Текст книги "Любовь до полуночи"

Автор книги: Никки Логан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Глава 5

Омар, кальмары, морская капуста и тушеные анчоусы

Внутри у Одри все сжалось от напряжения. Она должна была это предвидеть. Он не зря был мультимиллионером – больше всего в Оливере она ценила его острый ум.

Она тщательно разгладила юбку:

– Мы… знакомые.

Отлично. Да. Хорошее нейтральное слово.

Он подумал, кивнул, и она решила, что в безопасности. Но неожиданно траектория полукивка изменилась, и он замотал головой:

– Нет, это не подходит. Я обычно не трачу столько времени – и уж точно, столько денег – на простых знакомых.

– Компаньоны? – прохрипела Одри, делая глоток шампанского.

– Определенно нет. Это предполагает бизнес. А когда мы вместе, о делах я думаю в последнюю очередь. Именно поэтому я так люблю наши рождественские встречи.

– Тогда кто мы, по-твоему?

Он задумался.

– Наперсники.

Оливер, конечно, многим делился с ней, но они оба знали, что это не было взаимно.

– Как насчет соратников? – парировала она.

Он поморщился:

– Скорее спутники. В буквальном смысле.

Нет. От этого у нее в голове проявлялся слишком живой образ.

– Подельники?

Он рассмеялся, но его глаза оставались серьезными.

– А как насчет родственных душ?

Слова. Скрытый смысл. Это было слишком.

– Почему ты это делаешь? – напряженно прошептала Одри.

– Делаю что?

Что именно это было? Флирт? Давление? Она смотрела на него и надеялась, что ее лицо не было таким же мрачным, как голос.

– Будоражишь.

Он осушил последние капли «Кристалл» из своего бокала.

– Я просто пытаюсь встряхнуть тебя и вытащить из холодного безразличия, с которым ты ведешь этот разговор.

– Я не хотела показаться безразличной. – Или холодной. Хотя это определение в свой адрес она уже слышала от Блейка. Когда он бывал гадким.

– Я знаю, что ты не хочешь, Одри. Это единственная причина, почему я не сержусь на тебя. Это техника выживания.

– Угу… – Она нахмурилась в надежде скрыть от него, что он был на сто процентов прав. – И что я же стараюсь пережить?

– Этот день? – Он посмотрел на нее долгим изучающим взглядом. – Может быть, меня.

– Не обольщайся.

Четыре официанта спустя точно выверенное время прибыли со вторым блюдом морепродуктов, обещающим новые вкусовые впечатления. Двое из них убрали со стола грязные тарелки, а двое других поставили перед ними украшенные переливающимися водорослями деревянные чашечки, внутри которых лежали морские закуски. Одинокая клешня омара, кальмар на слое икры, выложенные веером какие-то мелкие тушеные рыбешки и…

Одри наклонилась, чтобы получше рассмотреть.

– Это криль?

Оливер усмехнулся, и это разрядило напряженность, которая нависла между ними толстым слоем, как пресловутый планктон.

– Не спрашивай. Просто попробуй.

Что бы это ни было, оно было великолепно. Непривычная текстура, но бесподобный вкус. Пока она не добралась до клешни омара.

– Вот это да…

– Здесь они действительно превзошли самих себя.

Все это разнообразие легко запивалось прохладным испанским вином «Вердельо», которое волшебным образом появилось перед каждым из них. Но когда на их стилизованной деревянной посуде не осталось ничего, кроме шелухи от клешни и водорослей, разговор пришлось возобновить из-за отсутствия другого выбора.

– Одри, мы знакомы с тобой целых пять лет. Восемь, если считать с самого начала.

О, если бы она могла вернуться туда, в прошлое. Многое бы сделала по-другому…

– И я всегда вел себя с тобой подчеркнуто пристойно. Точно знал, где проходит граница, немедленно замирал, едва носки моих ботинок касались этой невидимой линии. Неоднократно убеждал себя в том, что мы только друзья.

Сердце Одри дико забилось.

– Мы и есть друзья.

Он ухватился за это.

– Так, значит, теперь мы все-таки друзья? Определись.

Она не могла не заметить разочарование в его интонации.

– Я не понимаю, чего ты от меня хочешь, Оливер.

– Нет, понимаешь. – Он снова подался вперед, напоминая хищника. – Но ты это отрицаешь.

– Отрицаю что?

– Кто мы друг другу на самом деле.

