Текст книги "Две недели в июле"

Автор книги: Николь Розен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Она не замечала, как бежит время, и не отдавала себе отчета, какое важное место он стал занимать в ее жизни. В этом ее проблема. Она, конечно, знала, что скоро каникулы и что они не будут видеться несколько недель. Но не думала об этом. Ее жизнь была наполнена подготовкой к экзаменам, работой и их встречами. И даже когда они виделись час или два в неделю, ей этого хватало, потому что она была уверена в нем, уверена в его любви. Уверена, что снова увидит его. Это никогда не должно было измениться. Она была слишком уверена в самой себе.

Изильда считала, что она удивительно хорошо выглядит для девушки, которая совсем недавно рассталась со своим парнем. Подруга не понимала, что произошло между ними. Я поняла, что не люблю его по-настоящему, сказала она ей, и я дала ему свободу. В этом была доля правды, но далеко не вся. Изильда нашла, что все это очень смело и благородно. Так и надо, она хорошо поступила. Мало кто мог бы на это решиться.

Но чем ближе было 15 июня, тем больше она волновалась. Антуан ничего не говорил, а сама она не осмеливалась расспрашивать его о планах на лето. Она отказалась от путешествия с друзьями в Обрак во второй половине июля. Она думала, что Антуан уедет только в августе, как поступает большинство, и ни за что на свете не хотела остаться без него на эти две недели. К тому же в Обрак поедет и Николя, а ей не хотелось с ним сталкиваться в такой обстановке. Так все и тянулось до 3 июля. Она сдала экзамены и ждала. Семья ее работодателей уехала в отпуск, они не вернутся до начала учебного года. Ей было нечего делать. Может, это ее и подвело. 3 июля он объявил ей о своем отъезде. 3 июля она и сломалась.

Какой это ужас, любовь. Как хорошо мне было раньше. Гораздо спокойнее. Но теперь уже поздно. Я попала в ловушку. Я люблю его.

Два часа ночи. Она закрывает дневник. Надо ложиться. Больше просто нечего делать. Она будет вспоминать о тех часах, которые Антуан провел с ней. Мечтать о тех, которые они еще проведут вместе. После его возвращения. После 10 августа. Это поможет ей уснуть.

4
Клер

18 июля

Сегодня утром она проснулась поздно. Как и в предыдущие дни, Марк уже спустился вниз, и теперь она одна в освещенной солнцем комнате. Она потягивается и осматривается вокруг. Почему этот дом так напугал ее, когда они только приехали? Просто смешно. Дом как дом. В своем стиле. Это, правда, не то, что она любит, но у каждого свой вкус. И потом, это дом Бланш, а не Марка. Он может думать по-другому. Он здесь тоже только гость. Она с удовольствием отмечает, что уже начинает ко всему привыкать, даже к тому, что особенно не любит. К твердому бесформенному матрасу, к аскетической обстановке, к дощатому полу, белым голым стенам. Она уже знает, что напротив, через широкую квадратную площадку, находится комната Бланш и Клемана – немного таинственная, в которую она еще не заходила, но которая ее больше не беспокоит. Она знает также, куда ведут две другие двери. Это туалет и одна нежилая комната, из которой намереваются сделать ванную. Потом…

Она не хочет думать о том, что будет потом. Сейчас ей надо спуститься вниз и принять душ в маленьком закуточке рядом с кухней, темном и холодном. В первый день ее покоробили каменный пол и крошечный умывальник, на котором едва помещались два стакана и щетка для волос. Теперь она об этом даже не думает. Просто каждый раз приносит и уносит все свои банные принадлежности и полотенце. Не так уж и сложно. И уж совсем не важно. Она знает также, что с их этажа лестница ведет к двум мансардным комнатам, в которых живут Мелани и Эмилия. Она знает теперь, кто такая Мелани, знает, кто такая Эмилия. До сих пор она не очень много с ними разговаривала, как, впрочем, и с Бланш, и с Клеманом. Но это даже хорошо. Это доказывает, что они держатся тактично, хотят оставить ее с Марком. А она, разумеется, хочет быть именно с ним. Она думает, что уже становится частью этого дома, у нее складываются здесь свои привычки. Она видела также садовника Луи. Странный тип, никогда не говорит ни слова, и от него пахнет вином уже с утра. За ним неотступно следует его собака – старая понурая дворняга, которая тычется ей в ноги носом каждый раз, когда они встречаются. Она видела и старый садовый домик у ворот, в котором живет Луи. Теперь она знает здесь всех…

