Текст книги "13-й Император. «Попаданец» против Чертовой Дюжины"

Автор книги: Никита Сомов

– Зови его, Осип. Зови!

Не дожидаясь приглашения, князь шагнул через порог. Прямо напротив него на широком низком диване сидел крепкий, начинающий лысеть, мужчина чуть старше сорока, в красном венгерском халате, подвязанном широким черным кушаком. На колени его был накинут теплый, в шотландскую клетку плед. Рядом, по левую руку от дивана, стоял небольшой резной столик красного дерева, на котором лежала свернутая, явно только отложенная газета.

– О, Володенька! Давненько не видел тебя, мой дорогой! – Александр Иванович Барятинский, а это был именно он, вставая, радушно поприветствовал племянника. Мужчины обнялись, похлопав друг друга по спине, и обменялись рукопожатиями.

– Ну! Рассказывай, рассказывай, с чем приехал? Неужто просто повидать старика? Или же мне верно денщик мой сказал, что депеша у тебя из Петербурга? – спросил Александр Иванович, вновь присев на диван и жестом предлагая племяннику расположиться в кресло напротив.

– Истинно так, дядюшка, – сказал Владимир, – к стыду своему, не из родственной почтительности, а волей государя нашего, Николая Александровича, послан к вам был, – коротким движением достав конверт с письмом и протянув его дяде, молодой князь присел в указанное место, заставив старенькое, порядком продавленное кресло поскрипеть пружинами.

– Ты это брось, – рубанул недовольно Александр Иванович, принимая конверт, – стыда в том, чтобы службу нести, нет и не было никогда. А про кончину государя нашего, Александра Николаевича, слышал я, пусть земля ему будет пухом, – добавил он перекрестясь, обернулся к столику, беря с него нож для писем и вскрывая конверт.

Вынув из конверта листки письма, Александр Иванович, щурясь, пробежался по первым строчкам и недовольно нахмурился.

– Постой-ка, огня зажгу, – сказал он, одной рукой ставя перед собой приютившийся в изголовье дивана подсвечник, а другой ожесточенно ища по карманам халата кресало. – Нашел, нашел, – прибавил он чуть погодя, увидев его на столе.

Рубнув огонь и любуясь сначала синим, а потом красным пламенем загоравшихся фитилей, Барятинский поправил подсвечник, чтоб стоял ровней, и недовольно сморщился, вдохнув резкий запах начавших оплывать свечей.

– Ах, ну и мерзкие, сальные, – с отвращением сказал он, отстранившись. – Так-с, посмотрим, – поставив подсвечник на стол, поднял фельдмаршал письмо, чтобы на него падал свет свечей, – мне и самому интересно, зачем его императорскому величеству я понадобился.

По мере того как читал Александр Иванович строки полученного письма, лицо его меняло выражение от недоумения до радости и изумления. После прочтения вид его был глубоко задумчивый.

– На-ка, прочти сам, – протянул он письмо Владимиру, сам подходя к окну и с задумчивым видом устремив взгляд в небо.

Встав с кресла, молодой князь принял из рук дяди письмо и, подойдя к свечам, принялся за чтение. Пропустив светское начало, он быстро добрался до сути. В письме его императорское величество предлагал фельдмаршалу вернуться в Россию. Завуалированно, но достаточно ясно обещая полное забвение истории с грузинской княжной и гарантии того, что вопрос этот не будет поднят и князь с княгиней могут не опасаться преследования родственников или судебных разбирательств. Но кроме этого… Император излагал свое видение предполагаемой военной реформы русской армии, по прусскому образу. Согласно этому плану во главе всего военного дела в России становился Генеральный штаб, с его начальником. И на посту Главы сего ведомства молодой монарх желал видеть фельдмаршала Барятинского, Александра Ивановича. Далее в письме излагался прогноз на развитие военной науки и предсказание ближайших военных конфликтов в Европе. Заканчивалось письмо пожеланием скорейшей встречи и просьбой прибыть в столицу настолько быстро, насколько позволит фельдмаршалу здоровье.