Они никем не могли быть. Это было просто невозможно.

– Здесь нет никакой загадки. Ты был шафером на моей свадьбе. Близким другом моего мужа.

– Я перестал быть другом Блейка три года назад, Одри.

Это признание ошеломило ее – рот беззвучно открылся и закрылся в знак протеста. Она знала, что между ними что-то пошло не так, но… столько лет назад?

Она подняла упаковку «M&M’s»:

– Так давно?

– Дружба меняется. Люди меняются, – ответил Оливер.

– Почему ты не сказал мне? – прошептала она. И почему Блейк не сказал? Он знал, что она виделась с Оливером каждый раз, когда отправлялась в Гонконг. Какого черта ее муж не попросил ее не ездить туда?

Оливер глубоко вздохнул:

– Я не говорил тебе, потому что иначе ты бы перестала прилетать.

Только тихое журчание разговора, звон серебряных приборов по тарелкам и гул стрекоз нарушали невыносимо долгое, мучительное молчание. Два официанта материализовались позади них, ненавязчиво убрали деревянную посуду и остатки шелухи и поставили на их место сорбет для нейтрализации вкуса. Затем Одри и Оливер снова остались одни.

– Значит, мои слова сегодня не стали бы сюрпризом, – осторожно начала она. – Ты знал, что я собиралась завершить это.

– Это не значит, что я собираюсь вежливо согласиться и позволю тебе уйти.

Чувство безысходности овладело ею.

– Почему, Оливер?

Он переместил сигару в правый угол рта:

– Потому что я не хочу. Потому что мне нравятся наши встречи. Потому что мне нравится, какие чувства они во мне вызывают. И потому что мне кажется, ты просто обманываешь себя, раз не признаешь, что испытываешь то же самое.

Тяжелая правда повисла в воздухе, и от нее невозможно было отмахнуться.

В отчаянии Одри подхватила ложечкой наполовину растаявший сорбет, и его ледяной вкус немного освежил ее. Оливер пережидал ее очевидную уловку.

– Я…

Господи, это было разумно? Разве она не могла просто солгать и отделаться от этого? Но Оливер смотрел на нее своим проницательным взглядом, и не имело значения, что он видел ее только десять часов в год – он понимал ее лучше, чем она сама.

– Мне нравится видеться с тобой, – вздохнула она. – Ты знаешь, это правда.

– Так зачем прекращать это?

– Что скажут люди?

Видимо, она впервые удивила его, судя по незнакомому выражению, появившемуся на его лице.

– Какие люди?

– Любые.

– Они скажут, что два друга встретились на обед. Это просто обед, Одри. Один раз в год. На Рождество.

– Как будто людям, из-за которых я беспокоюсь, не все равно, какое это время года.

– Какая тебе разница, что они скажут? Ведь мы знаем правду.

Она выдохнула, пропустив воздух между губ.

– Тебе, может, и наплевать на репутацию, но для меня она кое-что значит.

Оливер покачал головой:

– Что изменилось по сравнению с прошлыми годами? Мы встречались и просто проводили день вместе. Я не вижу разницы.

– Разница в том, что Блейка больше нет. Он был оправданием для наших встреч.

Он делал их законными.

Теперь это было просто… опасно.

– Большинство женщин беспокоились бы, что именно это станет поводом для сплетен. Замужняя женщина летит на другой конец света, чтобы повидаться с мужчиной, который не является ее мужем. Но ты не переживала об этом, пока не потеряла Блейка, – почему ты беспокоишься теперь?

– Потому что сейчас я…

Она замялась, и он наклонился ближе, чтобы заглянуть ей в лицо.

– Что? Единственное, что изменилось в наших отношениях, – это твое семейное положение.

Она вздрогнула, прочитав по его глазам, что он все понял.

– Так в этом причина, Одри? Ты волнуешься, потому что ты сейчас одна?

– Как это будет выглядеть со стороны?

– Ты вдова. Никого не волнует, что ты делаешь и с кем встречаешься. Тут нет и намека на скандал. Или ты больше озабочена тем, как к этому отнесусь я?

Ее пульс стучал уже где-то в горле.

– Я не хочу произвести неправильное впечатление.

– Что же это за впечатление? – спросил он вкрадчивым тоном.

– Что я здесь, потому что… Что мы…

Оливер откинулся на плюшевую спинку дивана, сигара безвольно свешивалась изо рта.

– Что ты клеишься ко мне?