Она положила свои книги на стол Марка, рядом с его книгами. Ее мобильный телефон лежит около лампы. Это ее вещи. Знаки ее присутствия. И она думает уже, как они будут жить вдвоем и их вещи будут переплетаться и смешиваться. Жизнь вдвоем…

Как все быстро произошло, думает она, вставая. Месяц назад она не знала, будут ли они вместе проводить отпуск. Он ничего не говорил, а она не поднимала эту тему, хотя часто об этом думала. Они не так давно познакомились. Но она с волнением ждала приближения лета. А что, если он просто исчезнет на это время, сказав, что они увидятся в следующий раз только в сентябре? Или вообще больше не увидятся? Она не стала строить планы. Все и так произошло внезапно, неожиданно и волнующе.

Но он все же спросил, свободна ли она во второй половине июля. У нее забилось сердце. Да, свободна. На самом деле она предполагала взять отпуск только в августе, как делала каждый год. Но она все устроит. Ей не трудно будет договориться с одной коллегой, которая с удовольствием поменяется с ней в июле. Тогда она выйдет на работу 15 августа. Она была готова на все, чтобы провести с Марком, как он и предлагал, две недели. Ей они заранее казались бесконечно прекрасными. Он добавил, что они поедут к его лучшим друзьям, Бланш и Клеману. На юг. В дом Бланш. Старый прекрасный дом, ты увидишь. Он уже договорился с Бланш об ее приезде. Теперь их ждут.

Она была немного удивлена. Почему не воспользоваться возможностью побыть только вдвоем? Она, конечно, предпочла бы не делить его ни с кем. Тогда он заговорил о финансовых проблемах. Так гораздо практичнее. Она тоже не купается в золоте, но она была готова на все – остановиться в самом дешевом отеле, даже в кемпинге. Или остаться в Париже в ее квартире. Главное – быть вместе. Но он сказал однозначно, что всегда проводит отпуск в этом доме. Или так, или никак. Он не так резко сказал, но смысл был таким. И она согласилась. Разумеется. Она не хотела, чтобы было «никак». Может, это и к лучшему. Он хочет представить ее своим друзьям, близким людям. Хороший признак. Доказательство, что он включает ее в свою жизнь. Что это серьезно.

В любом случае, она знает, что согласилась бы на все. Их встреча была такой прекрасной, пробудила в ней столько надежд, что она не хочет испортить ее отказом. Встреча с неисповедимой судьбой… Ей тоже понадобилось время, чтобы все осознать.

Поездка в зарубежный город, конгресс. То, что там с ней произошло, могло бы, как это часто и случается, остаться просто воспоминанием о приятной мимолетной встрече, без последствий и сожалений. Она смирилась с этим. Напрасно не мечтать – вот девиз, которому она следовала после того, как рассталась с Жеромом. И поступала соответствующе, когда какой-либо мужчина входил в ее жизнь. В поездку на конгресс ее увлекла Лола, которая видела, что она тоскует. Давай, давай, это будет забавно, сказала она. Там будет полно всяких психологов, философов, литераторов, ученых. А будет скучно, займемся туризмом. В этом вся Лола. Она легко переходит от одного мужчине к другому, не устраивая драм. А если и страдает, то никогда этого не показывает. Клер завидует ей. И любит быть с ней. Она живая, веселая, хорошо на нее действует. Да и даты ей подходили – как раз выходные, когда она будет без мальчиков. И она решилась.

