Текст книги "Сажа"

Автор книги: Никита Раков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Девушка, – обратился я к ней.

– Я не намерена разговаривать, – ударила она по моему приступу доброты.

Спустя три лестничных пролёта, мы оказались на крыше, где на полу горело несколько тусклых фонариков. Служанка встала в углу, указала мне на пробоину в деревянной крыше и, сложив руки в замок на фартуке, уставилась на меня.

– Будете следить? – спросил я.

– Мне приказано.

Что ж, приказано, так приказано. Я поставил ведро с замазкой на пол, разложил инструменты на полу и принялся изучать щель в крыше. Сперва немного спилил края, смазал кизлерой, но они не почернели, как должны были, а покраснели.

– Это не крольница, – разрушил тишину я. – Это шевелла. Предыдущий мастер всё правильно сделал, только он не проверил информацию, которую ему дали. Они похожи, но. – Я остановился. – Не буду загружать тебя.

Я приступил к разведению замазки, как того и требовал рецепт работы с шевеллой.

– Слушай, – опять начал я. – А как такая симпатяга, как ты, попала в первый район? Я думал, переводы строго запрещены.

Я заметил, как она улыбнулась. В шуршании её ног, в переминании рук, в голосе.

– Я не должна разговаривать.

– Уже лучше, ведь недавно ты была не настроена. Но кроме нас тут никого нет, а мне куда приятнее будет работать под звучание твоего музыкального голоса.

Я сам не знал, зачем я несу эту похабщину, засыпая её глупыми комплиментами. Но, кажется, ей это нравилось.

– А с чего ты взял, что я не с первого района? Ты разве не знал, что служащие богатых домов тоже учатся и живут в первом районе?

– Не знал. Ты слишком стройна для них.

– Да, потому что я вынуждена заниматься спортом, – слегка раздражённо ответила она. – Во-первых, так я становлюсь ниже в понимании элиты, ведь я вынуждена работать физически. Во-вторых, я не вызову проблем в семье, которой я работаю. Я бы давно хотела поднабрать в весе, но работа не позволяет.

Я замолчал и в полной тишине мы провели всё время, пока я не закончил работу.

– Ну что, зови сюда дита Вильсмана.

Она привела за собой запыхавшегося доктора, который начал со мной диалог ещё из-за чердачной двери.

– Показывай, давай, чё ты тут намалевал.

Доктор, уже в халате, завалился после служанки, которая освещала ему путь большим фонарём. Он подошёл к крыше, и остановился, активно вглядываясь в доски.

– Черти дери, дай фонарь, – он выхватил фонарь у девушки и сам начал светить себе перед глазами. – А где ж хератень-то эта?

– Всё замазано, дит. И ураганом не снесёт.

– Да? – повернул он голову на меня. После чего вернул её в обычное положение и приложился мясистой ладонью по дереву. – Заебись, молодец. Пойдем вниз, я заплачу.

Мы спустились вниз и прошли на кухню, где сидело несколько человек.

– И эта гниль будет стоять тут? – обратилась к доктору женщина из-за стола.

– Подожди, дорогая, я ему лишь деньги отдам, – ответил доктор Вильсман.

Он ушёл в тёмную комнату, оставив меня стоять с ведром посередине залы, в которой гудели голоса.

– Анна, дорогая, ты зря связала свою жизнь с этим Хэгеном, – девушка приложила обратную сторону ладони к краю рта, – не при нём будет сказано, Мадс был куда лучше. Ну что в наше время из себя представляет поэ-эт, – она растянула это слово так, будто играла в дешёвой пьесе, – разгильдяй, никакого статуса. А заработок? Ну, неужто твой Хэген способен заработать столько же, сколько может Мадс, такой хороший преподаватель? Конечно, нет.

– Что ты привязалась к Хэгену? Да, может, я и ошиблась в выборе партнёра, не все, как ты, за докторов выходят. Зато Хэген чаще дома, и в постели, знаешь ли, всё намного лучше, – все захихикали.

