Текст книги "Сажа"

Автор книги: Никита Раков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Никита Раков
Сажа

Глава 1. Каждый получит своё

Старый истёртый диван из дешёвой крысиной кожи мерзко скрипел, вызывая раздражение. Мало того, что сидеть на нём было ужасно некомфортно, так ещё и ржавая пружина сквозь обшивку колола ногу, сдвигая меня к самому краю. «И какой чёрт меня дёрнул тащиться сюда в свой выходной, если я мог забрать всё завтра?» – укоризненно крутилось в голове. Что-то крутилось не только у меня в голове, но и в руках моего соседа по скрипучему дивану. Талончик? Визитка? Странный белый квадратик ловко вертелся в трясущихся пальцах. Подняв взгляд повыше, я увидел стеклянные глаза владельца светлой картонки, уткнувшиеся на что-то в стену. Не поворачивая всё это время головы, в дуэте со своим соседом, я взглянул на неприглядную рыхлую бетонную громаду в поиске чего-то интересного. Ничего. Впервые пошевелив головой, я опустил её, начав разглядывать грубые доски деревянного пола, которые были интереснее.

– Следующий проходит! – глухо послышалось из-за приоткрытой двери справа. После этих слов, грузная туша моего соседа возвысилась во весь рост, сообщив об этом всей округе то ли скрипом, то ли хрустом дурацкого дивана. Спрятав карточку в руку, он поспешил войти в дверь и захлопнуть её за собой. Из-за этой же двери, секундой ранее, вылетел с какими-то бумажками невысокий человечек, старавшийся уже вышмыгнуть наружу, как вдруг, остановившийся. «О, вот это встреча!» звонко наполнило приёмную, а человечек уже семенил ко мне с протянутой рукой. Я не спеша пожал сухонькую конечность с чем-то чёрным под ногтями.

Он присел, диван заскрипел, а человечек принялся, уставившись на меня, сыпать вопросами:

– Ты чего это не в свою смену выходишь? – протараторил он.

– Зарплату не доплатили.

– Много?

– Нет, но неприятно.

– Ну ладно, – он оглянулся вокруг в поиске людей. Так никого и не найдя, он вернул своё внимание ко мне и, снизив громкость голоса, спросил. – Ты разбавляешь? Чем?

– Да. Плонницей. С крысами приходится возиться, но зато качество почти не меняется, а замазки больше раза в полтора-два.

– В крови вымачиваешь?

– Сутки.

Справа опять донеслось «Следующий!». Я встал, и быстро пожав руку, двинулся к двери, откуда вылез грузный знакомый сосед. После дверного проёма, мне пришлось миновать и небольшую каморку секретарши, которая не обратила на меня внимания, роясь в своих бумагах.

В кабинете директора пахло тлеющим воском – свечи горели в парочке углов да на столе, а свет от них заставлял тени на потолке плясать. Больше источников не было, потому что директор свет не любил. Как и я. На стенах, по периметру комнаты, были развешаны огромные начищенные портреты ныне главенствующих голов, меняли которых (что портреты, что правителей) невероятно редко. Прекрасные рисованные бюсты наших великих управляющих отчасти перекрывали красивые тёмные деревянные стены, отлично сочетающиеся с чёрным полом. У противоположной от двери стены, по центру, стоял массивный стол, а за этим столом сидел длинный и сутулый лысый мужчина. Одет он был в элегантный черный мундир, как того и требовал закон, на тонких слегка морщинистых пальцах правой руки красовалось парочка чёрных перстней. Левой рукой директор задумчиво потирал эти кольца. Я поздоровался и прошёл к стулу около стола, где обычно и принимали рабочих.

– И что же тебя сюда привело – низко промычал директор, дальше смотря на свои пальцы.

– Извиняюсь, но мне не доплачивали последние три месяца.

Директор поднял голову, сдвинул брови и, пристально посмотрев на меня, уже отчётливо проговорил:

– Ты забыл, как обращаться, или я не заметил, как мы стали друзьями?

– Извините, дит директор. Мне не полностью платили зарплату последние три месяца, и я недополучил в сумме порядка двадцати восьми тысяч и восьмиста торенов, дит директор.