Дочитав до конца, Владимир положил листки письма на стол и радостно воскликнул:

– Это же прекрасно, дядюшка! Государь предполагает видеть вас главой Генерального штаба, мои поздравления…

– Скажи, Володя, в те годы, которые прошли с моего отъезда, Его высочество много времени посвящал военным наукам? – задумчиво спросил Александр Иванович, пристально посмотрев на племянника.

– Его высочество занимался в рамках учебы, подготовленной его учителями. Шесть часов в неделю он уделял военному делу под руководством генералов Тотлебена, Драгоманова, Платова, – недоуменно отчитался Владимир. – А чем вызван ваш интерес?

Александр Иванович оторвался от окна и медленно подошел к столу. Остановившись на расстоянии вытянутой руки, он замер, неподвижно смотря на разложенные листки письма.

– Я никогда не замечал за его высочеством столь явного военного таланта, – наконец заявил фельдмаршал после долгой паузы, – признаюсь, его представления по военному делу удивили меня. Мало кто из известных мне офицеров мог составить столь ясный и детальный прогноз. Не берусь обсуждать его выводы, участие и победа Пруссии в войне с Францией мне кажется маловероятной, но сам прогноз – великолепен. А предложения его высочества по обмундированию и вооружению! Признаюсь, даже меня, генерала с многолетним опытом, они ставят в тупик. Как, не будучи ни месяца на действительной службе, не видя вблизи тяготы солдат наших, можно было столь четко представлять требуемое ими? – на этих словах Александр Иванович глубоко задумался.

На этих словах окунулся в мысли и его племянник. Владимиру подумалось, что действительно за последние пару недель его величество сильно изменился, стал неуловимо старше, изменились привычки, манеры, даже разговор и стиль мыслей. Поначалу Владимир не придавал этому внимания, но сейчас, после слов дяди, осознал, насколько переменился император за последние пару недель.

«Возможно, безвременная кончина батюшки, тяжелая болезнь и обрушившаяся на него царская ноша тому виной, – подумал молодой князь. – Чем иным это можно объяснить?»

Так, погруженный каждый в свою думу, они стояли еще некоторое время. Первым продолжил разговор Александр Иванович:

– Вот что, Володя, отдохни у меня пока. Завтра вручу тебе ответ на сие предложение, а сегодня – отдохни.

– Неужели вы раздумываете, дядюшка? – оторопел Владимир, не в силах понять, как можно сомневаться, когда такое предлагается его величеством.

– Утро вечера мудренее, – уклончиво ответил Александр Иванович. – Ты устал, поди. Осип тебя в гостевую проводит. Иди, иди, – махнул он рукой, давая понять, что разговор окончен.

Молодой князь щелкнул каблуками и поклонился:

– Что ж, позволю себе на этом оставить вас, дядюшка. Честь имею, – сказал он, вздернул голову и, развернувшись, подошел к двери. На пороге Владимир остановился, чуть повернул голову и улыбнулся в короткие усы: – И все же очень рад за вас.

Дождавшись, когда за племянником закрылась дверь, Александр Иванович положил вскрытое письмо на стол, проследовал к дивану и, тяжело вздохнув, сел на него, скрестив руки перед собой. Дальняя, в углу, остававшаяся все время разговора закрытой дверь тихонько отворилась, и в сгустившийся полумрак комнаты впорхнула легкая женская фигурка в полупрозрачной сорочке. Обойдя диван и встав у генерала за спиной, она обвила руками его шею и прижалась к его подбородку головой.

– Ты все слышала? – тихо спросил он.

Она кивнула и, чуть помолчав, жарко прошептала ему в ухо:

– Я не хочу тебя ни с кем делить. Хочу, чтобы ты всегда принадлежал только мне…

Чуть помолчав, она горько вздохнула и продолжила, еще сильнее прижавшись к нему:

– Но ты слишком Ее любишь. Настолько сильно, что иногда я тебя к Ней ревную. Если я тебя не отпущу, то ты будешь несчастлив без Нее, без России… а я этого не хочу. Езжай, я отпускаю тебя…

На этих словах ее руки распахнулись, и княжна юркой змейкой выскользнула из объятий и, пересеча комнату, скрылась в темноте дверного проема.

