Текст книги "В дозоре"

Автор книги: Николай Брыкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Лунный гость

Кокорев, боец заставы лейтенанта Аксенова, проходя мимо небольшой извилистой речки, служившей границей, увидел десятка полтора камней, в беспорядке наваленных на советской стороне реки.

Находись камни на берегу, Кокорев, возможно, не обратил бы на них внимания, но камни мокли в реке. Еще с детства он знал, что шустрая красноглазая плотва, подслеповатые налимы ютятся под камнями.

Кокорев разулся, вошел в воду и старательно обшарил камни. Но, кроме выскользнувшего из рук пискуна, ничего не нашел.

На другой день Кокорев, проходя по дозорке мимо камней, решил снова потревожить их, – авось за ночь рыбешка заскочила под гладкие, отливающие варом камни.

Он в изумлении остановился. Накануне – Кокорев отчетливо помнил – камни лежали ломаным полукругом. Теперь они вытянулись стайкой, точно отлетающие на юг журавли.

Дней через пять Кокорев, сменяясь с поста, не утерпел и навестил снова уже знакомую отмель.

Камни снова лежали полукругом. Теряясь в догадках, стоял он на берегу реки, не зная, чем объяснить, чему приписать игру камней. Будь вблизи селение, камни могли сдвинуть ребята. Но до ближайшего селения было больше четырех километров, и ребята обычно сюда не приходили.

Неужели это пастухи баловались? Они иногда гоняли на отмели скот. Но, обследовав местность, Кокорев убедился, что пастухи здесь совершенно ни при чем. Песчаный берег реки был гладок и чист, и сколько Кокорев ни смотрел, он не мог обнаружить ни одного коровьего следа.

Кто же тогда передвигал камни? Пограничники? Шли по бережку реки и сдвинули камни? Да, пожалуй, так и есть.

Все же Кокорев доложил о скачущих камнях начальнику заставы. Лейтенант Аксенов опросил бойцов, но никто из них даже близко не подходил к камням.

В тот же день лейтенант выставил в кустах, невдалеке от камней, секрет. Засада сидела в кустах пятеро суток, но так ничего и не обнаружила.

Секрет сняли.

Но спустя три дня после снятия секрета Кокорев увидел, что камни опять кто-то передвигал.

Загадочные камни не на шутку встревожили Аксенова.

В ту же ночь Кокорев отправился к подозрительному завороту реки. Он получил задание пробраться незамеченным к реке, залезть в кусты и замаскироваться.

Кокорев пролежал в кустах, не смыкая глаз, до утра, но, кроме залетавших на отмели птиц да легких всплесков игравшей рыбы, ничего не обнаружил.

Такими же бесплодными оказались и вторая и третья ночи. За это время Кокорев так изучил камни, что мог, например, сказать, сколько у каждого камня трещин на боках.

От непрестанного наблюдения у Кокорева что-то неладное произошло с глазами. Куда ни глядел он, всюду видел камни.

В воде и на берегу реки, на задымленных облаках и на маковках деревьев кружились, вертелись камни. Даже когда он вынимал из сумки хлеб, ему казалось, что он вытаскивает камень. Словом, для Кокорева было ясно, что если в самое ближайшее время история с камнями не прояснится, он, чего доброго, заболеет какой-то новой «каменной» болезнью.

Тягостно началась четвертая ночь.

Взошла луна. Бледная и безжизненная, она поднялась над лесом, над рекой.

Кокорев еще глубже залез в кусты.

Из леса вышел человек. Он шел мелкими торопливыми шагами и вел за собой на веревке теленка. Не доходя шагов ста до берега реки, человек привязал теленка к дереву и двинулся к реке. Вглядевшись, Кокорев узнал колхозного пастуха дядю Маркела. Кокорев мотнул головой и протер глаза. Теленок мирно пасся около березы. Недолго он смотрел вслед хозяину, а потом медленно стал щипать облитую росой сочную траву.

Кокорев мог бы задержать человека с теленком, но решил посмотреть, что будет дальше. Этот бородатый дядя, пастух, не походил на шпиона. Шпионы пробираются к границе пригибаясь, если не бегут, так ползут, а этот человек, хоть граница на носу, идет как на гулянке: не торопится, не оглядывается, не суетится.

