Текст книги "Кандалы и узы"

Автор книги: Никки Дрейден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Кандалы и узы

– Ты снова собираешься к ней, верно? – говорит Эмбреллин, встав в дверях моей комнаты. То есть, строго говоря, это ее комната, но после происшествия она пустила меня пожить на несколько месяцев. У нее спокойный голос, но глаза слегка прищурены, и от них к вискам отходят морщинки – туда, где ее гладкая кожа переходит в грубую кору. Верный знак того, что она рассержена, хорошо известный мне еще со времен нашего детства.

– Я просто хочу занести немного денег на приют, – говорю я. Это самое меньшее, что я могу сделать.

– Очень хорошо, Террик. Правда, это очень хорошо. Но в какой-то момент нам придется поговорить о том, что такое здоровое горе, и что такое одержимость. В конце концов тебе придется простить себя и двигаться дальше – и это будет гораздо проще сделать, если твои чувства не будут связаны с судьбой осиротевшей девочки.

– Да, конечно, ты права, – автоматически отвечаю я. За двадцать восемь проведенных в Селезнии лет я хорошо усвоил, что нет ничего важнее гармоничных отношений с друзьями и сообществом. Но как я могу простить себя, когда из-за меня обрушился дом, убивший два десятка горожан? Выдавив из себя улыбку, я натягиваю шапку, прикрывая острые эльфийские уши, и заматываюсь шарфом, прячущим большую часть моего лица. Я не хочу, чтобы меня узнали там, куда я иду.

– Я встречаюсь с ней в последний раз, обещаю.

– Спасибо. Да, и еще кое-что. Боюсь, соседи снова жаловались, – Эмбреллин наклоняет голову, и резкое движение заставляет встрепенуться и недовольно нахохлиться зябликов в ветвях ее волос. – Ты точно не слышал никаких странных звуков?

– Опять они утверждают, что у нас шумят вурмы? – закатываю я глаза.

– Знаю, знаю... Просто это мои соседи... если есть какие-то проблемы, я хотела бы их решить, – она проводит пальцами по лакированному дереву паланкина, которую я приспособил под платяной шкаф, открывает дверцу и мыском трогает мои старые сапоги призывателя вурмов, выставленные в линию на полу. На потертой черной коже уже скопилась пыль. Эмбреллин заглядывает за бронированную униформу – остатки моей старой жизни, когда я был старшим дрессировщиком вурмов для армии Селезнии, прежде чем сделал изменившую все ошибку. – Они говорили, что и самого вурма видели. Он высовывался из каменного потолка. Утверждали, будто у него зубы – как мясницкие ножи.

– Я не хочу ничего такого сказать, Эмбреллин, но... ты не думаешь, что твои соседи могли переборщить с медитациями? Шаманы все чаще созывают свою паству на собрания. Может, у твоих соседи уже настолько просветленное сознание, что им всякое разное мерещится?

Она на мгновение задумывается, потом наклоняется и приподнимает край свисающего с кровати покрывала.

– Эмбреллин, – говорю я, и мой голос балансирует на грани вежливости и раздражения. – Я ценю твою щедрость и благодарю, что ты пригласила меня в дом, но... неужели ты думаешь, что я смог бы уместить подрастающего вурма под кроватью?

^{Иллюстрация: Wesley Burt}

Эмбреллин отпускает покрывало и вздыхает.

– Ты прав. Я веду себя нелепо. Кому бы хватило ума держать настолько опасное животное в общем жилом доме?

Я киваю. Действительно, кому?..

Впереди виднеются высокие темные шпили орзовских соборов, и во мне все больше растет напряжение. На фоне вечернего неба силуэты зданий кажутся черными, будто перемазанными сажей, и арочные витражные окна блестят оранжевым в закатном свете. Оттенки атмосферы угнетения меняются по мере того, как я миную территории различных картелей, но я не опускаю головы; глаза смотрят вперед, кулаки плотно сжаты. Безопаснее было бы идти про хорошо освещенной и многолюдной главной улице – она проходит немного в стороне, я от нее в нескольких кварталах. Но тогда я прошел бы мимо того места, где стояла когда-то Базилика Благоприятности – одна из старейших церквей Синдиката Орзовов. Вернее, была одной из старейших – до тех пор, пока я не проехался под ней на своем вурме и не повредил несущие конструкции, отчего здание обрушилось и превратилось в груду камня. В это время в базилике шел ремонт: почти пятьдесят строителей меняли разбитые витражи, чинили выщербленный камень и насыпали землю, чтобы создать вокруг церкви уклон – в сезон весенних паводков он должен был увести воду от ее стен в катакомбы. Иногда, когда я закрываю глаза, я до сих пор слышу, как кричат заваленные обломками люди. Лучше я рискну встретиться с уличными хулиганами, чем вновь переживу тот день.