– Спасибо, Лиза, спасибо, – прошептал ей вслед князь, – и прости меня…

Глава 5
ЗИМНИЙ. БЛУДОВ

В ночь на пятнадцатое ноября я засыпал, предвкушая свой завтрашний переезд в столицу. Наконец-то мне удалось переменить мнение Mama, видимо, желавшей навсегда оградить меня от всех тягот и невзгод жизни, заперев в Гатчине. Я еду в Петербург на созванный мной Комитет министров, где хочу реализовать ряд идей, пришедших мне на ум во время моего уединенного выздоровления. Уснуть, когда ожидания переполняют тебя, совсем нелегко, вернее практически невозможно. Как в детстве, долго ворочался с боку на бок и, верно, так и уснул с довольной улыбкой на губах.

Но вот, наконец, наступило долгожданное утро. Быстро позавтракал и отправился на Балтийский вокзал, где меня с самого утра дожидался поезд под парами. Прибыв на станцию и поприветствовав свою свиту, вернее, ту ее часть, которая по различным причинам не присутствовала за монаршим завтраком, я стойко выдержал еще одну попытку Mama удержать меня около подола своей юбки. Хотя из ее уст выглядело это гораздо изящней и, чтобы заподозрить отсутствие каких-либо веских причин удерживать меня, требовался изрядный опыт. Опыт у меня был. Да еще какой! Я иногда даже подозреваю, что он был впитан Николаем вместе с молоком матери еще в колыбели. Слава богу, хоть при всех не стала мне невесту навязывать. Меня сначала поразил, потом возмутил, а теперь уже утомил факт моей неизбежной женитьбы в ближайшем будущем. Император должен иметь наследника, и точка. Это мнение Mama и мои близкие успели высказать полсотни раз за последние несколько дней. И с каждым днем эти голоса звучали все чаще и чаще. Не далее как вчера со мной имел на эту тему обстоятельную беседу дядя Низи (великий князь Николай Николаевич Старший)… В общем, чувствую, скоро придется наступить чувствам на горло и жениться на ком скажут. Лишь бы не страшная…

Итак, выдержав очередную неудачную и обреченную на провал попытку удержать меня от поездки в Зимний, я решительно попрощался с братьями и сестрой Марией. После чего незамедлительно сел в поезд. Тут не обошлось без досадной оплошности. Видимо, растерявшись от моего стремительного расставания, никто не успел предупредить меня, что мы стоим напротив вагон-ресторана. Впрочем, спутать императорский вагон голубого цвета с золоченым царским гербом двадцати пяти метров в длину с серым и чуть не вдвое более коротким кухонным мог только слепой. Слепым я не был и, оказавшись в окружении ошарашенных внезапной встречей поваров и официантов, слегка озадачился.

Я подавил в себе желание воспользоваться переходом между вагонами. Не сразу, но запертая дверь немало этому поспособствовала, а спросить ключ как-то не догадался. К тому же у меня были сомнения, что провожающие, оставшиеся на платформе, осознавали, что я ошибся вагоном. Они с невозмутимым видом заходили за мной, делая вид, будто ничего особенного не произошло.

Представив, как мне бы пришлось, изображая отсутствие всякого интереса к происходящему и беззаботно насвистывая, выйти из вагона и под недоуменными взглядами родни пройти в свой вагон, я немедленно загорелся идеей, озвученной одним находчивым поручиком, из свитских. Решил позавтракать второй раз. И спустя две минуты уже пожалел об этом.