Кокорев поднял винтовку. Займется пастух камнями – боец даст ему возможность благополучно вернуться назад, но если он вздумает бежать, тогда пусть не взыщет.

Добравшись до реки, пастух не полез сразу в воду, а присел около мыска. Тишина. Лишь в роще что-то бормотали спросонок птицы, встряхивая крыльями. Запутавшаяся в зеленом кустарнике река мирно гнала куда-то в темноту свои отливающие серебром воды. Журчание реки изредка нарушалось бульканьем, всплесками – плотва играла в омутке.

Но вот человек вошел в воду. Кокорев приложил к плечу винтовку. Сделает человек в чужую сторону шаг – и пограничник уложит шпиона метким выстрелом тут же у своего берега.

Пастух добрался до камней и торопливо передвинул их. В свете луны Кокорев отчетливо видел его кряжистую, с черной бородой фигуру.

Передвинув камни, человек бесшумно добрался до мыска. Прячась за лопоухие ветки ивы, он обогнул мысок, выбрался на берег реки и неторопливо зашагал к теленку.

Молчал лес, стыли в тумане поля. Холодные звезды падали с темно-голубого неба, оставляя после себя тонкие огненные хвосты.

Кокорев долго следил за пастухом. Он мог его задержать, доставить на заставу – и не сделал этого.

Задержать пастуха сейчас – это значило обнаружить себя и решить только часть задачи. Кокореву хотелось раскрыть загадочную историю с камнями до конца. Не зря же он столько ночей сидел, словно сыч, около реки.

Итак, пусть человек с теленком уходит в лес. Пускай думает, что он надул советских пограничников. Найти его можно будет в любое время.

Снова Кокорев был один. Но время уже не тянулось томительно. Появление пастуха так распалило Кокорева, что он готов был просидеть в кустах хоть неделю, но добиться своего.

Живые камни!

Кокорев задумался. Приползет связной соседней разведки к реке, а он, Кокорев, еще не решил, как задержать его. Находись река хотя бы метрах в ста от границы, тогда было бы ясно, что надо делать. Но как быть, когда в твоем распоряжении только половина реки.

Прикинув расстояние, отделявшее его от камней, Кокорев пришел к выводу, что, пока он, шлепая по воде, бежит к камням, разведчик может спокойно отплыть на вторую половину реки, откуда его никакими калачами потом будет не заманить на советский берег.

Кокорев снял сапоги, разделся, спустился в воду, дошел до омутка, где укрылся за густыми, склонившимися к воде ветвями лозы. Этим он вдвое сократил расстояние до камней.

Кокорев не шевелился. Вскоре он почувствовал, как в левую ногу вцепилось что-то острое и твердое.

«Рак. Вот, дурень, когда вздумал щипать», с неудовольствием подумал боец и хотел было стряхнуть с ноги мокрого раскоряку, но, взглянув на чужой берег, придержал ногу.

К двум кустам, что прозябали на чужом берегу, прибавился третий. Третий куст? Откуда он взялся?

Куст вдруг ожил и начал приближаться к воде. Кокорев раскрыл от удивления рот. Вот так здорово! Ловко, ловко, однако, маскируются соседи.

А рак, вцепившись в ногу, сначала давил одной клешней, потом, запустил другую, а подконец до того обнаглел, что уже готов был впиться всеми своими колкими, неприятными щупальцами.

«Вот клешнятый пристал. Отстань ты, бога ради, от меня. Чего ты привязался...»

Кокореву так и хотелось смахнуть нахального рака с ноги, но это одно движение могло свести на-нет всю многотрудную слежку за камнями. Внимание бойца было приковано к живому кусту. Куст замер, от него отделился человек и, извиваясь как ящерица, пополз в воду. Кокорев готов был закричать от радости. Наконец-то загадочная история раскрыта!

Кокорев еле сидел в омутке.

Лунный гость, между тем, переплыл на советскую сторону реки, добрался до камней, вынул из воды какой-то черный предмет, сунул его за пазуху и, повернувшись к Кокореву спиной, начал быстро передвигать камни.

