Текст книги "Личная рана"

Автор книги: Николас Блейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 4

Я начал вести дневник за два дня до этого нелепого случая. К счастью, неизвестный, обыскавший мое жилище, не мог обнаружить там компрометирующих меня и Гарри записей, и я позаботился, чтобы этого не произошло и впредь. Будучи вынужденным опускать все интимные упоминания о наших отношениях, я не смогу припомнить, где и когда мы впервые занимались любовью.

Как странно, что я не в состоянии восстановить события, ставшие началом моего порабощения! Ну, на самом деле началось-то оно в день нашего пикника. Но какая ночь или какой день чудесного ирландского лета, что вспоминается так отдаленно и пронзительно, был первым, увидевшим нас обнаженными? Все подернулось туманом, сквозь который ярко проступают лишь воспоминания о тайне, опасностях и опрометчивости.

На следующее утро я проходил мимо дома Лисонов. Фларри стоял, опершись о полураскрытую створку двери конюшни, и разговаривал с Шеймусом, находившимся внутри. Я поведал им о том, что мой коттедж обыскивали.

– Ты слышишь, Шеймус? – удивленно воскликнул хозяин дома.

– Слышу! – донеслось из конюшни.

– А это не мог быть обычный бродяга? – поинтересовался Фларри неизвестно у кого.

– Вчера тут на двадцать миль вокруг не было ни одного бродяги, – вновь послышался голос управляющего.

– Кроме того, ничего не украдено, – пояснил я.

– Так что же вас тогда беспокоит? – не понял Лисон. – Просто здешние жители чересчур любопытны.

– Я это заметил, – как можно равнодушнее заявил я. – И я не обеспокоен. Мне просто интересно.

Шеймус подошел к двери со щеткой и скребницей в руках.

– Бриджит исключается, это точно, – весело произнес он, пристально глядя на меня.

– У меня и мысли такой не было! – искренне заверил я собеседников. – Сегодня утром я спросил, не возвращалась ли она в дом после уборки. Она не возвращалась. И я ей верю.

– Ей верить можно. Она – честная девушка, – вставил Фларри.

О'Донован рассеянно пожевал соломинку, которая торчала у него в зубах.

– А кто-нибудь еще знал, что вы отправились на пикник с миссис Лисон? – задал управляющий сакраментальный вопрос.

– Нет. Только любой зевака, видевший наш отъезд из Шарлоттестауна, мог догадаться, что меня не будет дома какое-то время.

– Вы хотите, чтобы я позвонил в полицию? – вежливо спросил муж Гарри.

– Нет, Фларри, конечно же нет! – возразил я.

– А что, если полиция сама проводила обыск? – предположил Шеймус.

– Да зачем это им? – пожал я плечами. – Во всяком случае, они не стали бы делать этого так по-дилетантски.

– Правда, не стали бы, – согласился хозяин и гордо добавил: – Клэнси – штатный полицейский.

И Фларри пустился в пространный рассказ о том, как гарда Клэнси мастерски провел обыск и нашел тайник с оружием ИРА.

– Ну, – заметил я кисло, – в моем коттедже нет никаких тайников с оружием.

– Конечно же я знаю, что нет, Доминик, – похлопал меня по плечу Фларри. – Но кто-нибудь мог от скуки донести на тебя в полицию. Какой-нибудь стукач с навязчивой идеей. В наших местах полным-полно любителей глупых розыгрышей.

– Лучше бы они держали свои дурацкие розыгрыши при себе, – раздраженно заявил я. – Могу сказать вам, кого я подозреваю, если, конечно, в доме рылись не из любопытства.

Фларри и Шеймус смотрели на меня во все глаза.

– Тот, кому наплевать, обнаружу ли я следы обыска или нет. В противном случае он потрудился бы получше убрать за собой. Кто-то слишком самоуверенный, чтобы быть осторожным. И он хотел узнать обо мне побольше. Ведь не стал бы этот некто искать оружие в моих бумагах! Есть кандидаты? – обратился я к собеседникам.

Я уловил, как Фларри и Шеймус смущенно переглянулись.