«Нет, сегодня точно день каких-то каверзных совпадений!» – думал я, безуспешно пытаясь оттереть кофе со своего парадного мундира. Это надо же так совпасть, чтобы поезд резко тронулся именно в тот момент, когда официант нес поднос с заказанными мной кофе с булочками. Да, официант споткнулся. Он просто шагнул вперед немного быстрее, чем требовалось, чтобы компенсировать толчок поезда, и именно там, куда ступила нога официанта, находилась трость моего воспитателя… И сейчас, все так же безуспешно, как и минутой ранее, пытаясь оттереть пролитый на абсолютно чистого меня абсолютно черный кофе, я сижу в роскошном кресле и великодушно заверяю всех, что не стоит беспокоиться о таких пустяках.

Ехать нам было меньше часа, и, чтобы развлечь себя разговором, я с далеко идущими планами поинтересовался, что нового в мире литературы. Как оказалось, ничего свежего и заслуживающего внимания за последние полгода опубликовано не было. Ну, разве что если отнести к свежему новое издание стихов Лермонтова, куда вошли некоторые обойденные ранее вниманием творения. Так же с большой натяжкой к новому можно было отнести «Отцы и дети» Тургенева, опубликованные год назад. Я вынужден был со стыдом признать, что с трудом припоминаю события романа, несмотря на то что изучал в школе это произведение. Зато остальные представляли себе их весьма живо и на мою просьбу рассказать о нем принялись в красках и с чувством рассказывать о событиях в книге. В основном оценки были не очень лестными, с одной стороны, отдавая должность храбрости и личному мужеству Базарова, с другой – никто не разделял его взглядов и убеждений.

Так за разговором, в течение которого я узнал немного нового о последних новинках книжных прилавков, а также о своих сопровождающих, мы оказались в Петербурге. Выйдя из кухонного вагона, который мы так и не удосужились покинуть, я смешал все планы встречающим меня господам. Но Александр Аркадьевич Суворов, а именно он был военным генерал-губернатором в Санкт-Петербурге, видимо, все же унаследовал от своего деда живость решений. Ловко перестроивший подготовившуюся к моему выходу из другого вагона торжественную встречу, он подошел ко мне и звонко щелкнул каблуками.

– Ваше императорское величество, позвольте выразить вам свое уважение и поздравить с выздоровлением. Вы замечательно выглядите.

– А вы, Александр Аркадьевич, в свою очередь, позвольте мне выразить свое неудовольствие вами, – резко ответил я. Видя, что генерал-губернатор застыл в растерянности, пояснил свои слова, процитировав строки Федора Ивановича Тютчева.

 
Гуманный внук воинственного деда,
Простите нам, наш симпатичный князь,
Что русского честим мы людоеда,
Мы, русские, Европы не спросись!..
Как извинить пред вами эту смелость?
Как оправдать сочувствие к тому,
Кто отстоял и спас России целость,
Всем жертвуя призванью своему.
Так будь и нам позорною уликой
Письмо к нему от нас, его друзей!
Но нам сдается, князь, ваш дед великий
Его скрепил бы подписью своей.
 

– Я полностью согласен с Федором Ивановичем. Генерал-губернатор Муравьев ни в коем случае не заслуживает вашего к нему отношения. Тем более того, чтобы его во всеуслышание называли людоедом. Я могу понять и простить вашу неприязнь к методам, которыми он добивается поставленной цели. Однако генерал на службе и исполняет свой долг по приказу моего отца. Потому я не могу понять, почему вашей подписи не было в письме о поддержке Муравьева? Александр Аркадьевич, неужели мне следует понимать ваш отказ и ваши высказывания, как открытое неудовольствие решениями моего отца?

Суворов заверил меня, что он вовсе не это подразумевал под своим отказом, и вообще произошло досадное недопонимание. Раскланявшись с «гуманным внуком воинственного деда», я погрузился в тарантас и проследовал в Зимний дворец, где меня уже через час ждал Комитет министров. Однако лишь только успел выйти из кареты, в меня будто репей вцепился граф Блудов, председатель Государственного совета и Комитета министров.

