Текст книги "Граф Феникс. Калиостро"

Автор книги: Николай Энгельгардт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Российский комедиант

В дверях стоял стройный, изящный и чрезвычайно живописный молодой человек. Длинные напудренные натуральные волосы его были зачесаны назад, открывая высокий мыслящий лоб; черты лица имел он необыкновенно правильные, глаза большие, умные, серые с поволокой. Одет он был чрезвычайно опрятно, со щегольской простотой, в суконный коричневый кафтан французского покроя со стальными пуговицами, шитый шелковый жилет с брыжами и манжетами. Когда находившиеся в комнате обернулись к нему, он всем пленительно улыбнулся, обнажив белые, как слоновая кость, зубы.

Казалось, появление его мгновенно успокоило воспламенившиеся страсти итальянок и внесло меру, гармонию и учтивую приятность. Обе певицы просияли и бросились к нему. Каждую он брал за обе руки повыше локтя и с какой-то отеческой лаской целовал в уста. Потом они похватали его под локти и ввели в покой.

– Мы немного повздорили, Жан, – небрежно пояснила Габриэлли.

– О, я слышал, божественная! – мягким приятным голосом сказал по-французски молодой человек. – Я слышал. И должен сказать, что наша очаровательная Давия проявила в споре изумительную находчивость. Аргументы ее были неотразимы. Но все же я более люблю, когда вы состязаетесь в своем искусстве, чем в дидактике.

Говоря это, молодой человек вглядывался в сидевшего с важным спокойствием гостя певиц. Удивление появилось на его лице. Казалось, он узнавал и не узнавал эту личность. Наконец он сделал два шага к нему и учтиво поклонился. Тот отвечал величественным кивком лобастой головы, храня на лице холодное равнодушие. Однако глаза его, блуждавшие ранее по потолку, вдруг обратились к молодому человеку. Взгляд его стал острым и подозрительным, и на мгновение в нем мелькнуло что-то вроде испуга и оторопелости. Но вслед за тем маслинообразные глаза итальянца вновь вознеслись кверху…

– Это наш новый знакомый, – представила Габриэлли, – граф Феникс ди Санта-Кроче!

– Российский комедиант ее величества Иван Дмитриевский[38]38
  Дмитриевский (Дьяконов) Иван Афанасьевич (1734–1821) – русский актер и театральный педагог, сподвижник основателя русского театра Федора Волкова. Создал целую школу русских драматических актеров.


[Закрыть], – назвал себя с новым учтивым поклоном молодой человек.

Граф еще раз снисходительно кивнул.

– Ведь это вы, граф, писали к господину главному директору театров и зрелищ статс-секретарю императрицы, его превосходительству Ивану Перфильевичу Елагину? – садясь в кресло, продолжал российский комедиант.

Обе певицы стали по бокам кресла, опираясь на спинку его, и заглядывали в лицо молодому человеку, оправляя его волосы и жабо.

– Вы не ошибаетесь, господин Дмитриевский, вы не ошибаетесь, – на грубом французском с итальянским акцентом языке подтвердил граф. – Я писал господину Елагину.

– Очень хорошо. Встреча наша пришлась весьма кстати. Именно я имел поручение от его превосходительства Ивана Перфильевича посетить вас и передать приглашение господина статс-секретаря пожаловать к нему сегодня в девять часов вечера.

– Хотя я крайне занят сегодня, но постараюсь прибыть, – отвечал граф все с тем же рассеянным видом.

Комедиант внимательно, хотя и с учтивой ненавязчивостью разглядывал лицо графа Феникса.

– Давно ли вы в России, граф, смею спросить?

– И давно, и недавно, господин Дмитриевский, – неопределенно ответил граф.

– Вероятно, вы много путешествовали по Европе? – продолжал свои расспросы актер.

– О, даже сидя в этом кресле, я путешествую, так как Земля со всем, что на ней пребывает, неутомимо несется в пространстве к востоку.

– Что касается меня, – не обращая внимания на странную форму ответа его собеседника, продолжал Дмитриевский, – то еще недавно по поручению его превосходительства Ивана Перфильевича я посетил Париж и Лондон. Собственно, с целью как лично усовершенствоваться в искусстве, так и пригласить несколько выдающихся артистов и актрис в труппу ее величества. И могу сказать, что приобрел в Лондоне дружбу величайшего из актеров нашего времени – Гаррика[39]39
  ...величайшего из актеров нашего времени Гаррика. – Гаррик Дэвид (1717–1779) – английский актер, играл во многих пьесах Шекспира. Лучшие его роли – Гамлет, король Лир, Ричард III и др.