– Эй! – звучит грубый окрик. Я оглядываюсь и вижу одетого в черную кожу детину. Несколько шнурков с нанизанными серебряными монетами висят ожерельем у него на шее.

– Гуляешь, приятель? – спрашивает он, словно выплевывая слова. – Может, желаешь страховку прикупить? А то знаешь, как бывает... гуляешь, гуляешь – а потом нога ломается.

– Нет, спасибо, – говорю я, стараясь, чтобы голос звучал как можно более умиротворяюще. – Мне недалеко.

– Может быть. Но все равно, всякое может случиться, – он впечатывает кулак в открытую ладонь. – У меня очень разумные цены.

Монеты в кармане вдруг кажутся мне очень тяжелыми. Громила уже пожирает глазами выпуклость от кошелька.

– Мне не нужно, – говорю я, – я уже купил себе защиту.

Я отвожу в сторону полу куртки, показывая рукоять на поясе.

Вымогатель пожимает плечами.

– Этот маленький ножичек тебе в наших краях не поможет.

– Это не нож, – говорю я. Отцепив кожаный ремешок, я достаю металлический секатор. – Он может разрезать самый плотный и самый зачарованный терновник. Знаешь, что зачарованный терновник делает с плотью тех, кто в него попал?

Но громила слишком занят созерцанием моего кармана, чтобы ответить. Я поворачиваюсь и быстрым шагом иду прочь, переходя на другую сторону улицы. Он следует за мной. Из кармана жилета я достаю кожаный мешочек, набитый семенами терновника, и высыпаю пригоршню под ноги. Когда несколько мгновений спустя на них наступает вымогатель, я призываю пронизывающую все сущее магию, бросаю заклинание за спину и поворачиваюсь, чтобы посмотреть, как из тротуара вырываются колючие лианы. Мой преследователь оказывается в их колючей хватке.

^{Решетчатая Лиана | Иллюстрация: James Paick}

Я оставляю его там, истошно вопящего, и ускоряю шаг, пока не дохожу до сиротского приюта. Это мерзкое место: обветшалое, давящее здание, которое больше подошло бы на роль плавильни для старых монет, чем на убежище для осиротевших детей. Но я уже долго жертвую им изрядную часть своих скромных заработков, и потихоньку, шаг за шагом, приют становится лучше.

Здесь между домами есть просвет, в который видны развалины базилики. Я изо всех сил стараюсь не смотреть туда, но у меня, как всегда, не получается. Среди громадных куч почерневших обломков торчат изломанные шпили – все это напоминает остатки давно затухшего костра. Все ценное отсюда давно вынесли. Мне кажется ужасно жестоким тот факт, что Базда вынуждена жить здесь, в двух шагах от места, где погибли ее родители. Прикусив губу, я поднимаюсь по длинной пыльной лестнице и захожу в парадную дверь. Настанет день, и я наберусь смелости поговорить с ней, извиниться перед ней, но этот день – не сегодня. Моя голова забита тревожными мыслями, и я не замечаю, как врезаюсь в одного из воспитанников приюта. Столкновение такое сильное, что шарф спадает у меня с лица. Я поспешно пытаюсь натянуть его обратно – но слишком поздно. Он узнал меня. Подпрыгнув, он срывает шапку у меня с головы, являя миру мои остроконечные уши. Если до этого кто-то еще сомневался, кто я такая, то больше сомнений нет.

– Это призыватель! – кричит мальчуган, швыряя мою шапку своему товарищу. – Тот кусок труллова дерьма, который развалил базилику! Неудивительно, что он до сих пор не видит, куда прется!

