Текст книги "13-й Император. «Попаданец» против Чертовой Дюжины"

Автор книги: Никита Сомов

Соавторы: Андрей Биверов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Глава 4
ГАТЧИНА

Вот уже третий день в Гатчине. После болезни я испытывал слабость, и матушка решила, что отдых на природе будет мне полезен. Первые два дня просто гулял по дворцу и прилегавшему парку, наслаждаясь, по рекомендациям докторов, чистым, морозным воздухом.

В той, прошлой жизни я бывал в Гатчине на экскурсии, тогда дворец показался мне весьма скромным. Однако сейчас… он поражал своими размерами, своим великолепием, мебелью и изысканным убранством залов. Более девятисот комнат, незримая, но постоянно присутствовавшая заботливость слуг и огромный парк, в котором мне было так упоительно гулять, – таким мне предстал Большой Гатчинский дворец. Почти в каждой комнате висели картины, гобелены и гравюры, воспевающие подвиги русских солдат и моряков во время царствования моих предков – Петра Великого, императриц Анны Иоанновны, Елизаветы Петровны, Екатерины II и Александра I. А какая здесь была собрана коллекция всевозможного холодного и огнестрельного оружия мастеров Европы и Азии! Начало этой коллекции положил еще граф Орлов – первый хозяин дворца, желавший завести оружейные комнаты наподобие западноевропейских вельмож. Чего только не было в его коллекции! Кремневые ружья соседствовали с колесными пистолетами, казачьи шашки с кирасирскими палашами. А в одной из комнат было даже пятиствольное кремневое ружье из Германии! Жаль, многое из виденного мной сейчас было безвозвратно утеряно в годы Второй мировой войны…

Признаться, если бы не возродившаяся память Николая, я бы в первый же день заблудился в этой бесконечной анфиладе комнат. Однако после памятной ночи в Зимнем я ощущал себя неразрывно связанным с памятью и личностью цесаревича, хотя и не был им в полном смысле этого слова. Во мне то и дело всплывали образы из детства Николая. Проходя по китайской галерее Арсенального Каре, я ловил себя на том, что с ностальгией вспоминаю, как мы с братьями, играя, частенько прятались за какую-нибудь из китайских ваз. Огромные, вдвое выше нас, они были превосходными укрытиями – мы могли целыми часами безуспешно искать друг друга. И не было для нас большей радости, чем, скрывшись за их массивными боками, выпрыгнуть на ничего не подозревавших слуг, а затем с радостным визгом удрать от ловящих царское чадо рук.[11]11
  Детские забавы и быт царской семьи воссозданы на основе книги Йена Ворреса «Последняя Великая Княгиня», написанной на основе воспоминаний Великой Княгини Ольги Александровны.


[Закрыть]

Распорядок дня для меня составила матушка. Я вставал каждое утро ровно в семь утра, умывался холодной водой, облачался в мундир и отправлялся на завтрак. Военную форму всех членов императорской фамилии мужского пола приучали носить еще со школьного возраста, по умолчанию зачисляя их в какой-нибудь из кадетских корпусов. После смерти своего отца я, между прочим, автоматически стал шефом четвертого Стрелкового Императорский Фамилии батальона. Батальон, бывший еще недавно полком, был расквартирован в Гатчине, но в данный момент участвовал в подавлении Польского восстания где-то на территории Литвы XXI века.

Завтракали мы просто – в семье главенствовали скромные английские порядки, привнесенные матушкой-императрицей: овсяная каша, хлеб с маслом и английское печенье. Затем индийский чай с малиновым, вишневым или анисовым вареньем.

После завтрака я несколько часов гулял по парку. Парк был огромный, ухоженный, с прекрасной, полноводной рекой и несколькими искусственными прудами. На некотором расстоянии от дворца находились конюшни и псарни, изредка нарушавшие тишину окрестностей заливистым собачьим лаем. Гатчина всегда ставилась своей охотой, а при Александре II официально стала главной охотничьей резиденцией. В конюшнях неотложно находилась пара сотен грумов, конюхов, псарей и других слуг, готовых в любой момент устроить императору и его гостям царскую забаву. Не обнаружив в себе никакой страсти к охоте, я обходил псарни с конюшнями стороной, больше бросая оценивающие взгляды на лед, затянувший тонкой пленкой здешние озерца. Интересно, как в это время обстоят дела с рыболовными снастями?