Он явно был из той породы вечно юных стариков, которые до самой старости сохраняют юношескую живость. Невысокий, плотный, если не сказать толстый, он едва доставал мне до плеча, но казался выше благодаря огромному, куполом, лбу, плавно переходящему в обширную лысину, укутанную, как облаком, венчиком седых волос. Выцветшие до серости глаза, прячущиеся в бойницах морщин, энергично поблескивали. Резкие, излишне рваные движения выдавали в нем явного холерика. Но больше всего на меня произвел впечатление его мундир. Несмотря на пристрастие большинства местных мужчин к военной и полувоенной форме, ходить in fiocchi[16]16
  В парадном костюме (фр.).


[Закрыть] предполагалось лишь на исключительных, торжественных мероприятиях. В быту в парадное одевались лишь записные модники. При всей внешней броскости парадная форма была малопригодна для повседневного ношения. Она сковывала движения, делая затруднительным даже самые простые операции. Особенно много неудобств вызывали штаны. В кавалергардском полку, например, белые рейтузы из лосиной кожи надевали влажными, чтобы они идеально обтягивали фигуру. Любивший щегольски одеваться Николай I по нескольку дней должен был оставаться во внутренних помещениях дворца из-за болезненных потертостей на теле от форменной одежды.[17]17
  Факт из книги «Военные и свитские титулы и мундиры» Л. Е. Шепелева.


[Закрыть] Однако граф был явным исключением из общего правила. Его парадный мундир блистал, нет, он слепил обилием орденов и медалей. Владимирская лента, Анна, Белый Орел, Александр Невский, Андрей Первозванный, были и другие награды, но в глаза бросались именно эти. Общий вес этих регалий, по моим скромным прикидкам, тянул килограмма на полтора. Самым удивительным было то, что граф ухитрялся мало того, что будто бы не замечать этого, так еще и каким-то абсолютно непонятным для меня образом не издавал ни звука при перемещении. Ни лязга орденов, ни бренчания медалей – ничего. Граф двигался абсолютно бесшумно, словно с детства брал уроки у японских синоби.

– Ваше императорское величество, позвольте поприветствовать вас. Встреча с вами доставляет мне наивысшую радость, сравнимую по своей силе лишь с горем утраты по вашему августейшему отцу, – прижимая одну руку к сердцу, склонил голову в старомодном поклоне Блудов.

– Добрый день, Дмитрий Николаевич.

– Примите мои соболезнования, ваше величество. Внезапная смерть вашего отца – невосполнимая утрата для империи многих миллионов ее подданных, – дождавшись моего кивка, он продолжил: – Однако у меня не возникает даже тени сомнения о блестящем будущем нашей державы под вашей умелой рукой…

– Извините, но я тороплюсь, мне необходимо зайти в свой кабинет перед заседанием, – перебил я его.

– Вы позволите мне проводить вас?

– Да, конечно.

– Должен заметить вам, ваше императорское величество, что вы просто превосходно выглядите. Глядя на вас, никто и не подумает, что совсем недавно вы были серьезно больны. Думаю…

– Дмитрий Николаевич, прошу прощения, что перебиваю, но у меня есть к вам несколько вопросов. И раз уж мы встретились, то, пользуясь случаем, мне хотелось бы задать их вам.

– Я весь во внимании, ваше величество, – изобразив живейший интерес, старик подобрался и расправил плечи.

– Вы не могли бы объяснить мне, почему информация, которую предоставляет мне Канцелярия, либо не полна, либо, напротив, чрезмерно подробна?

Проблема выдаваемой из канцелярии информации меня действительно серьезно волновала. Пока я был в Гатчине, каждый день фельдъегерем доставлялись пять-шесть пакетов с документами, требующими монаршего внимания. Пакеты были весьма солидного размера, каждый по весу тянул на килограмма три-четыре. И если бы не привычка человека XXI века обрабатывать огромный объем информации «по диагонали», выхватывая только суть, не задерживаясь над деталями, я просто утонул бы в бумагах.