И, конечно же, Базда оказывается рядом – а как еще могло быть, с моей-то удачей? Она маленькая для своего возраста и обычная серая приютская рубаха ей изрядно велика. Черные волосы собраны в два пучка. Она поворачивается и видит меня. Я отворачиваюсь в сторону, ищу глазами кого-то из смотрительниц, чтобы отдать деньги и уйти, но, как обычно, рядом никого нет.

– Тебя здесь все считают грязью, – говорит маленький негодяй. – Деньгами ты никогда не сможешь выплатить свой долг.

Он плюет мне на башмак.

– Эй! – говорит Базда и, отняв мою шапку у товарища, шагает к нам. – Оставь его в покое.

– А кто меня заставит? – спрашивает он.

Базда вытаскивает из правого пучка волос шестидюймовую заколку и делает выпад. Заточенный конец ее оружия останавливается в пальце от горла мальчишки.

– Да пошли вы оба, – сплевывает тот и удаляется прочь.

Базда глядит на меня, отдает шапку и вновь укладывает волосы в идеальный пучок.

– Я тебя тут много раз видела, – говорит она. – Ты каждую неделю приносишь кошель зибов, а потом стоишь и смотришь на меня. Это жутковато. Ты, случайно, не злодей?

– Нет! – говорю я. – Я не злодей. Просто обычный горожанин. Можешь кого угодно из моих соседей спросить.

Базда поджимает губы.

– Звучит, как слова самого настоящего злодея.

– Слушай, из-за меня произошел чудовищная катастрофа. Я просто пытаюсь исправить случившееся – как могу.

– Ты можешь вернуть мне родителей? – спрашивает она.

– Нет. Но я уверен, что они в лучшем...

– Они вовсе не «в лучшем мире», если ты это пытаешься сказать. Они в этом мире, только им теперь хуже, потому что они стали духами. Родители так заняты, отрабатывая долги, что у них даже нет времени навестить меня, – скрещивает руки на груди девочка.

– Вот как?

– Тебе, похоже, стоило бы заняться своим душевным состоянием, а не приходить сюда, принося с собой свою удушливую мрачность. Что с тобой не так?

– Ничего, – замявшись, отвечаю я.

– Работы нет, друзей нет, жизни нет. Все я перечислила?

– У меня есть друзья, – говорю я. Я чувствую себя не в своей тарелке. Странное ощущение, когда тебя допрашивает пигалица двенадцати лет, но я понимаю, что у нее есть веская причина злиться. И тем не менее, я не могу справиться с деланием отстоять свою честь. – У меня отличные друзья! Локсодон Саварин – силач и храбрец, каких поискать. Келлим – архитектор, и он строит удивительно безмятежные святилища. Он человек, но мы на него за это не в обиде. И еще Эмбреллин, дриада. Она торговка артефактами и специалист по древностям. Мы встречаемся раз в неделю, чтобы...

– Погоди... говоришь, она разбирается в артефактах? Прямо вот совсем в старых?

– Ну да... .

Смерив меня взглядом, Базда достает из кармана какой-то завернутый в тряпицу предмет. Развернув ткань, она демонстрирует мне камень в виде полумесяца с дырой в центре и выгравированными золотыми символами. Даже мне понятно, что это древняя вещь.

– Отец отдал мне это за пару дней до смерти. Сказал, что нашел на строительной площадке базилики. Мне интересно узнать, что это.

– Если хочешь, я могу показать артефакт Эмбреллин. Уверен, она согласится помочь тебе, – даже среди давящей мрачности этого здания, с давящей мрачностью в сердце, я хватаюсь за возможность искупления. Я могу лишь предполагать, насколько эта реликвия важна для Базды. Должно быть, это последняя вещь, которую ей дал отец.

Она приподнимает бровь:

– А откуда я знаю, что ты его вернешь?

– Даю слово, что принесу его назад в целости и сохранности, – говорю я. – Клянусь корнями Виту-Гази.

Селезнийские леса как всегда встречают меня дома, и успокаивающие звуки природы прогоняют навалившуюся на меня тяжесть районов Синдиката Орзовов. Плечи расслабляются, разжимаются кулаки. Здесь вовсю идут вечерние службы. Я прохожу мимо нескольких шаманов, взывающих к силе своей верной паствы, чтобы зачаровать какие-то каменные амулеты священным символом Конклава.