– Что я предлагаю себя.

Эмоции, мелькавшие на его лице, напоминали классическое слайд-шоу, которое наконец остановилось на выражении сильного недоверия.

– Это обед, Одри. Не любовная прелюдия. Серьезно, ну что самое худшее могло бы случиться? Если я вдруг начну приставать, тебе достаточно сказать «нет».

Ее губы сжались еще сильнее.

– Было бы неловко, – выдавила она из себя.

Метрдотель обернулся на его фырканье.

– В то время как этот разговор одно сплошное удовольствие.

– Я не думаю, что твой сарказм уместен, Оливер.

– В самом деле? Ты считаешь, что я поставлю себя в такое глупое положение? – Неверие отразилось на его лице. – Мне просто любопытно. Ты считаешь меня озабоченным и отчаявшимся, – его шепот мог бы разрезать стекло, – или себя – такой желанной и обольстительной?

Боль пронзила ее насквозь: он жестоко напомнил ей, что просто не мог ее желать.

– Перестань…

Но он разошелся:

– А может, все было бы вообще по-другому. Знаешь, меня считают настоящим соблазнителем. В твоем сумасшедшем взгляде на мир нет места мысли, что я могу сделать одно движение, и ты будешь просто не в состоянии отказать? Или не захочешь?

Он никак не мог не заметить внезапную бледность ее лица. Кровь отлила от него в один миг, как если бы все шестьдесят этажей под ними внезапно испарились.

Оливер молчал.

Глупый, слепой, неотесанный мужик.

Одри встала и повернулась к стрекозам – ее руки были сплетены на животе, словно в попытке унять резкую боль. Потом она поднесла ладони к своему мертвенно-бледному лицу. Другие гости продолжали ужинать, не обращая внимания на агонию внутри ее грудной клетки.

– В этом все дело? – прошептал у нее за спиной Оливер. – Ты поэтому не хочешь бывать здесь?

Унижение и горькое чувство обиды стянули ей горло. Она подняла палец и провела им по стеклу, повторяя путь яростно бившейся о стекло террариума стрекозы, которая еще не отказалась от своей мечты о свободе.

– Я уверена, что тебе это кажется смешным.

Ковер был слишком толстым и слишком новым, чтобы выдать его шаги, но Одри увидела отражение Оливера в стеклянной поверхности террариума. Он остановился, прежде чем их тела успели коснуться друг друга.

– Я бы никогда не стал смеяться над тобой, – серьезно сказал он низким голосом. – Или твоими чувствами. Какими бы они ни были.

Одри откинула волосы назад, немного расправила плечи. Возможно, она унижена, но она никогда не будет ползать перед ним на коленях.

– Нет. Я уверена, что у тебя уже был опыт с обременительной привязанностью со стороны слабого пола.

Именно это делало все таким унизительным. То, что она была просто одной из многих – может быть, даже сотен – женщин, которые попались на обаяние Хармера.

– Ты мне небезразлична Одри…

Но…

– Умоляю, прибереги это для тех, кто не знает тебя настолько хорошо.

– Ты мне действительно небезразлична, – настойчиво повторил Оливер.

– Но не настолько, чтобы прийти на похороны моего мужа. – Она повернулась лицом к нему. – Не настолько, чтобы быть там для своего друга в самую тяжелую неделю ее жизни, когда я была потрясена и так ужасно растеряна. – Одри потянулась к сумочке, лежавшей на свободном кресле в конце стола.

Ловким движением она перекинула сумочку через плечо и повернулась к выходу из ресторана. К черту оставшиеся блюда.

– Одри. – Его сильная рука обхватила ее чуть выше локтя. – Постой. Я хотел быть там, Одри. Ради тебя. Но я знал, что произойдет, если я прилечу. – Он аккуратно обхватил ее руки своими ладонями. – После того как все разошлись по домам, мы с тобой оказались бы в каком-нибудь тихом месте – потягивая напитки и беседуя, – и ты была бы измучена и убита горем. – Она опустила голову, и Оливер должен был нагнуться, чтобы заглянуть ей в глаза. – И я не смог бы на это смотреть, мое сердце просто не выдержало бы. Я бы обнял тебя, чтобы поддержать и прогнать боль, – он сделал глубокий вдох, – и потом мы бы оказались в постели.

Она быстро взглянула на него:

– Этого бы не случилось…

Его руки крепче обхватили ее, но не для того, чтобы притянуть ближе, – наоборот, он слегка оттолкнул ее прочь от себя.