Все началось очень мило. Она села в самолет с ощущением свободы, которое она всегда испытывает в путешествиях. Чувствовала себя легкой, свободной, готовой к приключениям. Конечно, ее не так интересовала тема конгресса, на котором творческие люди смежных дисциплин обсуждали современные вопросы, как возможность провести два дня в другом городе, на солнце, в хорошей компании. Все же имя Марка в программе выступлений вызвало ее интерес. Имена всегда имеют значение. Философ Марк С, чьи статьи на актуальные темы часто появлялись в печати. Раза два она смотрела интервью с ним по телевизору. Она нашла его красивым, блестящим оратором, и хотя не испытывала большой склонности к философии, ей понравились острота и стиль его выступлений, в которых чувствовалась строгость, даже некоторая жесткость суждений. Она внимательно рассмотрела его, когда он поднялся на трибуну. Лицо строгое, как на портретах кисти Дюрера, с резкими чертами – не иначе как просвещенный монах, увлеченный какой-то идеей. Савонарола, подумала она, слушая, как он резко и точно критиковал своих оппонентов. За строгостью суждений она почувствовала увлеченность, которая ей импонировала. Она решила подойти к нему.

Все произошло с удивительной легкостью. Она подошла к нему во время перерыва, задала пару вопросов и сразу же почувствовала, что он тоже свободен. Он стоял в центре оживленной группы, держа в руках пластмассовый стаканчик, но сразу же отошел, чтобы поговорить с ней. Взгляд его оживился, как у хищника при виде жертвы, а она стояла покорная и улыбающаяся. Все шло так, как будто было спланировано заранее. И очень естественно, потому что не было никакого умысла. Просто во второй половине дня, когда участники конгресса вернулись в гостиницу и готовились выйти на ужин, она подождала его, сидя в холле. И когда увидела, как он отказался пойти со своими друзьями и, когда те ушли, направился к ней, она поняла, что выиграла. Он, вероятно, думал то же самое, они прекрасно понимали друг друга. Он сказал ей: пойдем – и она поднялась, чтобы пойти за ним.

Но главное не это. Главное это то, что произошло потом и чего нельзя передать словами. Как описать то, что превращает обычную встречу в историю любви? Первую восхитительную ночь? Когда два человека, два тела, два желания, два фантазма чудесным образом сливаются? Все это было, и даже больше того. Они прикоснулись к тайне и на следующее утро были не только взволнованы, но и огорчены тем, что скоро придется расстаться.

Она помнит большую, белую, почти безлюдную площадь, пересекая которую им пришлось щуриться, так солнце слепило их утомленные глаза. Открытую террасу кафе, куда они пришли завтракать, тоже странным образом почти пустую. Она сидит рядом с ним. Они оба бледны и расслаблены после бессонной ночи. Он прижимает свою ладонь к ее щеке и говорит: у тебя такие глаза сегодня утром! Она засмеялась, но этот жест показался ей самой чувственной лаской, а простые слова взволновали ее так же, как если бы это было признание в любви. Это был знак внезапной близости между людьми, которые еще несколько часов назад не знали друг друга.

Она не помнит, сказали они еще что-то друг другу в то утро в кафе или нет. Сейчас ей кажется, что они молчали, немного оглушенные тем, что с ними произошло. Накануне, в ресторане, они наверняка много говорили. При первых встречах люди часто рассказывают о себе и задают вопросы. Но что осталось в памяти – так это ее внутренняя уверенность в том, что происходит что-то важное; она еще не совсем поняла что, но это несет в себе надежду и обещание, что все возможно.

Она не помнит, было позднее или раннее утро. Только белая пустынная площадь и они двое, молчаливо сидящие рядом перед чашками с горьковатым кофе. Она помнит также ощущение своего тела – преображенного, одурманенного, напряженного после прошедшей ночи, когда она отдавалась и покорялась полностью, охваченная даже не желанием, а чем-то, что гораздо больше желания. И помимо ее воли, это новое, волнующее ощущение держало ее теперь в ожидании.