На третий день я решил разорвать чересчур английский, правильный и размеренный распорядок дня и немного повеселиться. Погода к этому располагала – во время вчерашнего обильного снегопада мороз спал, а после завтрака температура и вовсе поднялась выше нуля. Пригласив поучаствовать в прогулке своих братьев и сестру, впрочем, не обойдя своим вниманием и Володю, я направился в парк.

– Сашка, смотри! – Я замер на месте, будто пораженный увиденным, и вытянул правую руку вперед, показывая пальцем влево. Наверное, я хорошо разыграл удивление, потому что пока все напряженно разглядывали кусты слева от тропинки, я успел, бесшумно отойдя на три шага назад, заготовить три снежка. Более того, к тому времени как мой адъютант решил все же оглянуться и уточнить, на что именно следует смотреть, я уже стоял в полной боевой готовности, держа на сгибе руки два запасных метательных снаряда и демонстративно целясь третьим в филейную часть своего дорогого братца.

– А на что… – поворачиваясь ко мне, по инерции начал Володя. Но, увидев меня готовым к бою, да еще с такой довольной физиономией, решил, что дальнейшие разговоры будут лишними. Резко уйдя с линии огня, он хотел что-то крикнуть остальным, но опоздал.

– Левый борт, огонь! – выкрикнул я, запуская по известному адресу награду Сашке за излишнее любопытство. С четырех шагов промахнуться было мудрено, и я попал в точности, куда и метил. Пока все разбирались в ситуации, я отправил второй снежок Алексею в живот и… оказался на тропинке один с растерявшейся Машей. На мгновенье заколебавшись, глядя в ее испуганные глаза, с уже отнесенной для броска правой рукой со снежком, я тут же схлопотал целых два подряд в корпус от Владимиров – шестнадцатилетнего брата и моего адъютанта Барятинского.

– И ты, Брут! – патетически воскликнул я и запустил снежок в своего шустрого адъютанта. Результатов броска я увидеть не успел – бросился на противоположную сторону тропинки, попутно уклоняясь от огромного снежка Александра. Ну и лапищи!

– Все, кто с правой стороны, за меня! – крикнул я Алексею, от души впечатавшему мне снежок между лопаток. – Маша, давай к нам!

Спустя пять минут яростно разгоревшаяся перестрелка начала утихать – все участники, включая меня, сбили дыхание и начали сдавать. Немного переведя дух и скрытно заготовив четыре снежка, я решил воплотить в жизнь еще один коварный план в своем исполнении. Уклонившись от очередной порции пущенных в меня снежков, я, встав на одно колено, быстро переложил три снежка на сгиб левой руки, схватив последний правой, и пошел в атаку. Начав кидать снежки в Александра один за другим, я, не обращая внимания на остальных противников, с каждым броском на несколько шагов приближался к брату. Подойдя почти вплотную к условно разделявшей наши отряды тропинке и выпустив последний снежок, я с криком: «Иду на таран!» – бросился на сбитого с толку моей атакой Сашку и повалил его в снег. Не прошло и десяти секунд, как сверху на меня кто-то навалился – образовалась куча-мала. Подо мной приглушенно хохотал Александр, не оставляющий попыток сбросить меня. Маша радостно нарезала круги вокруг нас, благоразумно не решаясь лезть в нашу кучу-малу. Еще немного поваляв друг друга в снегу, вымокнув и окончательно устав, мы направились домой, весело вспоминая по пути перипетии недавнего сражения. Младшие были счастливы, и я был искренне этому рад.