Кстати, в этом было существенное мое отличие от людей XIX века. Заметил, что матушка, братья и все остальные окружавшие меня люди читали несколько иначе. Они концентрировали свое внимание на каждой строчке, каждом слове, вдумывались в них. Если мне требовалось несколько секунд для того, чтобы прочитать страницу текста, то у других – несколько минут. Зато если у меня по прочтении оставалось лишь общее восприятие текста и главные его мысли, то остальные могли почти дословно воспроизвести прочитанное.

Так или иначе, проблем с объемом документов у меня не возникло. Зато они возникли с их сортировкой. Не знаю, вина в том фельдъегерей или же бумаги изначально передавались из Канцелярии в таком виде, но внешне этот процесс разбора документов напоминал, простите за аналогию, копание в мусорном баке. Отчеты департаментов, записки министров, проекты указов, результаты ревизий – все это было перемешано и утрамбовано в пакеты без какого-либо, даже самого элементарного признака порядка. Я вываливал весь этот ворох на ковер в спальне и пытался хоть как-то отсортировать. Вылавливал важные документы из общей кучи и, прочитав, откладывал у сторону. Особо важные убирал в папочку, дабы всегда были под рукой. Но просто сортировкой дело не заканчивалось. Разложив более-менее содержимое пакетов по стопкам, мне было необходимо проверить, ничего ли никуда не завалилось. И это была абсолютно насущная необходимость! Потому как в первый же день я выловил очень важную записку о состоянии российских железных дорог из объемного труда по описанию казенных земель на Дальнем Востоке, где и обычных дорог-то не было! Сия записка была сложена вчетверо и, видимо, использовалась в качестве закладки. А второго дня отчет о расходовании средств II отдела Е.И.В. канцелярии был мною найден (признаюсь, случайно) за переплетом (!) бухгалтерской книги министерства государственных имуществ. Как он туда попал – ума не приложу, но тут уж явно не фельдъегерская служба была виновата. Все это наводило на вполне определенные мысли. И, как вы сами понимаете, текущее положение дел меня совершенно не устраивало.

На мой, казалось, совершенно справедливый, упрек Блудов разразился речью в стиле faisait la phrase.[18]18
  Разглагольствовал – (фр.).


[Закрыть] Никогда не думал, что можно так непонятно отвечать на ясно поставленный вопрос, однако графу это блестяще удалось. Из его объяснений я уловил только основную мысль – Блудов обещал исправиться и лично все проконтролировать.

– Быть может, у вас еще остались какие-то вопросы ко мне, которые вы желали бы задать, прежде чем приступите к этому бесконечно скучному прослушиванию заседания Комитета министров? – спросил граф.

– Нет, практически не осталось. А что, Дмитрий Николаевич, неужели и вправду мне придется скучать? – я был несколько удивлен таким поворотом.

– Разумеется, нет! Как можно подумать такое? – смотря мне прямо в глаза, искренне возмутился Блудов.

– Постойте, но ведь вы мне только что сказали про безумно скучное прослушивание заседания Комитета министров?

– Именно так! Абсолютно верно! Именно это я и сказал, просто невыносимо скучное и унылое заседание, – энергично кивая головой, подтвердил граф.

– А разве это не подразумевает, что мне придется скучать?

– Что вы! Разумеется, нет! – честно глядя мне в глаза, отвечал он.

Я был в полном недоумении и усомнился, слышим ли мы друг друга, поэтому решил на всякий случай уточнить.

– То есть вы хотите сказать, что заседание Комитета министров бесконечно скучное, но мне скучать не придется? Я верно вас понял?

– Совершенно! Отдаю должное вашему блистательному уму, о котором я не раз слышал от ваших воспитателей.

– Э-э-э, – вот теперь я запутался окончательно, – Дмитрий Николаевич, потрудитесь объяснить мне, что это значит.

– Что вы подразумеваете под «это», ваше императорское величество?

– Под «это» я подразумеваю вопрос: «Почему мне не придется скучать на этом безумно скучном заседании?»

– А, вот вы про что! Дело в том, что есть множественное количество административных единиц, принадлежащих к Его Величества Императорской Канцелярии, стремящихся создать обстановку наилучшего благоприятствования и удобства для вашего императорского величества, и оградить ваше Императорское величество от многих ненужных для предоставления вашему вниманию сведений, ввиду не сравнимой ценности Вашего времени, должного тратиться на обдумывание вашего императорского величества гениальных и всеобъемлющих государственных идей.

На этой фразе меня заклинило окончательно. Я недоуменно посмотрел на него.

– Не понял, что вы, собственно, имели в виду. Не могли бы вы повторить вашу фразу? – попросил я, имея в виду, что мне требовалось объяснение.

– Нет ничего проще! – расплылся в улыбке Блудов. – Как уже было сказано, есть множественное количество административных единиц, принадлежащих к Его Величества Императорской Канцелярии, стремящихся создать обстановку наилучшего благоприятствования и удобства для вашего императорского величества, и оградить ваше императорское величество от…

– Довольно! – Я потряс головой, надеясь добиться ясности мысли, и еще раз обратился к Блудову. – Я хорошо вас слышу, Дмитрий Николаевич, я не понимаю, что вы говорите!

– Но ваше величество! – беспомощно разводя руки, недоумевающе смотрел на меня граф. – Послушайте, я же говорю, что дело в том, что есть…

– Нет, это вы меня послушайте, – закипая, рявкнул я. – Еще раз спрашиваю вас, почему мне не придется скучать на этом «безумно скучном заседании»?

– Ваше величество, это же очевидно!

– Блудов! – окончательно разъяренный, заорал я так, что задрожали стекла. – Вы сейчас что, издеваетесь надо мной?

Я никогда не видел и вряд ли когда-нибудь увижу даже в театре столь бесподобного образца оскорбленной невинности. Дмитрий Николаевич остановился перед дверью во дворец и дрожащими губами, держась рукой за сердце, прошептал:

– Ваше величество, я и в мыслях не допускал даже тени насмешки.

К сожалению, залезть в его мысли я не мог, но вот искренность его ощущал замечательно. Нет, он не издевался. Видимо, долгая карьера привела к тому, что граф, сам того не подозревая, говорил исключительно на профессиональном чиновничьем жаргоне, абсолютно недоступном пониманию тех, кто говорит на нормальном русском языке. Мне даже стало немного стыдно, что я наорал на старика.

– Дмитрий Николаевич, возможно, вы извините мне поспешность некоторых моих выводов, приняв во внимание, что я не очень хорошо знаком с работой Комитета министров. Думаю, вам не составит труда несколько перефразировать ваш ответ, для того чтобы он был более доступен для понимания не… – я все никак не мог придумать вежливый синоним канцелярской крысы.

– Вы имеете в виду для умного человека, который в силу своего положения ранее не сталкивался столь тесно с работой нашего бюрократического аппарата? – помог мне граф, утирая шелковым платочком взмокший лоб.

– Верно! Именно это я и хотел сказать, – радостно подтвердил я, вновь чувствуя под ногами твердую почву.

– Нет ничего проще, ваше императорское величество, – приосанился Блудов. – Для того чтобы вам не пришлось скучать на Комитете министров, вам просто достаточно не идти на него. Всем известно, как много у вас действительно важной работы. Поэтому прямейшей обязанностью Его Императорского величества Канцелярии является высвобождение императора от излишних обязанностей и отсечении не стоящих Его внимания сведений.

– Почему же вы раньше не сказали мне этого? – со вздохом сказал я.

Граф посмотрел на меня с недоумением.

– А разве я не говорил, что есть множество административных единиц в Его Величества Императорской Канцелярии, которые стремятся создать обстановку наилучшего благоприятствования и удобства для…

– Понял-понял, – поднял руки я. – Действительно, надо признать, Канцелярия незаменима.