[Закрыть]. Вам не случалось, граф, будучи в Лондоне, видеть Гаррика в «Лире» или «Макбете»?

Граф в ответ что-то промычал, продолжая витать в мыслях далеко от этой комнаты.

– Великий художник! Мастер несравненный! И посмотрите, каким высоким почетом пользуется он в своей стране! На ужинах у герцога де Бофора…

– Граф говорил, что он – друг герцога, – заметила Габриэлли, которая, стоя возле кресла актера, во время беседы перебегала взглядом с него на графа и обратно.

– Вот как?! Друг? – протянул Дмитриевский. – О чем я говорил? Да, Гаррик! Волшебник! Что бы я дал за одну десятую его гения! Но я говорил о том уважении, которым пользуются актеры в Лондоне. Когда я вошел сюда, то услышал спор божественной Габриэлли и несравненной Давии, небесные голоса которых пробуждают в каждом воспоминания о потерянном рае. Не достойно ли горького смеха, что в наше время, в просвещенный век Руссо и Вольтера, Фридриха и Екатерины, актер и актриса считаются отверженными существами, их высокое, благородное искусство – зазорным ремеслом, и Церковь отказывается погребать их тела в освященной земле! Как упорно невежество! Как неискоренимы предрассудки, внедренные фанатизмом! Но послушайте, прелестные, – продолжал Дмитриевский, обращаясь к певицам, – вы принимаете столь знатного гостя, иностранного графа, в совершенно домашнем легком наряде! Я – свой человек, российский комедиант, но граф… – Неуловимо-насмешливая интонация прозвучала в этих словах актера.

– Ах, в самом деле, нам пора одеваться и ехать на репетицию, – всполошилась Габриэлли. – Граф нас застал за занятием домашним хозяйством. Он извинит нас. Грациэлла ушла на рынок. Я мыла полы…

– А, так вот почему дверь на лестницу была распахнута и в прихожей наводнение! – весело вскричал Дмитриевский. – Столь высокий посетитель, иностранный граф, друг герцога де Бофора, и вдруг – мочалка и мыльная вода!

– А Давия готовила обед! – со смехом произнесла Габриэлли.

Как раз при этих словах с кухни донеслось шипение и клокотание, а затем в покой ворвались клубы чада.

– Ах, я совсем забыла о кухне! Там все перекипело, подгорело! – вскричала Давия и кинулась вон из гостиной.

Вслед за ней вышла и Габриэлли – переодеваться. Граф и Дмитриевский остались наедине. Оба некоторое время молчали. Граф все так же предавался своим мыслям. Актер рассматривал его уже без стеснения.

– Шевалье Вальдоне! – наконец сказал актер. – А ведь это вы!

– Что ж из того, милейший мой Жан Дмитриевский? Что ж из того? – равнодушно отвечал таинственный иностранец, и взор его, приняв бегающее, мышиное выражение, остановился изучающе на благородном, прекрасном лице актера. Затем в этом взгляде сверкнула наглая злоба. – Пусть я именно то лицо, которое вы встречали в Лондоне под именем шевалье Вальдоне! Здесь, в Петербурге, я граф Феникс ди Санта-Кроче и имею на сие звание надлежащий патент.

– Работы несравненного маэстро Оттавио Никастро?! – презрительно сказал актер.

– Увы, нет! Почтенный Оттавио кончил жизнь на виселице в Венеции. А разве вы пользовались его каллиграфическим искусством, милейший? Мой же патент подлинный. В Лондоне я был инкогнито. Вот почему вы встречали меня там под именем шевалье Вальдоне. – Все это граф проговорил с немалой развязностью и спокойствием.

На минуту Дмитриевский потерял самообладание.

– Встречал в Лондоне! – вскричал он. – Но припомните, где и при каких обстоятельствах я встречал вас там. Не приказал ли герцог де Бофор, которого вы здесь именуете «другом», за ваши разоблаченные им фокусы с тенями и огненными руками, вышвырнуть вас на навозную кучу и затем отколотить палками? Не удостоил ли вас Гаррик полновесной оплеухой за кулисами в присутствии всей труппы за ваше гнусное сводничество? Не изобличила ли вас собственная жена или особа, которую вы выдавали за свою жену, прелестная, несравненная Лоренца Феличиани? Вспомните, как вы гнили потом в долговой тюрьме, и не сам ли я участвовал в складчине, чтобы выкупить вас оттуда? Скажите, не было ли всего этого?