Он выдохнул и выровнял эмоции на лице.

– Ну, сумма, конечно, не самая большая, но ладно, решим. Зарплатные выписки с собой?

Я протянул ему три листа бумаги, выданные мне в бухгалтерии, на которых были написаны циферки моей грошовой зарплаты. Он положил бумаги на стол и придвинул к себе стекло настольной лупы, направив его на листки. Директор отодвинул голову, прищурился и начал просматривать отчёты один за другим.

– Ты же восемьдесят получаешь? – опять пробормотал он.

– Угу – в ответ промычал я.

Закончив перебирать бумаги, он отодвинул стекло обратно, достал какую-то карточку и написал там несколько слов.

– Держи, – он протянул руку с выписками и картонкой ко мне, – отдашь всё это секретарше на выходе и скажешь, что решить немедленно. Тебе выдадут твои деньги сразу, и с недоплатой я вопрос решу. Видимо, в бухгалтерию закралась какая-то ошибка. Такое случается, но в нашей компании этого мы себе не позволяем, ты знаешь, тем более, для лучших работников.

Я поблагодарил его и встал со стула, как вдруг за стеной послышался писклявый голос секретарши и грубый мужской бас. Дверь стремительно отворилась, и из неё выскочил полный невысокий мужчина. Не обращая на меня внимания, он подошёл к столу директора, упёршись на него своим толстым кулаком. Пальцем свободной руки он указал на директора и, бренча дорогими браслетами, начал шатать этим пальцем в такт говору:

– Я, – прохрипел он с одышкой, – вчера, чёрт его возьми, послал своего дорогого помощника решить проблему с моей продырявленной крышей, – указал он пальцем наверх, – этот мудак обратился в какую-то херовую, я извиняюсь, службу и на сегодняшнее утро крыша опять текла, как, не при детях будет сказано, сучка в брачный период. Я подумал, что это надо решить самому, а у вашей компании нехеровая репутация. Качественно и недорого, если я не ошибаюсь?

– Да, именно так. Но будьте добры, дит Вильсман, успокойтесь. Абели, – обратился он к секретарше, которая стояла, сжав руки в замок, – всё хорошо, не надо никакой охраны. Закрой дверь и продолжай работать, – он выхватил из моих рук бумаги, – а лучше вот. Рассчитай молодого человека. А ты уступи место диту, – посмотрел он на меня, – и подожди где-нибудь в стороне. Итак, дит Вильсман. Я так понимаю, у Вас течёт крыша.

– Ещё как, блять, течёт. Хлещет. Дай мне рукастого засранца, пускай починит уже всё.

– Никаких проблем, дит. Сейчас же пошлю к вам компетентного специалиста. Крыша каменная или деревянная?

– Деревянная.

– А из какого дерева?

– Да я помню, что ли? Крольница, вроде.

– Замечательно. Адрес будьте добры.

– 1/13/07. Там дом трёхэтажный, вход с главной улицы, дальше разберётесь.

– Конечно, разберёмся, не сомневайтесь.

Директор уткнулся в свой стол и стал водить пальцем по расписанию.

– Итак. Сейчас неподалёку от Вас работает один человек, и я сейчас же пошлю за ним по адресам, где он латает. Найдём мы его быстро, и он сразу же отправится к Вам, дит.

– Зачем? – вмешался я. – Извините, дит директор, но с крольницей и я справлюсь. Немножко загустить на огне и потом смешать с аравихой. Я замажу, никто даже не заметит. Ни за кем посылать не надо, я сейчас же отправлюсь, будет быстрее.

Оба уставились на меня.

– Парень, видать, дело говорит.

– Нет, дит Вильсман, это не в его компетенции. Он работает только во втором и третьем районе. Тем более, у него сегодня выходной.

«Плевать я хотел на выходной. Такие толстячки из первого района на свои дома денег не жалеют, и я мог бы отхватить что-нибудь для себя». Но директор был непреклонен.

– Ладно. Тогда жду сегодня же твоих рабочих. И. Да, спасибо, – прохрипел толстый и лысый.