– Вы, должно быть, великий детектив? – заметил первый с неуклюжим дружелюбием.

– Я должен доделать свою работу, – сухо произнес О'Донован.

Только и всего.

Фларри взял меня под руку и повел в дом. Гарри на кухне попивала чай и читала один из своих низкопробных журнальчиков. Она кивнула головой в мою сторону, даже не взглянув на меня. Была ли вообще вчерашняя поездка на пляж или мне все привиделось? Муж сообщил ей во всех подробностях, значительно приукрасив свое повествование, что «в коттедж Доминика ворвалась шайка разбойников, пока вы с ним развлекались на побережье».

На мгновение у меня кровь застыла в жилах от его намека, потом я облегченно сообразил, что это была просто одна из неуклюжих шуточек Фларри. Думаю, в первый момент тайное опасение – страх любовника быть раскрытым – соединился с моим предвзятым отношением к Флоренсу Лисону.

Гарри особого интереса не проявила.

– Вам лучше запирать дверь на замок, – вот все, что она сказала.

– О, но у меня нечего брать! – возразил я.

В ответ хозяйка дома наградила меня пристальным взглядом и кривой ухмылкой. Бесстыдный взгляд. Наверняка даже Фларри его заметил. Но он продолжал бесцельно слоняться по кухне, тупо пялясь на стоявшие на полке жестянки.

– Тебе что, заняться нечем, старый дурак? – обласкала его женушка.

– Ты слышишь, как она со мной разговаривает? – В тоне Фларри слышалась любовь. – А сама сидит тут, зада не поднимет, словно Королева Шеба.

Я был смущен этой сценой. Зазвонил телефон, и Фларри потащился к нему. Гарриет тут же вскочила со стула и обвила руками мою шею. Мне никак не удавалось ее оттолкнуть.

– Не здесь, бога ради! – бормотал я в отчаянии.

Она надула губки.

– Черта лысого! Чума на оба ваши дома! Ты когда-нибудь скажешь что-нибудь другое, кроме «не здесь!»?

Эта нахалка отпустила мою шею и тут же ущипнула за зад с силой, заставившей меня вскрикнуть от боли. Я схватил Гарри за запястье и завел ее руку за спину, заставив опуститься на колени. Буколические жеребячьи игры. Если бы только мои высоколобые лондонские друзья видели меня сейчас!

По коридору разнесся топот шагов возвращающегося Фларри. Когда он вошел, мы с Гарри примерно сидели на своих местах.

– Это был наш святой отец. Спрашивал, не поужинаете ли вы с ним завтра, Доминик. Я заверил, что обязательно поужинаете. Вы ведь больше никуда не собираетесь, а?

* * *

Экономка священника проводила меня в кабинет.

– Чувствуйте себя как дома, мистер Эйр. Отец Бреснихан присоединится к вам через минуту.

Скамейка, на которую становятся коленями во время молитвы, распятие. Две стены были заняты стеллажами с книгами, третья – картотечным шкафом. Обстановку комнаты завершали потрепанный диван и два кресла, обращенные к камину, и стоящий посередине стол, на котором были аккуратно разложены стопки бумаг. Помещение больше походило на контору, чем на кабинет. Несмотря на горящий камин, я чувствовал холод. У меня была лишь минута, чтобы ознакомиться с книгами – пасторская теология, философия, несколько томов по истории Ирландии, романы XIX века, – когда святой отец внес поднос с графином шерри и двумя бокалами. Налив мне вина, он подложил торфа в камин, закурил сигарету (он прикуривал их одну от другой весь вечер) и осведомился о моей жизни на новом месте.

– Надеюсь, Кэтлин припасла для нас что-нибудь вкусное. Я было подумал, не повести ли вас в «Колони», – мягко заметил священник. – Говорят, в Дублине судят об уровне отеля по числу священников, обедающих в нем.

Его суровое лицо аскета озарилось улыбкой.

– Я редко обедаю в «Колони».

– У вас замечательное шерри, – вежливо произнес я.

– Мне его поставляет Кевин Лисон, – пояснил священник. – Сто лет назад один профессор из Мейнута предложил мне его попробовать.

– Похоже, Кевин – универсальный продавец, – улыбнулся я. – Он и мне помог с коттеджем.

– Рад это слышать! Вы полагаете, что сможете успешно работать в одиночестве? – вежливо поинтересовался хозяин дома.

– Конечно, – с энтузиазмом заверил я собеседника.

– Завидую! У вас есть возможность сконцентрироваться на чем-то одном. – Он махнул рукой в сторону картотечного шкафа. – Приходской священник должен быть педагогом, предпринимателем, организатором благотворительных мероприятий и бог знает кем еще, помимо духовника. Сейчас я собираю деньги на новую школу. Жители здесь очень бедные.

– Но ведь правительство наверняка… – начал я с жаром.

– Министр образования – примерный католик, – прервал мою речь священник. – Но ирландцы не считают обучение исключительно светским делом. Вы полагаете, что это реакционная точка зрения, не так ли?

– Безусловно! В некотором смысле.

Избежать взгляда умных глаз отца Бреснихана, как и заподозрить его в неискренности, было невозможно. Он все еще обосновывал необходимость участия церкви в образовательном процессе, когда нас позвали ужинать. Седло барашка удалось на славу, картофель приготовлен замечательно, зато зелень была отталкивающего цвета, среднего между коричневым и лиловым.

– Не прикасайтесь к овощам, мистер Эйр! Кэтлин никогда не может их как следует приготовить, – посоветовал мне хозяин, когда женщина вышла из комнаты. – Я ем их в качестве епитимьи.

Кларет определенно епитимьей не был. Молодой кот черепахового окраса прыгнул священнику на колени и свернулся там, сладострастно мурлыча. Разговор коснулся цензуры. Отец Бреснихан подтвердил, что большое число произведений европейских и американских писателей запрещены в Ирландии. Он не признавал положительного влияния на ирландскую культуру «плосколицых свиноводов», оправдывая существование цензуры необходимостью сохранить неприкосновенным подлинный дух Ирландии – нации, чьи традиции неотделимы от религии.

– Ведь вы не позволите ребенку играть со спичками, – вдохновенно излагал свои мысли священник. – Ирландские крестьяне – примитивные и впечатлительные люди. Они намного сильнее подвержены тлетворному влиянию литературы, чем скептически настроенная молодежь других стран.

– Вы полагаете, книга может испортить человека? – поинтересовался я.

– Она может вымостить дорогу к моральной распущенности, мистер Эйр. И чем лучше она написана, тем она опаснее! – с чувством воскликнул отец Бреснихан.

При всем моем несогласии с его доводами я ощутил притягательность безмятежно-властной манеры разговора святого отца: его уверенность в собственной непогрешимости заставляла слушателя поверить в то, что правда на стороне священника.

После того как мы снова переместились в кабинет, я поднял тему синерубашечников генерала О'Даффи и эксцентричной приверженности к ним Йитса.

– Уилли Йитс всегда преклонялся перед силой, из него плохой демократ. Но он скоро раскусит этих позеров, – высказал я свое мнение.

– Несомненно, это фашистское движение, – согласился святой отец. – Уверен, здесь оно не будет пользоваться успехом. Ирландцы – самая неуправляемая нация в мире.

Отец Бреснихан принялся рассуждать о зарождении движения синерубашечников в Обществе друзей армии, а также о непримиримой враждебности его к Ирландской республиканской армии.

– Наверняка вам в Англии все это кажется пустяками, не стоящими внимания, – проницательно заметил хозяин дома.

– Мы так мало знаем о нынешней ирландской политике, святой отец! – произнес я. – Вы полагаете, Гитлер пытается воспользоваться движением генерала О'Даффи?

– Этот безбожник?! – воскликнул мой собеседник. – Он может, да, может. Но Де Валера намерен соблюдать нейтралитет.

– В то время как синерубашечники и крайние республиканцы предпочли бы устроить беспорядки, – заключил я.

– Я тоже так считаю. Но я не особенно разбираюсь в политике, – ответил отец Бреснихан, улыбаясь.

– Тогда вы – единственный ирландец, не разбирающийся в этом, – улыбнулся я в ответ.

– О нет, неправда! Просто многие здесь до сих пор не оправились от горя, но большинству наших людей опротивело насилие, и они хотят только мира и спокойствия, – печально произнес священник.

– Евангелие от изоляционизма? – Боюсь, мои слова прозвучали слишком резко.

– Евангелие творцов христианского общества на руинах последних двадцати лет.

– Но разве это не христианский долг – бороться против нацистского мировоззрения? – заявил я.

– Думаю, британская армия пополнится немалым числом ирландских добровольцев, когда придет время.

– Но Дэв не собирается возвращать Англии порты по Договору, – возразил я.

– Не собирается, – подтвердил святой отец. – Это все равно что напрашиваться на вторжение немцев.

Отец Бреснихан налил мне еще чашку восхитительного кофе Кэтлин и открыл новую пачку сигарет.

– А в вашем приходе есть сторонники синерубашечников? – поинтересовался я.

– Слава богу, нет, – ответил церковник. – Во всяком случае, мне об этом неизвестно. Епископ жестко настроен против этого движения. Однако при всем желании вряд ли можно выяснить, не примкнул ли к ним какой-нибудь честолюбивый юноша в надежде возвыситься.

– Например, Кевин Лисон, – беспечно предположил я.

Святой отец был шокирован:

– Кевин? О нет! Он амбициозен, но не настолько, чтобы играть в темные игры. Кевин черпает силы в соперничестве со старшим братом. Фларри – герой в отставке, но в глазах людей он до сих пор окружен романтическим ореолом. Кевин не участвовал в беспорядках и не сражался в Гражданской войне. Для этого он слишком осторожен.

– Шеймус называет его выскочкой, – заметил я небрежно.

– Неужели? Это уж слишком, – произнес хозяин дома. – О'Донован – один из последних романтиков уходящей эпохи, преклоняющийся перед ее героями. Он никогда не признает, что Кевин помогает возрождению страны.

«И набивает собственный карман», – чуть было не вырвалось у меня. Вместо этого я поведал, что Фларри и миссис Лисон пригласили меня в гости. Отец Бреснихан бросил на меня очень странный взгляд – я на мгновение почувствовал себя голым.

– Надеюсь, вы не станете возражать, если я дам вам один совет, – веско произнес церковник. – Вам следует опасаться миссис Лисон.

– Опасаться? – в притворном изумлении воскликнул я. Во мне бурлило тайное ликование, но я старался сохранить ошеломленное выражение лица. – Опасаться? Но почему?

В первый раз я наблюдал замешательство отца Бреснихан.

– Она не делает попыток войти в наше общество, – неубедительно проговорил священник.

– Но возможно, в этом виновато общество, святой отец? – простодушно спросил я. – Англичанка. Иностранка. Сельские люди всегда подозрительны к чужакам.

– Я уверен в обратном, – резко возразил он.

Казалось, церковник с трудом держал себя в руках.

– Я должен оберегать моих прихожан от скандалов, – нервно продолжал он. – Миссис Лисон провоцирует ссоры.

– Но почему? – с преувеличенной наивностью поинтересовался я.

– Потому что…

Но я так и не узнал, какую причину собирался назвать отец Бреснихан. Его взволнованную речь прервал кот. Животное, мирно дремлющее у него на коленях, рванулось с хриплым мяуканьем из-под руки хозяина и бросилось под стол. Бледное лицо святого отца покраснело, когда он, наклонившись, попытался извлечь кота из убежища.

– Бедный котик! Я сделал тебе больно? Ну, иди же сюда, глупый! – смущенно бормотал хозяин дома.

Глаза кота горели недобрым огнем.

– Ну, не хочешь – не надо! Это кара за то, что я заговорил о скандалах и сплетнях, мистер Эйр. Видит Бог, я не хотел этого делать! – Он сжал дрожащие руки на коленях. – Впрочем, я ожидаю от вас согласия с моими взглядами на смертный грех.

Я изобразил недоумение. Будто не понятно, куда он клонит! Неужели святоша наблюдал наши дурачества на побережье? Но кто он такой, чтобы воспитывать меня, черт побери?!

Я осторожно заметил, что мы с миссис Лисон, выбравшись на пикник, встречали похоронную процессию, бредущую по пескам. По ответным словам святого отца стало ясно, что он нас не заметил.

– Вы должны быть очень осторожны. Говорят, посередине бухты есть зыбучие пески.

– Я видел, как шествие направилось окольным путем.

Мы дружелюбно поболтали об ирландских похоронных обычаях. Я заявил, что традиция выражать солидарность со скорбящими трогательна, но невозможность обогнать процессию доставляет массу неудобств.

Святой отец рассмеялся:

– Это еще не самое худшее! Здесь, на западе, одно время бытовал обычай, когда сидящему у гроба священнику все родственники и друзья покойника давали деньги. Считалось, чем больше человек отдал денег, тем сильнее его скорбь. Деньги как символ теплых чувств, представляете! Хорошо, хоть нам удалось избавиться от подобной практики.

Несмотря на тот единственный неприятный эпизод, вечер мне понравился. Отец Бреснихан проводил меня до двери. Его кот, снова вернувшийся к хозяину, дремал у него на плече. После нашей беседы я проникся к святому отцу каким-то уважением и даже восхищением. Благородный человек, очень умный. Он имел право давать мне советы, и в его присутствии я почти желал им последовать.

– Заходите еще. Да благословит вас Бог, – дружелюбно сказал он, и в его густом голосе не слышалось ни формальности, ни елейности.

Дневник подсказывает мне, что через два дня последовало приглашение в дом Кевина Лисона на тот самый отвратительный обед – точнее, плотный ужин с чаем. Сад позади их основательного каменного дома служил пристанищем многочисленным детишкам. Которые из них были отпрысками Майры и Кевина, мне так и не удалось выяснить. Хозяйка заставила их показать мне все, на что они способны, вплоть до джиги. Она сама аккомпанировала на стареньком пианино у открытого окна: ребятишки танцевали с торжественными лицами, негнущимися руками, телами и ногами, мелькавшими, словно опадающие листья в грозу.

– Кевин хочет, чтобы вы сфотографировались с детьми. Вы не против?

Майра Лисон, выстроив группу детишек вокруг меня, – несколько раз щелкнула кнопкой фотоаппарата.

– Любой из них будет счастлив иметь фотографию, на которой они стоят рядом со знаменитым писателем. Не так ли, дети?

– Да-а-а, – не слишком восторженно подтвердило несколько голосков.

– А теперь я сфотографирую вас одного для моего альбома, – настырно щебетала Майра. – Отойдите, дети! Чай ждет вас в детской!

Я подчинился, надеюсь, любезно. Не важно, сколь умело писатель изображает презрение к подобным вещам, на самом деле ни один человек не остается равнодушным к тому, что с ним носятся как со знаменитостью. Хотя воспоминания о восторженных поклонниках вызывают лишь отвращение, словно книга, складно написанная, но лишенная всякого смысла. Я даже переменил свое мнение о Майре: на свежем воздухе в компании детишек она казалась более раскрепощенной и даже позволила пряди золотисто-каштановых волос упасть на ее раскрасневшийся лоб. Типичная ирландка из среднего сословия, в эти минуты она чувствовала себя на своем месте. Материнство было ее стихией.

Гостиная, куда мы вошли, выглядела уныло. Она была загромождена новым, с иголочки, мебельным гарнитуром, выглядевшим так, словно его только что выписали по почтовому каталогу. Комната не походила на жилое помещение. Я даже представил, как дети Лисонов, дрожа, садятся за пианино на уроках музыки.

Вошел Кевин. Голова высоко поднята, на лице застыла акулья улыбка. Чем-то озабоченный, но любезный. Здесь, в собственном доме, он сильнее обычного производил впечатление подкаблучника. Стол ломился от разнообразных блюд – ячменные лепешки, сдоба, сардины, свекла, вареные яйца, сладкий крем, покрытые сахарной глазурью пирожные, соленья, ветчина и язык, – которыми хозяйка дома усердно потчевала меня.

– Вам надо хорошенько подкрепиться, мистер Эйр, после всей этой сухомятки у себя в коттедже, – ворковала она беспрерывно. – Вы ужасно худой. Правда, Кевин?

– Не докучай человеку, Майра! – сердито ворчал муж. – Он сам знает, что ему нужно. Оставь его в покое!

Я поведал им об ужине с отцом Бресниханом два дня назад.

– Да. Он мне рассказывал, что вы с ним замечательно побеседовали, – болтала Майра. – Вы, наверное, обсуждали очень умные вещи. Книги и тому подобное.

– В основном политику, миссис Лисон, – вежливо ответил я. – Он очень интересовался…

– В этой стране люди свихнулись на политике, – вставил Кевин. – Духовенство прилагает усилия для исправления этой прискорбной ситуации.

– Чтобы оставить политику политикам? Как вы, например? – нарочито небрежно поинтересовался я.

– У меня и без того хлопот полон рот… – уклончиво заявил Лисон-младший.

– Но я слышал, что вы собираетесь выдвинуть свою кандидатуру в дойл, – простодушно заметил я.

– Возможно, – пожал плечами мэр. – Им там нужен здравомыслящий человек от сохи. Половина этих парней до сих пор несет вздор о прошлом, которое лучше всего забыть. Мы лишаем себя пищи, мистер Эйр, пережевывая старые истории. А ими сыт не будешь.

Я выслушал мнение Лисона о синерубашечниках, которых он сравнивал с движением мослеитов в Британии. Он разглагольствовал о генерале О'Даффи и его сторонниках в начале тридцатых годов.

– Ходили слухи, будто они планируют установить диктатуру в случае провала на выборах, но ничего у них не вышло.

Кевин не выказывал заинтересованности, но я почувствовал его внутреннюю напряженность, словно мы ненароком коснулись опасной темы.

– Конечно, через некоторое время эти парни все равно стали бы бесполезными. Но страна нуждается в твердой руке, – произнес хозяин дома, и его акулий рот защелкнулся на последнем слове.

– Кевин, дорогой, мистер Эйр не желает обсуждать политические проблемы, – упрекнула мужа миссис Лисон.

Меня всегда забавляли женщины, уверенные, что только они понимают, чего хотят мужчины.

– Что вы, миссис Лисон! Похоже, я завяз в них по уши, хочу я этого или нет, – усмехнулся я. – На днях кто-то копался в моих бумагах.

– Быть не может! – воскликнула Майра с крайне заинтересованным видом.

– Копался в ваших бумагах?! – вторил ей Кевин. – Что за необычайное событие! Вы хотите сказать, что какой-то вор проник в коттедж, взломав замок?

– Едва ли. Дом не был заперт, – коротко ответил я.

– Но это же серьезное происшествие! Вы позвонили в полицию? – настаивал хозяин дома.

– Нет. Ведь ничего не пропало.

– Ну разве это не загадочно? – вставила Майра.

Мне пришло в голову, что еще загадочнее было поведение четы Лисонов: жить в самом центре сплетен Шарлоттестауна и ничего не слышать о таком неординарном событии. Но как только Кевин стал выяснять, когда именно это случилось, я понял, что он в тот момент был в Дублине.

– Кевин постоянно разъезжает по стране, – заметила Майра.

– Может быть, шпион… – начал я небрежным тоном. Лицо Кевина стало непроницаемым. – …шпион ирландской цензуры, решивший выяснить, не пишу ли я порнографический роман, – закончил я легкомысленно.

– Да что вы, мистер Эйр! Да разве вы на это способны! Такой милый молодой человек!

Майра Лисон была совершенно шокирована.

Через минуту она пустилась в красноречивые рассуждения о чистоте ирландской культуры, традициях древней литературы Ирландии, возрождении национального языка и прочем в том же духе. Назывались имена бардов – О'Бруадер, О'Ратейл, Раферти, О'Каролан, Мерримен. По ее манере разговора я понял, что прежде она наверняка была школьной учительницей, и неплохой. Мне пришлось признать, что мое мнение о ней как об обычной, не слишком образованной и склонной к снобизму даме было ошибочным. Кевин слушал жену, надувшись от гордости. Было бы жестоко объяснять, что ирландский язык в наши дни – тупик для литературы. Тут не место вспоминать некоего политического деятеля, ораторствовавшего на предвыборном митинге: «Ирландская культура ничем не обязана Византии. Ирландская культура ничем не обязана Греции или Риму. Ирландская культура ничем не обязана Великобритании (шквал аплодисментов). Ирландская культура словно непорочная лилия, одиноко цветущая в грязи». (Голос из зала: «Из которой вы вылезли, мистер!») Я удовольствовался лекцией об англо-ирландской литературе от Свифта до Йитса, являющейся величайшей гордостью страны. Мы немного подискутировали о Томе Муре, которого Майра считала извратителем народных мотивов. Я принял это заявление близко к сердцу, ведь я вырос на ирландских песнях. И тут хозяйка выудила внушительный нотный альбом и уселась за пианино аккомпанировать мне. В те дни я много пел. Звуковое сопровождение Майры было не очень гибкими, а обработки Мура выглядели до абсурдности витиевато.

– У вас красивый голос, – произнесла Майра после первой песни.

– Прошу вас, продолжайте, – попросил Кевин. – У вас прекрасно получается!

Но самое сильное впечатление этим вечером на меня произвела картина, которую я увидел, случайно глянув в окно, когда напевал «Она далеко от родной земли»: кучка ребятишек в ночных рубашках, молча и восхищенно смотревших на меня. Последние лучи заходящего солнца превратили волосы малышей в сияющие нимбы…

Моя память запечатлела все детали с такой четкостью из-за событий, последовавших за этим ужином. Мне не удается восстановить, сколько дней спустя это случилось, и я не уверен, было ли это впервые. Поросшая травой намывная коса надолго стала нашим с Гарриет местом любовных свиданий.

В полночь, когда полумесяц ласкают раскачивающиеся ветви деревьев, я жду ее там, дрожа от возбуждения и страха. Я вижу стройную фигуру моей возлюбленной, словно привидение движущуюся ко мне через рощицу. На ней лишь длинная белая ночная рубашка. Мы бросаемся в объятия друг друга. Я невнятно что-то бормочу о Фларри. Гарри отвечает, что муж напился и спит, как бревно. В лунном свете черты ее лица смягчались, она казалась сверхъестественно красивой. Я снимаю с нее ночную рубашку, потом свою одежду. Мы опускаемся на колени, наши тела соприкасаются – два белых призрака у могилы, мы смотрим друг другу в глаза. Я хочу, чтобы этот миг длился вечно. Но красавица нетерпелива: она притягивает меня к себе, и я опускаюсь поверх нее, расслабленно лежащей на траве.

Скалы Лиссауна жадно пьют струящуюся воду. От нее поднимается легкий туман, а во мне вскипает любовь. Или это пряди тумана мерцают у меня перед глазами? Или все это существует только в моих воспоминаниях? Горячая волна желания опрокидывается слишком скоро. На ее ресницах хрустально переливаются слезы, и она тихонько всхлипывает.

Тогда я вхожу в нее снова. Женщина словно бы пассивна, но ее тягучие движения сливаются с моим ритмом. Будто плывешь в нектаре. Груди поднимаются и опадают, словно волны. Вот теперь ее руки оплетают меня все сильнее, цепко, словно гирлянды белых вьюнов. Наконец я слышу напряженный стон – она никогда не вскрикивала громко, занимаясь любовью, – и чувствую, как ее тело тает, расслабляясь.

Мы лежим молча и неподвижно, бок о бок. Два зверя, ненадолго забывшие о беспощадном времени и страхе перед охотниками. Потом Гарриет наклоняется надо мной, и я совсем близко вижу ее соски, подобные закрывшимся на ночь бутонам. Она лениво целует меня, бормочет «доброй ночи», накидывает ночную рубашку и убегает.