Придя во дворец, мы были мягко пожурены матушкой, выслушали пятиминутную нотацию, были переодеты в сухое и строевым шагом направлены в обеденный зал. На обед обычно подавали бараньи котлетки с зеленым горошком и запеченным картофелем, но сегодня у нас в меню был ростбиф и горячий пунш. После обеда я традиционно был предоставлен сам себе и мог тратить свободное время так как мне заблагорассудится.

Не подумайте превратно, мои дела не ограничивались лишь праздным времяпровождением в окружении семьи. Несколько отойдя за первые дни от болезни, переноса и впечатлений, связанных с похоронами отца, я приступил к тому, что, собственно, и требовалось от меня как от государя императора – государственным делам. Каждый день после обеда я удалялся к себе в кабинет и там просматривал бумаги, переданные мне из Императорской Канцелярии. Судя по ним, в стране наблюдалось некое затишье. Не зная, что ожидать от молодого государя, Двор и Кабинет застыли в нерешительности, боясь слишком явно высказать свои мысли и политические пристрастия, дабы не попасть впросак.

С бумагами я засиживался до ужина, регулярно просматривая биографии тех или иных личностей в дневнике-ноутбуке. Еще только приступив к построению политики своего царствования, я решил, что непосильно для одного человека, каков бы ни был его пост, развернуть развитие целой страны. Нужны соратники и помощники. Нужны те, кто сможет подставить твердое плечо в моих начинаниях, понять их и продолжить.

Постепенно страницы дневника заполнялись кандидатурами тех, кто мог оказаться мне полезен. Бывало, я целыми часами не вставал из-за стола, въедливо вчитываясь в шероховатые страницы ноутбука, а затем ходил взад-вперед по кабинету, обдумывая открывшуюся мне картину жизни какого-либо незаурядного человека этой эпохи. Передо мной стояла непростая задача. Мне следовало определить тех, кто обладает большим потенциалом для дальнейшего роста, решить, кого стоит привлечь уже сейчас, а кого в отдаленном будущем. Так, например, Скобелев являлся замечательным кандидатом на роль моего сподвижника. Он устраивал меня по целому ряду причин. Самостоятельный, возможно даже излишне, он имел свое мнение по самым различным вопросам и, как показала история, при необходимости был готов твердо его отстаивать. В общем, то, что мне нужно. Но, как говорится, было одно «но». Тот генерал, которого я знал из будущей русской истории, сейчас еще только двадцатилетний юноша с горящим взором, смеющий примеривать на себя генеральский мундир лишь в мечтах. Его характер еще не закалился в боях и походах по Средней Азии, а жизненный и боевой опыт стремится к нулю. Словом, приблизь я его сейчас к себе, результат будет непредсказуемым. Очень даже может статься, что Россия потеряет одного из своих самых одаренных полководцев. Так что пока я просто взял его кандидатуру на заметку с намерением присматривать за его судьбой и, возможно, приблизить к себе в будущем.

В итоге у меня образовалось два списка. В первом были выписаны люди, которые могли быть мне полезны прямо сейчас, в основном это была «старая гвардия» отца – люди уже состоявшиеся, нередко занимавшие министерские и сенатские должности. Во втором же находились те, в ком я видел большой потенциал, талантливые молодые люди (и даже некоторые еще не родившиеся), кому предстоит стать моей командой в будущем. Составив списки, я наметил несколько кадровых решений, которые было необходимо сделать в ближайшее время.

В Гатчине, с ее размеренным ритмом жизни, я четко определился с целями и планами на ближнюю и дальнюю перспективы. В суматохе первых дней в этом времени мне было недосуг остановиться и обдумать то, чего же именно я хочу и, главное – могу достичь своими действиями. Но вот я оказался предоставлен на некоторое время самому себе и, конечно, тут же задумался над своей миссией. Немного «побеседовав» с дневником и малость подучив историю России данного периода, я увидел, что многие реформы моих предшественников носили бессистемный и непродуманный характер. Почти все императоры искренне желали счастья и процветания России, иногда даже и ее народу. Однако многие их действия частенько противоречили друг другу, несли неоправданно большие расходы и стоили большого количества жертв, без которых зачастую было не так уж трудно обойтись. Мои амбиции требовали от меня постараться избежать всего этого.