– Да, вы видели меня в унижении, в минуты злые, когда мои незримые враги и искусители временно низвергли меня в бездны порока, преступления, гибели! Но почему они это сделали со мной? Чтобы отвлечь меня от великого дела, которому я служу! – без смущения напыщенно отвечал шевалье Вальдоне, подымая очи к потолку.

– Я знаю, что вы ловкий, смелый плут! Сам герцог де Бофор долго ловился на ваши уловки и благородные речи. Но ведь тогда были собраны сведения о ваших приключениях в различных столицах Европы, где вы появлялись, неуловимый и изменчивый, как некий Протей[40]40
  …неуловимый и изменчивый, как некий Протей… – Протей – в древнегреческой мифологии морское божество, которому приписывались дар прорицания и способность произвольно менять свой вид.


[Закрыть], под различными фамилиями. Вы знаете, какие это были сведения?

– Если я, по вашим же словам, оставался неуловимым, то что же полиция могла собрать, кроме сплетен и клевет моих врагов? Совершенное другими – приписывали мне. Не отрицаю – ужасные искушения преследовали меня, как и всякого, вступающего на путь совершенства, служения человечеству, строительству храмины всеобщего блаженства. Черные силы зла, слуги князя мира сего, мрачные некроманты[41]41
  Некроманты – люди, общающиеся с душами умерших.


[Закрыть] и какоманты[42]42
  Какоманты – люди, совершающие путешествия в мир умерших и обратно.


[Закрыть] устремляются против рыцаря Соломонова храма[43]43
  …рыцаря Соломонова храма. – Соломон – третий царь Израильско-иудейского государства (ок. 965–928 до н. э.). В ветхозаветных книгах изображался как величайший мудрец всех времен. По повелению Бога выстроил храм в Иерусалиме, который строился семь лет.


[Закрыть], против дерзнувшего сотрясти вековечное царство тирании, невежества, фанатизма и предрассудков! В борьбе он иногда слабеет, падает тем ниже, чем выше возносится. Но не судите о нем в унижении его! Вновь он восстанет и явится в сиянии славы, силы и мудрости от вечности предопределенный человек!

Говоря это, Вальдоне встал и весь преобразился, приняв вдохновенный вид.

– Не падши – не спасешься, то правда, – проговорил по-русски актер, видимо поколебленный в своих подозрениях, но старавшийся не поддаваться силе влияния, исходившей от этого загадочного человека.

– Молодой человек, – проникновенно продолжал Вальдоне, – разве вы не подвержены искушениям? Разве в том же Лондоне, где вы встретили меня в падении, временном падении, и я вас не видел среди оргий, за чашей опьянения, в объятиях хотя и прекрасных, но дурных женщин? Или вы про то забыли?

– Нет, не забыл! И в особенности хорошо помню, что вы – опаснейший шарлатан и промышленник! – воспламеняясь при этих обличениях, вскричал Дмитриевский. – Я жил, как все актеры, и не выдавал себя за провидца, чародея, святого и духовидца, как вы! Теперь же вы появляетесь в Петербурге, хотите проникнуть к Ивану Перфильевичу Елагину, очевидно прислав ему какие-нибудь столь же «достоверные» рекомендации, как и ваш диплом на графское достоинство. И вас Елагин приглашает сегодня, когда у него будет заседание капитула всех здешних лож! Могу ли я допустить проникновение в это святилище темного проходимца, за какого вас почитаю! Если вы явитесь сегодня к Елагину, я изобличу вас при всех, знайте это!

Актер поднялся и погрозил рукой Вальдоне. Глаза этого злодея засверкали.

– Дерзновенный! – грозным шепотом произнес он. – Против кого ты идешь? Я раздавлю тебя, как ничтожного червя! Знай, что дни унижения, когда ты видел меня в грязи и позоре, давно миновали. Перед тобой муж, облеченный высшей властью решать и вязать, возведенный в совершеннейшие степени могущества, наставленный в тайнах тайн и откровениях откровений! Высшие персоны инкогнито послали меня на изнывающий во мраке невежества Север совершить великое дело, о котором кто услышит, у того зазвенит в ушах!

– Кто же вы? И где доказательства ваших полномочий? – спросил неуверенно несколько устрашенный и поколебленный в своих подозрениях актер.

