задержалась у толстой ели. Она разгребла лапками снег и добралась до лежавшей здесь крупной шишки с семенами. Схватила добычу и вскочила на ветку. Огляделась. Потом зажала шишку в передних лапках и начала острыми резцами отрывать чешуйки одну за другой, вылущивать и поедать семена. Вскоре от шишки остался лишь стерженек. Пушинка бросила его и спрыгнула вниз. Принялась за новые поиски.

В это время вторая белка обнаружила в развилке молодой березы сухой гриб. Как он оказался здесь? Его заготовила впрок какая-то белка, возможно и она. Но зверьки часто забывают свои многочисленные летне-осенние кладовые.

Часа два кормились подружки. Наконец, побежали на отдых. За сытыми зверюшками следы на снегу печатались уже другие: прыжки короткие, задние лапки расставлены шире.

Пушистые грызуны не пошли в старое гнездо, где их начали беспокоить блохи. Они направились к запасному.

ВСТРЕЧА С РЫСЬЮ

Вдруг впереди послышалось резкое верещание зайца. Оно напоминало плач ребенка. С громким криком «Цок! Цок!» белки взбежали на сосны…

На полянку выскочила рысь. Она опустила на снег задушенного зайца и возбужденно огляделась…

Обитатели леса по-разному отнеслись к дневному разбою хищницы. Перепархивая с ветки на ветку, тревожно затринькали синицы. Резко вскрикнув, громко забарабанил по осине большой пестрый дятел. Воровато подлетела и уселась вблизи сойка. За ней – две сороки-белобоки. Эти всегда голодные птицы надоедливо трещали. Они радовались гибели зайца. Ведь от кровавого пира хищницы что-то перепадет и им…

Пушинка сердито фукнула. Сорвав сосновую шишку-пустышку, бросила ее в рысь. Потом вторую, третью… Одна шишка попала в разбойницу. Рысь вскинула голову с пушистыми бакенбардами. Злобно сверкнув кошачьими глазами, показала острые клыки, зашипела. А возмущенные белки продолжали кидаться шишками. Тогда хищница схватила тушку зайца и с глухим ворчаньем бросилась в сторону. Последний раз мелькнул ее короткий хвост с черным кончиком и скрылся в чаще. Вслед за зверем улетели сойки и сороки.

Белки успокоились и продолжали свой путь. Благополучно забравшись в запасное гнездо, они плотно заткнули вход кусочками мха. В лесу было больше двадцати градусов холода, а в убежище Пушинки – тепло.

ЗАБОТЛИВАЯ МАМА

…Середина февраля. Дни прибавились почти на три часа. Крепкие морозы прошли. Не было и больших буранов. Солнце поднималось все выше и выше, пригревало сильнее. Лес отряхнул с веток комья снега. Сосны, ели и пихты, сбросив белые тулупы, как бы помолодели. Стали свежее, зеленее.

Пришло веселое время. У белок начались игры. Подружка совсем покинула Пушинку. Большую часть дня наша белочка проводила теперь вдали от гнезда, играла с другими зверьками. Они то взапуски носились по снежной целине, то догоняли друг друга в вершинах могучих сосен. А то собирались стайкой и, тихо уркая, как бы о чем-то совещались. Но вот кто-то резко вскрикивал. И все зверьки опять мчались по лесу, распугивая синиц и других птичек-невеличек.

В первых числах марта игры закончились. Пушинка возвратилась к гнезду. Начала заботливо подправлять и утеплять его. Вскоре у зверька прошла весенняя линька шерсти. Шубка ее стала рыжей.

Двенадцатого апреля у Пушинки появились бельчата. Всего шесть. Каждый весил не больше восьми граммов. Они были совсем беспомощные, голые, слепые. На восьмой день кожица у них посинела, начала расти шерсть.