^{Церковный Сад | Иллюстрация: Titus Lunter}

Я почти уже дохожу до дома, когда у меня появляется навязчивое ощущение того, что за мной следят. Это может быть кто-то из орзовских уличных грабителей, привязавшихся ко мне со своей «страховкой», когда я возвращался из приюта. Бросив под ноги еще пригоршню семян, я сворачиваю за угол. Я читаю заклинание, но преследователь, должно быть, уворачивается от колючек, потому что его шаги не умолкают. Я тянусь за секатором, которым мог бы защититься, но кожаные ножны оказываются пустыми. Подняв глаза, я вижу, как преследователь выходит из-за угла, – и вздыхаю с облегчением. Это Базда.

– Вот это ищешь? – спрашивает она и протягивает секатор.

– Ах ты маленькая воровка! – возмущаюсь я, выхватывая у нее свой инструмент. – Для чего ты это сделала?

– А ты думал, я поверю злодею на слово? У тебя есть что-то, ценное для меня. Будет честно, если у меня окажется что-то, ценное для тебя.

–Вот. Забирай свой артефакт и проваливай домой. С малолетними преступницами я иметь дел не желаю!

– Домой? Никто даже не заметит, что я пропала, не говоря уже, чтобы расстроиться. Да и как ты предлагаешь мне идти по улицам в такой час? Одной?

– Я видел, как ты орудуешь своей булавкой. Все с тобой будет в порядке.

Базда скрещивает руки на груди.

– Возможно. Но я хочу узнать про артефакт. Ты здесь живешь? – спрашивает она и показывает на наш общий дом: строение из отполированного белого камня с ярусными садами. Над садами работал сам Садруна, автор знаменитой фигурной рощи.

– Многовато веток и листьев, – заключает девочка.

– Это стиль Селезнии, – бормочу под нос я. – Что ж, поднимайся, раз пришла.

Мы проходим через сады, поднимаемся по каменной лестнице, через два атриума, проходим мимо открытых дверей других обитателей дома. Сосед снизу машет мне рукой. Я машу в ответ и спешно прохожу мимо, чтобы он не начал донимать меня жалобами на шум вурмов.

Почему в вашем доме нет дверей? – спрашивает Базда.

– А для чего нам двери?

– Чтобы не пускать чужих.

– В своем доме мы рады каждому.

– Ага, – говорит Базда, и я замечаю, как бегают у нее глаза, – но что, если кто-то попробует что-то украсть?

– Думаю, мы просто об этом не волнуемся, – говорю я, пока мы поднимаемся по последним ступеням. Здесь легко забыть, как много вся остальная Равника думает о личных желаниях и личной выгоде.

Коридор заканчивается площадкой, с которой открывается захватывающий дух вид на раскинувшийся внизу пейзаж. Солнце уже заходит за горизонт, и последние лучи дневного света вырисовывают вдалеке силуэты массивных, поднимающихся к небу святилищ. Справа, где уже стало темно, среди ветвей Виту-Гази ярко мерцают светлячки. Мне не терпится показать артефакт Эмбреллин, но я задерживаюсь, чтобы Базда успела полюбоваться этой картиной. Наконец-то она потеряла дар речи.

– Идем, – говорю я наконец и провожу ее через арочный проход из переплетенных веток, ведущий в наш дом.

– Эмбреллин, – зову я. – Хочу тебе кое-что показать!

Эмбреллин приветствует меня широкой улыбкой:

– Террик! Ты ни за что не угадаешь, кто пришел... – она замолкает, заметив Базду. – О, привет, дорогая. Добро пожаловать к нам в дом. Меня зовут Эмбреллин.

Дриада делает реверанс, почти касаясь ветками земли. Ее зяблика порхают вокруг Базды и весело щебечут.

– А меня – Базда, – говорит Базда, приседая в ответном реверансе.

Эмбреллин бросает на меня взгляд, пытаясь найти объяснение, но не показаться грубой перед своей гостьей.

– Все хорошо, – говорю я ей. – У нее есть артефакт, который она хочет тебе показать. Может, ты сможешь что-то рассказать ей об этой вещице?

Эмбреллин берет завернутую в ткань реликвию у Базды и осторожно разворачивает, поочередно открывая каждый угол тряпицы. Увидев, что является ее взору, она пораженно ахает.