– Доказательства достаточные верховного моего посланничества будут представлены мною сегодня на заседании капитула! Кто я – сегодня же узнают и не узнают. Но вы, хоть и достигли звания избранного шотландского мастера, находитесь на столь низком по отношению ко мне градусе, что обязаны беспрекословно мне подчиняться! Сей знак тебя удостоверит!

При этих словах неизвестный протянул руку и совершил пред трепещущим молодым человеком таинственное и странное знамение.

Дмитриевский схватил его руку и поцеловал.

В капитуле

Поблизости Царицына Луга, в особняке, задвинутом другими строениями и расположенном среди старых лип небольшого сада, в продолговатой зале со сводами и с плотно завешенными окнами происходило торжественное собрание капитула избранных шотландских мастеров.

После обычных вопросов: который час? бдительна ли стража? хорошо ли укрыто святилище для безопасности работы? – великий наместный мастер VIII провинции, каковой считалась во всемирном ордене Россия, Иван Перфильевич Елагин, в зеленой ленте через плечо, с привешенным к ней золотым циркулем и треугольником, поднялся с председательских кресел, взял молоток и, ударив по алтарю шесть раз подряд и три погодя, открыл собрание капитула.

Кресла Елагина, изображавшие Соломонов трон[44]44
  Соломонов трон, по преданию, был украшен золотыми львами.


[Закрыть], помещались на высоте залы, на возвышенном помосте со ступенями и балюстрадой. Рядом стояли другие кресла, поменьше. В них сидел в фиолетовой ленте через плечо великий мастер ложи «Астреи» князь Иван Сергеевич Гагарин[45]45
  Гагарин Иван Сергеевич (1754–1810), князь, играл видную роль в истории русского масонства.


[Закрыть].

На маленьком столике перед ними, покрытом ковром, лежал человеческий череп, книга «Премудрость Соломона» и стоял подсвечник с тремя восковыми зажженными свечами, дававшими весьма мало света для такой большой залы. Перед помостом, посредине залы, на полу были начертаны мелом большой квадрат и в нем разнообразные символические фигуры: пламенеющая звезда, колонны, орудия каменщиков, черепа и кости и др.

То был символический ковер капитула.

Посреди чертежа стоял гроб на ножках, покрытый черным покровом с вышитыми на нем слезами, Адамовой головой и ветвью акации. Кругом гроба и по краям «ковра» расставлены были девять высоких шандалов с горевшими толстыми сальными свечами.

По сторонам у стен в круглых креслах сидели члены капитула. Надзиратели стояли за ними со шпагами. У входных, плотно занавешенных дверей стоял церемониймейстер с жезлом и страж врат с мечом. Большая часть залы была погружена в сумрак, а лица братьев масонов, освещенные свечами, стоявшими на полу, приобретали особое, таинственное и странное выражение.

Мрачность обстановки усиливали черные плащи и шляпы мастеров, их неподвижность и величественная осанка. Все они были при шпагах, в передниках и лентах разных цветов, с золотыми знаками на груди на цепях, с молотками в руках, в белых перчатках с широкими раструбами Тут находились первейшие вельможи Екатерины: граф Александр Сергеевич Строганов, князь Александр Иванович Мещерский, великий мастер ложи «Эрато» князь Александр Борисович Куракин, князь Сергей Федорович Голицын, супруг племянницы светлейшего Варвары Васильевны, прозванной дядей Улыбочкой.

За особым столиком сбоку эстрады сидели провинциальный великий секретарь поэт Василий Майков[46]46
  Майков Василий Иванович (1728–1778) – русский поэт. В 1767–1768 гг. был секретарем Комиссии по составлению Уложения в 1770 г. – прокурор Военной коллегии. Автор од, басен, посланий, сонетов, ироикомических поэм.


[Закрыть] и секретарь шотландского капитула и личный Елагина – князь Юрий Михайлович Кориат.

Должность надзирателей исполняли Александр Андреевич Ржевский и Иван Афанасьевич Дмитриевский; церемониймейстера и стража – два немца, курляндские бароны фон Менар и фон Саломон.

После открытия заседания ложи последовало некоторое общее молчание. Все стояли, мысленно обращаясь к Великому Архитектору Вселенной. Затем, когда все сели, председатель произнес речь:

– Всем и каждому нашим почтеннейшим и любезнейшим братьям я, Иван Елагин, от главные английские ложи учрежденный в России над всеми древнего и почтенного масонского ордена братьями провинциальный великий мастер, здравия желаю!