Дит Вильсман встал со стула, явно приложив немало усилий, повернулся, и отправился к выходу. Как только он захлопнул за собой дверь, директор обратился ко мне.

– Ты можешь идти.

– Но зачем Вы меня попросили остаться?

– Видишь ли, доктор Вильсман, как ты мог заметить, слегка экспрессивен, я, так сказать, уже наслышан о нём. Мне нужен был свидетель, если бы вдруг он начал здесь что-то ломать. Теперь ты свободен.

Я попрощался с директором, забрал заработанные мною деньги и спустился вниз на улицу.

Засунув руки в карманы своего брезентового плаща, я сошёл на каменный путь домой, опустил подбородок к высокому воротнику своего свитера и глядел, как серый рисунок каменной кладки быстро улетает под ноги. Вокруг всё было знакомо и скучно: слева от меня стена отгораживала первый район от второго, явно укреплённая после прошлой попытки бунта, а справа торчали, как пеньки, короткие и нелепо пухлые дома. Я шёл здесь не первый раз и далеко не в первый раз думал о том, что даже такие серые квадратные пеньки куда лучше наших мерзких деревянных дырявых домов. Я вспомнил того «доктора» и очередные мысли о несправедливости вызвали воображаемую тошноту – каждый раз при виде толстого мерзавца, я понимал, что так всё и будет – его дети получат возможность жить и работать в первом районе, общаться с властью, а, возможно, и стать властью. Им всё время будут вколачивать в голову, что они – особенные, что они выбраны судьбой. И эти «выбранные судьбой» начнут плевать на всех вокруг, кто ею не выбран. Но, как и было раньше, их грамотно научат работать, они будут читать, учиться и толстеть. Они вырастут и станут хорошими учителями, докторами или художниками, или, в конце концов, строителями в первом районе. Всё так, как и происходило уже десятки лет. А в это время чей-то сын из третьего района будет кормить чью-то, возможно, дочь из первого, своим собственным грязным и тяжёлым трудом. И выбора у этого мальчугана не будет. Как и не было ни у кого.

Пока мысли занимали мою голову, я уже успел подойти к огромным тяжелым воротам. Рядом с ними, по краям, стояли мужчины в серо-коричневых одеяниях: свободная широкая куртка была заправлена в штаны и туго затянута ремнём, низ штанин был спрятан в практичные короткие сапоги, явно избитые временем и корявыми дорогами. Автомат за спиной, а на груди – самом видном месте – герб, пару чисел и две полоски над ними. Эти мужики не собирались спрашивать у меня документы и разрешение, я сам их должен был показать. Выпускали они из богатых районов в бедные всегда быстро – только глянув номер и вычеркнув меня из списка входящих. Так же легко меня пропустили, когда я прошёл за ворота – посмотрев номер и вычеркнув фамилию из списка уходящих. Зато как идти на работу, так они десять раз переспрашивали фамилию, перепроверяли номера, переглядывались друг с другом, а бывало даже, что и начальству собирались сообщить.

Я оставил за спиной ворота и военных, оставил за спиной серый мир посередине чёрного и белого. Именно так я видел второй район – средний класс, бетонные дома, люди одновременно не дураки и не гении, и это была вовсе не золотая середина. Они были примерно никем. Для нашего государства, конечно, они играли немалую роль, но их никогда не воспринимали всерьёз. Они были неплохими экономистами, неплохими военными, неплохими менеджерами – то есть их всегда брали на работу, где особой оригинальности не надо, но и работать придётся не руками. Вот и жили они в своём сером районе, со своими серыми глазами, на которые государством была наложена серая пелена. «Вы – опора и поддержка одновременно двух районов», «второй класс открывает любые возможности». Ну и прочая правительственная белиберда, щекочущая их чувство собственной важности. «Любой», «множество», «широкий» – обычно встречалось в плакатах на улицах этой посредственности. Они никак своими широкими мозгами не понимали, что у человека должно быть своё узкое место.