Они были такими мерзкими. Благо, полукруглый стол рассадил их спинами ко мне, и они не могли заметить того отвращения, что я транслировал своим лицом. Они долго ещё разговаривали о сексе и о том, что ни мужчины, ни женщины больше не доставляют такого удовольствия; о деньгах и о том, что повар сегодня ленив, о случайных порезах от бритвы на мужском подбородке, в то время как их женихи, сидящие рядом, лишь изредка поддакивали, пуская кольца дыма изо рта. Они говорили о сожалении, что слуг нельзя бить, но разрывание их одежды приносит им удовольствие. Эти перваки все никак не могли утолить ту жажду максимальной выгоды, они были несчастны от собственного голода и хотели всё больше и больше. Они говорили, что танцовщицы на улице стали менее пышными, что какой-то прокурор продал собственные яйца на эксперименты и что вывеска Большого Тома на Гарольд-стрит поменяла цвета на «дурацкие». Отвращало то, что это была ни сказка, ни глупая история, рассказанная в пабе, ни сон, а настоящая жизнь светских особ. Все жители третьего района посчитали бы их жалобы о сложной жизни наигранными и ненастоящими, а зря. Они в действительности были несчастны. И неужели материальное благо их так развратило?

Я не успел ответить себе на этот вопрос, как в комнату вошёл доктор Вильсман, держа в руке металлическую коробочку. Он подошёл ко мне, наклонил голову вниз, утроив количество подбородков, тяжело фыркнул носом и достал два жёлтых деревянных квадратика из контейнера, прошитых специальной магнитной нитью. Доктор бросил деньги на пол, и пошёл к столу, как вдруг остановился.

– Стой, – прервал он мой наклон за деньгами, – Ты, – он указал на знакомую милую служанку. – Подними ртом и отдай гостю.

Все обернулись посмотреть на это, а я лишь надеялся, что она этого не сделает. Но служанка мило и искренне улыбнулась, припала на колени, и уже было наклонила голову к полу, как вдруг, неожиданно даже для себя, я аккуратно выпнул эти деньги из-под её рта. На меня уставилось около шести пар глаз.

– Ещё раз ты так сделаешь, я отрублю тебе пальцы на обеих ногах, ясно? – сквозь зубы процедил доктор.

Служанка оттолкнула меня, на четвереньках подползла к деньгам, собрала обе монеты по шесть тысяч торенов, помогая себе языком, встала и отдала их мне. И я взял их. Какими бы гадкими они не были. Это всё же деньги.

Меня проводили к автовозу, усадили с ведром, в этот раз обмотанным в чистые тряпки и отправили обратно в третий район с извозчиком. Я не мог выкинуть из головы тот образ, что сложился о перваках в последний момент. Я знал, что они высокомерные, но не в этом была проблема. Я начал бояться, что материальные блага действительно могут повлиять на человека, сожрав его принципы. В кармане стало горячее от чужих двенадцати тысяч торенов, которые я взял, перекрыв собственную идеологию обычной жаждой лучше жить. Но стану ли я по-настоящему лучше жить?

В голове мысли рыли могильную яму моей совести. Я срочно должен был встретиться с Греттой.