Пушинка оказалась заботливой мамой. Нежно уркая и прилизывая детишек, она часто кормила их своим молоком, чистила, устраивала поудобнее, обогревала от холода. И малыши росли. Через три недели у бельчат прорезались зубы. А на тринадцатый день от рождения открылись глаза. Вскоре бельчата осмелились выходить из гнезда на ветки родной ели.

Вот тут-то и пришли к Пушинке новые заботы и волнения. Один бельчонок-непоседа сорвался с ветки и упал на землю. А по лесу рыскают голодные лисицы, колонки, горностаи и другие хищники… Скорее, скорее на помощь! Пушинка сбежала вниз по стволу ели и в зубах принесла неудачника обратно к гнезду.

Но только белка устроила малыша, как над лесом раздался крик коршуна. Распластав мощные крылья, страшный и черный, он высматривал добычу. Вот почему пернатые замерли в страхе перед хищником, поспешили укрыться. В лесу наступила тревожная тишина.

Рискуя своей жизнью, Пушинка загнала и спрятала детвору в гнездо. Своим криком она предостерегала бельчат, подавала им сигнал, чтобы они затаились от врагов.

А время шло. Выросли и окрепли бельчата. Набрались ума-разума от заботливой мамы. С начала июня они уже перешли на самостоятельное питание молодыми побегами леса, насекомыми, ягодами, грибами. А в середине месяца оставили мать и разбежались по лесу искать свое счастье…

БЕГСТВО ОТ БЕСКОРМИЦЫ

Пушинка осталась одна. Ее летняя рыжая шубка иногда мелькала далеко от родного гнезда.

Еще с весны белку начала беспокоить какая-то тревога. В природе все шло не так, как прежде. Второгодние шишки хвойных деревьев оказались почему-то пустышками.

Молодые гранки лесного ореха-лещины покрылись темными пятнами и урожая не обещали. Пушинка любила нарядные майские ели и сосны, усыпанные цветущими темно-красными шишечками, как полыхающими свечами. А нынче они не цвели и стояли грустные-грустные… Почему так? Пушинка, как и другие белки, не объясняла этих явлений и перемен в природе. Но они чувствовали надвигающуюся страшную беду – зимнюю бескормицу. Инстинкт не обманывал зверьков.

Однажды Пушинка особенно заволновалась. После кормежки она не пошла к своему гнезду, а побежала от речки Верхней Биянки на восток… Так началась опасная, полная приключений перекочевка в новые районы, поиск урожайных хвойных лесов.

Белка прыгала весь день. Временами она задерживалась, чтобы затаиться и спастись от многочисленных врагов: хищных птиц и зверьков, людей, собак. А иногда вдруг начинала собирать и прятать впрок разные грибы. Потом она бросала это занятие. Снова устремлялась вперед, все дальше и дальше от родных мест.

Как-то Пушинка заметила, что она не одна. Вместе с ней кочевали на восток и другие белки. Зверьки скопились огромной массой и бежали по прямому направлению: через леса, поля, поселки, хребты и скалы.

…На уральское синегорье опустились сумерки. В лесных кварталах замолкли звонкие птичьи голоса, пилы и топоры лесорубов, рычащие лесовозы. Собрались в промысловые избушки усталые кротоловы. Над высокими папоротниками потянуло прохладой и сыростью. Поднялись с лежанок и пошли на водопой чуткие лоси и косули. У каменной гряды заухал филин-пугач. А вдали, на небосводе все шире разгорался отсвет заводских печей и синие вспышки электросварок.

Белки забрались на ночлег в густые ветки деревьев. Пушинка дремала, прислушиваясь к шорохам ночного леса. Порой ее маленькое мускулистое тело вздрагивало от усталости и переживаний дня. То вспоминалось, как она оборвалась с кручи и лишь каким-то чудом успела зацепиться за корень сосны. То появлялась хищная пасть колонка, который напал на белок в чаще бурелома…

Но вот на востоке небо начало светить. Потом загорелось пурпуром. Беличий народ зашевелился. Зашумела листва и трава. С рассветом масса кочующих зверьков устремилась дальше.