Ломать голову над тем, какую основополагающую цель выбрать, не пришлось – на нее недвусмысленно указал Логос. Вот только выход в дальний космос для России времен отмены крепостного права раньше, чем через сотню лет, был невозможен. Как ни крути, но, получается, нужно оставить выполнение этой задачи моим наследникам. Ну а раз так, то мне остается только готовить для них достойную платформу.

Что же можно сделать в рамках этой расплывчатой цели? – тут же задался вопросом я. Да многое. Почти все, что угодно, попадало под это определение. Но если обойтись общими словами, то сделать Россию самой сильной, богатой и успешной страной в мире, после чего без потрясений передать ее в умелые руки своего наиболее способного сына. Не старшего, не любимого, а именно наиболее способного к управлению страной. Учитывая, что Россия достигла самых выдающихся успехов в освоении космоса в моем будущем, то и Логосу ход моих мыслей наверняка понравился бы. Тем более чего иначе он выбрал русского да еще закинул в Россию царем?

Полагаю, задачу создания могучей империи вполне смогу осуществить за жизнь. Благо, что и как нужно делать, примерно представляю. К тому же я обладаю огромным преимуществом перед обычными людьми. Ведь я человек, которому довелось пожить в двух эпохах, в двух разных тысячелетиях!

Определившись с глобальными планами, я спустился с небес на землю, переключившись на государственные нужды. Начать решил с практического применения своих мыслей, возникших после ознакомления с историей многих русских правителей. Главный вывод был прост и состоял лишь в том, что мне сразу была необходима программа на довольно солидный срок. Дабы не кидаться из крайности в крайность, не отменять завтра то, что сделал сегодня, а последовательно гнуть свою линию.

Ограничив свой потолок планирования двумя ближайшими десятилетиями, я задумался над известным русским вопросом «Что делать?». Хотя более правильная формулировка звучала скорее «В каком порядке?», ведь даже первоочередной список важнейших задач внушал некоторый ужас. Решить проблему аграрного перенаселения, попутно сократив чудовищную смертность, одолеть земельный вопрос, создать мощную промышленность и экономику. Армия, флот, пути сообщения, мои любимые железные дороги, программа всеобщего образования, металлургия, сельское хозяйство, внешняя политика по отношению к куче стран… Список множился и дробился у меня в бумагах. В одной только промышленности насчитывались десятки основополагающих направлений, которыми непременно нужно было заняться.

В военном плане не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы увидеть, как необходим был Российской империи свободный проход через черноморские проливы. Из-за отсутствия нашего контроля над Босфором Россия должна была держать в Европе два флота, соединить которые в случае нужды было абсолютно невозможно. Эта же проблема вставала во весь рост и в финансовом плане. Через Босфор и Дарданеллы шла немалая доля нашей внешней торговли, поэтому было просто недопустимым оставлять их в руках государства, которое запросто перекрывало их в случае какого-либо разлада в отношениях. В общем, взвесив все «за» и «против», я определился с целью на последующие полтора десятка лет – захват и удержание Константинополя. С проливами разумеется. Исполнение этой заветной, еще со времен Вещего Олега, русской мечты многое простит мне как в глазах аристократии, так и в глазах простого народа. Да и сколько можно с этими турками уже воевать, в конце-то концов!

Сверившись с дневником, я посчитал, что оптимальным будет начать войну за проливы в сроки, близкие к тем, когда в моей истории случилась русско-турецкая война – в 1876–1878 годах. А это означало, что уже сейчас надо было начинать готовиться к ней. Из дневника я знал, что военная реформа уже вовсю разрабатывается в недрах военного ведомства. Главным идеологом ее был нынешний военный министр Дмитрий Алексеевич Милютин.