Достопочтеннейшие и достолюбезнейшие братья, сведомы вы не менее моего о сумятице в здешних ложах, новоизмышленными учениями и системами произведенной… Нововымышления брауншвейгские! Прежде стрикт-обсерванц, а потом карлсбадская система! Иллюминаты! Гиероглифы, из Лондона присланные! Катехизис рыцарей Розе-Круа! Краткое известие из Авиньона! Облако над святилищем из Мюнхена! Все сие обилие привело нас к нищете, и ложи, по разным системам учреждая работы, пришли в полное расстройство, вавилонскому столпотворению подобное. Вкрались ложные братья, настали споры и смятения и во взаимном озлоблении всеобщая друг ко другу неприязнь. Священные начала равенства и любви как бы забываются. Брат идет на брата. В сих обстоятельствах собрал я капитул собственно для того, чтобы обсудить, как привести ложи к единению и согласию, имея в виду, что без правильных чертежей работать невозможно. И теперь, достопочтеннейшие и достолюбезнейшие братья, каждого прошу высказать свое мнение, как нам в сем лабиринте систем ариаднину нить обрести[47]47
  …как нам в сем лабиринте систем ариаднину нить обрести. – Ариадна – в древнегреческой мифологии дочь критского царя Миноса, которая помогла афинскому герою Тесею выйти из лабиринта при помощи клубка ниток (ариаднина нить).


[Закрыть].

Великий наместный мастер поклонился и умолк. Заговорил князь Гагарин:

– Еще не время ордену выказать себя во всем своем величии, но оно не далеко. Орден не останется в том положении, в каком он ныне. В Писании есть место: «Я хочу прийти к тебе, но дух страны противодействует мне». Так теперь противодействует диавол всем розенкрейцерам в России, чтобы в царстве тьмы удержать тьму!

– Полагаю, что пришествий к нам было достаточно, – возразил Елагин. – Вот и сегодня жду я визитора.

– Визитор! Кто такой? Откуда? – послышались голоса братьев.

– Сие лицо уже третий месяц пребывает в столице, инкогнито под именем Фридриха Гвальдо, полковника испанской службы, занимающегося вольным врачеванием.

– Фридрих Гвальдо! Но я о нем слышал, – сказал князь Голицын. – Сегодня светлейший даже посылал за ним камердинера на предмет пользования нашего болящего малютки, но сей нагло приехать отказался!

– Достопочтеннейший брат, сие можете сегодня выяснить. Я же должен о сем лице заявить, что присланы им ко мне письма от весьма значительных особ, а именно от герцога де Бофора из Лондона, от герцога Шартрского из Парижа и от принца Гессен-Кассельского и пребывающего при дворе его на покое знаменитого графа де Сен-Жермена!

– О! Вот что! – послышались возгласы удивления.

– Во всех сих письмах, – продолжал Елагин, – неизвестное оное лицо рекомендуется как облеченное высшими полномочиями и присылаемое в Россию собственно с тем, чтобы инспектировать наши работы, сообщить чертежи на текущее десятилетие, открыть некие высокие тайны и наставить нас, бедных, в совершенстве. Что мы получим, что увидим и услышим, тому скоро будет опыт, но счел я за благо начать заседание капитула за час до прибытия визитора, дабы несколько сговориться. Прискорбно будет, ежели наша сумятица глазам сего незнакомца откроется. Просил бы вас, достопочтенные братья, решить, какой системой нам ограничиться? Нужны ли нам Розе-Круа, или мюнхенское святилище, или градусы токмо Соломоновых наук.

– Я полагаю, – сказал граф Строганов, – что особенно важно нам открыть у себя алхимические градусы и приступить к высшим работам, каковы суть приготовления хаосского минерального электрума, познание минеральной силы природы, познание совершенное земно-философского солнца, изготовление партикуляр-камней и познание великого универсала.

– Ах, граф, алхимических сил природы испытание еще есть внешняя наука, – возразил князь Мещерский. – Должно совершенствоваться во внутреннем тайноведении. А до сего всячески стараться получить изъяснение гиероглифов и знаков искусства, начертанных на девяти дугах около святого гроба.

– Но в наших таинствах, князь, уже мы не меньшее, а большее имеем, – сказал Куракин. – Адам из первого совершенства своего, или образа и подобия Божьего, пал тремя ступенями из духовного человека в зидерического[48]48
  Зидерический (сидерический) – звездный.