– Даже сейчас я с трудом сдерживаю себя. Я хочу держать тебя в своих объятиях, Одри. Я хочу тебя в своей постели. И то, что Блейка больше нет, не играет никакой роли – я мечтал об этом каждое Рождество на протяжении последних пяти лет.

Каждый мускул в ее теле напрягся, и он это знал.

– Но мы не можем этого допустить, – продолжал он. – Я знаю. Возможно, приведение нашей дружбы к наименьшему общему знаменателю принесет физическое удовольствие, но наши… отношения… стоят гораздо больше. И поэтому нам остается лишь это неловкое и опасное… ощущение.

Ощущение… Значит, он чувствовал то же самое. Но это было не просто неловко, это было ужасно. Потому что она вдруг поняла, что Оливеру было не легче, чем ей, – испытывать это, не имея возможности выразить…

– Я ценю твою дружбу, Одри. Я ценю твое мнение, твои суждения, твою критику. Каждый раз я с радостью и волнением поднимаюсь сюда в лифте, потому что знаю, что увижу тебя и проведу с тобой день, беседуя на всевозможные интересные темы. Единственный день в году. И я не собираюсь испортить все это, приставая к тебе.

«О!» – мысленно воскликнула она. Но было ли это облегчение или разочарование?

– Мне очень жаль тебя.

– Почему?

Кровь прилила к ее лицу.

– Потому что ты говоришь избитыми фразами.

– Это лестно. Тот факт, что женщина, которую я ценю так высоко, тоже находит во мне что-то достойное восхищения… лишь подтверждает правильность заявления. Спасибо.

– Не надо благодарить меня. – Слова прозвучали слишком снисходительно.

– Хорошо. Я буду просто молча кичиться этим.

То, что она все еще могла смеяться, несмотря ни на что…

– Это уже больше на тебя похоже.

Они стояли друг напротив друга – между ними не было ничего, кроме воздуха. И эмоциональной пропасти размером с океан.

– И что теперь?

Он изучающе посмотрел не нее, а потом стряхнул серьезное выражение:

– А теперь мы перейдем к третьему блюду.

Глава 6

Ананас, шишечки хмеля и зеленые томаты, подаваемые в глазури с бразильским орехом

Почувствовали ли остальные элегантно одетые гости ресторана «Цинтин», что ось Земли резко сместилась? Никто из них не выглядел особо обеспокоенным. Может, конструкция этого здания позволяла выдерживать подземные толчки?

Потому что все основы существования Оливера только что покачнулись.

Оба они замолчали и обменялись вежливыми улыбками, когда перед ними возникли крохотные роллы, и официант произнес по-английски с акцентом:

– Ананас и зеленые томаты в глазури с бразильским орехом.

Хотя роллы были небольшими, но они с Одри не торопились: сначала пробовали на вкус, а потом уже жевали терпкие кисловатые кусочки. В общем, тянули время. Такое необходимое им время. Потому что меньше всего Оливеру сейчас хотелось есть.

Она не заслуживала его гнева. Оливер автоматически отреагировал на предположение, что он был именно таким жалким и ничтожным – как сам того втайне боялся, – когда дело касалось ее. Но Одри не была виновата в его сильной привязанности к ней. Его гнев был направлен скорее на самого себя. Это он не мог выбросить чужую жену из головы. Это он оказался не в состоянии находиться рядом с красивой женщиной и не пытаться проникнуть в ее душу, познать ее сущность. И это он был неизбежно разочарован тем, что нашел там, потому что все остальные женщины меркли в сравнении с ней.

Одри была лучшей женщиной – вообще лучшим человеком, которого он знал. А он был знаком с удивительными людьми. Но она была яркой звездой на верхушке его рождественской елки из восхитительных друзей – такая же сверкающая и такая же недосягаемая.

Всего лишь несколько минут назад он и понятия не имел, что она могла быть увлечена им. Он привык подавлять все недопустимые чувства к ней, которые кипели в нем.

– Что произошло между тобой и Блейком? – вдруг спросила Одри, резко нарушив его праздник жалости к себе. В ее огромных глазах мерцало сострадание и любопытство. И что-то еще… Едва уловимая тревога.

Нет. Он не мог говорить с ней на эту тему. Какая разница, когда Блейк уже мертв?

– Мы просто… отдалились друг от друга.

Две изящные линии появились у нее между бровями.

– Я не понимаю, почему он ничего не сказал. Не попросил меня прекратить эти поездки. Столько лет. Это не похоже на него.

– А ты думала, он заставит тебя продемонстрировать твою преданность?

По лицу Одри было видно, что она рассматривала широкий спектр вариантов.

– Он знал, зачем я приезжала сюда. Он бы сказал мне, если в этом больше не было необходимости.

Необходимость. Пузырь скрытой надежды наполовину сдулся. Мысль, что она приезжала каждый год, только чтобы угодить мужу, обожгла его.

– Что-то должно было случиться, – настаивала она. – Инцидент? Ссора? Обидные слова?

– Одри, оставь это в покое. Какое это имеет значение теперь, когда его нет?

Она наклонилась вперед, нависнув над ореховой крошкой уничтоженных роллов.

– Во-первых, я никогда не понимала, почему вы были друзьями. Вы с Блейком такие разные.

– Противоположности притягиваются? Но мы не были настолько разными. – По крайней мере, вначале.

Но ее всевидящие глаза ухватились за тайну и не собирались сдаваться просто так.

– Он делал много вещей, которых ты не одобрял, – рассуждала она. – Я пытаюсь представить себе, что могло настолько оттолкнуть тебя от него.

Ее неосознанная солидарность согрела его.

– Почему ты решила, что виноват он, а не я?

Ее губы скривились.

– Я знаю своего мужа, Оливер. Все его недостатки.

И это был, наверное, самый удобный момент, чтобы спросить:

– Почему ты вышла за него замуж?

– А почему люди обычно женятся?

– По любви, – парировал он. Не то чтобы он знал, на что это похоже. – Ты любила его?

Слышала ли она, как сильно он надеялся услышать «нет» в ответ?

– Для разных людей брак означает разные вещи. – Одри уклонилась от прямого ответа.

– Ну а что же он значит для тебя?

Она колебалась.

– Я не разделяю это сентиментальное представление о «вспышке молнии, озарившей переполненный зал».

Это была правда. Когда она вошла в бар в тот первый день, никакой молнии не было. Но когда она прижала его к стенке своим интеллектом и спустя несколько минут пристально посмотрела на него своими огромными глазами, Оливеру пришлось вцепиться пальцами в крышку барной стойки, чтобы не пошатнуться и не упасть назад, опрокинутым необъяснимой горячей волной, которая исходила от нее. Что бы это ни было.

– А тебе этого не хотелось? – копнул он глубже.

– Огромной романтической страсти? Нет. – Щеки ее слегка покраснели. – У меня не было такого опыта. Я ценю совместимость, общие интересы, общие цели, взаимное уважение, доверие. Все те вещи, которые составляют брак.

Скучный, бессодержательный брак, это уж точно. Хотя откуда ему знать? Никакого личного опыта, на который он мог бы опереться, и отвратительный пример брака его родителей, который едва ли мог так называться – просто женщина, живущая в чистилище и знающая, что муж не любит ее.

Он попробовал рискнуть и прозондировать почву:

– А Блейк разделял это?

Она взглянула на него:

– Я… Да. Мы на многое смотрели одинаково.

Ну, на одну вещь Блейк определенно смотрел по-другому.

Верность.

– Ты никогда не задавалась вопросом, как это могло быть с другим мужчиной? – Ему нужно было знать. – Разве ты никогда не чувствовала влечения к кому-то другому, кроме Блейка, и не задумывалась об отношениях, которые начинаются с настоящей старомодной страсти?

– Ты полагаешь, что понятия «желать» и «получать» всегда связаны. Все упирается во взаимное доверие и уважение. Я не поступила бы так со своим партнером. Я просто не смогла бы. – Она прищурилась. – Я думала, именно ты понимаешь это.

Внутри у него все похолодело. «Именно ты…»

– Ты говоришь о моем отце? – Они никогда не обсуждали его отца, и поэтому все, что она могла знать, шло от Блейка.

– Он сильно гулял?

Оливер глубоко вздохнул. Но если это была единственная возможная близость, на которую он мог рассчитывать с Одри Дивейни, то он был готов пойти на это и поделиться с ней самым личным.

– Очень.

– Как ты узнал, чем он занимался?

– Это знали все.

– В том числе и твоя мать?

– Она притворялась, что ничего не замечает. – Ради сына. А может быть, и ради самой себя.

– Ей было все равно?

Его желудок сжался при воспоминании о том, как по ночам рыдала его мать, думая, что он уже спит. Челюсть его напряглась.

– Нет, ей не было все равно.

– Почему же она не ушла от него?

Вздох сотряс его тело.

– Мой отец был не в состоянии хранить верность, но он не пил, не распускал руки, помнил все дни рождения, и у него была постоянная работа. Во всех других отношениях он был довольно неплохим отцом. – Если не считать такой мелочи, как нравственность. – Поэтому она решила остаться. И отец воспринял это как зеленый свет. Как безусловное разрешение.

– Может быть, она думала, что не достойна лучшего?

– Чем мужчины, который безжалостно ей изменял? Разумеется! – Внезапно он осознал, как свободно беседует на эту тему. После стольких лет внутренних переживаний.

Одри покачала головой:

– Я не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь поставить себя на ее место. Из-за того, какой ты есть. Успешный, очаровательный и красивый.

– А ты умеешь, Одри? Ставить себя на место другого?

Она посмотрела в окно на небоскребы, возвышающиеся на другом берегу бухты. И чуть заметно кивнула:

– В старших классах я превратилась из упитанной умной девочки в невзрачную умную девушку. Я не возражала до тех пор, пока это определение шло вместе со словом «умная», потому что это была моя идентичность, моя сущность. Именно успехи в учебе подпитывали и повышали мою самооценку.

– Если бы я знал тебя тогда.

Она рассмеялась:

– О нет… Красивые люди и я существовали в разных мирах. Ты бы меня даже не заметил.

– Очень самонадеянное предположение. – И звучит как осуждение. Что вовсе не было на нее похоже.

Она наклонилась вперед:

– Первые два года школы мальчики и знать меня не хотели. Я была невидимой и делала свои успехи вне поля их зрения. А потом в один прекрасный день меня… обнаружили. И это было концом моей безмятежной школьной поры.

– Что значит «обнаружили»?

– Как выявляют какие-нибудь редкие виды, столетиями существовавшие у тебя под носом. Я не изменила прическу, не сделала макияж и не стала тренером футбольной команды. Это не было как в кино. Вчера я еще была невидимкой, а на следующий день, – она пожала плечами, – а вот и я.

– В хорошем смысле?

Она сделала внушительный глоток вина:

– Нет. Не для меня.

Боль в ее глазах смутила его.

– Что случилось?

– Ничего. Сначала они просто наблюдали за мной, что бы я ни делала, куда бы ни шла. Словно не знали, как подойти ко мне.

Они… словно стая.

– Как-то раз один из них пригласил меня в кино. Майкл Хеллиер. Я не знала, как любезно отказать ему, поэтому согласилась, и в считаные секунды это стало известно всей школе. Девушки из той группировки начали преследовать и травить меня, они загнали меня в школьный туалет, прижали к стене и сказали, чтобы я не лезла в чужой огород. – Она подняла глаза. – Но он пригласил меня, и я не могла просто не появиться. Так что я пошла. Я даже не помню, какой фильм мы смотрели, потому что я все время думала о тех девчонках. Я убедила себя, что они шпионили за нами с последнего ряда. Я почти не говорила с тем парнем, я даже не сняла пальто, хотя потела в нем как сумасшедшая, а когда Майкл попытался обнять меня, я буквально замерла. Весь фильм я просидела не шелохнувшись и, дождавшись титров, пробормотала ему слова благодарности и выбежала из кинотеатра.

Оливер сидел молча, проигрывая всю ужасную историю у себя в голове, и гнев с каждым словом закипал в нем все сильнее.

Одри повернулась к нему, глаза ее сверкали.

– Я наслаждалась этим, Оливер. Вниманием тех мальчиков. Мне льстило, что ни один из них не знал, как со мной обращаться. Мне нравилось быть загадкой в их глазах, и я получала удовольствие от новых ощущений. Смена власти. Мне казалось, что это возмездие за то, что меня дразнили в детстве, за каждое издевательство, которое я пережила. Мне нравилось быть «видимой» и популярной. Мое сердце билось от приятного волнения, когда я была рядом с парнем, потому что знала, что нравлюсь ему. И я полностью подыгрывала. Но я заслужила то, что случилось со мной. – Она вздохнула. – И все жестокие прозвища, которые они дали мне после этого. Я пыталась играть в игру, к которой не была готова, и проиграла. Я никогда больше не повторяла эту ошибку. И никогда больше не старалась прыгнуть выше головы. Спустя некоторое время это начинает казаться нормальным. Может быть, что-то подобное случилось и с твоей матерью…

Господи, он совсем забыл, что они говорили о Марлен Хармер.