Он предполагал в основу военной реорганизации положить модель, которая существовала в это время во Франции. Милютин планировал создать систему военных округов, без отделения административной части от военной. Напротив того, все касающееся войск, как административная часть, так и чисто военная, переплетается, и обе они находятся в распоряжении одних и тех же начальников дивизии, а затем начальники дивизии уже подчинены начальникам военных округов, а начальники военных округов подчинены министру. Номинально они, конечно, были бы подчинены монарху, но, в сущности, реформа предполагала, что военный министр, держа все военные части под своим контролем, естественно, является начальником и главою вооруженных сил.

Если против системы военных округов я ничего против не имел, напротив, всецело ее поддерживал, считая здравой и полезной, то вот остальные предложения Дмитрия Алексеевича… мягко говоря меня не устраивали.

Куда более меня заинтересовал другой проект, также предложенный в военное министерство. В нем так же предполагалось сделать полное преобразование всего военного устройства в России, но за основу принималась военная модель Пруссии. Прусская система предполагала единоначалие императора над всеми военными делами. Воинские подразделения комплектуются территориально, и затем военные приготовления к боевой деятельности находятся в руках командиров частей. Эти командиры подчинены императору, при котором состоят военное министерство и Генеральный штаб. Первое ведомство, которое управляется министром, на общеминистерском основании, занимается вопросами административными, тыловыми: снабжением частей, логистикой, комплектованием. Второе, Генеральный штаб, заведует вопросами чисто военными, боевыми, как то: боевой подготовкой, учениями, маневрами, военным планированием. При императоре так же состоит канцелярия Генерального штаба, служащая промежуточной инстанцией между императором и командирами частей, которым император и отдает непосредственно приказы, иногда совещаясь для сего с начальником Генерального штаба.[12]12
  Оба описанных выше проекта реформ действительно существовали.


[Закрыть]

Учитывая, что германская модель в моем прошлом показала себя куда более успешной системой, нежели французская, меня, естественно, привлекала именно она. Посему в военном ведомстве намечались некоторые изменения… Вот только с нынешней промышленностью и куцым бюджетом особо не разгонишься. Требовалась срочная индустриализация, причем в ситуации, когда ее необходимость далеко не очевидна остальным моим подданным. На энтузиазм строителей коммунизма и стахановские подвиги рассчитывать не приходилось. Но по-настоящему сильно меня беспокоил вопрос, откуда взять денег на все мои, безусловно, замечательные, но уж очень дорогие проекты.

Идея пришла ко мне внезапно. Во время моего самодовольного любования картой Российской империи я в который раз споткнулся взглядом об Аляску. «Зараза. Только и делает, что нервы трепет да деньги сосет»,[13]13
  Согласно распространенному мнению, продажа Аляски была совершенной глупостью, – сумма, вырученная за продажу русской казной, была ничтожно мала, особенно если учесть, что спустя тридцать лет там было найдено золото. Однако Российская империя не имела практически никакого влияния в том регионе, и в случае любого конфликта с северными штатами Америки эти земли было легко потерять. Кроме того, на хоть какое-то мало-мальское освоение этих земель уходили довольно большие суммы денег, в то время как казна была истощена недавно проигранной Крымской войной.


[Закрыть] – в очередной раз подумал я, как вдруг в моей голове как будто повернули выключатель. Джек Лондон, Клондайк,[14]14
  Автор в курсе, что Клондайк находится на территории Канады, неподалеку от границы с Русской Аляской, но нашему герою простительно не знать такие мелочи.


[Закрыть] Смок Белью – это же все там, все на Аляске! Только годы не те, но содержание недр от этого не меняется. Клондайкская золотая лихорадка еще впереди, но это же только к лучшему – у северо-американских штатов будет меньше стимулов отбирать эти земли у нас сейчас. «Никчемный клочок льда» – как они недавно выразились на наше предложение о продаже Русской Америки. Надо будет посмотреть, что там можно сделать. Я черкнул пару строк в своем блокноте, чтобы не забыть.