[Закрыть], а из зидерического, что есть астральный астросом[49]49
  Астросом – астральное тело.


[Закрыть], в грубо плотского. В мастерскую степень принимаемый повергается в гроб тремя же ударами, а восстает посредством пяти мастерских пунктов – пяти язв Высочайшего Мастера. Вот почему предписывается нам…

– Братья, прошу прощения! – возгласил тут Гагарин, перебивая его. – Самодовольство всякого от совершенства отводит. Что мы делаем, кроме столовых лож, где поем песни и служим Бахусу? В чем работы наши? Где дела? Ничего я не вижу. Между тем в Германии подлинно явились адепты истины светозарной. Приступим же! Призовем сих мужей! Отвернем сии таинственные кладези!

– Из сих кладезей пока лишь смрадные пары и туманы исходят! – запальчиво возразил Елагин. – Не вижу, чего нам недостает. Минуло тридцать пять годов, или, лучше сказать, око светозарное естественных кругов совершило 35 зим, 35 осеней, 35 лет и 35 весен, то есть 140 годовых четверовремяниц, или две великие седмицы, как я в ложе аглицкой принят в так называемые свободные каменщики. Время принятия моего я объявил! Объявил бы и вес, сколько в сие время касающихся до сего ордена книг, начиная от Ермия, Моисея[50]50
  Моисей – легендарный пророк, вождь израильского народа. Зороастра (Заратустра, Заратуштра) – пророк и основатель религии зороастризма. Ему приписывали множество пророчеств, изречений и книг; в Средние века его считали магом и астрологом. Пифагор (ок. 580–500 до н. э.) – древнегреческий математик и философ-идеалист. Пифагоризм как философское учение постулирует переселение душ.


[Закрыть], Зороастра, Пифагора и других, с прилежанием и особливым прочел вниманием. Показал бы вам и меру, которою с Соломоном и египетскими священниками измерял я столпы, жертвенники и храмы, учася царственные науки! И что же? Ныне я слышу, что я раб ленивый, наемник, а не пастырь и ничего не имею. Сие горько и обидно!

– Не именно о вашем превосходительстве я сказал, а вообще, – с досадой отвечал князь Гагарин. – Кроме произнесения темных речей, ничем мы не заняты. Где плоды трудов наших? Посему я сказал, что должно обратиться нам туда, где сияет свет!

– Я, держащий в деснице своей молоток, дающий мне, яко великому провинциальному мастеру, начальство…

– Но сие вашего превосходительства начальство не простирается настолько, чтобы нам глаза завязать и погрузить в полную тьму! – закричал Гагарин.

– Братья! Достолюбезнейшие братья! – простирая руки к спорящим, возопил Куракин. – Это ли сумятицы нашей умиротворение! Сейчас явится визитор, а мы в смятении…

– Я, великий наместный мастер, оскорблен князем и святилище, когда держал в руке молоток! – кричал Елагин.

– Я ваше превосходительство оскорблять не желал, признаю ваше звание, но я сам великий мастер, а не мальчик, чтобы меня на помочах водить!

– Достолюбезнейшие братья! Ваше превосходительство! Князь! – вопил Куракин. – Успокойтесь!

Елагин и Гагарин умолкли и, отдуваясь, сели на свои седалища.

– Мы соединились в ложе, – заговорил между тем Куракин, – для упражнения точнейшим образом в священных работах по торжественным законам и обычаям нашего царственного искусства, к умножению блеска и совершенства нашего высокого ордена. Великий Строитель мира да приимет же сей храм под свою защиту, да соизволит Он быть в нем седалищу мудрости и добродетели, да разольет Он там свет ордена до совершенства!

– Но мы совсем в потемках, – сказал Ржевский.

В самом деле – именно при последних словах Куракина в зале стало совсем темно. Во время спора никто не следил за сальными свечами, стоявшими на полу. Они сильно нагорели и еле краснели под шапками нагара.

Достав щипцы, Ржевский стал снимать со свечей нагар. Сразу посветлело.

Вдруг три сильных удара потрясли входную дверь.

– Визитор! – прошелестел шепот среди членов капитула. Они приняли торжественные позы, погрузились в глубокомыслие и величественно застыли.

Визитор, присланный от верховных правителей ордена из Европы, интересовал всех чрезвычайно.