Кокорев распахнул скрывавшие его сучья лозы и ринулся на чужака.

Лунный гость не успел обернуться, как уже лежал, сбитый с ног, на камнях.

Все это так быстро и внезапно произошло, что он не сразу понял, в чем дело. Опомнившись, разведчик рванулся вперед и с такой силой ударил в грудь Кокорева ногами, что тот закачался. Однако он успел схватить врага за ногу.

Вправо от разведчика торчал большой камень. Разведчик метнулся к нему, уцепился за камень и остервенело задергал ногами. Брызги воды залепляли глаза пограничника.

Расчет лунного гостя был прост. Советский пограничник все время держать его за ногу не мог. Должны же когда-нибудь ослабнуть руки. Окатывая бойца водой, он старался вымотать его, заставить разжать пальцы.

Понимал это и Кокорев. Слов нет, борьба с разведчиком разъярила его, но он чувствовал, что задыхается, слабеет. Сказывалось и трехчасовое пребывание в воде. А тут еще это проклятое дно реки. Острые камни резали ноги. При лунном свете Кокорев увидел на чистом дне острый, размером с кирпич камень. Кокорев схватил этот камень правой рукой и опустил на голову врага.

Разведчик, охнув, ткнулся головой в воду.

Лунный гость лежал точно оглушенная рыба и не двигался. Серая рубаха на спине вздулась, образовав два горба.

Кокорев перевернул разведчика и потащил его к мыску.

На берегу он попробовал взвалить разведчика на плечи, чтобы подальше отнести его от границы, но убедился, что сейчас, после, борьбы, ему не справиться с этой живой ношей.

Тогда он поволок разведчика в лес и дал сигнальный выстрел.

В правом кармане брюк разведчика оказался небольшой браунинг. Но оружие меньше всего интересовало Кокорева. Успокоился он только тогда, когда вытянул из-за рубахи небольшой обернутый в резину пакет.

Возясь в воде с лунным гостем, Кокорев не успел даже как следует разглядеть его, но зато сейчас он имел достаточно времени, чтобы наглядеться на своего побежденного врага.

И не удивился, когда признал в нем Оскара Круппа, чванливого сына мельника, недавно поселившегося на той стороне у границы.

Правительство соседнего государства очистило пограничную полосу от бедняков и середняков. Все не внушающие доверия крестьяне были выселены из пограничной зоны, а их земли заняли кулаки, бывшие унтер-офицеры, члены фашистских организаций, «черные земледельцы» – так крестьяне зовут пограничных поселенцев.

Кокорев смотрел на кулацкого сынка, ждал, когда тот придет в себя, и думал об отце Оскара, важном Мартине Круппе.

Мартин Крупп, обычно утром, начинал обход своих владений. Первым делом он бегал на мельницу, потом заглядывал во двор, на свинарник, затем ехал на поля, где у него всегда работало семь-восемь батраков.

Приедет на поле и начнет пушить работников. Старый Мартин имел обыкновение кричать так громко, что его ругательства были отчетливо слышны на советской стороне. Знай, мол, наших.

Хозяин!

Старый Крупп ругал своих батраков, а советским пограничникам казалось, будто он их ругает.

Застава находилась в двухстах метрах от границы, а хутор Круппа – в ста сорока метрах по ту сторону. Триста сорок метров это не так уж много, но за долгие годы, находясь почти рядом, пограничник Кокорев и Оскар Крупп никогда не перекинулись ни одним словом. Зная друг друга, видя один другого чуть ли не каждый день, они были так далеки один от другого, как будто не метры разделяли их, а многие тысячи километров. И вот сейчас, карауля сына Круппа, Кокорев вспомнил о его отце.

«Интересно, как ты запоешь, старый Мартин Крупп, этим утром... Интересно. Очень интересно».

Через полчаса Оскар Крупп был доставлен на заставу.

По следу скрывшегося в лесу пастуха с теленком пошла лучшая собака отряда Мэри.

Проводники вернулись с собакой утром. Мэри, взяв след, бегала недолго по лесу, затем сразу провела их к дому колхозного пастуха.