Золото – вот что ценилось во все времена. Вернее, не только золото, а все благородные металлы с драгоценными камнями в придачу. Довольный своим внезапным озарением, я бросился к дневнику, чтобы изучить этот вопрос подробнее, и тут меня постигло разочарование. Все оказалось вовсе не так просто и здорово, как показалось мне на первый взгляд. Золотая лихорадка, как выяснилось, в Сибири уже прошла – большая часть крупных месторождений была разведана. Те же, что разведаны не были, как правило, находились в труднодоступных местах, и их разработка влетала в копеечку. Однако, как ни крути, природные богатства Сибири обещали быть одной из главных статей дохода моего личного бюджета, взять хотя бы, к примеру, алмазы Якутии. По некоторым соображениям, Аляску пока трогать я не решился – еще отберут ненароком. Наше управление этими землями было чисто условным, там всем заправляла русско-американская компания, уже успевшая задолжать казне изрядную сумму. Захоти американцы или британцы отобрать у нас Русскую Америку, и мы ничего не сможем им противопоставить. А пока никто не знает про золото, кому она нужна? Вот и пусть будет у нас.

Выписав координаты пары десятков месторождений, я обнаружил еще две проблемы. Первая, простая: как мне преподнести эти знания простым исполнителям? Не мудрствуя лукаво, решил провести это как обычный приказ своему министру финансов. Зачем мне, императору, вообще кому-то что-то объяснять? Как самодержец, я не был обязан ни перед кем отчитываться, в крайнем случае, оговорюсь соображениями секретности. Итак, решено: распечатать карту, наложить резолюцию и в министерство – пусть выполняют.

Вторая проблема была куда сложнее первой. Дабы извлечь и пустить в оборот природные богатства, требовалось время и значительные средства. Конечно, в будущем затраты многократно окупятся, но вот как спонсировать их на начальном этапе? Да и вообще, средства мне, судя по всему, потребуются в самое ближайшее время. Я не могу ждать даже два-три года, пока в казну начнет поступать первое сибирское золото и якутские алмазы. Деньги нужны уже сейчас…

Вопрос этот поверг меня в окончательное расстройство – решительно ничего умного в голову не приходило. Первоначально показавшаяся заманчивой идея взять внешний займ была после размышлений отвергнута, так как обычно такие транши обставляются политическими требованиями. Мысль отдать мои будущие проекты на концессии тоже показалась мне не самым лучшим выходом. Я был в тупике. Богатых людей в России много было, но никто из них не даст казне денег, не будучи уверенным в хорошей прибыли. А этого я гарантировать не мог.

Скрестив руки на груди и откинувшись назад на спинку стула, мрачно смотрел в пустоту перед собой. Мысли решительно не клеились, раздражение нарастало. Богато обставленная комната только усугубляла мое недовольство. «Сижу посреди жуткой, чрезмерной роскоши и думаю, где взять денег, идиотизм!» – мелькнула мысль, когда взгляд остановился на выполненном целиком из розового мрамора, украшенном золотом и малахитом камине. Внезапно я почувствовал, как хватаю ту самую, необходимую мне идею за хвост, словно золотую рыбку. Не иначе как снежок Александра, хорошо встряхнувший мне голову, помог мыслительному процессу.

Судорожно рванулся вперед, выхватывая из чернильницы перо. В спешке выводя на странице дневника рваным, неровным почерком строчки своего вопроса, задержал дыхание, боясь спугнуть удачу. «Неужели все так просто?» – билась в голове мысль. Когда наконец-то на белой бумаге появился стройный, каллиграфически безупречный текст ответа, я не мог удержаться от довольной улыбки. «Похоже, вопрос с деньгами решен», – с удовлетворением подумал я.