ВПЛАВЬ ЧЕРЕЗ ЮРЮЗАНЬ

Скок! Скок!.. К полудню добежали до левого берега Юрюзани. Река горная. Течет здесь быстро. На перекатах журчит и плещется, а над глубокими омутами завивает воронки.

Белки скопились на берегу, не решались на опасную переправу. Но задние нетерпеливо напирали на передних, толкали их в холодную воду. И зверьки запрыгали в речку. Они прижались друг к другу и поплыли. Высоко, как флаги, подняли над собой пушистые хвосты. Вся Юрюзань покрылась этими удивительными вздрагивающими флажками…

И, словно поджидая их, к реке со всех сторон слетались коршуны, канюки, вороны, крупные чайки. Хищники кричали, с налета клевали пловцов. Быстрое течение уже несло трупики захлебнувшихся зверьков. Торжествующие птицы на лету выхватывали их из воды, относили на прибрежные деревья и скалы.

Не затянули Пушинку в пучину страшные водовороты, не схватили хищные птицы. Благополучно осилила она водную преграду. Выбралась на берег. Отряхнувшись, она еще раз посмотрела на коварную речку и побежала с подружками дальше на восток.

НОЧЬ В РЫБАЦКОЙ ВЕРШЕ

Вскоре неудержимая лавина белок появилась в поселке Большая Лука. В деревне всполошились. Беглянки прыгали по прямой через улицы, огороды, дворы. Они удивили людей, ожесточили собак и кошек, навели панику на кур.

Огромная лохматая собака бросилась на Пушинку. Ловко увернувшись от врага, белочка забралась на чердак одного дома. Это заметили двое ребят. Они притащили и подставили лестницу. Тихо поднялись наверх. Пушистый хвост беглянки свешивался через щель крыши у трубы. Ребятишки начали держать совет.

– Подпрыгни и схвати ее за хвост, – шепотом предложил товарищу маленький курносый мальчишка.

– Да-а-а… она зубами тяпнет! Лови ты, – опасливо ответил длинный и худенький, который был в картузе.

– Эх ты, боишься! А еще рассказывал, что недавно в кустах на старого барсука набежал, не струсил. Вру-у-у-ша! – с укоризной и горячо прошептал маленький. – Я бы поймал, да мне не достать, высоко сидит.

Пристыженный другом, мальчик задумался. Потом решительно подкрался к трубе…

Усталая Пушинка спокойно отдыхала. С высокой крыши ей видно было, как ее подружки еще бежали по деревне. А передние уже скрылись в лесу за околицей. Вдруг она почувствовала, как кто-то схватил ее за хвост и потащил в щель. Испуганно заверещав, беглянка изогнулась и вцепилась зубами в руку врага.

– Ай-я-яй! – заголосил длинный мальчишка и запрыгал.

А маленький не растерялся. Он быстро сдернул с головы товарища картуз, накрыл им зверька. Потом сжал и потянул к себе. Обессиленная, задыхающаяся Пушинка не выдержала, отцепилась…

Радостный крик ребят разнесся по чердаку. Еще бы! Теперь у них будет жить настоящая рыжая белка. Любой пацан в деревне позавидует. А что она такая кусачая – это ерунда. Привыкнет!

– Больно руку-то? – участливо спросил маленький товарища, когда спускались по лестнице во двор.

– Ноет…

– А ты подержи ее в воде. Потом тряпкой завяжи. Я знаю. Меня раз Настасьин кот кусал…

Ребята решили завтра же смастерить клетку. А на ночь посадили пленницу в старую рыбацкую вершу, сплетенную из прутьев тальника. Горловицу ловушки заткнули тряпками и палками. Вершу поставили во дворе на крыше низенького погребка.

До самых сумерек мальчишки бегали и собирали корм для белочки. Они набросали в вершу орехов лещины, сосновых шишек без семян, хлеба, даже листьев капусты и вареной картошки… Но зверек ничего не брал, а все прыгал и прыгал в тесной ловушке. Искал выхода на свободу.