Войдя в кабинет начальника заставы, пастух выдавил на лице подобострастную улыбку, снял шапку и несколько раз низко поклонился лейтенанту. Это был кряжистый человек, с простоватым, располагавшим к себе лицом.

– А, дядя Маркел! Ты как сюда попал? – приветливо поздоровался лейтенант Аксенов с пастухом.

– Да вот, товарищ Аксенов, задержали... А за что – убей, не знаю.

– Ну зачем убивать. Ты нам, дядя Маркел, и так все расскажешь, а?

– Да нечего рассказывать, товарищ Аксенов. Чего я знаю, чего вижу. Мое дело пастушье – гляди за скотом, да и все тут...

– Был этой ночью в лесу?

– Был, был, Товарищ Аксенов.

– Зачем? Опять телку искал?

– Искал! Две овцы сбежали. Пригнал стадо, только сел ужинать, а тут вдруг прибегает Игнат Сума и говорит: «Маркел Федорыч, овцы пропали... Овец куда подевал?» Пришлось в лес итти. Думал, засветло найду, да проколобродил всю ночь.

– Нашел овец?

– Нет, товарищ лейтенант. Искал овец, а нашел телку. В кустах около речки. А овцы, может, за границу, как тот бычок, унеслись. Медом их, что ли, чертей, там кормят...

Аксенов недоверчиво посмотрел на старого пастуха и в раздумье заметил:

– Что-то уж очень часто, отец, бегают твои овцы. К реке зачем ходил?

– К реке? Пить захотел.

Аксенов позвал Кокорева.

– Ну, что вы скажете, товарищ Кокорев? Этот человек ночью в реке купался?

– Он!

В тот же день пастуха и разведчика отправили в штаб отряда.

Пастух оказался в прошлом кулаком. Года три тому назад с подложными документами пробрался он к границе, затесался в колхоз.

Странные истории начались в колхозе. Стал убегать из стада скот. Не проходило недели, чтобы какая-нибудь животина не убежала из стада. Хозяева приходили к пастуху, требовали своих овец или телят. Пастух ругался, говорил, что такой чумовой скотины он отродясь не видывал, что он тут ни при чем, разве углядишь за этими овцами. Но все же брал кнут и отправлялся на поиски.

И никому не приходило в голову, что пропажа скота каждый раз устраивалась самим пастухом.

Перед вечером этот пастух привязывал овцу или телку к дереву и гнал стадо в деревню. Хозяева, обнаружив пропажу, приходили к нему, требовали своих овец. Он шел в лес на розыски, и не было случая, чтобы не находил пропавшей овцы.

Обычно он приходил с овцами под утро, усталый и злой.

Растроганные хозяева благодарили старого пастуха за старательность, за услужливость, за сознательность.

Скоро Маркел стал самым известным человеком в районе. Раза два-три в году его фотографии появлялись в районной газете, к нему приезжали корреспонденты. Словом, славы у Маркела было хоть отбавляй. Каждому колхозу хотелось иметь такого сознательного пастуха. Его начали переманивать, соблазнять высокой платой, подарками. Но на все предложения у него был один ответ: он уже стар, детей у него нет, денег ему не нужно, а к колхозу он привык.

Мнимый пастух был связан с одной подпольной шпионской организацией. Раза два в месяц к нему приезжал из Ленинграда человек и вручал пакет, который старик и клал под камень в реке. Спустя некоторое время, за пакетом приходил Оскар Крупп.

Передвигая камни, мнимый пастух давал знать, в какой день он будет у реки, чтобы к этому времени разведка сопредельной стороны приготовила переправу. Переставляя камни, разведка давала знать пастуху, что пакет получен, а также сообщала ему время, когда он должен быть снова у реки. Словом, это была своеобразная каменная азбука Морзе.

После разоблачения пастуха перестали на реке скакать камни.

Кокорев понял, почему налимы, плотва обходили эти камни. Ленивый и беззаботный налим покой и тишину любит, а какой тут может быть покой, когда камни передвигали с места на место чуть не каждую неделю.

В день отъезда с заставы я не утерпел, пошел на речку, видел и зеленый мысок, где лежал Кокорев, заглядывал и в тихий, облепленный лозой омуток, в котором просидел он по пояс в воде около трех часов. Видел и тот кустарник на чужом берегу, из которого выполз белый связист. А вот камней не нашел.