Продолжал работать с дневником до глубокого вечера. Наконец, оторвавшись от бумаг, потянулся, разминая затекшие плечи и спину. С некоторым трудом отодвинув массивный стул от письменного стола, встал и подошел к окну. Был поздний вечер, на затянутом густыми серыми облаками небе тускло светила молодая луна. Свежий снег серебряным покровом укутывал парк. Оторвавшись от окна, я подошел к столу и, выдвинув верхний ящик, достал стопку конвертов из плотной, чуть желтоватой бумаги, каждый из которых был скреплен моей личной печатью. Разложив их на обитой зеленым бархатом поверхности стола, позвонил в колокольчик, стоящий на серебряном подносе рядом с чернильницей и горкой исписанных перьев для письма. Еще раз посмотрев на конверты, поколебавшись, я переложил один из них отдельно, на край стола. В этом момент послышался приглушенный стук в дверь, золотая, украшенная декоративными дубовыми листьями ручка повернулась, чуть слышно скрипнули петли, и на пороге возникла облаченная в мундир фигура князя Барятинского.

Сделав три чеканных шага, Владимир подошел поближе и вытянулся по струнке, ожидая распоряжений.

– Владимир Анатольевич, вам надлежит доставить эти письма в канцелярию, – я жестом указал на разложенные на столе конверты. – Сделать это надлежит незамедлительно завтра поутру.

Барятинский кивнул и непроизвольно вытянул шею вперед, стремясь разглядеть надписи на конвертах. Я усмехнулся, со стороны это смотрелось забавно. Сдвинувшись таким образом, чтобы ему были видны все конверты, кроме последнего, предварительно отложенного, я сделал приглашающий жест рукой.

– Не стесняйся, Володя, подойди поближе, посмотри.

Мой адъютант несколько смутился и покраснел, но все же, влекомый любопытством, свойственным юности, подошел к столу и принялся разглядывать скупые строчки, выведенные на конвертах. На каждом красовалось «Лично. В руки» и фамилия адресата. Пять писем, пять адресатов.

«Владыке Филарету, митрополиту Московскому и Коломенскому».

«Графу Игнатьеву Николаю Павловичу».

«Графу Муравьеву Михаилу Николаевичу».

«Барону Унгерн-Штернбергу Карлу Карловичу».

«Князю Васильчикову Александру Илларионовичу».

Судя по тому, как округлились глаза Барятинского, список адресатов произвел на него впечатление. Не желая, чтобы эффект пропал даром, я, чуть повернувшись, забрал со стола последний, шестой конверт, скрываемый прежде моей фигурой от взгляда флигель-адъютанта, и протянул его Владимиру.

– А это письмо я хочу, чтобы вы доставили лично, – смотря ему прямо в глаза, сказал я. Взгляд князя скользнул по конверту и застыл, прикованный к фамилии адресата.

На бумаге конверта моей рукой было выведено:

«Фельдмаршалу князю Барятинскому Александру Ивановичу. Лично. В руки».

Интерлюдия первая

Стояла теплая осенняя погода. Мелкий дождик моросил уже четвертый день, и в воздухе стоял запах мокрой, прелой листвы. Немолодая серая в яблоках коняжка мирно цокала копытцами по вымощенным мокрым камнем мостовым славного города Дрездена, волоча за собой коляску с придремывающими кучером и одним пассажиром. Князь Владимир Анатольевич Барятинский, прикрывая глубокие зевки тыльной стороной ладони, обтянутой белой шелковой перчаткой, лениво осматривал город сквозь окно экипажа. В сон клонило немилосердно. Последние дни князь спал урывками, благодаря чему сумел преодолеть расстояние от столицы Российской империи до этого сонного прусского городка всего за четверо суток. Причина этой спешки покоилась в конверте, подшитом к внутренней стороне его мундира. Конверт сей был вручен Владимиру Анатольевичу его другом и патроном, еще недавно цесаревичем Николаем Александровичем Романовым, а ныне императором Всероссийским Николаем II. Но было бы неправдой сказать, что только верноподданнический долг двигал князем. Не менее важным было чувство родственной обязанности, которой способствовало имя получателя доверенного князю конверта – адресатом был генерал-фельдмаршал, князь Александр Иванович Барятинский, приходившийся Владимиру родным дядей.