– Мой отец нашел эту штуку, когда в базилике копали яму, – говорит Базда. – Она старая?

– Очень. Эти золотые символы... однажды я видела такие на древних механизмах Иззетов, которые много тысяч лет назад работали на платах из камня и маны. Эта реликвия сама по себе редкая, но еще более удивительно то, что она оказалась зарыта в базилике Орзовов.

– Она дорогая? – спрашивает Базда.

– Бесценная, – тяжело дыша, отвечает Эмбреллин.

Базда качает головой:

– У всего есть цена.

– Завтра я отправлюсь в торговый магистрат и узнаю, какая из гильдий имеет законное право выкупить ее, – говорит Эмбреллин. – Судя по всему, это лишь небольшая деталь чего-то большего.

– Может быть, кто-то уже нашел все остальное? – предполагаю я.

– Сомневаюсь. Среди торговцев древностями новости разносятся быстро. Я бы что-нибудь да услышала.

– Террик! – раздается голос из столовой. Выходит Саварин, задрав хобот от радости. Расставив руки, он спешит к нам. – Тишины и спокойствия тебе, друг мой.

– И тебе тишины и спокойствия, – отвечаю я, осторожно втискиваясь между его бивнями и крепко обнимая друга. – Как ты? Тебя почти неделю не было!

– Мы с Келлимом как раз зашли поделиться чудесными новостями. Меня повысили! Учебный полигон в Касарне работает на пределе возможностей, так что решили построить новую площадку, на той стороне леса Северного Хребта. Я буду ее начальником, а Келлима наняли делать дизайн постройки.

– Поздравляю, – говорю я. – Северный Хребет? Далековато придется ездить! Только на то, чтобы пересечь Большую площадь, легко может уйти час.

Саварин смущенно переглядывается с Эмбреллин. После долгого мгновения раздумий она кивает.

– Мы не будем ездить, – произносит Саварин. Мы переезжаем, чтобы жить поближе к...

– Переезжаете! – вскрикиваю я. Прикусив язык, я стараюсь быть хорошим селезнийцем, не обращать внимание на разрывающую сердце боль и лелеять внутреннее спокойствие. – То есть, переезжаете... Само собой. Так вам, конечно, будет удобнее.

Я улыбаюсь так старательно, что у меня едва не крошатся зубы. Наконец я просто не выдерживаю, убегаю к себе в комнату и бросаюсь на кровать.

^{Время на Размышления | Иллюстрация: Alayna Danner}

– Террик, – говорит Эмбреллин, протискиваясь мимо остальных, столпившихся в дверях. – Все будет хорошо. Мы сможем ездить туда, когда захочешь.

– Я знаю. Но как было, уже не будет.

Наша компания распадается. Эта новость ударила по мне сильнее, чем потеря работы и разрушенная репутация. Я не могу позволить такому случиться с нашей дружбой.

– Может быть, устроим последнее приключение вместе? – спрашиваю я их тогда. – Прежде чем все разъедутся по Равнике.

– Отличная мысль, – говорит Эмбреллин. – Можем на следующей неделе сходить в фигурный сад. Возьмем с собой обед, и...

– Нет, это будет просто прогулка. Я говорю о чем-то, чего мы никогда не забудем. Думаю, нам надо проверить, что еще скрывается под базиликой. Почему бы нам не стать теми, кто это выяснит?

Эмбреллин качает головой, потом присаживается на край моей кровати.

– Если там есть что-то древнее, то оно должно быть глубоко зарыто. А мы не сможем вести там раскопки – тут же слетится весь Синдикат Орзовов.

– А что скажешь про вурма? – спрашиваю я. – С ним мы может забраться на любую глубину. И копать не придется.

Я творю заклинание призыва: для наших ушей оно звучит как свист, но для вурма это яркий и манящий свет. Матрас под Эмбреллин начинает шевелиться, и она вскакивает, глядя, как постель превращается в неприглядную кучу.

– Ты все-таки прятал вурма под кроватью! – говорит дриада.

Я мотаю головой:

– Не совсем. Вурм – это и есть кровать.

Покрывало летит в сторону, за ним – толстый матрас, накрывающий деревянное ложе.

– Всем спокойно, – говорю я, пока самка вурма выбирается из скомканных простыней. Ее глазки-бусинки неотрывно следят за мной, рот приоткрыт, и слюна капает с расположенных рядами бритвенно-острых зубов.