Спустя дней пять после поимки лунного гостя Кокорев проходил мимо мыска. Войдя в воду, он вытащил все камни на советский берег.

– Для чего вы это сделали, товарищ Кокорев?.. Осерчали?– спросил я бойца, который за «лунное дело» получил в награду золотые часы.

– А так.

– Ну, а все-таки?

Но Кокорев так и не мог ответить, для чего он выудил из реки все камни и разбросал их по кустам. Теребя ремень винтовки, он застенчиво улыбался и молчал...

Брусничный барин

Летом этого года колхозники одного из пограничных колхозов, очищая от мусора давно заброшенное мочило для льна, нашли заржавленный браунинг. Решили, что в яме он киснет со времени гражданской войны. Неподалеку от мочила еще и сейчас можно видеть старые, поросшие лебедой и конским щавелем окопы, обвалившиеся бойницы, ходы сообщения и воронки от снарядов.

Находку доставили в комендатуру. Начальник штаба, старший лейтенант Барсуков, осмотрел браунинг. Это был бельгийский браунинг выпуска 1934 года. Занести его на советскую землю мог только человек, перешедший границу.

Для чего нарушителю границы нужно было бросать браунинг в мочило? Обычно разведчики очень неохотно расстаются с оружием. Отнять у диверсанта оружие – не такое простое и легкое дело. Для этого нужно или захватить его врасплох или застрелить. А тут браунинг на боевом взводе, в патронной коробке целы все пули...

Нельзя же, в самом деле, допустить, что нарушитель оставил его на память. Вот, дескать, тебе, товарищ Барсуков. Хоть и славишься ты как пограничник и как начальник штаба, на участке которого и птица не пролетит незамеченной, хоть и знакома тебе на участке каждая лесная заброшенная тропа, хоть распутываешь ты не хуже следопытов петли нарушителей, – все же на этот раз обманули тебя.

– Чорт знает, что такое, – протянув браунинг коменданту участка, озабоченно сказал Барсуков. – Скоро мы с вами, Егор Фадеич, трехдюймовые орудия будем находить в мочилах. А в каком месте вы, товарищи, нашли эту штуку? – обращаясь к колхозникам, спросил Барсуков.

– Около лесной опушки это будет, в кустиках, мочила там у нас! В этом году взялись мы за них. Поддел я граблями и вдруг чую – что-то тяжелое. Тяну грабли к берегу, а сам думаю, что бы это могло быть? Поднял грабли, а это пушка!– с воодушевлением рассказывал один из колхозников.

Находка напомнила лейтенанту дело, происшедшее в бытность его начальником заставы.

В августовский день 193... года пограничник Н-ской заставы Матвей Курганов, наблюдая за сопредельной стороной, заметил, как из густых зарослей лесняка выскочил отлакированный мотоцикл. В каретке тарахтевшего мотоцикла сидел одетый в штатское человек. В ста метрах от границы в глубь чужой территории на небольшой возвышенности виднелся чужой кордон – небольшой желтый домик.

Мотоцикл остановился метров за триста до кордона, из каретки выпрыгнул стройный, щегольски одетый человек. Он простился с шофером-солдатом, закурил и направился к кордону.

В полевой бинокль Курганов увидел фигуру молодого человека в тщательно выутюженных серых брюках и желтых ботинках. Человек легкой походкой шел по тропинке к кордону. Курганов внимательно вглядывался в профиль, тонкие губы, сжавшие длинный мундштук папиросы.

Незнакомец точно сошел со страницы модного журнала, так великолепно носил он мягкую серую шляпу и стянутый в талии дорожный однобортный пиджак.

Не доходя шагов около сотни до желтого домика, городской франт свернул на опушку леса, сплошь усеянную перезревшей брусникой, и стал торопливо рвать и жадно есть ягоды.

Время шло, а незнакомец и не думал покидать благодатной опушки. Он переходил от одной кочки к другой, с жадностью уничтожая вкусную бруснику. Незнакомец, должно быть, давно не был в деревне, в лесу, и вот, вырвавшись из душного города, он опьянел от аромата трав, леса и ягод.