И между этим моментом и тем, когда им надо было вернуться в ту жизнь, из которой они вышли вчера, – пустота. Она помнит только страдание, которое почувствовала в тот момент, когда они поднялись, чтобы вернуться в ту жизнь. Ему надо идти на заседание конгресса, сказал он, если бы не это, они бы снова вернулись в гостиницу. Когда они вошли в зал заседаний, она заметила любопытные, немного насмешливые взгляды: присутствующие поглядывали на них как на сформировавшуюся пару. Увидела, что Лола смотрит издалека заинтригованно. Лола знала, что произошло накануне и что она не ночевала у себя в номере. В полдень в ресторане они оказались друг против друга, но могли обмениваться только взглядами. Вокруг них шумел большой зал, заполненный людьми. Марк представил ей своего друга, сидящего слева от него. Она едва расслышала имя. Это был Клеман, но тогда она еще не понимала всей его значимости. Еще накануне она заметила, что тот ходит за Марком по пятам. Клеман смотрел на нее с усмешкой. Вероятно, думал: вот его последняя победа на конгрессе. Он некрасив, бледен, расслаблен. Бесцветные выпуклые глаза за большими очками, широкие залысины на лбу. Похож на глубоководную рыбу. Она почувствовала, что от него исходит почти физически ощутимая неприязнь. Дружеская близость между ним и Марком ощущалась явно. Это были такие отношения, когда, чтобы друг друга понять, можно уже обходиться без слов, и эта близость ее отвергала. У нее было ощущение закрывшейся двери.

С этого момента у них не было больше возможности побыть вдвоем. У нее сложилось впечатление, что люди роились вокруг Марка, сменяя друг друга, мешая ей поговорить с ним, дотронуться до него. А как вел себя он? Стал ли отстраненным, оказавшись среди своих? Она не может этого сказать, так как обстоятельства действительно требовали его участия. После обеда он был председателем круглого стола, который длился два часа. Ее самолет улетал раньше, чем его, да и разлетались они в разные стороны. Ей надо было еще зайти в гостиницу за своими вещами. Она знала, что все окончено.

Она старалась подавить в себе растущую внутри боль. Так даже лучше. В конце концов, они едва знакомы, она ничего о нем не знает. Знает только то, что произошло этой ночью, а это может ничего не значить. Ей просто все показалось. Возможно, что для него это очередное приключение, без всякого продолжения. К тому же, по мере того как шло время, очарование пропадало, а вопросов становилось все больше. Очень хорошо, повторяла она себе. В любом случае, они живут в сотнях километров друг от друга. Это не имело никакого смысла.

Она все же не присоединилась к своей группе, а села в том зале, где он круглый стол. И до самого отъезда неотступно смотрела на Марка. Поднимет ли он глаза, посмотрит на нее? Увидит ли она в его взгляде отклик на ее призыв? Она почти уверена, что он избегал ее взгляда. Но очень вероятно, что он должен был сконцентрироваться на дебатах, и было совсем не время для выразительных переглядываний. Ей пора было уходить. Тогда в каком-то порыве она вырвала листок из блокнота, написала свой адрес и, без всякой подписи, одно слово: Целую. Чувствуя себя смешной, под прицелом глаз всего зала, она подошла и положила перед ним листок. Клеман так следил за ней взглядом, приподняв брови, как будто она совершает какой-то неприличный поступок. Она и сама почти так думала. И с этой мыслью уехала в аэропорт.

Она посмотрела в окно на красивые серебристые кроны оливковых деревьев, занимающих почти все видимое пространство, и улыбнулась. В тот день она не могла и представить себе, что будет потом. Что окажется с ним здесь во второй половине июля.

5
Бланш

19 июля

Сегодня утром она столкнулась с Мелани, когда та выходила из кухни, покачивая головой в такт одной ей слышимой музыки. С самого приезда она не расстается со своим плеером, и Бланш даже кажется, что дочь включает музыку, как только встречается с ней, чтобы избежать разговоров. Это ужасно раздражает. Но на этот раз Мелани остановилась и быстрым жестом вынула наушники из ушей.

– А она ничего, новая папина подружка, – сказала она, наблюдая за выражением лица Бланш. – Ты не находишь? Красивая и хорошо одевается. Видела, какие у нее босоножки?

Она, конечно, ее провоцировала. Иначе зачем обсуждать с ней внешность и одежду Клер! Как будто она не заметила, до какой степени они были разными в этом отношении, как, впрочем, и во всех других! Ей пришлось совладать с собой, чтобы не ответить резкостью. Она просто холодно заметила, что да, Клер одета по моде. Этого было достаточно. Этого было бы достаточно несколько лет назад. Следить за модой, придавать значение одежде всегда считалось в их среде делом бессмысленным и предосудительным. Мелани иронично улыбнулась, а она сделала вид, что не заметила этой улыбки, хотя она разозлила ее в высшей степени. Потом Мелани снова вставила наушники себе в уши и ушла, напевая что-то невнятное. Однажды она спросила дочь, что та слушает. Мелани ответила: тебе это неинтересно…

Потом в ее комнату пришла жаловаться Эмилия. Она была вся в слезах. Никто не предупредил ее ни о приезде Клер, ни и о том, что все это значило. Когда она ее увидела, то подумала, что это просто знакомая.

Такая же, как я, не больше, всхлипывала она. В этом гостеприимном доме бывает столько женщин и мужчин… И Эмилия призналась в своей надежде на то, что этим летом Марк наконец-то заметит ее и по достоинству оценит все ее качества. Уже много лет она молча ждет этого.

Бедняжка! Бланш прекрасно знает, что она влюблена в Марка. Они все в него влюблены. Он такой красивый, умный, а главное, он всех притягивает. Она смотрела на покрасневший нос Эмилии, ее заплаканные глаза, волосы, похожие на мочало. Как она только могла вообразить, что она и Марк?.. Она утешила Эмилию, как могла. Очень вероятно, что это долго не продлится, сказала она ей. Что все будет как обычно. Ты же знаешь Марка. Ему быстро надоедает. Надо просто переждать.

– Я ее ненавижу, – отозвалась мрачно Эмилия.

– Ну-ну, не преувеличивай. Может, она очень хорошая.

Когда Эмилия ушла, она подумала, что хорошо разыграла комедию мудрости и благоразумия. На самом деле она не может скрывать от себя самой, что тоже почти ненавидит эту женщину. Особенно после вчерашнего разговора перед ужином. Клер поднялась на второй этаж, чтобы позвонить детям, и она воспользовалась моментом, чтобы поговорить с Марком наедине. Они были в саду. Сначала говорили о мелочах: ворота скрипят, лето засушливое, увядшую тую надо заменить… У них всегда были темы для разговоров. Она ждала, что он заговорит о Клер, обычно он ничего от нее не скрывал. Но он не затрагивал эту тему, и тогда она осторожно начала сама:

– Ну, как дела с новой подружкой?

Он посмотрел на нее с удивлением.

– С подружкой? А, с Клер! Знаешь, к ней это слово совсем не подходит. Ну, да ладно… У нас все хорошо. Разве это не видно?

Она озадачена. Обычно слова «подружка», «приятельница», даже «девушка» прекрасно подходили. Он даже сам их употреблял, когда рассказывал о своих приключениях. Это было частью их договора, их соучастия. Они как бы устраняли других, особенно других женщин, из их мирка. Она спохватилась:

– Да, да. Конечно. Вы прекрасно смотритесь вместе. Это очевидно. Но я ведь плохо ее знаю, а ты мне ничего не рассказывал, мне трудно судить…

Да, он ничего не рассказывал. Поэтому она и беспокоится. Ведь обычно он рассказывает о своих пассиях. Мало того, на этот раз он привез ее в Бастиду. Это уже другое. Это все меняет. Она даже жалеет, что не расспросила его больше до ее приезда.

– Она очень симпатичная, – снова мужественно начинает она.

Марк улыбается и нежно обнимает ее. Но ей кажется, что в его взгляде блеснула веселая искорка. И беспокойство ее нарастает.

– Да, симпатичная. Но не только. Она красивая, умная, тонкая…

Он отстраняется на мгновение и смотрит на нее. Его взгляд снова чист.

– Я не рассказывал тебе о ней до тех пор, пока не был уверен, что могу привезти ее сюда, к нам. Я хочу сказать, пока сам не был уверен в ней и в себе.

Значит, теперь он уверен, думает она, и ее сердце сжимается.

– А ей ты рассказывал о нас?

Она имеет в виду их брак, их неразрывную связь, то, как они живут. Она видит, что он замешкался, не надолго, может всего на секунду, но все же…

– Да, конечно, я сказал ей, что мы были женаты.

– И что она сказала?

– Ничего. А что она должна была сказать? Ты думаешь, что мы единственная пара, которая сохранила хорошие отношения после развода? Клер тоже разведена, у нее два сына, и она тоже в хороших отношениях со своим бывшим мужем. В этом нет ничего особенного.

Ее вдруг охватывает гнев. Как он может сравнивать положение этой женщины и их отношения? Хорошие отношения? Так он оценивает то, что их связывает? Ни один развод еще не происходил так, как у них. Их отношения единственные, исключительные. Разве может быть что-то крепче того, что связывает их уже такое долгое время? Но она сдерживается. Не надо ему показывать, насколько она оскорблена. Ей хочется спросить у него, любит ли он Клер. Но она этого не делает. Слишком опасно. Если Марк произнесет эти слова, которые он никогда не произносил после их развода, они превратятся в реальность, станут материальными, и нельзя будет вернуться назад. Она чувствует, что стоит у края пропасти. Он берет ее за плечи.

– Ты увидишь. Эта женщина… как тебе сказать… редкая, я таких никогда не встречал. Когда ты узнаешь ее лучше, ты полюбишь ее так же, как я.

– Может быть, но, чтобы я лучше ее узнала, надо, по крайней мере, чтобы она со мной поговорила. Она никогда этого не делает! Это она не хочет узнать меня! Я вижу, как она недоверчиво за мной наблюдает. Я уверена, что ей не нравятся наши отношения. Уверена, что она хочет, чтобы ты принадлежал только ей. Что она хочет меня устранить.

Это вырвалось у нее как крик. Она не хотела этого произносить. Она поставила себя в положение просящей, жалующейся, в положение униженной. А этого делать нельзя. Марк должен всегда знать, что она – скала. Скала, на которую он всегда опирается. Но эти слова вырвались у нее, когда она услышала от него фразу, которую он произнес естественно и просто. «Ты полюбишь ее так же, как и я». Значит, он ее любит.

– Это не так. Ты ошибаешься, – говорит он успокаивающим тоном и берет ее за руку. – Уверяю, Клер не хочет причинить тебя зла. Я ей говорил только хорошее о тебе. Какая ты добрая и щедрая. И сильная. И что ты значишь в моей жизни.

Он прижимает ее к себе, убирает с ее лба выбившуюся из прически прядь волос. Она замирает на это краткое мгновение.

– Естественно, что она немного стесняется. Она ведь у тебя в доме. И это ты ее принимаешь. Ты тоже с ней не разговариваешь, я это заметил. Прошу тебя, Бланш. Сделай это для меня. Сделай так, чтобы Клер чувствовала себя как дома. Не отталкивай ее. Ты увидишь, вы обязательно поладите.

– Значит, это так важно?

Она произнесла это умоляющим голосом.

Он отодвинулся от нее и ответил довольно торжественно:

– Конечно. Если бы это было не так, я бы не привез ее сюда, не стал бы вам навязывать ее присутствие на эти две недели. Ты же знаешь, я никогда раньше этого не делал с остальными, потому что понимал, что те отношения не имели большого значения. На этот раз все иначе. С ней мне действительно хочется что-то создать. Впервые за пятнадцать лет. Я сам удивлен. Это будет трудно, сама понимаешь почему. Но я хочу все сделать для этого. И мне надо, чтобы ты мне помогла.

Чтобы все не рухнуло, Бланш ухватилась за последнюю фразу. Значит, она ему еще нужна. Но когда они подошли к дому, она быстро поднялась к себе в комнату. Ей трудно было дышать. Она бросилась на кровать и разрыдалась. То, чего она так опасалась, теперь происходило, прямо на ее глазах. Марк уходит к другой. И это не просто любовное приключение сродни тем, что у него были прежде. Когда это не было серьезным, она могла это переносить, хотя и чувствовала иногда ревность к тем, кто делил с ним постель. На этот раз все по-иному. Здесь любовь, планы на будущее. И у нее кружится голова, когда она думает о будущем.

Что будет, если они все же будут жить вместе? Она пытается представить себе будущее, если Клер переедет в их город. Они будут жить в его квартире. С ее детьми. Он сказал, что одному мальчику тринадцать, а другому двенадцать лет, они еще подростки. Будет новая семья. И она, Бланш, не будет уже единственной женщиной, которой он может довериться, у кого может попросить совета и поддержки. Все свои дни, вечера и ночи он будет проводить с другой. Клер, конечно, захочет, чтобы он отошел от нее, захочет иметь его только для себя. А ей каждый день придется наблюдать за их счастьем, но издалека. Она будет отодвинута в сторону, обращена в ничто. Счастье, в котором для нее не будет места. Или, что еще хуже, он уедет в Париж, и она потеряет его совсем. Будет видеть только летом, на каникулах. Да и то… Захочет ли он приезжать в Бастиду?

В этот момент в комнату вошел Клеман.

– Что с тобой? Ты плохо себя чувствуешь?

Она говорит, что у нее приступ мигрени, которой она действительно подвержена. Он суетится, спускается в кухню, чтобы принести стакан воды и лекарства. Когда он возвращается, она уже взяла себя в руки.

– Что ты думаешь о Клер? – спрашивает она Клемана, проглотив все же таблетку, которая ей сейчас не нужна. Но, может быть, лекарство поможет заглушить другую боль, которую она сейчас испытывает.

Он пожимает плечами.

– Ничего особенного. Что я должен о ней думать? Очень обычная. Хорошенькая, и ничего больше.

– А почему Марк привез ее сюда? Он делает это впервые. Он с тобой об этом говорил?

Клеман опять пожимает плечами, и это ее раздражает.

– Нет, ничего особенного он мне не говорил. Может, она свободна только в это время, а он, ты же знаешь, проводит отпуск только с нами.

– Я все же думаю, что он влюблен больше, чем обычно, и как бы он не наделал глупостей.

– Я вижу, что ты нервничаешь. Ты же знаешь Марка. Он способен на все, когда какая-то женщина его зацепит. А эта уж точно зацепила. Вчера днем я проходил мимо их комнаты, и… из-за двери такое слышалось…

Ей хочется дать ему пощечину.

– Ты что, ничего не понимаешь? Он мне сказал! Он мне сказал, что любит ее!

Это совсем другое. Он ее любит. Он сам мне это сказал!

Слезы снова катятся у нее из глаз. Клеман огорченно кивает и протягивает платок.

– Ну и что? Что тут такого? Моя бедная Бланш, ты совсем сошла с ума! Что за трагедия? Подожди несколько дней, сама увидишь, как он ее любит, когда пройдет первый запал! Марк не может привязаться к женщине, он нам все время это повторял. Да мы и сами видели. Вспомни Ирен… Хватит, перестань плакать! Уж очень ты чувствительная.

Она смотрит, как он спокойно усаживается за свой стол, заваленный книгами и бумагами. Он уже равнодушен, отключился от ее переживаний. Она же остается в нерешительности. Воспоминания об Ирен пронзили ее стрелой. Да, конечно, Ирен… Ей уже давно удалось если не забыть – забыть она не может, ведь это часть ее жизни, их жизни, – то отодвинуть ее в такой дальний угол своей памяти, что она как будто исчезла вместе с горем, которое принесла. И вот ее имя всплывает снова, и она злится за это на Клемана. Зачем он снова произнес это имя?

Она чувствует, что теперь все время будет наблюдать за Клер, особенно когда та будет с Марком. Малейший их жест, взгляд будут напоминать ей о том времени, означать опасность. Клер не должна стать новой Ирен. Она, Бланш, этого не допустит.

Сегодня девятнадцатое. Еще десять дней терпеть эту муку.