– Хорошая девочка, – говорю я и бросаю кусок вяленого мяса в ее раззявленную пасть. Она молода, ей чуть больше года, но в ней уже больше тонны чистых мускулов.

– Невероятно... – шепчет Базда, делая шаг вперед. – Можно ее погладить?

– Конечно, – говорю я.

– Ни в коем случае! – кричит Эмбреллин, хватая девочку и притягивая к себе.

– Она не опасная, – возмущаюсь я. – По крайней мере, для друзей. Я сам вывел ее из яйца.

– Поверить не могу, что ты прятал эту тварь у меня дома! – сердито говорит Эмбреллин. – А теперь предлагаешь нам отправиться в обиталище самых низкопробных подонков Равники, чтобы искать клад вместе со сбежавшей из приюта девчонкой!

– Я пойду, – вмешивается Саварин. – Террик прав. Масштабное укрепляющее нашу связь событие в виде приключения сформирует позитивную структуру для перехода к дружбе на расстоянии.

– Я тоже пойду, – говорит Келлим. – Должен признать, мне ужасно любопытно, что там, под этим зданием. Идем с нами, Эмбреллин! Ты же знаешь, что Иззеты только и ждут момента, чтобы сровнять эти руины с землей и построить какое-нибудь большое и новое изобретение, а Орзовы просто продадут участок тому, кто больше заплатит.

Эмбреллин поднимает артефакт повыше, и в глазах у нее появляется блеск.

– Хорошо, мы пойдем и посмотрим. Посмотрим – и все. Если нам хоть что-то покажется подозрительным, мы немедленно уходим.

– Как только что-то пойдет не так, мы тут же уйдем, обещаю, – ухмыляюсь я.

Вурмица прокладывает путь через монолитный камень. Она испускает инфразвуковые волны, временно превращающие камень в жидкость, и здесь нам не страшны вечерние заторы и банды орзовских вымогателей. Я вооружен до зубов и облачен в свою старую униформу призывателя. Пластинчатые доспехи надежно защищают меня от исходящего от расплавленного камня жара. Остальные забились в укрепленный паланкин, доселе служивший мне гардеробом.

Мы приближаемся к развалившейся базилике, но вурмица смещается ближе к поверхности земли. Я натягиваю поводья, направляя ее вниз, но она сопротивляется. Тогда я чешу ей шею, прямо за ушным клапаном. Она урчит и немного успокаивается, но по тому, как она напряжена, я понимаю, что вниз ей не хочется. Впрочем, это не имеет значения: в конце концов она доставляет нас в длинный прямоугольный подземный зал под фундаментом обрушившейся базилики.

– Что случилось, девочка? Тебя кто-то напугал? – я глажу свою вурмицу по чешуйчатой морде и угощаю лакомством, пока друзья выбираются наружу. Саварина укачало, и если вы никогда не видели тяжело дышащего локсодона, то... в общем, считайте, что вам повезло. Келлим зачарованно глядит на каменные изваяния гигантов. Их согбенные спины уперты в потолок, словно они держат его на своих плечах и не дают обрушиться вниз. По камню тут и там идут трещины – должно быть, на нем сказалось обрушение здания наверху, – но Келлима, кажется, не беспокоит структурная целостность потолка. Эмбреллин увлеченно осматривает тысячи керамических урн, расставленных на полках по обе стороны от скульптур. Каждая урна украшена золотыми монетами.

Базилику Благоприятности построили тысячи лет назад, а эти катакомбы еще старше, – произносит она, благоговейно оглядываясь вокруг. – Некоторым их этих урн может быть почти...

Тут она прерывается, заметив что-то в дальнем конце зала. Она идет вперед, потом ускоряется, почти бежит. Мы следуем за ней.

^{Болото | Иллюстрация: John Avon}

Это очередная каменная статуя – на этот раз сидящий на корточках трулл с покорно склоненной головой. Его руки протянуты вперед, в них – чаша. Она покрыта слоем вековой пыли, но я чувствую, как из нее потоком бьет мана. Это артефакт. Эмбреллин сдувает пыль, и на свет появляются искусно вытравленные символы и изумруды, украшающие ободок чаши. Дриада пытается осторожно высвободить сосуд из хватки статуи, расшатывая его в разные стороны. Вдруг, без какого-то предупреждения, статуя валится назад и исчезает в стене, а за ней утягивает и Эмбреллин.

Ближе всех находится Келлим, и он успевает схватить дриаду за ногу, но его тоже затаскивает в непроницаемо-черное отверстие. Саварин хватает друга своими мясистыми руками, и мы с Баздой помогаем ему удержаться на ногах. Действуя все вместе, мы тащим, тащим, тащим, и Эмбреллин почти уже оказывается на свободе, но от наших усилий камни вокруг статуи идут новыми трещинами. Вслед за ними начинает осыпаться пол. Я оглядываюсь на вурмицу и творю быстрое заклинание, призывая ее вперед. У нее хватит сил, чтобы всех нас вытащить.

Я надеюсь на это.

Но она не отвечает. Я снова свищу ей, и она поднимается на дыбы и бешено трясет головой, словно пытается освободиться от упряжи.

– Ко мне, девочка! Получишь вкусного мяса!

Она бросается вперед. Ее глаза широко раскрыты, взгляд безумный, и прежде, чем я успеваю дотянуться до нее рукой, она останавливается и прыгает вверх, в потолок. Камень превращается в жидкость, и зверь исчезает, бешено молотя хвостом. Спустя мгновение камень снова становится твердым. Я зову ее еще два раза, но что-то так сильно перепугало ее, что она не возвращается.

А потом весь пол обваливается, и нам остается только лететь вниз.

Добрые пять минут мы откашливаем каменную пыль, но единственный наш ущерб – несколько ушибленных ребер, сколотый бивень да пострадавшая гордость. Мы пролетели метров пять, может, шесть, и упали в какой-то коридор. Я отвратительно себя чувствую и накладываю на всех нас заклинание исцеления, чтобы залечить порезы и ссадины. Я обещал друзьям, что мы сбежим при первых признаках опасности, и что в итоге с нами случилось?.. Мы застряли.

– Потребуется много времени, но если мы сложим сломанные камни в кучу, то сможем сделать лестницу и подняться наверх, – говорит Саварин. Он поднимает огромный булыжник так легко, будто тот наполнен воздухом.

Я выбираю камень поменьше, подтаскиваю и ставлю рядом.

– Годный план.

Эмбреллин вперяет в меня свой взор, и я понимаю, что с ее губ уже готова сорваться фраза «Я же тебе говорила». Но даже глубоко под землей дриада придерживается заповедей гармонии Конклава.

– Да, – говорит она, изо всех сил стараясь, чтобы улыбка не превратилась в оскал. – Годный план.

– Ты на меня злишься, – говорю я Эмбреллин. – Я понимаю. Ты была ко мне так добра, а от меня одни разочарования.

Кору на ее висках прорезают такие глубокие морщины, что по краям она даже отходит от кожи:

– Я не злюсь.

– Даже чуть-чуть? Я знаю, что все мы ценим спокойствие и священные узы дружбы, но если тебя что-то беспокоит, ты должна сказать. Последние три месяца я жил в твоем доме, ел твою пищу, втайне держал пугавшего твоих соседей вурма, можно сказать, практически украл ребенка, а теперь из-за меня ты застряла под разрушенной церковью посреди района Синдиката Орзовов...

– Хорошо, я на тебя злюсь. Доволен? – Эмбреллин подходит ко мне и тычет пальцем в мой нагрудник. – Мы терпеливо ждали, пока ты упадешь на самое дно, чтобы помочь тебе подняться, но вместо этого ты утащил нас всех с собой. Всякий раз, когда мы собирались вместе, мы на цыпочках ходили, чтобы не поранить твои чувства, а ты испортил все, что было между нами, и теперь Саварин и Келлим уезжают, потому что рядом с тобой невозможно находиться!

Она останавливается, смотрит на меня, и я вижу облегчение на ее лице – всего на мгновение, пока его не сменяет виноватая гримаса.

– Они уезжают из-за меня? – переспрашиваю я.

Эмбреллин мотает головой, шелестит листва.

– Прости, Террик, я не имела...

– Нет, это вы меня простите, – перебиваю я. Я думал, что могу рассчитывать на их поддержку, но, наверное, в такие вот времена и понимаешь, кто твои друзья на самом деле. – Не бросайте Базду. Отведите ее обратно в приют. Можете не беспокоиться – больше я не утащу вас на дно.