– Совершенно верно, ваше императорское величество! Совершенно верно! – радостно закивал головой Блудов. – Она просто незаменима и несет на себе важнейшее бремя создания всех необходимых удобств для вашей работы. Именно поэтому, вам, ваше императорское величество, как человеку, понимающему важность Канцелярии, я хотел рассказать о некоторых проблемах, связанных с недостатком выделяемых финансов и, как следствие, нехваткой чиновников на ряде важнейших направлений.

– Думаю, нам следует перетряхнуть и провести реорганизацию Императорской Канцелярии, что вы об этом думаете?

– Это крайне смелое и дерзновенное решение, – вкрадчивым голосом проговорил Блудов после небольшой паузы. – Однако при всем моем к вам уважении, я думаю, следует тщательно взвесить все возможные последствия и рассмотреть различные варианты. Я бы даже осмелился посоветовать вам не принимать поспешное решение о реорганизации Его Императорского Величества Канцелярии. К предметам ведомства «канцелярии» относятся важнейшие и разнообразнейшие вопросы, как то: исполнение полученных от государя повелений и поручений, изготовление, в известных случаях, высочайших указов, рескриптов и прочая. Представление императору поступающих в канцелярию на Высочайшее Имя бумаг по некоторым из высших государственных учреждений, а также всеподданнейших донесений начальников губерний и объявление по этим представлениям резолюций; в компетенцию канцелярии далее входит: рассмотрение и представление на Высочайшее усмотрение ходатайств благотворительных и общеполезных учреждений, не состоящих в прямом ведении министерств или главных управлений; первоначальное рассмотрение и дальнейшее направление, согласно указаниям представителя верховной власти, вопросов, касающихся общих, преимущественно формальных, условий гражданской службы, а равно и вопросов, относящихся до наградного дела и прочее, прочее, прочее. Собственная Его Императорского Величества канцелярия есть действительно личная Канцелярия императора, необходимая для делопроизводства по вопросам, подлежащим его непосредственному ведению; как таковая она относится к органам верховного управления, ибо сама собственною властью никаких постановлений делать не может. Если ранее время от времени возникали и существовали различные отделения, то это объясняется тем, что некоторые дела управления представители верховной власти считали настолько важными, что ставили их под свое непосредственное руководство. Но на данный момент собственная Его Императорского Величества Канцелярия является первым и наиважнейшим органом обеспечения Императорской власти. Из всего вышеперечисленного, на мой взгляд, следует, что к вопросу реорганизации следует подходить крайне взвешенно, а лучше вообще отложить, – закончил свою речь Блудов.

Я был потрясен. Граф умудрился выдать сию тираду на одном дыхании, ни разу не сбившись и не запнувшись. Мне захотелось поаплодировать такому таланту.

– Дмитрий Николаевич, – успокаивающе положил я ему руку на плечо, – вы, наверное, неверно истолковали мои слова. Я подумываю скорее над расширением полномочий Канцелярии, разумеется, сопровождаемым соответствующим укрупнением штата.

«И кое-какими кадровыми перестановками, о которых лучше тебе ничего не говорить до поры до времени», – добавил я про себя. В мои планы входило назначить главой третьего отдела Игнатьева, в четвертый какого-нибудь литератора, основной задачей которого будет организовать освещение в прессе моей политики в самом выгодном свете, ну и приглядывать за остальной газетной братией. Вряд ли Блудова обрадует формулировка моего виденья расширения Канцелярии, когда половина ее функций будут переданы в руки людей, подчиненных не ему, а напрямую мне.

Обо всем этом я думал еще раньше в Гатчине, а обсудить собирался на совещании или после него, но не имел ничего против того, чтобы сделать это сейчас. Его Императорского Величества Канцелярия, ввиду своей обширности, превосходно подходила для незаметного расширения третьего отделения, отвечающего за безопасность членов царской фамилии. Следовало подстраховаться, чтобы у меня не случилось внезапного апоплексического удара табакеркой в висок при принятии различных непопулярных решений. А решения эти уже назревали.