Когда незнакомец, набрав полную пригоршню ягод, кинул их в рот, боец, направив бинокль, заметил, что два передние зуба у франта золотые. Из кармана у него торчала газета. Курганов навел бинокль, пытаясь узнать, что за газета засунута в карман.

А потом Курганову все это надоело. И он стал даже подозревать, не нарочно ли городской франт шатается по опушке. Пускай, мол, советские пограничники попортят себе глаза, пускай, мол, полюбуются на фасон его костюма с широкими, подбитыми ватой плечами и модным галстуком. Курганов положил на траву бинокль и с сердцем пробормотал:

– Вертится, как чорт, по опушке. Обжора!

Получив донесение о прибытии на «соседский» кордон гостя, Барсуков задумался. Военный мотоцикл, а пассажир – в штатском.

Обычно штатские приезжали на крестьянских подводах, в бричках, нагруженных снедью, винами, пивом, и, пропьянствовав два-три дня, уезжали обратно.

Но зачем пожаловал на кордон этот франт?

Барсуков не один год на этой границе, но он не припомнит случая, чтобы военное министерство соседнего государства катало гостей на казенных машинах.

Кто же такой этот незнакомец? Переодетый в штатское разведчик или действительно гость?

Если он шпион, зачем разведке сопредельной стороны открыто привозить его? Обычно на кордоны шпион пробирается незаметно, ночью. На кордонах их держат, никуда не выпуская, по три-четыре дня, а потом, выбрав поудобнее момент, перебрасывают на советскую сторону.

Неужели вражеская разведка намеренно доставила разведчика днем? Советские пограничники, мол, будут ждать его в центре, ослабят наблюдение на флангах, а этим можно будет воспользоваться и благополучно перебросить разведчика.

Барсуков в совершенстве изучил тактику вражеских разведчиков, и его не так-то легко было надуть.

– Долго он шатался по лесу? – спросил Барсуков бойца.

– Около часа, товарищ лейтенант.

– Ягоды как собирал – с душой или так себе, чтобы нам пыль в глаза пустить?..

Вопрос поставил Курганова втупик. Кто знает, как собирал городской франт ягоды. По виду как будто с душой, а может быть, все это была лишь одна игра.

– Ягоды он, товарищ лейтенант, ел с аппетитом, от кочки к кочке как мальчишка бегал, а только сдается мне, что все это пыль.

– Так он все это время ягоды и собирал?

– На траве минут пятнадцать валялся. В кармане у него газета была, – думал, отдохнув, почитает ее, но он только и делал, что на небе глазами ворон ловил...

В тот же день спрятавшийся в леску желтый домик был взят под строгое наблюдение. Если это гость, то он должен уехать обратно. Если же он останется, значит на кордоне что-то затевается.

Барсуков усилил охрану границы. Десятки настороженных глаз следили за всеми дорогами и тропинками. У самой границы на советской стороне стоял полуразрушенный, с обвалившейся крышей дом.

Бойцы скрытно пробрались к этому дому и оттуда следили за чужим кордоном.

Через каждые два часа Барсукову докладывали о положении дел. Но на кордоне было без перемен. Жизнь кордона с приездом гостя не изменилась: стражники аккуратно выходили на посты, наблюдатели сменяли друг друга на вышках, свободные от наряда стражники возились с винтовками, а другие с ожесточением дулись в «козла».

Досталось в этот день одной лишь рябой, толстой Марте, кухарке кордона.

В погребок, где хранилась провизия, Марта спускалась поминутно, да раза три зачем-то бегала на хутор к местному кулаку. Словом, хлопот у Марты было достаточно.

Из этого Барсуков заключил, что на кордоне ждут еще гостей. И не ошибся.

Под вечер на кордон пожаловал сам начальник разведки Иван Кузьмич. За вылупленные, круглые, как у быка, глаза, большой рот и необыкновенной величины брюхо, скрыть которое не мог никакой мундир, советские пограничники прозвали его «Бугаем».

В прошлом белый офицер, Бугай, после разгрома северо-западной армии Юденича, долгое время мыкался по свету, побывал в Алжире, в Египте, всюду предлагал свои услуги.