Я поворачиваюсь и иду прочь по коридору – один, если не считать десятков гаргулий, усевшихся в нишах в стенах с каждой стороны. Их взор направлен вверх, пасти широко раскрыты. Они спали много веков, может быть, тысячелетий, и я не смею будить их. Меня грызет чувство вины. Это я втянул друзей в эту передрягу, и я должен помогать им выбраться, но сейчас я боюсь, что только сделаю все в сто раз хуже. Так что я ухожу все дальше и дальше, пока не дохожу, наконец, до лестничного колодца, ведущего дальше вглубь катакомб.

Я делаю один робкий шаг вниз, и тут мне в ноздри бьет знакомый запах испражнений вурмов – ценнейшего удобрения среди селезнийских садовников. На несколько мгновений меня уносят прочь воспоминания о прошлой жизни: я иду через лес поздней осенью и выкапываю из жирной черной земли коконы вурмов. Полупрозрачные коконы размером с кулак локсодона, и внутри каждого можно рассмотреть пять или шесть извивающихся личинок. За свою карьеру я выдрессировал не одну сотню вурмов, превращая их в смертоносное оружие для защиты нашего образа жизни, но эти моменты в лесу всегда были самой любимой частью моей работы: держать в руках такую потенциальную мощь с не начертанным пока будущим.

Приятные воспоминания отправляются на задворки моего разума, когда я спускаюсь вниз, заглядываю за угол и вижу трех взрослых вурмов, бомбардирующих своими инфразвуковыми волнами стену комнаты. Духи, невосприимчивые к вибрациям, вылетают из жидкого камня, пока он не застыл.

В центре комнаты стоит округлая каменная машина с большим рычагом, торчащим примерно на уровне груди – она похожа на старинную мельницу и покрыта такими же отметинами, что и артефакт Базды. Вероятно, это те самые технологии Иззетов, о которых говорила Эмбреллин. Вокруг машины навалены груды медных монет. Дородный мужчина с хорошо знакомым мне выражением отчаяния в глазах командует рабочими. Его мантия была когда-то белой с черной окантовкой, но сейчас от пыли приобрела множество оттенков серого. Орзовский понтифик, если я правильно помню их иерархию. На его плече на потертом ремешке висит увесистый переплетенный в кожу фолиант, а по пятам за понтификом ходит злобного вида трулл.

^{Верховный Жрец Покаяния | Иллюстрация: Mark Zug}

– Живее! Она точно зарыта где-то здесь! – кричит понтифик и тычет одного из вурмов концом посоха. Рабочим концом, украшенным солнечной короной из драгоценного янтаря. Вурм корчится от боли и испускает неслышимый уху крик, который я чувствую всем телом. Такие крики разносятся в земле почти на милю. Неудивительно, что моя девочка перепугалась.

Тяжелая рука Саварина опускается мне на плечо и тянет назад.

– Похоже, этот тип не из тех, кто любит незваных гостей, – шепчет локсодон. – Идем. Эмбреллин хочет попросить прощения, а потом мы все вместе отсюда выберемся.

Я чувствую, как что-то опускается мне на второе плечо. Но на этот раз это не ободряющая рука Саварина. Я не смею повернуть головы. В глазах Саварина животный ужас, и я даже представить не могу, какая еще полумертвая орзовская тварь меня схватила.

– Это. . . это. . . это... – пытается выговорить локсодон, совсем уже не шепотом. Я бросаю взгляд на гаргулью за его спиной. Кажется, она слегка пошевелилась. – Это. . .

«Пи!» – пищит мне в ухо тоненький голосок. Я поворачиваюсь и резко выдыхаю.

– Это просто крыса.

Я снимаю зверька с плеча и демонстрирую Саварину. Он зажимает рот руками, подавляя крик, но все-таки издает короткий испуганный трубный звук через хобот. Гаргулья за спиной локсодона открывает глаз. Она видит нас, нарушителей, и начинает визжать. И сразу все остальные гаргульи поднимают оглушительный визг, эхом разносящийся по катакомбам. Прежде чем мы успеваем опомниться, нас окружают духи. Понтифик, распихивая их локтями, шагает к нам.