Текст книги "Вам вреден кокаин, мистер Холмс"

Автор книги: Николас Мейер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Разоблачения

Стоит ли говорить, что если и раньше опера не захватила меня, то во втором акте, после того как Гуго фон Гофмансталь опознал в даме из ложи барона фон Лайнсдорфа-старшего его вдову, интерес к представлению был совершенно утрачен. Мысли мои кружились нескончаемым хороводом. Я старался вникнуть в только что услышанное от Гофмансталя и найти в этом хоть какой-то смысл. От Холмса не было никакого проку; я попытался что-то шепнуть ему на ухо во время вступления, однако он приложил палец к губам и погрузился в музыку, оставив меня наедине с нелепыми догадками.

Возникало несколько объяснений. Либо эта женщина действительно вдова оружейного короля, либо самозванка. Если она та, за кого себя выдает – должен признать, что, судя по ее внешности, это чистая правда, – то что же представляет собой наша подопечная? Ведь она осведомлена о самых сокровенных тайнах личного характера, и у меня не оставалось никаких сомнений, что именно по этой причине ее и похитили.

Украдкой взглянув на Фрейда, я убедился, что он тоже ломает голову над этой загадкой, хотя со стороны могло показаться, что он глубоко взволнован судьбой персонажа в медвежьей шкуре. Однако блеск его глаз говорил мне, что мысли его бродят очень далеко.

В ландо по дороге домой от Холмса опять ничего нельзя было добиться: он упрямо не хотел разговаривать о деле и лишь делился своими впечатлениями от представления.

Когда мы наконец-то оказались в кабинете на Бергассе, 19, Фрейд пожелал жене спокойной ночи, нам же предложил бренди и сигары. Я принял оба предложения , Холмс же довольствовался кусочком сахара из белой фарфоровой вазочки на кухне. Мы расположились в креслах и совсем уже собрались обсудить дальнейшие действия, как Холмс, пробормотав извинения, сказал, что скоро вернется. Когда он вышел, Фрейд нахмурился, поджав губы, и грустно посмотрел на меня.

– Вы не будете возражать, Ватсон, если я тоже оставлю вас ненадолго? Впрочем, будет лучше, если вы пойдете со мной.

Озадаченный, я последовал за ним. Фрейд быстро вышел из кабинета, взбежал по лестнице и без стука распахнул дверь в комнаты Холмса. Тот сидел за бюро и смотрел на шприц и склянку, где, видимо, находился кокаин. Он не удивился нашему появлению; я же был настолько поражен, застав его за этим занятием, что просто раскрыл рот от изумления. Фрейд не шелохнулся. Между ним и Холмсом как бы происходил разговор без слов. Затем, вымученно улыбнувшись, сыщик нарушил молчание.

– Я только подумал об этом, – сказал он наконец с расстановкой. В голосе его звучало легкое сожаление.

– Мне все стало ясно, как только я увидел у вас кусочек сахара, – возразил ему Фрейд. – Да будет вам известно, некоторые ваши приемы не слишком-то отличаются от того, что уже отмечено медициной. Во всяком случае, вам следует хорошенько подумать: если вы сорветесь, то уже ничем не сможете помочь ни нам, ни той молодой особе, которую собирались вытащить из беды сегодня утром в больнице.

– Я знаю.

Подперев подбородок, он вновь уставился на склянку, лежавшую на ночном столике. Сосуд с кокаином и шприц напоминали вид даров на жертвеннике. Я содрогнулся при мысли, сколько же несчастных, оказавшихся во власти своего пристрастия, вынуждены поклоняться этому идолу. Но еще до того, как Холмс встал и отвернулся, я уже знал, что он больше не из их числа.

Он сгреб склянку и шприц и с безразличным видом протянул их Фрейду (я так никогда и не узнал, откуда они взялись у Холмса). Затем вытащил черную вересковую трубку и вышел из комнаты следом за нами, осторожно прикрыв за собой дверь.

В кабинете, когда мы вновь заняли свои места в креслах, Фрейд предпочел не упоминать о случившемся. Вместо этого он описал Холмсу, как мы повстречались с бароном в «Маумберге». На протяжении всего рассказа сыщик хранил молчание. Лишь однажды переспросил:

– Плохо отбивает слева, вы говорите? Любопытно, любопытно. А как у него подача?

Я перебил эти странные расспросы, поинтересовавшись, удалось ли Холмсу прийти к каким-либо выводам, касающимся нашего дела.

– Только к самым очевидным, – отвечал он. – Кроме того, все они весьма приблизительны, могут измениться сообразно обстоятельствам и нуждаются в доказательствах.

– А для кого, собственно, это может иметь значение? – спросил Фрейд.

– Для суда. Мы можем делать какие угодно выводы, но, если не удастся получить доказательств, лучше вообще не соваться в эту историю. – Он усмехнулся и налил себе бренди, от которого ранее отказался. – Они хитры, чертовски хитры. Там же, где хитрость не помогла, пришел на помощь случай, подбросивший нам свидетельницу, чьи показания не только весьма скудны, но и, несомненно, вызовут подозрения, если вообще не будут отвергнуты судом как не имеющие силы.

Он молча пыхтел трубкой, в то время как мы наблюдали за ним, не решаясь нарушить течение его мысли.

– Боюсь, я не очень-то разбираюсь в европейской политике, – наконец вздохнул Холмс. – Доктор Фрейд, не могли бы вы помочь мне?

– Каким образом?

– Мне всего-навсего необходимы самые общие сведения. Отто фон Бисмарк жив, не так ли?

– Думаю, что да.

– Но он больше не канцлер Германии?

Фрейд посмотрел на Холмса в изумлении.

– Ну конечно же, нет, вот уже больше года.

– Вот как! – Холмс вновь погрузился в молчание, пока мы с Фрейдом недоуменно переглядывались.

– Но послушайте, герр Холмс, что общего имеет фон Бисмарк с...

– Ну как вы не понимаете? – Холмс вскочил и заходил по комнате. – Нет, это невозможно. – Потом, вернувшись на место, сказал: – Грядет война в Европе, это же совершенно ясно.

Мы смотрели на него как громом пораженные.

– Война в Европе? – выдохнул я.

Холмс кивнул и огляделся в поисках спичек.

– Война самых чудовищных масштабов, если я правильно истолковал некоторые признаки.

– Вы пришли к такому выводу на основании того, что мы видели сегодня? – В голосе Фрейда чувствовались сомнения: а в своем ли уме мой друг?

– На основании связи, существующей между баронессой фон Лайнсдорф и ее пасынком.

– Но я что-то не заметил особо тесных отношений между ними, – вмешался я в разговор с той же тайной мыслью, что и наш хозяин.

– Совершенно верно, ибо их просто нет.

Холмс поставил бокал и обратил на нас пронзительный взгляд серых глаз.

– Доктор Фрейд, скажите, есть ли в Вене нотариальная контора, где хранятся все завещания?

– Завещания? Ну конечно, есть.

– В таком случае я буду вам очень признателен, если завтра утром вы первым делом потрудитесь заглянуть туда и разузнать для меня, в чьих руках находится большая часть состояния барона фон Лайнсдорфа.

– В десять у меня больной, – сразу же возразил Фрейд, но Холмс с мрачной улыбкой поднял руку.

– Вы поверите мне, если я скажу, что решается судьба не одной, а миллионов жизней?

– Ну хорошо. Я сделаю то, о чем вы меня просите. А что станете делать вы?

– С помощью доктора Ватсона постараюсь отыскать слабое место в стане наших противников, – ответил Холмс, выбивая трубку. – Сможет ли наша больная перенести завтра небольшое путешествие?

– Путешествие? Куда?

– Всего-навсего в пределах города. Я хотел бы устроить ей встречу кое с кем.

Фрейд задумался.

– Не вижу причины отказать вам, – с сомнением ответил он. – Ее можно назвать физически здоровой, если не принимать во внимание умственное расстройство и слабость, вызванную недоеданием, которая, кстати сказать, уже проходит.

– Великолепно! – Холмс встал, зевнул и похлопал себя по губам тыльной стороной ладони. – У нас выдался длинный денек, – заметил он, – а поскольку день грядущий обещает быть еще длиннее, думаю, самое время отдохнуть.

На том он откланялся и вышел.

– Что же такое он за всем этим усмотрел? – подивился я вслух.

– Не имею ни малейшего представления, – вздохнул Фрейд. – Похоже, нам действительно пора расходиться ко сну. Давно так не уставал.

Я тоже был измотан, но и после того, как тело мое уже расслабилось, разум продолжал метаться, пытаясь составить цельную картину из кусочков событий, которые нам пришлось пережить в этом прекрасном и в то же время зловещем городе. Подумать только – война в Европе! Миллионы жизней! Нередко я поражался удивительным способностям моего друга, однако не мог припомнить случая, когда на основании столь малых сведений он делал столь далеко идущие выводы. Господи, а что, если он окажется прав? Не знаю, как спалось в ту ночь Фрейду, мои же сны были еще ужаснее дневных страхов. Город Иоганна Штрауса, веселый и красочный, больше не казался танцующим под звуки изящных вальсов. В безумстве ночных кошмаров мне чудилось, что он весь охвачен душераздирающими воплями.

Наутро мы втроем наспех позавтракали, прежде чем разойтись по своим делам. Холмс ел с удовольствием, что было признаком выздоровления. Фрейд сидел с решительным видом, но больше молчал, и по беспокойству, написанному на его лице, я понял, что он тоже провел тревожную ночь.

Мы уже стояли на пороге, готовые уйти, как вдруг появился посыльный с телеграммой для Шерлока Холмса. Тот вскрыл послание, жадно пробежал его глазами, потом, не говоря ни слова, сунул бумагу в карман плаща и знаком дал мальчишке-посыльному понять, что ответа не будет.

– Наши планы остаются неизменными, – сказал он с легким поклоном, словно не замечая нашего явного любопытства. Бросив на него недовольный взгляд, доктор отправился восвояси, а Холмс повернулся ко мне. – Теперь, дорогой Ватсон, пора в дорогу и нам.

На фиакре мы добрались до больницы, где по записке Фрейда получили в свое распоряжение нашу больную. Судя по виду, ей стало лучше. Но по-прежнему она была ужасающе бледна и не проронила ни слова. Однако последовала за нами без сопротивления и послушно села в фиакр, поджидавший у ворот. Холмс нацарапал адрес на манжете, и мы отправились через весь город по нашему загадочному делу. Когда я спросил Холмса о цели поездки, он дал мне понять, что не хочет говорить об этом в присутствии безмолвной пассажирки.

– Всему свое время, Ватсон. Всему свое время.

– Как вы думаете, что выяснит в нотариальной конторе доктор Фрейд? – спросил я в надежде, что он посвятит меня в свои планы.

– Он узнает то, чего я жду.

Холмс повернулся к нашей спутнице и ободряюще улыбнулся, но та продолжала смотреть перед собой, видимо, не заметив его жеста. Серо-голубые глаза ее не выражали ничего.

Фиакр пересек Дунайский канал и въехал в часть города, застроенную огромными особняками, некоторые из них скорее походили на дворцы. Они располагались вдали от проезжей части, за высоким кустарником, так что нам были видны лишь зубчатые башенки да роскошные сады вокруг.

Наконец мы остановились у Валленштайнштрассе, а затем свернули на широкую дорогу, ведшую к довольно уродливому дому на пригорке; прямо перед нами раскинулся строго распланированный и ухоженный сад.

У въездных ворот стоял крытый экипаж. В тот момент, когда мы помогали нашей спутнице выбраться наружу, дверь дома распахнулась, и из нее вышел господин среднего роста с удивительно прямой спиной – самой прямо из тех, что мне приходилось видеть. Хотя он и был в штатском, в его движениях ощущалась та точность, что неизбежно выдает не просто военную косточку, а свидетельствует об образцовой прусской выправке. Однако лицом он не был похож на пруссака. Что-то в нем с первого же взгляда показалось мне знакомым. Он скорее напоминал английского конторщика. Он носил пенсне, аккуратно подстриженные баки; вид у него был слегка рассеянный, как у человека, не знающего или не помнящего в точности, где он находится.

Он поклонился нам, скорее даже даме, шедшей со мной под руку, и изящным движением приподнял шляпу, прежде чем исчезнуть внутри экипажа, который сорвался с места, насколько я успел заметить, без всякой команды.

Нахмурившись, Холмс некоторое время смотрел вслед удаляющемуся экипажу.

– Ватсон, вам не приходилось видеть этого господина совсем недавно?

– Видеть-то приходилось, но никак не могу припомнить где. Холмс, а чей это дом?

– Это венская резиденция барона фон Лайнсдорфа, – ответил он.

– Холмс, но это же чудовищно!

– Ну почему же? – Он осторожно высвободил руку, которую я было судорожно схватил. – Барона сейчас здесь нет.

– Но что, если он вернется?! Вы даже не представляете, какой вред это может причинить... – Тут я покосился на нашу молчаливую спутницу. – Вам, конечно, следовало бы сначала посоветоваться с доктором...

– Ватсон, дорогой мой, – невозмутимо перебил он меня, – ваши чувства делают честь и вам, и, насколько я могу судить, вашей профессиональной предусмотрительности тоже. Тем не менее время дорого, и, если это только возможно, мы должны ускорить игру. Во всяком случае, женщина, похоже, не узнала этот дом. Но кто скажет наверняка? Быть может, это-то и окажется тем потрясением, которое приведет ее в чувство.

Едва Холмс договорил, огромная дверь широко распахнулась. Внушительного вида слуга в ливрее осведомился, что нам нужно. Холмс вручил ему свою карточку и обращаясь по-немецки, благо его язык существенно улучшился со времени приезда в Вену, попросил провести нас к хозяйке дома.

Не моргнув и глазом, слуга взял карточку и отступил, позволив нам подождать в прихожей с высоким сводчатым потолком, откуда был виден огромный приемный зал, такой же богатый и уродливый, как и сам дом. По стенам, обшитым дубовыми панелями и обитым тканью, висели средневековое оружие и портреты в золоченых рамах; кто на них изображен, из прихожей было не разобрать. Через крохотные окошки лился тусклый свет.

– Вам когда-нибудь приходилось бывать в более мрачном месте? – пробормотал рядом стоящий Холмс. – Вы только взгляните на потолок!

– Холмс, я протестую. Объясните мне, в конце концов, что происходит? Кто собирается развязать эту ужасную войну?

– Боюсь, что не имею об этом ни малейшего представления, – ответил он вяло, продолжая с неодобрением рассматривать на потолке резьбу в стиле рококо.

– Тогда как же вам удалось прийти к выводу, что...

– Ну разве вам не ясно, – с легким раздражением перебил он, – что идет борьба за обладание состоянием, состоящим главным образом из огромных оружейных заводов неслыханной мощности. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять... – Тут он осекся, увидев в дальнем конце зала возвращающегося дворецкого.

– Пожалуйте за мной, – сказал тот, сопроводив приглашение величественным жестом руки, – я отведу вас к баронессе.

Как оказалось, провожатый нам был действительно необходим, ибо дом был таким огромным и запутанным, что без посторонней помощи мы никогда бы не отыскали гостиную этой дамы .

Обстановка здесь была более современная, нежели в остальных комнатах, через которые мы проходили. Но такого же дурного вкуса: куда ни кинь взгляд – приторно-розовый ситец и нескончаемые кружевные салфеточки.

На диване, в самом центре этой одноцветной роскоши, восседала, словно изящная птичка на гнезде, та самая красотка, которую мы видели накануне. Дама поднялась и обратилась к нам по-английски с американским акцентом.

– Мистер Шерлок Холмс, я полагаю? Чем обязана вашим... – Тут она запнулась и, непроизвольно прижав руку к груди и широко открыв глаза от удивления, воскликнула:

– Боже правый! Уж не Нора ли это с вами?

Она бросилась вперед, не обращая внимания ни на Холмса, ни на меня, и, взяв нашу спутницу за руку, подвела к свету, внимательно вглядываясь в ее лицо. Наша подопечная оставалась такой же покорной и бессловесной, как и раньше, отвечая на испытывающий взгляд баронессы усталым безразличием.

– Что случилось? – воскликнула дама, переводя властный взор с Холмса на меня и с меня на Холмса. – Она очень изменилась.

– Вы знаете эту женщину? – тихо спросил Холмс, внимательно наблюдая за баронессой, в то время как та вновь обратила все внимание на женщину, которую назвала Норой.

– Знаю ли я ее? Ну конечно же, знаю. Это моя камеристка Нора Симмонс. Господи, Нора, что случилось и как тебе удалось добраться до Вены?

При взгляде на бледную, изможденную женщину на лице баронессы появилось замешательство, а потом тревога.

– Боюсь, она не сможет отвечать на ваши вопросы, – заявил Холмс, помогая сесть Норе Симмонс (если ее действительно звали так). Потом вкратце объяснил баронессе, каким образом ее служанка попала к нам.

– Но это же чудовищно! – воскликнула дама, едва Холмс закончил. – Ее похитили, вы говорите?

– Похоже, что так, – отвечал сыщик самым непринужденным тоном. – Если я правильно понял, она сопровождала вас во время поездки в Баварию?

Дама покраснела, ломая руки.

– В общем-то, да. Норы не было на вилле, когда случилось несчастье с мужем: она находилась внизу, в городке – кажется, он называется Эргольдсбах. В суматохе ее никто не хватился. Во всяком случае, как я уже сказала, у нее был выходной. Когда Нора не появилась и на следующее утро, я решила, что она, видимо, узнала о случившемся и отчего-то перепугалась. Она всегда была натурой очень возбудимой и нервической – уж я-то знаю, поверьте. – Баронесса помолчала. – Видите-ли, мы с Норой всегда были очень близкими людьми, гораздо более близкими, нежели просто хозяйка и служанка. Когда Нора и потом не вернулась и даже не прислала весточки на прощание, я испугалась, что с ней случилось что-то неладное, и заявила в полицию. Быть может, я поступила бы так и раньше, не приведи меня в расстройство внезапная кончина мужа.

– Случилось неладное, как вы говорите, и у вас не возникло подозрения, что от вас что-то бесчестно скрывают?

– Я не знала, что и подумать. Нора просто исчезла... – беспомощно вздохнула баронесса, – ее руки поднялись и опустились, как крылья птицы. Легко было догадаться, как тяжело ей вспоминать о пережитом. Холмс же продолжал настаивать.

– И что же, полиции так и не удалось установить местонахождение вашей служанки?

Баронесса покачала головой, потом судорожно схватила неподвижные руки девушки и сжала их с невыразимой любовью.

– Дорогая девочка, какое счастье, что ты нашлась!

– Могу я узнать, от чего умер ваш муж? – спросил Холмс, не сводя с нее взгляда.

Краска опять бросилась ей в лицо. Баронесса посмотрела сначала на Холмса, а потом на меня в большой растерянности.

– Сердце, – сказала она низким, срывающимся голосом. Я смущенно кашлянул, а Холмс поднялся на ноги.

– Прискорбно, весьма прискорбно. Ну что же, Ватсон, похоже нам здесь больше нечего делать, – сказал он беспечно и, как мне показалось, равнодушно. – Наша маленькая загадка разрешилась. – Он протянул руку Норе Симмонс. – Мадам, прошу простить нас за то, что мы побеспокоили вас в вашем горе и отняли столько времени.

– Но вы, конечно, не заберете у меня Нору! – воскликнула баронесса, поднимаясь следом за нами. – Наконец-то я обрела ее, мистер Холмс, она так скрашивает мое существование.

– В ее теперешнем положении она вам вряд ли может быть чем-то полезной, – сухо заметил Холмс. – Она нуждается в заботе гораздо больше, чем способна позаботиться о ком-либо. – Холмс вновь протянул руку.

– Да-да, конечно, но я сама смогу прекрасно за ней присмотреть, – энергично возразила дама. – Разве я не говорила вам, что Нора для меня – и служанка, и компаньонка. – В ее причитаниях было что-то трогательное, я уже совсем было согласился с ней и хотел сказать Холмсу, что любовь и забота иногда могут исцелить больного, даже если лекарство оказалось бессильным. Но он опередил меня:

– Боюсь, что теперь это совершенно невозможно. Ваша служанка находится под присмотром доктора Фрейда в Аллгемайнес Кранкенхаус; мы и так допустили слишком большую вольность, привезя ее сюда без позволения. Я бы ни за что не решился на такое, если бы не требовалось так срочно установить ее личность.