Оставив за собой серость, я погрузился во тьму. Но эта тьма была куда уютнее – люди были холоднее при знакомстве, но добрее в душе и общении – сложная жизнь и невысокий интеллект сделали из них не особо требовательных людей. Им нужно было меньше для счастья. Они привыкли и уже не обращали внимания на старые покошенные дома с какими-то пристройками, утыканные вплотную друг к другу, на рынки, куда люди сносили свои нужные вещи, чтобы заменить ещё более нужными. На небольшое количество горящих фонарей, которые гасились к рассвету и вновь зажигались через четыре часа, когда темнело. Благо, сейчас было достаточно светло, до сумерек оставалось около двух часов, так что всё было хорошо видно, а сквозь щели и дыры в домах ещё не просачивался свет. Совсем нищие и немощные наблюдались на улицах достаточно редко, а рынки посещали только обезнадёженные, до дна высосанные мраком этой наполовину уличной жизни. Остальные же как-то выживали. Кто стирал бельё для других, кто подшивал одежду, а кто, как и я, латал дыры в крышах. Но эта работа в основном для второго района, у нас же дома, я занимался нелегальной починкой. Разводя ту замазку, что давали нам на работе, я увеличивал её объём. Делал заказ, а остатки тратил на стены и крыши в нашем районе – так жители не платили никаким конторам-посредникам, а мы, кровельщики, могли зарабатывать сверху. И так выживал каждый, кто мог.

Я погрузился в узкие улочки между домами и, пройдя несколько таких, вывернул на маленькую площадку. Вокруг этой площадки были уставлены дома, входными дверями направленные к центру. Я прошёл направо, миновал два дома, и поднялся на скрипящее крыльцо третьего, вставив в дверь старый ключ – это и было моё пристанище.

Глава 2. Цветные сигареты

Наутро следующего дня мне пришлось повторить свой ритуал передвижения на работу, где я вновь должен был взять задание и отправиться латать. Но уже у входа в корпус нашей конторки, мой рутинный обряд был разбавлен не самыми, на первый взгляд, приятными красками. Не успел я открыть дверь, как сзади меня под руку схватила сильная кисть и потянула вперёд в здание. Обернувшись, я узнал лицо озлобленного толстого доктора. Он бросил мою руку и силой повернул меня к себе.

– С крольницей, говоришь, справишься? – бешено кинул он мне в лицо.

– Конечно, дит, – незамедлительно ответил я.

Он позвал меня с собой наверх к директору. Поднимаясь и хрипя, доктор бурчал себе под нос какие-то злобные высказывания в чей-то адрес. Забравшись наверх, он быстро проследовал к двери, в своей манере яростно её открыл, и влетел в кабинет.

– Ну чё, будем разбираться, – атаковал он директора, не давая тому вставить даже звука, – Качественно, говоришь? Не знаю я, какие у вас там про нас ходят слушки, но мы в первом районе далеко не дебилы. Этот хрыч, – указал он на меня, – сказал, что нужно загустить на огне, с чем-то там смешать и мазать, да? Да. Я помню. Но тот хер, что пришёл ко мне вчера заделывать дыру, не особо затруднился доказать свою компетентность, намешал что-то и остатками своей чёрной бурды просто замазал щель. Грязно так замазал, без особой нежности и явно словечко «эстетика» ему не известно. Ну, думал я, что так и надо, я не профессионал, это ваша работа. Да и тот мастеришка утверждал, что с крольницей так и работают. Но с новым ветерком, этот огромный кусок чёрной хреновины отпал, будто и держаться не собирался, – он ненадолго замолчал. – Я всю ситуацию тебе разъяснил. Так что не будем терять наше время, просто всё переделайте. Качественно, а главное, бесплатно.

Директор пристально смотрел в стол, прикусив верхнюю губу.

– Дит Вильсман, это наша оплошность, и, конечно, мы всё переделаем.

Он приложил свою бледную руку ко лбу, начал разглаживать морщины и задумчиво глядя вниз, продолжил:

– Ты знаешь, как с крольницей разобраться, – взглянул он теперь на меня, – ты и езжай. Я обычно так не делаю, но сейчас принципы рабочей этики стоит отбросить. Отправляйся с дитом и сделай всё в лучшем виде и эстетично. Ясно?

– Конечно, дит директор.

Директор вытащил очередную бумажку, написал на ней что-то и выдал мне её в руки.

– Пойдёшь на раздачу без очереди, возьмешь инструменты, а замазку выдадут по этой записке. На сегодня это будет твоей единственной задачей.

Я быстро спустился вниз, забрал все рабочие принадлежности, замазку и выскочил на улицу, где меня ждал доктор.

Он курил у странной большой жужжащей штуковины. Мне никогда до этого момента не приходилось видеть эти автоматические перевозчики. Слышать о них, представлять их, но вот так, перед глазами, они не появлялись. В реальности автовоз оказался даже лучше, чем в рассказах. Весь из металла, красивый, ни дерева, ничего лишнего. Стоял и тарахтел белым дымом. 6 круглых колёс, четыре двери, а от крыши вперёд тянулась толстая палка с фонарём на конце. Автовозы были лишь у элиты из первого района, они позволяли передвигаться сидя, а их личный извозчик управлял этим огромным аппаратом. Я даже представить себе не мог, как оно работает, но многие поговаривали, что это магия. А я не верил.

– Ну что уставился? Залезай.

Извозчик открыл дверь, я закинул правую ногу в автовоз, как вдруг меня остановили.

– Нет, с этой жижей ты не сядешь, – продекламировал доктор и взглянул на шофёра.

Чуть позже я оказался внутри. Огромная махина гулко затарахтела, и рывком двинулась вперёд, со временем наладив ход. В салоне всё было обшито не дешёвой крысиной кожей, а дорогим звериным мехом. И, видимо, чтобы не испачкать этот самый мех, моё деревянное ведро обмотали в куртку извозчика, несмотря на то, что мы всегда плотно закрывали их крышкой.

Доктор курил вкусные сигареты, травы для которых выращивали в специальных ангарах. Во всяком случае, так нам рассказывали. Он протянул мне металлический контейнер, в котором они лежали, но я вежливо отказался.

– Принципы? – спросил он. – Или у вас таких штук не видали никогда в третьем районе?

– Сигареты? Есть, но я просто не курю, – ответил я. – У нас на районе ведь тоже курят, дит, правда лишь треть из всего табака продаётся легально.

– Ну а остальное?

– А остальное… – я замешкался, понимая, что взболтнул лишнего.

– Рассказывай. Дел у меня, что ли, нету больше, кроме как вашу подноготную законникам раскрывать. У вас там и так бардак, наверное.

– Ладно. Вторая треть контрабандой достаётся из второго района, через таких, как я, которые туда почти ежедневно ходят. Это опасно, конечно, но те, кто рискуют, живут неплохо.

– Это ж как так выходит-то у вас? Сколько раз был во втором районе, столько раз и поражался, сколько офицеров-законников и патрулей на службе у этой части страны. Вас сожрут сразу, уши же запрещают скрывать, – после этих слов, он повернулся ко мне. взглянул на моё ухо и сразу отвёл голову со скорченным от омерзения лицом.

– Запрещают, дит. Но есть же улочки, на которых нам можно появляться. И Вы, дит, туда сегодня ездили. Там обычно и бывает обмен.

– Можешь говорить «дит Вильсман», я не обижусь. Ну а как же обыск на выходе?

– Как раз на выходе нас не обыскивают, дит Вильсман. Лишь на входе. Да и не за чем им. Все улицы патрулируются, на рынке появишься – тебя и местные погонят. А те улицы, на которых мы работаем, голые, как небо, нечего там брать. Разве что кладку кто-то иногда ворует, так на моей памяти троих ловили, руки отрезали. Вот все и боятся нелегальные дела иметь. Поэтому контрабандный продукт всегда чтится по-особенному.

– М-дааа, – хрипло протянул доктор и глубоко вдохнул сигаретный дым в лёгкие.

Мы ехали около часа, а серые пеньки, в которых живут люди, никак не кончались. Весь салон уже успел наполниться едким бордовым маревом, а доктор курил, пожалуй, третью сигарету, пытаясь выдувать фиолетовую струю в прямоугольное отверстие стенки, специально для этого предназначенное. Я водил глазами, разглядывая незамысловатые танцы клубящегося дыма.

– Ну что, фиолетовую никогда не видел? – улыбчиво спросил доктор.

– Нет, дит Вильсман. У нас только серые, как обычно.

– Ох уж эта наука. Мало того, что устранили деструктивное влияние продуктов горения, так ещё и разнообразили сигареты различными эффектами.

– Что устранили, простите?

– Вред. Вред они устранили. Я всё забываю, что вы там мало читаете. Ты слишком воспитан для третьяка, вот и рождаешь своим поведением моё амбивалентное восприятие происходящего, – он улыбнулся и посмотрел на меня, пока я уставился на него ждущими разъяснения глазами. – Шучу я, шучу. Ты откуда такой правильный? Обращаешься на «дит», разговор первый не начинаешь.

– Я курсы проходил, чтобы во втором районе работать. Вы, дит, к нам не зря приехали, наша компания одна из лучших в своём деле. Очень строгая подготовка работников и постоянное улучшение качества.

– Да, я слышал. Как ты туда попал?

– Это не первая моя работа, дит Вильсман. Я ещё юношей был продан кровельщику. Ему был не особо нужен сын, он много пил и не так много работал, но во мне он нашёл выгоду – для него я стал бесплатной рабочей силой. Бегал латать за него и почти все деньги относил этому пьянице.

– Почему не сбежал? – поинтересовался доктор Вильсман.

– Я и бежал, но позже. В борделе меня приняли мальчиком на побегушках, там и прислуживал.

– Ну и хрень у вас там творится. И все так живут?

– Нет, что вы, дит. Лишь те, у кого такие необычные ситуации.

– Нас, конечно, учат к вам, как к нелюдям, относиться, но всей этой херни не рассказывают. Эти пьяницы, бордели, проданные сироты. Да и мочки ушей отрезанные. У них что, не нашлось более гуманного способа отделить вас от первого и второго района?

– Извиняюсь, дит, но с каких пор Вы стали говорить о гуманности?

– Кхм, – прокашлялся он. – Ты, наверное, считаешь меня тварью бездушной. Твоё право. Но то, что ты видел в кабинете – лишь рациональное разделение двух классов. Я не должен с вами брататься, а вы всегда должны помнить, кто перед вами. Вот и вся политика. Да и сейчас, по-хорошему, стоило бы плюхнуть кулаком по твоему неполноценному уху, чтобы опомнился, с кем разговариваешь, да не буду – понравился ты мне.

Я отвернулся в сторону небольшого оконца и мы замолчали. Пейзаж на улице сменился – вторяки обхаживали свои серые домишки уже вне моего поля зрения, а перед глазами оказалось просторное поле жухлой мятой травы, напополам со свинцовым небом.

Вскоре машина затормозила, немножко толкнув нас вперёд.

– А вот теперь веди себя хорошо и делай то, что говорят – сказал доктор Вильсман, смотря строго вперёд.

Я не понимал точно, что происходит, но это явно была какая-то проверка.

«Всем вылезти из автовоза» громким эхом донеслось до нас. Я увидел, как шофёр и доктор аккуратно выходят и последовал их примеру. Моё лицо сразу остудил свежий воздух, а синева сумерек спустились на плечи. Я повернул голову и увидел трёх патрулей-законников в чёрном обмундировании. Они развалисто шли, держа руки на автоматах, которых мне никогда не доводилось видеть. Сзади них ввысь стремилась стена из странного зелёного блестящего материала, а тёмно-серое небо над стеной было освещено жёлтым пятном. Неужели город так сверкал? Я отвлёкся от этого зрелища на голоса передо мной. Доктор стоял, облокотившись на машину, и разговаривал с одним из законников, иногда указывая на меня пальцем. Оставшиеся двое обходили автовоз, и один из них уже медленно подползал ко мне. «Уши и глаза показываем, дит» – приказал он мне. Я знал, чем это кончится, но всё же повернул голову, после чего он сразу толкнул меня в грудь ногой, повалив на землю, и выставил на меня дуло своего автомата. «Здесь третьяк» проинформировал он окружающих.

– Ну я же предупредил, дит патрулирующий, он со мной! – воскликнул доктор.

– Не меня Вы предупреждали! – крикнул тот, что тыкал в меня дулом.

– Вы сказали, он тут по работе. Где разрешение? – спросил патрульный, стоявший у доктора.

– По работе, – заступался он. – Келд, дай сюда направление от его начальства.

Извозчик полез в машину, достал оттуда бумагу и отдал одному из патрульных. Тот прочитал, медленно простучал своей подошвой, подходя ко мне, и ленно скомандовал «убрать оружие». После того, как они сделали пару шагов назад, я встал. Грудь и спина жутко болели, а по пальцам стекала кровь – видимо, сильно я приложился локтём. Доктор и патрульные мило прощались: «Доброй дороги, дит», «и Вам дит», аж мерзко стало. Зато непривычное равноправие – каждый каждому дит, никого выше, никого ниже. Только законники всегда являлись выше всех чином, но и одновременно обращались ко всем «дит», будучи ниже всех чином, правда, если между вами не было разницы в районах. После всех этих сладких прощаний, мы вновь залезли в автовоз и тронулись, въезжая за дверь открывающихся ворот.

Я ни на секунду не отвлекался от переднего окна, в предвкушении нового, не известного мне мира. И вот он, предстал. В огромном светлом пятне огней начал вырисовываться кучный город, посередине могучего леса. Справа и слева от меня быстро улетали назад из-за скорости высокие тёмные деревья, с листвой до самых корней. Я ни разу не видел таких густых лесов и таких больших деревьев. Дорога, по которой мы ехали, вела только прямо, к возвышающемуся прекрасному городу. Я слегка привстал с сиденья, уткнувшись вдаль. Доктор говорил что-то про заграницу, про то, что немногие выезжали на юг, про то, что у них теплее, светлее и в сутках не 14 часов, что темнеет у них лишь на 4 часа, так же, как у нас светлеет. Что-то про сладкую еду, смуглых девушек и юношей, про отдых, счастье и про что-то ещё, забыл, но всё это в тот момент мне было не важно. Пока доктор увлечённо болтал за сигаретой, оправдывая мою молчаливость воспитанностью, автовоз уже заехал на нарядные улицы сверкающего города. К этому моменту уже окончательно стемнело везде, но не на протяженных дорогах первого района. Двигались мы не спеша, и я успел рассмотреть всё детально: чистые каменные улицы, горящие магическим светом вывески магазинов ароматных вод, дорогой одежды и различных побрякушек, в которых я не разбирался. По мощёным тротуарам волочили свои ноги толстые чищенные перваки, держа под руку своих пухлых дам. Всюду поднимался дым от красочных сигарет, наполняя и до того сладкий воздух своими приторными ароматами. Смех и музыка раздавались из разных углов, отчего пол в машине слегка дребезжал. Недалеко от нас, впереди на тротуаре, стоял пьедестал, на котором резво танцевали пышные дамы, бросая вперёд свои габаритные ноги. Округлые фигуры здесь почитались, и это был не секрет – чем толще кавалер или дама, тем толще его или её кошелёк. Шофёр два или три раза повернул на дорогах, пока мы ехали, и в итоге пустил автовоз по серпантину в небольшую гору, оставляя праздничные улицы с их праздными обитателями позади.

Гул музыки совсем угас, вокруг снова стало темно, и лишь свет шатающегося автовозного фонаря прыгал по кочкам. Но заскучать в мягком сиденье я не успел, поскольку мы остановились и мне приказали вылезать. Вывалив своё тело из автовоза, я крепко захлопнул за собой дверь кровавой рукой, развернулся, и… и снова встал на месте – передо мной оказался роскошный трёхэтажный дом, в каждом окне которого горел свет, а вокруг меня расположился прекрасный просторный сад. Слева – небольшая рощица низеньких кустов и если мои знания верны, это была липица. Справа, чуть сзади находились фонтаны, горящие фонарики и лавочки из дерева и камня. Немножко присмотревшись к слабоосвещённым огнём фонтанам, я понял, что они представляют собой героев до боли знакомых историй. Мне казалось, я уже видел эти сюжеты или слышал о них. Будто бы я их пережил. Точно!

– Дит Вильсман, – обратился я. – А вон та статуя в фонтане, где девушка замахнулась киркой на странную сморщенную зелёную губку – это, случайно, не сказка о героине Гутрун, которая повергла своей рабочей киркой сердце гадкого хитрого чудовища?

Он обернулся и взглянул на скульптуру.

– Нет. Это одна из величайших книг всех районов – «Сажа под ногтями королевы». Вряд ли ты слышал, а уж тем более читал. Но сюжет там схож с той хернёй, что ты мне сейчас поведал. В общем, старый – престарый писатель-первак Альвисс Гат, имя которого теперь носит целая улица, придумал историю, в которой королева решила поднять третий район и опустить первый, считая, что их работа ценнее нашей. Счастливое было время, цензуры ещё не было и искусство могло выражать любую мысль и ставить любой вопрос, даже самый херовый, выполняя своё прямое предназначение. Вот в этой истории, эта колхозная дура и разбила интеллигенцию, избавив своих нищих подданных от умных людей. Вообще, сюжет интересный, хотя бы потому, что не правдив. Ах, да, вот эта скульптура и является саркастической метафорой к целому произведению. А зелёная губка – не губка вовсе, а мозг. Смысл сам улавливай.

– Я понял, дит. Видимо, как-то в наш район эта история перекочевала с ходом времени. Ещё бы, рабочий побеждает думающего. А как у вас в районе это произведение стало популярно? Разве оно не вызывает агрессию и злость, обиду, ненависть?

– Вовсе нет, – прохрипел доктор. – Поперёк глотки уже стоят эти рассказы о побегах, военных, сыщиках, о любви и так далее. Слишком много хороших концов. Я, уже не открывая книги, знаю, что всё в итоге будет отлично. В жизни совсем не так.

– И это Вы говорите о плохой жизни, дит Вильсман? – разозлился я. – Знаете, вот у нас популярны сказки и легенды с хорошими концами, потому что мы – надеемся и сила нашей веры велика. А Вы просто сдались, привыкнув, что всё подают прямо под нос.

Я тут же замолчал, а доктор Вильсман вытащил из внутреннего кармана увесистую красную флягу, глотнул из неё и метнул мне её в голову, попав в нос и скулу.

– Заткнись и иди в дом, сопляк.

Мне ничего не оставалось, кроме как следовать приказу, и я двинулся в дом, приложив окровавленную руку к носу и ступая за доктором. Внутри оказалось тепло, уютно и светло. Всюду были развешаны картины, мимо ходили худые девушки и мужчины в фартуках – занимались бытовой суматохой. На звук открывающейся двери сразу выбежали два ребёнка: пухленькая девчушка и толстый-претолстый мальчуган, явно являющийся старшим из детей. Девочка была чуть выше колена доктора и сразу обхватила папину ногу, а Вильсман младший уткнулся своей головой в пузо отца. Доктор немножко пообнимал детей и легким шлепком по попам отправил их обратно в комнату. После чего он развернулся, выхватил одного из служащих и что-то приказал ему, ну а я всё это время пытался заглушить пульсирующую головную боль.

– Значит так, – подошёл он ко мне. – Сейчас тебя отведут на крышу и покажут дыру. Там сейчас уже прибрались, так что твоё дело простое – сделай всё качественно, а потом вали отсюда.

Он развернулся и громко дыша, проследовал вдоль коридора, правой рукой разглаживая складки одежды на круглом животе. Вскоре после его ухода, в коридоре появилась черноволосая девушка с острым носиком. В руках у служанки был лёд, обёрнутый в полотенце. Она протянула его мне, сказав, что это приказ, и я должен приложить свёрток ко лбу. После чего она сразу двинулась по коридору, в воздушном пространстве которого ещё дрейфовал горький шлейф докторского одеколона.

Я двинулся за ней, наблюдая за изящными движениями её стройных ножек. Здесь она была абсолютно не вожделенной особой – худенькая, без торчащего вперед живота, с аккуратной попой и милым изгибом талии.