Глава 3. Грязь

Из автовоза меня выбросили в уличный мрак у КПП, поэтому до дома моей возлюбленной мне надо было добираться пешком. Надо было до тех пор, пока по дороге я не встретил своего хорошего знакомого Густава. Худощавый и бледный парнишка высокого роста, с вечно уставленными в одну точку белёсыми глазами. На его холодных руках сильно выступали вены, да и на его бледном лбу сильно выступали вены, и даже его уши были улеплены барельефом из вспухших капилляров. Но не это выделяло его из толпы. Густав абсолютно не имел ни одного волоса на теле, по крайней мере, на видимых его частях. Его нескончаемый лоб начинался над глазами, где не было и намёка на брови и кончался складками на шее. Его руки всегда были гладкими и украшены они были длинными корявыми пальцами, на которых почти не росли ногти. Всю колоритную внешность Густава ему подарил Рьльекнарсйор. Это не человек, не животное и не город на севере страны. Рьльекнарсйором звали мощный наркотик, который был главным спутником жизни Густава. Название собрано из нескольких наименований элементов, входящих в состав «Релека» – так звали его адекватные люди. И благо, я могу вещать историю моей жизни письменно, раз за разом называя Рьльекнарсйор полным названием. Но как бы много не шутили люди над наименованием одурманивающей смеси, она уносила жизни Северян, наверное, ежедневно. Что было, если не очень странно, то хотя бы удивительно, ведь Релек не вызывал никакой физической зависимости. Напротив, это был абсолютно ненавязчивый наркотик, дарящий тебе час сладчайшего блаженства, после чего отпускающий тебя из своей тёплой кельи. Но всё было совсем не так просто. Релек является галлюциногеном, сперва усыпляющим, а после, транслирующим тебе во снах иллюстрации самых прекрасных моментов, которые ты только можешь себе представить. Люди любили его и возвращались к нему вновь и вновь. И никогда не боялись умереть – Рьльекнарсйор выводился из организма невероятно быстро и тело пыталось вновь наладить ритм своей стабильной жизни. И как же тогда умереть от него, спросит любой новичок. Всё просто – Релек, я объясню в общих чертах, так как не знаю деталей, замедляет какие-то механизмы. Чуть ли не до скорости биения сердца. Поэтому все, кто умер от него, умерли именно во время приёма наркотика. Счастливые. До сих пор ходят слухи, что Релек – это путь в рай, так как умерев под его действием, ты навсегда остаёшься в мире грёз.

Да, Рьльекнарсйор, как самый гуманный убийца, забирал жизни во сне, что не соответствует моим словам о его безобидности. Позвольте объясниться, Релек принимали по-разному: кто-то раз в неделю или день, что было совершенно обычной дозой для любого жителя третьего района, а вот кто-то видел в нём иную жизнь, раз за разом, доза за дозой, калеча себя, принимал Релек после каждого трипа. Таких было много и как раз такие и умирали. Либо становились похожи на Густава.

Я был таким же поклонником Релека, как и все, поэтому после первого же предложения Густава спуститься в подвал, я согласился. Мы вошли в невысокую дверь, свернули на чёрном лестничном пролёте направо и, скрипя, спустились в подвал. Внутри было много народу, жарко, смердело нашим протухшим районом, но это место было любимым уголком для почти всех жителей. Несмотря на бешенную популярность Густава (он был, вероятно, первым человеком района, перегоняя высшего смотрящего), денег он почти не имел. Всё ему делали в долг за наркотик: стирали бельё, кормили, чинили дом. У него был личный вид валюты – Релек. И что интересно, конкуренции Густав не имел. Было множество энтузиастов забрать у него часть рынка, но ни один не смог повторить качество его продукта – и это лишь одна причина, почему ни у кого ничего не вышло. Второй причиной была попытка привязать бизнес к деньгам. У Густава Релек может получить любой нищий, ему стоит лишь покрасить стену или выполнить любую мелкую работу. Остальные же бизнесмены хотели заработать состояние на Релеке, считая Густава глупцом. В итоге, на их продукт не перешло даже сотой доли клиентов Густава и их бизнес быстро закрылся. С тех пор, монополия укрепилась. Также поговаривают, что с Густавом нянчится правительство, поэтому они до сих пор не перенесли создание наркотика на государственный конвейер.

Меня, как личность привилегированную, не отправляли в общий зал, а приглашали в личную комнату Густава, где тот почти не расставался с Релеком. Я устроился в мягком шикарном кресле и наблюдал за процессом приготовления. В небольшую деревянную плошку высыпали смесь, напоминающую южные специи. В эти специи брызнули странным раствором и плотно накрыли фольгой. Пока плошку наполняли химические испарения, мы с Густавом обменялись бытовыми фразами, обсудив наши нынешние дела. Когда всё было готово, Густав передал мне плошку и трубочку. Я воткнул трубочку в фольгу, и носом втянул приятный даже на вкус дым Рьльекнарсйора. Осталось подождать около трёх минут.

В какой-то момент всё начало меняться. Бурый деревянный пол начал чернеть, канделябры на стенах сползли за поле моего зрения, свет от свечей начал превращаться в сгущающуюся тьму. Глаза закрывались самовольно. И в момент я уснул.

Проснулся я не там, где засыпал, но в столь же удобном кресле. Оказался я в зале, залитой светом свечей. Красные меха лежали на полу и висели на стенах, высокие потолки были украшены лепниной, а от меня, к двери, вела аллея из высеченных из камня голых девушек, держащих разнообразные яства, ранее мной не виданных. Колоссальные деревянные двери пугающе возвышались, вселяя странное ощущение ничтожности. Но вдруг, тяжёлые двери отворились, впуская в комнату вереницу обнажённых пухлых дам. Не веря в происходящее и списывая всё действо передо мной на наркотики, я осмотрел свои руки. Левая лежала в высокой чаше, доверху набитой монетами. Правая рука была в свернувшейся крови. Осмотреться по бокам мне не удалось из-за массивности трона, на котором я сидел. Пока девушки пересекали столь длинную комнату, я поднялся, чтобы осмотреть ближайшую ко мне местность для обнаружения крови. И я её нашёл. Много, очень много крови заливало груду трупов за моим троном. Безжизненные лица мертвецов принадлежали когда-то живым жителям первого района – семье и друзьям дита Вилсьмана. Хотя теперь можно было его звать просто Вильсман, так как его жирная туша являлась опорой для всей этой мёртвой башни. Улыбнувшись, я вернулся на трон, вокруг которого уже выстроились толстые красавицы. Всё оставшееся моё времяпрепровождение будет покрыто лёгкой вуалью недосказанности.

Вновь очнуться мне пришлось в той же душной комнатке Густава. Стены продолжали светиться жёлтым, напоминая о событиях в моей голове, а звук монет, падающих с пышных грудей всё ещё эхом бегал в сознании. Потрясённый своими желаниями, я попытался отречься от увиденного, сослав это на стресс, испытанный мной сегодня. Но удалось это ненадолго, потому что в голову врезалась часто повторяемая Густавом фраза, которую я хоть и перевру, но суть не искажу: «Люди под Релеком всегда видят, как они говорят, полную ерунду. Кто-то топит своих детей, кто-то трахает соседа, а кто-то слизывает грязь со своих ног. Но никто из тех, кто считал своё видение бредом, не отказался от употребления Релека, так как в тех иллюзиях они были настоящими». И я с ним согласен, наверное. Самые заветные мечты, которыми мы делимся, становятся не настолько желанны. Мы даже можем представить себе их исполнение. Но мало кто себе признается в желании слизать со своих ног грязь, поэтому наша настоящая человеческая сущность всегда подавлена. Как было подавлено и моё скрытое желание богатой жизни в первом районе. Желая побыстрее избавиться от постыдных мыслей, я попытался отвлечься на окружающее меня. Хозяин-наркоман этой комнаты сидел на полу в странной позе, уткнувшись головой в кресло, а руки свесив вниз. «То ли умер, то ли под кайфом» – подумал я и проверил его дыхание. Густав был жив. Тогда я поспешил выйти из комнаты и хотел было убежать по лестнице наверх, но вынужден был остановиться. Уставившись в давно знакомые мне черты лица одной девушки, я обратился к одному из смотрящих за этим утопающих в своих слюнях стадом.