– Что-то, что отбило у нее желание замахиваться высоко.

Или надеяться? Или ждать большего от людей?

Или, может быть, чувствовать?

Он спросил первое, что пришло ему в голову. Что всегда втайне хотел знать.

– Так вот почему ты выбрала Блейка в ту ночь? Потому что какие-то придурки в школе втоптали в грязь твое честолюбие?

Во взгляде ее появилась нерешительность, и Оливер смотрел на нее, пытаясь определить, сколько правды он мог рассказать ей. Когда же Одри заговорила, ее слова были болезненно простыми, а глаза она отвела в сторону.

– Блейк был в пределах досягаемости.

Оливер снова откинулся на своем диванчике, полностью потеряв дар речи, смутно понимая, что Одри только что сказала в свое оправдание. Ему всегда было интересно, чем Блейк так привлек ее к себе в тот день, но такие мысли были высокомерными и злыми, учитывая, что Блейк считался его лучшим другом. Поэтому Оливер давно подавил их, похоронил все эти вопросы на большой глубине.

А теперь у него был ответ.

Одри выбрала Блейка не потому, что считала его лучше…

Он был просто доступнее.

– Меня убивает мысль, что моя мать точно так же сомневалась в себе, а мой отец только усиливал ее неуверенность…

Она поняла, что, сказав «моя мать», он в действительности имел в виду Одри? А вместо отца – себя? Только представить себе, что эта необыкновенная женщина сидела в том баре много лет назад, улыбалась, болтала, пила свой коктейль, а все это время внутри ее шла ожесточенная борьба, закончившаяся тем, что она решила, что не достойна…

Она! Лучшая из женщин.

Это убивало его.

– Ты знаешь ее лучше, – пробормотала Одри. – Это просто моя гипотеза, почему она могла допустить все это. У каждого своя история и свои мотивы.

Почему она сейчас пошла на попятную, было ему понятно. Она раскрылась, обнажила душу и сейчас поспешно отступала на безопасное расстояние. Ну уж нет, он не позволит ей сделать это. Не сейчас, когда он наконец добился некоторых успехов и начал по-настоящему узнавать ее.

Оливер потянулся вперед и взял Одри за руку:

– Если бы я только мог убедить ее в том, что она удивительная женщина.

Она сглотнула дважды, прежде чем ответить.

– Просто скажи ей это.

– Ты думаешь, она мне поверит? – Он провел большим пальцем по ее ладони, повторяя ее форму. – Или она будет искать скрытый смысл?

Одри не могла скрыть легкую тревогу, отразившуюся у нее на лице.

– Если ты будешь повторять это достаточно часто, то в конце концов ей придется поверить.

Так просто? Может ли простое многократное повторение нейтрализовать многолетние уроки – опыт?

Он медленно и бесшумно выпустил воздух:

– Я бы заметил тебя, Одри. Даю тебе слово.

Потому что она была особенной, а не потому что он был таким.

Она откинула голову на спинку дивана:

– Мне бы не помешал чемпион по борьбе.

Он не был рыцарем, но абсолютно точно защитил бы ее от тех, кто причинил ей такую боль. Кто пытался сломать ее.

Он сразился бы за нее с половиной школы.

– А мне бы не помешала твоя внутренняя сила. И твоя зрелость.

Она улыбнулась, осторожно вытащила свою ладонь из его руки:

– В самом деле? Ты был неуправляемым подростком?

Ах. Назад на безопасное расстояние. Любая тема, кроме нее самой.

Но на этот раз он отпустил ее, воодушевленный тем, что подобрал ключ к ее душе. Потому что замечательное свойство ключей в том, что ими можно пользоваться по мере необходимости. А в перерывах хранить в надежном месте.

Этот ключик он спрятал глубоко у себя в сердце и дал Одри передышку, которая была ей необходима.

– О да, у меня полно историй.

– Расскажи-ка. – Она удобно устроилась на диванчике и, казалось, совсем забыла, что полчаса назад собиралась уходить. – У нас еще пять блюд впереди.

Да. У него было пять блюд и оставшаяся часть дня, чтобы помешать Одри Дивейни исчезнуть из его жизни навсегда.