Но война к этому времени закончилась, ему пришлось снова вернуться в страну, когда-то приютившую его, принять ее подданство и устроиться начальником разведки пограничной стражи.

К этому нужно добавить, что страна, о которой идет речь, очень охотно принимала к себе на службу бывших белых офицеров: знали, что охранять они границу будут не хуже дрессированных собак.

Барсукову частенько приходилось сталкиваться с Бугаем во время разбора пограничными комиссиями местных конфликтов и инцидентов.

Конечно, нелегко было советскому лейтенанту, командиру, иметь дело с Бугаем: тут была граница, узкая полоска земли, черта, где перед всей непреклонной простотой и правдой нового мира хитрил, лицемерил и собирал свои силы расчетливый и коварный враг.

Однажды во время разбора комиссией какого-то инцидента Бугай спросил у Барсукова, который час. Барсуков сделал вид, что не расслышал его. Не хотелось ему для офицера-беляка вынимать советские часы. Чести много!

И вот сейчас этот самый Бугай лично пожаловал на кордон.

Сотни догадок и предположений замелькали в голове Барсукова. Что нужно брюхану на кордоне? Обычно он не баловал кордон своим вниманием.

С приходом Бугая там все сразу ожило. Помогавший кухарке стражник то и дело бегал в погребок и каждый раз возвращался оттуда нагруженный бутылками.

И ранее случалось, что иногда, перед тем как перебросить разведчика, в желтом домике пили несколько дней подряд. По какому поводу кутили они на этот раз, было не известно.

Когда смеркалось, подвыпивший Бугай, цепляясь за перила крыльца, вышел из помещения кордона. Выйдя к границе, он долго шатался по дозорке, сшибая палкой ветки деревьев. Иногда он останавливался и, слегка покачиваясь, тупо смотрел то на широкое, прятавшееся в саду помещение советской заставы с множеством разбросанных служебных построек, то на притихшие ржаные широкие колхозные поля, то на грозно поднимавшиеся к облакам силосные башни пограничных колхозов, издали так похожие на боевые башни.

– Ребята, чего это Бугай так на нас бельма пялит? Уж не переходить ли к нам с покаянной собирается?

– Он-то, может, и перешел бы, да примет ли его еще советская земля?

– Пулю бы ему в брюхо закатить. А сюда к нам не пускать.

– Это почему?

– Вони потом не оберешься. Видишь, брюхо-то какое, – ответил Курганов и, точно желая убедиться, действительно ли у Бугая такое необъятное брюхо, навел на него свой бинокль.

Второй день наблюдения оказался таким же бесплодным, как и первый.

Жизнь на кордоне началась с бражничанья, выпивкой и закончилась. Так же прошли и следующие дни. Брала досада. Бойцы пролежали все бока. От непрестанного напряжения рябило в глазах.

– Заметили гады, что мы здесь бока трем, вот и измываются...

– Это нипочем! Наседка на яйцах тридцать дней сидит, не обижается, а у нас бока здоровые. Выдержат.

– А может, он, ребята, ночью утек с кордона. Лежим мы тут, глаза портим, а его, может быть, давно и след простыл.

– Не простыл. Если бы простыл, тогда Бугай не торчал бы целыми днями на кордоне.

На пятый день под утро городской франт вышел на крыльцо, постоял, огляделся и, поеживаясь от холодка, не спеша побрел на станцию к утреннему поезду.

Проходя мимо усеянной брусникой горушки, он остановился, посмотрел на ручные часы и на носках по росистой траве шмыгнул на опушку. Рвал минут десять ягоды, потом, спохватившись, снова взглянул на часы и заторопился к дороге.

Бойцы готовы были от досады послать франту вдогонку по пуле. Торчали они несколько дней в секрете, траву мяли, глаза калечили, а все зря. В гости, оказывается, приезжал этот щеголь в шляпе.

Но Барсуков не поверил, что человек в шляпе заезжал только погостить. Ведь и раньше наведывались гости, но почему-то Бугай не торчал целыми днями на кордоне. Бугай что-то затеял. А что касается истории с утренним поездом, просто Бугай все это подстроил, чтобы сбить с толку советских пограничников. Эти штучки Барсукову были хорошо знакомы. Куда пошел гость? К станции. Значит, на левом фланге и нужно ждать каверзы.