– Да, но...

– Со своей стороны я могу попытаться убедить доктора препоручить ее вашим заботам. Ведь в Провиденсе вы, наверное, участвовали в приходской благотворительности, помогая беднякам и бездомным?

– Это правда, я действительно занималась благотворительностью в приходе, – поспешно согласилась баронесса.

– Я так и знал. Можете быть совершенно спокойны, я сообщу обо всем доктору Фрейду, и он, несомненно, примет это во внимание, когда речь зайдет о дальнейшей судьбе пациентки.

Баронесса собиралась что-то сказать в ответ, Холмс же был вежлив, но непреклонен. С тем мы и удалились, забрав с собой несчастную служанку.

Фиакр поджидал нас там, где мы его оставили, и, когда мы забрались внутрь, Холмс разразился беззвучным хохотом.

– Великолепное представление, Ватсон. В нем было все: и нахальство, и искренность, и превосходная артистичность, сделавшая бы честь Эллен Терри[30]30
  Эллен Алис Терри (1847—1928) – английская актриса. – Прим. пер.


[Закрыть]. Ну конечно же, они были готовы к такому повороту событий. Эту дамочку хорошенько натаскали.

– Значит, она самозванка? – Это казалось совершенно невозможным – такое очаровательное создание... В ответ Холмс лишь устало кивнул, потом повернул голову в сторону нашей пассажирки, соря табаком из трубки.

– Эта несчастная женщина и есть настоящая баронесса фон Лайнсдорф, к счастью или к сожалению для нее, – добавил он многозначительно. – И все же, прежде чем считать дело завершенным, можно попытаться восстановить хоть некоторые ее права, если не сознание.

– Но откуда вам известно, что та, другая, лжет?

– Вы хотите знать, что выдало ее, помимо совершенно нелепых россказней о служанке, сбежавшей лишь потому, что ее хозяин умирает от сердечного приступа?

Я кивнул, заметив все же, что мне этот рассказ не показался таким уж невероятным.

– Возможно, между этими событиями существует некая связь, о которой мы и не подозреваем, и именно она поможет нам объяснить ее поступки, – размышлял я, все более увлекаясь версией, которая уже начинала складываться у меня в голове. – Может быть...

– Может быть, – согласился Холмс улыбаясь. – Тем не менее некоторые факты говорят в пользу уже сделанных мной выводов.

В облике великолепной дамы было нечто, делавшее ее столь похожей на баронессу. И уж совсем не подходила на эту роль другая претендентка, помутившаяся рассудком. Раздражающе самоуверенное поведение моего друга (в то время как меньше недели назад он сам был ненамного лучше буйного помешанного и, не вмешайся я, продолжал бы им оставаться) да и манера говорить с таким снисхождением уязвили меня теперь гораздо сильнее, чем если бы подобное случилось полгода назад в Лондоне.

– Что это еще за факты? – с недоверием потребовал я отчета.

– Вам, конечно же, небезинтересно будет узнать, – отвечал Холмс, протягивая телеграмму, полученную ранее, и словно не замечая враждебности в моем голосе, – что семья Слейтер из Род-Айленда вот уже двести лет принадлежит к религиозной секте квакеров. Квакеры не ходят в церковь, они собираются в молельных домах. И уж конечно, они не станут говорить, что занимаются благотворительностью в местном приходе. Они ни в коем случае не станут так говорить, – добавил он, глядя в окно.

На сей раз я не в силах был сдержать изумления, но, прежде чем смог открыть рот, Холмс снова заговорил, рассеянно глядя по сторонам. – Да, кстати, я вспомнил наконец, где мы могли видеть графа фон Шлифена в последний раз.

– Какого графа?

– Фон Шлифена, того джентльмена, что встретился нам у дома баронессы. Его портрет появился в «Таймс»[31]31
  Не фотография, конечно. В 1891 году в «Таймс» появился рисованный портрет графа фон Шлифена.


[Закрыть] несколько месяцев тому назад. Вам он не попадался на глаза? Если память мне не изменяет, граф только что назначен начальником германского генерального штаба.