– Сколько уже здесь сидит вон та девица? – и указал на тело, укутанное во что-то, похожее на мешок.

– Чёрт его знает, у меня смена только сегодня началась. С утра она точно была, сейчас гляну по записям, – он подошёл к ней, глянул номер на её запястье и уточнил срок её пребывания тут. – Ну, третий день уже. Сожрала больше 30 порций.

– А остальное время что она делает? Не всё же время под кайфом лежит.

Смотритель вновь полистал бумаги.

– Ну да, она пару раз выбегала, но совсем ненадолго, – говорил большой мужик, просматривая страницы. – Тут написано, что не более часа, – он то и дело, тыкал мне в нос своим блокнотом. – Ну и ела тут несколько раз.

– Она нюхала Релек, ела здесь и почти жила три дня? Чем она платила-то?

Смотритель вывернул блокнот другой стороной и нашёл её номер с именем и формой оплаты.

– Так, Боргхильд её зовут, верно? Ага-а, натурой платила. Но не Густаву, здесь было бы написано.

– Спасибо, – сказал я, думая, что делать с этой ненормальной.

Я склонился над ней. Из её глаз скатывались слёзы, а на лице растеклась счастливая улыбка. «Ну хоть когда-то это исчадье ада выглядит прелестно» – подумал я с огорчением, так как её надо было будить. В случаях, если она уже близка к окончанию сеанса, я смогу разбудить её любым воздействием. Если она не дошла и до середины, то придётся ждать. Решив сначала воспользоваться первым вариантом, я похлопал её по щекам. Реакция была, но слабая. Ещё раз похлопал. Опять ничего серьёзного. Далее не вижу смысла описывать все манипуляции, которые я проводил, но Борги проснулась и недовольно посылая меня на все вымышленные и реальные концы света, утопала на улицу. Выйдя в прохладную темноту, она замедлила шаг, так как действие Релека ещё не полностью прошло, поэтому я быстро её догнал и мы сровнялись. Я осматривал святящиеся дырки в домах, дым из труб, осматривал и столь родную северянину густую черноту воздуха, окрашиваемую в жёлтый рядом с фонарями. Около меня плелась невысокая девочка, сгорбившись и опустив голову вниз. Её длинные волосы липкими локонами уже не свисали, а торчали, закрывая веснушчатое лицо. Милые аккуратные её руки дрожали, иногда согреваясь под странным мешковатым нарядом.

– Что это за дрянь на тебе? Модно так сейчас?

– Тебе какое дело? Дрянь тут только ты носишь. Помолодеешь – поймёшь, что такое стиль.

– Я ещё не так стар, чтобы не отличать мешковатую дрянь от стильной одежды, – эта несовершенная малявка всегда много себе позволяет.

– Ты другие слова вообще знаешь?

Я промолчал, так как уже научился с ней общаться. И молчание – это был лучший из способов.

– Ну, где твои нотации и крики о том, что я веду себя, как шлюха, подвожу мать и сестру и убиваю свою жизнь? Ты же это так любишь! – вдруг сорвалась она.

– Нет, я и не собирался, – спокойно ответил я. Пока Борги закуривала сигарету, я монотонно вещал. – Ты мне не родственница, а лишь сестра моей невесты. Твоя жизнь – это твоя жизнь, делай что угодно.

– Мудрым стал?

– Просто нет настроения учить тебя жизни.

Я и дальше шёл по грязной улице. Иногда слышались крики пьяных, иногда крики детей из окон, а иногда город утопал в тишине. Борги шла рядом и курила, стирая слёзы рукавом. Истеричка.

Глава 4. Время раскрыть глаза

Закончив наш путь, я проводил Борги домой и хотел заскочить к Гретте, но дома её не оказалось.

Тогда я миновал сальные узкие коридоры, худые лестницы, и перепрыгнул несколько поломанных половых досок, чтобы пробраться на крышу, где уже сидела Гретта.

– Привет, дорогая – я подошёл к ней и сзади поцеловал её в щёку. – Твоя мама мне сказала, что ты здесь. Почему ты поднялась сюда одна, без меня?

– Ну, не вечно же тебе меня сторожить, – она улыбнулась, так же глядя вперёд. – Я хотела немножко посидеть в тишине, иначе звуки готовки моей матери свели бы меня с ума. Она то поварёшку уронит, то крышкой по кастрюле ударит, то ещё чем-нибудь загремит.

Гретта сидела в тёплом широком свитере, укутавшись в плед и поджав колени к груди, а рядом с ней стоял фонарик, в котором медленно колыхался слабенький огонёк, служащий для тепла, а не для света. Я присел сзади и облокотил её на меня, обняв руками спереди. Она была худенькой девочкой, которую я любил без памяти. Любил её недлинные рыжие волосы, её короткий носик, её бледные губы и все созвездия веснушек на её щеках.

– Я сегодня работал в первом районе, представляешь? – возобновил диалог я.

– Правда? – она аккуратно опрокинула голову назад, затылком уткнувшись мне в грудь. – Расскажи, каково там.

– Правда. Там невероятно красиво и ярко. Огромное количество каким-то образом святящихся вывесок без огня, всюду дым цветных сигарет, музыка.

– Цветные сигареты? – перебила она меня. – Зачем? – Гретта нащупала и подняла свою пачку с поверхности крыши, достала одну и попросила меня поджечь. – Мне вот абсолютно плевать, какого цвета дым моей сигареты, – она затянулась.

– Это тебе наплевать.

– А им почему нет? Разве это не дурацкая прихоть?

– Возможно, и дурацкая. Но они живут так, что все нормальные прихоти они уже перехотели в возрасте лет так шести или семи. Осталось только извращаться.

Она медленно выпустила едкое облако изо рта.

– А как ты туда попал?

– Долгая история.

Мы просидели какое-то время в тишине, вглядываясь в тёмно-синее одеяло ночного неба, на котором крошками были рассыпаны звёзды.

– Знаешь, но обиднее всего то, что к этим идиотам я обязан обращаться «дит». Дит то, дит сё, – вдруг начал я.

– Дит? Разве это не байки рабочих?

– Нет. Ты никогда не слышала, что с людьми, которые ваше рангом, нужно обращаться «дит»?

– Откуда? – спросила Гретта. – Я из района никогда не выбиралась, а общаюсь, ты сам знаешь, что ни с кем, кроме тебя и матери.

– Ну, ты со мной два года встречаешься.

– Видимо, ты не рассказывал.

– Ну хорошо. Если твой собеседник выше званием в одной сфере, как я и мой начальник, например, то я говорю «дит» плюс его звание. Если человек выше званием, но не находится со мной в одной сфере, например я и доктор Вильсман, то я просто зову его «дит». Если я знаю его имя, и он является мне знакомым, то «дит» плюс фамилия, например, Дит Вильсман.

– Как же сложно у вас всё устроено. Что за доктор Вильсман?

– Да так. Один, который возил меня в первый район. Представляешь, у них там есть всё, чего душе может быть угодно. А они хотят ещё больше. Такие жадные, ненасытные. А всё равно несчастные. Вот и задумался я – мы работаем все четыре часа светлого времени и ещё три из десяти тёмного, не считая рассвет и закат. Что остаётся на жизнь? Ещё семь часов тьмы. Из них я сплю от пяти до шести. Прекрасно! Час на то, чтобы быть живым, на то, чтобы существовать для себя.

– Разве не ты мне рассказывал, что на великом собрании богов Скатне решат твою судьбу. И если ты будешь жить для себя, то в книге судеб Дитсме, это запишут твои боги и решат, что путь тебе в ленный мир? Ох, как же я запомнила все эти названия.

– Да, ты права. Может, просто начать ограничивать себя в материальном благе? – пробормотал я.