Барсуков связался с соседней заставой, попросил помочь ему в охране правого фланга, а все наличные силы бросил на левый, куда вскоре выехал и сам.

Августовские ночи темны и холодны. Укрывшись в лесу, бойцы следили за линией границы, ловили ночные шумы и шорохи. От их настороженного внимания ничто не ускользало. Свалится с березы листочек, а пограничник знает, что это летит не поздняя, засидевшаяся в гостях ночная бабочка, а именно листочек.

В тревоге и ожидании прошли три томительных ночи. Три ночи бойцы, коченея, лежали в секрете.

На четвертую ночь внезапно хлынул дождь.

Непроницаемая дождевая стена встала перед бойцами. Захлестанные ветром и водой, напрасно пытались они что-либо рассмотреть в этой кромешной тьме.

Был уже первый час ночи, когда дождевая завеса стала понемногу редеть, и Курганов заметил шагах в пятидесяти от себя человека.

Человек выскочил из оврага и, пригибаясь, бросился вперед. Боец прижался к земле. До слуха его донесся треск сучьев. Курганов пополз к границе.

Пропустив мимо себя нарушителя, Курганов крикнул:

– Стой!

Нарушитель не побежал в лес, где находилась засада, не кинулся в кустарники, где под проливным дождем сидел начальник заставы. Он бросился к границе.

Курганов еще раз крикнул.

Человек, перепрыгивая через кусты, кочки, валежник, напролом мчался к границе.

Став на колено и целясь в силуэт, Курганов сделал один за другим три выстрела. Он был хорошим стрелком, но в темноте, стреляя по еле видимой цели, мог промахнуться: три выстрела – так спокойнее!

Нарушитель круто свернул влево. Курганов, думая, что промахнулся, еще раз поднял винтовку, но выстрела не понадобилось. Разведчик, сделав еще несколько шагов, рухнул на землю

Барсуков осветил карманным фонарем лежащего. На траве распростерся раненный в спину и ногу человек. Подбежал запыхавшийся Курганов. Барсуков спросил:

– Тот?

Курганов взглянул на лицо раненого и сразу узнал в нем щёголя, что несколько дней тому назад в мотоцикле пожаловал на кордон.

Но как вырядил его Бугай! Вместо модного костюма с набитыми ватой плечами, на нем был драный пиджак, на голове, вместо мягкой серой шляпы, выгоревшая, неопределенного цвета кепка. Она была так измята, как будто ее целую ночь жевала корова. Брюки были из домотканной черной материи. И лишь одни желтые с длинными носками ботинки на толстой резиновой подошве (чтобы бесшумно ступать) резко выделялись на жалком наряде незнакомца.

– Он самый, товарищ начальник. Брусничный барин!

Дождь лил не переставая.

Барсуков снял с себя плащ и приказал бойцам держать его над раненым. Под этим навесом он занялся перевязкой.

Когда с раненого сняли набухшие от воды лохмотья, под грязной и рваной одеждой оказалось голубое шелковое белье.

Нарушитель был в сознании. Он лежал, крепко стиснув зубы, и волком глядел на пограничников.

Никаких документов при нем не оказалось. В тот же день нарушителя отправили в город, в больницу при штабе отряда.

Вначале думали, что он иностранец, пытались с ним говорить на нескольких языках, но он вел себя как глухонемой.

К вечеру он впал в забытье. Вначале, метаясь в бреду, он только стонал, скрипел зубами и что-то невнятно бормотал, а потом заговорил на чистом русском языке.

Тяжелое состояние нарушителя (у него было прострелено легкое и перебита нога) не дало возможности допросить его на заставе. Следователь Алябьев, которому было поручено ведение этого дела, имел только коротенькую записку начальника заставы, излагавшую историю поимки нарушителя. Продежурив в больнице день, он не смог допросить раненого. Большую часть времени неизвестный находился в полузабытьи, а в те короткие промежутки, когда приходил в себя, был так слаб, что вести с ним какие бы то ни было разговоры было опасно. Алябьев терпеливо ждал улучшения здоровья нарушителя.