Владимир дядей по праву гордился. Несмотря на славную, древнюю историю княжеского рода Барятинских, природных Рюриковичей в пятнадцатом поколении, мало кто, упомянутый в семейных анналах, достигал такой славы и известности, как Александр Иванович. Барятинские всегда были на виду в русской истории, особливо сей род прославился борьбой с мятежниками. Яков Петрович Барятинский, стойко сражавшийся с бандами Тушинского вора под началом М. В. Скопина-Шуйского и погибший в бою с поляками, Юрий Никитич, разгромивший Стеньку Разина, Даниил Афанасьевич, тоже сражавшийся с разницами, а также усмирявший мятежи черемисов и сибирских инородцев. Однако слава Александра Ивановича шагнула еще дальше. Фельдмаршал, герой кавказской войны, победитель Шамиля, миротворец Кавказа. Доблесть и заслуги его были отмечены высочайшими орденами Св. Андрея Первозванного, Св. Александра Невского, Белого Орла, Св. Владимира 2-й, 3-й и 4-й степени, Св. Анны 1-й, 2-й и 3-й степеней, Св. Георгия 3-й и 4-й степени и иностранными почетными наградами. Если бы еще не эта неприятная история с грузинской княжной…

Владимир недовольно поморщил губы, вспоминая об этой истории.[15]15
  Подоплека истории с грузинской княжной дана по мемуарам С. Ю. Витте.


[Закрыть] Это случилось три года назад, когда дядя его пребывал на посту наместника Кавказа, и одним из адъютантов его, в чине полковника, был некто Давыдов, женатый на урожденной княжне Джамбакур-Орбелиани. Княжна была миниатюрна, мила и по-грузински красива. И сорокапятилетний фельдмаршал, признанный дамский угодник, влюбился, да так пылко, как бывает только в ранней юности. Кончилась же эта история тем, что наместник, подобно горцу, умыкнул ненаглядную грузинскую княжну у законного мужа, вывезя ее за границу. Куда и сам вскоре отправился «на лечение».

Разумеется, генералу этого так просто не спустили. В одно мгновение он оказался фигурой non grate как при дворе, так и на светских раутах. Отсутствие благоволения знаменитому родичу ощутили на себе и остальные члены княжеского рода. Впрочем… Письмо, ощущаемое приятной тяжестью возле сердца, дарило молодому адъютанту большие надежды на возвращение высочайшей милости к мятежному дяде.

Коляска тем временем подъехала к ажурным, кованым воротам особняка, снимаемого в Дрездене Александром Ивановичем для себя и своей зазнобы. Выйдя из экипажа и расплатившись с кучером, Владимир остановился перед высокой решеткой ограды, ожидая, когда его заметят. Через пару минут к нему вышел немолодой, бородатый слуга в поношенном, но бережно подшитом сюртуке на германский манер, суконных штанах, полосатых гольфах и деревянных башмаках.

– Доложите господину о важном госте! Депеша из Санкт-Петербурга! – скороговоркой проговорил молодой князь по-немецки, нервно пристукивая каблуком по камням мостовой.

Молча поклонившись, слуга исчез в недрах особняка и вскоре явился вновь со связкой ключей. Отперев ворота перед уже не скрывавшим своего нетерпения гостем, он неторопливо зашагал в сторону здания, жестом показав следовать за собой.

Владимир по аккуратно расчищенной от опавшей листвы, выложенной плиткой дорожке подошел к потрескавшейся входной двери и вошел в дом. В прихожей царил полумрак, и князь, глаза которого еще не успели привыкнуть к отсутствию света, с трудом нашел удаляющуюся спину слуги. Торопливо проследовав за ним, Владимир, задевая предметы мебели, прошел к лестнице на второй этаж. Слуга остановился перед тяжелой дверью из мореного дуба и, усмехнувшись в густую, с сединой, бороду, глухо пробасил:

– Велено подождать!

«Да он русский, – мелькнула невольная мысль князя, – а я перед ним по-немецки распинался. Конфуз-с».

Скрипнули петли, слуга проскользнул в комнату и через пару мгновений из-за стены раздался приглушенный бас: