Текст книги "«Жизнь метро»"

Автор книги: Никита Максимовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Предисловие

«В сознании нет ничего такого, чего сначала не было бы…»

(Абу Али Ибн Синне (Авицена))

Он поднял глаза, и в лицо ему ударил мощный, как на тот момент показалось, свет метрополитена. С лицом полным усталости, глазами пустыми как черная дыра, он подернулся чуть вперед, затем ощутил легкий толчок откуда-то из шумевшей вокруг толпы и ступил на ступеньку эскалатора. Он уже не сопротивлялся как раньше, не шел сам. Он дал себя вести. Обычно жизнерадостный и веселый, летевший впереди планеты всей на этот раз он просто подчинился массовой силе, которая, словно могучая горная речка, несла его по нескончаемым лабиринтам метро.

Нет, он не впал в депрессию, и у него не было стресса. Он умирал…

Смертельная болезнь уже начала свой Крестовый поход по его организму. «Осталось не так много, – думал он, – вернее уже совсем ничего не осталось…»

Он сошел с эскалатора и сел на скамейку. Его прежде горящие глаза, его еще недавно сияющий взгляд теперь был направлен в одну точку. Прошло несколько минут и глаза его начали заполнять слезы. Он закрыл лицо руками. Ведь он ни разу не плакал! Со второго класса, когда ему не за что поставили три в четверти, он ни разу не плакал! Но что теперь терять…

Нет, ему не надо было никуда ехать. Он спустился в метрополитен просто так. Ведь куда теперь ехать?.. Да и зачем…

Просто его всегда привлекало это творение человеческой мысли. Как некий параллельный мир представало оно перед ним. Мир со своими собственными правилами, законами и легендами. Мир со своими тайнами и загадками. И именно здесь он учился познавать окружающий мир, учился понимать людей, размышлял. Это был его Мир…

Да и свою собственную жизнь он нередко сравнивал, порой сливая в единую сущность, с «жизнью» метро.

Жизнь подобна эскалатору: то едет медленно вниз, то также, без его ведома и независимо от желания, монотонно и статично спускается, постепенно исчезая, ступенька за ступенькой, за непонятными ему до сих пор железными зубьями. Подобно монстру из древних легенд он поедает их, поедает с жадностью, систематично. Как современная беготня сжирает наши жизни, год за годом, не оставляя шанса никому.

Забавно, но в тот момент на станции он не думал о смерти. Он с улыбкой вспоминал те дни своего беззаботного детства, когда ему впервые довелось увидеть этот самый эскалатор. Его одновременно переполняли страх и волнение, детское наивное любопытство и тот холод, бегавший по его худощавой спине. Говоря проще, ему тогда стало ужасно страшно. Страх просто сковал его от макушки до пят. Он был просто в панике! Как? Зачем? За что? В его бурном воображении представилась картина ужасной расправы, битвы между маленьким мальчиком и ужасным железным монстром. Вечно голодный и ненавидящий все живое он медленно приближался к нему, скалил свои клыки и… Тут он ощутил легкий толчок. Это его мама, почувствовав волнение сына, помогла, подтолкнула его легонько вперед. И словно перышко на ветру он промахнул над челюстями чудовища, оставив его голодным… Потом ему не раз приходилось повторять свой «подвиг», каждый раз перелетая через свои страхи. И постепенно они отступали, словно чувствуя безнадежность своей ситуации. Но до сих пор, уже через много лет, ему становилось немного страшно, когда приходилось перепрыгивать через зубья «чудовища».

Однако метро на этом ведь не заканчивается… Станции. Одна краше другой (ну, или ужаснее). Поезда, быстрые как лучи солнца, вагоны… Буквально недавно, приехав очередной раз в Москву по делам, он обратил внимание на одну интересную и шокировавшую его надпись в вагоне метро. Нет, это не была очередная рекламная брошюрка, наклеенная непонятно кем. Если не вдумываться, то эта надпись даже не отложится в голове. Слегка потертыми буковками было написано «вагон № 9406». Вы только вдумайтесь в эту цифру! Получается, что, если в вагон набилось бы человек 100, и этот вагон был бы последним произведенным, то такой составчик катал бы 940600 человек! А это два-три средних российских райцентра. Удивительно, не так ли?!

И ведь в каждом из этих тысяч вагонов идет своя, непохожая ни на что жизнь. Невозможно даже представить, что десятки тысяч разных судеб сплелись в один единый монолитный состав. Состав, подобно которому нет. Он как мельчайшие кровеносные тельца бежит по венам-веткам, перенося полезные или совсем бесполезные «продукты». И все эти ветки, и все эти станции с их бесконечными километрами эскалаторов заключены в один огромный организм, в один мир со своими правилами и исключениями. И имя этому существу – Метро!..

Взгляд из детства

Честно говоря, он редко бывал в Москве и еще реже ездил на метро. Раньше он жалел об этом, но лишь теперь осознал, как эта самая «редкость» полезна. Ведь когда постоянно, изо дня в день, спускаешься по эскалатору, проходишь по станции, садишься в вагон, доезжаешь до нужной точки, а потом проделываешь все наоборот, то просто перестаешь замечать интересные и любопытные вещи вокруг. Перестаешь замечать саму окружающую действительность. Ты абсолютно не обращаешь внимания на людей вокруг себя, так как все их лица уже давно слились в одну большую и, чаще всего, неприятную физиономию. И ты прешь напролом, подобно быку на испанской корриде, который видит перед собой лишь одну точку, фокусируется на ней и четко прет на таран. Ты как компьютерная программа, которой задана точка отсчета – дом и точка назначения, которая для каждой программы своя…

Вдруг его отвлек гудок приближающегося состава. Незаметно для самого себя он встал, подошел на перрон и начал всматриваться в приближающиеся огни.

Они словно гипнотизировали, заставляя на мгновение отвлечься от своих мыслей.

Двери неуверенно открылись и его снова внесли в вагон.

Он тихо встал у дверей и на мгновение, приподняв глаза, вновь поник взором, погрузившись в свои мысли и воспоминания…

А люди? Он всегда замечал, что, проезжая от станции до станции, они пытаются не смотреть на друг на друга. Они, как это часто бывает, выбирают себе одно определенное направление взгляда, будь то книга или просто пустота за окном, сосредотачивают на нем все свое внимание и, во что бы то ни стало, стараются не изменять ему. Почему? Это один из многих вопросов, на который у него не было четкого ответа.

Возможно, они не хотят с утра случайно наткнуться на «мину», которая попросту хуже или, что самое противное, лучше, веселее их собственной. Ведь согласитесь, когда спозаранку у тебя настроение ни к черту, а кто-то рядом веселится и улыбается от уха до уха, то тебе становится еще хуже, еще противнее за, как в тот момент может показаться, бесцельно прожитые годы.

Особенно грустно становится, когда твой блуждающий, ищущий чего-то взгляд случайно натыкается на ребенка. Беззаботный, как и мы все в его возрасте, он весело улыбается своими наполовину сменившимися молочными зубками. Ты видишь, как он радуется каждой минутке, каждому огоньку, пробегающему по темной шахте метро. И ему совершенно безразлично, сколько денег у него в кармане, или сколько выпало из его огромных дыр, которые он сам собственно и проделал, так как не может, просто не в состоянии держать свои руки в карманах спокойно, не шевелить ими, ведь внутренняя энергия в его возрасте просто бьет ключом. А захоти он мороженое или сладкую вату в зоопарке, ему всего лишь надо указать своими маленькими пальчиками в желанную сторону и сказать волшебное и самое любимое слово детства: «Мама,..»

Иногда, глядя на такого ребенка в вагоне метро, ты вспоминаешь свое детство с его наивностью и без забот окружающего мира. И в этот момент на тебя мгновенно нападает тоска, обида за «бесцельно прожитые годы», за невозможность их вернуть и, может быть, слегка подправить. Непонятно откуда приходит зависть и тебе становится еще хуже. Но это лишь на миг, а затем…: «Дзынь-дзынь. Станция …» И ты вновь как на автомате продолжаешь проживать, а может и попросту прожигать еще один «запрограммированный» день. День, в распорядок которого неизбежно входит «жизнь» метро.

Зеркала

Он сменил еще несколько вагонов. Его глаза по-прежнему не поднимались, не хотели, не желали подниматься – слишком поздно…

Неожиданно его словно что-то поманило, словно не он сам, а какая-то неведомая сила подняла его взгляд лишь на миг, просто чтобы в очередной раз оглядеться в уходящем мире. И вдруг он заметил маленькую девочку. Она стояла у дверей и, еле-еле подергиваясь, переминалась с ножки на ножку, глядя в пустую темноту очередной шахты метрополитена. И он уже было собрался вновь опустить глаза, они уже начали медленно сползать, как вдруг малышка обернулась и посмотрела ему прямо в глаза. Посмотрела так пристально и совсем не по-детски, что он снова поднял взгляд. Минута негодования и небольшого шока. Что в этом ребенке заставило его, взрослого мужчину со смертельной болезнью и уже почти исчезнувшим желанием жить, отбросить самые страшные мысли хоть и лишь на мгновение? Что же не давало ему опустить взгляд?

Это был маленький светлый ангелок лет восьми-десяти с длинными белыми локонами и еще не загрубевшей белоснежной кожей. И, в общем-то, ребенок как ребенок, немного симпатичнее других, но одно привлекло его в ней особенно. По обеим сторонам ее курносого носика ярко сверкали две звездочки – ее глаза, голубе как светло-бирюзовое летнее небо. Небо, которое бывает только в середине июля после теплого грибного дождика.

В этих глазах было что-то особенное, не похожее ни на что. На мгновение окунувшись в них, он прочитал там то, привлекло его больше другого. «Взгляд, не испорченный Москвой», – промелькнуло у него в голове. «Не испорченный метро», – эхом отдалось где-то рядом…

Он как никто всегда свято верил в то, что глаза – это «зеркало души». А если подумать, то сколько «зеркал» испортило, да и просто искривило современное метро? А сколько разбило вдребезги, не оставив шанса собрать их вновь? Разве эта другая жизнь, протекающая где-то в глубинах земли, лишь протекает, в пример величественному священному Нилу? Или она все же впитывает нас, поглощает нашу собственную жизнь на поверхности? Какая из двух жизней старательнее формирует нас самих, наши взгляды, чувства, само ощущение действительности? Где и когда мы познаем мир, находим свою духовную нишу: на поверхности, где индивидуальное, наше собственное, постоянно проявляется в самостоятельных поступках или под землей, где мы сливаемся с сотнями людей-программ и просто вынуждены включать собственный процессор, чтобы доехать, чтобы попросту выжить? Так, где и как мы приспосабливаемся к нынешнему Миру? Что учит нас больше? С помощью чего?

Абсолютно бесспорен тот факт, что человек учится всю свою жизнь. Но каждый раз речь идет не обязательно о нудных талмудах в полуразвалившейся библиотеке или на запылившихся от бездействия прилавках книжных магазинов. Мы учимся друг у друга: на новой работе у коллег, на кухне у мамы и бабушки, у фильмов и даже у так уж надоевших и повсеместно раскритикованных сериалов. Мы учимся радоваться, плакать, любить, жить… Мы впитываем знания ушами, руками, носом и, самое главное – глазами. Последними мы как губка всасываем в свое сознание и повадки, и сами знания, и, что особенно важно, передаем друг другу настроение, само отношение к жизни, словно подсознательно пытаясь обучить других, поделиться своим ощущением Вселенской гармонии. Или ее отсутствием…

А какое отношение к окружающей действительности может отражаться в глазах окружающих тебя в метро людей? Не самое радостное, наверно. Утром слишком сонные, а вечером слишком уставшие, их глаза могут пробормотать лишь одно: «Че смотришь, своих дел что ли нет…» И фраза эта появилась не со зла. Просто люди устали, физически и душевно. Просто им хочется отдохнуть. Хочется, чтобы от них все отстали, хоть на минутку. Они таким видят единственный способ расслабиться, единственный путь к гармонии с самим собой. Для них, как часто кажется, один путь к спокойствию – отстраниться. Хотя бы взглядом в пустоту метро…

И замечая все это, тебя словно поражает молния. Ты все это понимаешь, но не желаешь принимать. Но осознание порой приходит уж слишком поздно. C’est la vie… В этой паутине взглядов твои собственный яркие и пылающие когда-то как искры костра – глаза с годами гаснут, превращаясь в черные головешки старого кострища.

А может все эти переломы в сознании, все эти искривления в собственных «зеркалах» – это лишь один из этапов адаптации к Мегаполису? По принципу бабочки и многих других насекомых – если хочешь выжить, будь как все, маскируйся. Вот только главное, чтобы камуфляж и твоя собственная жизнь не слились в единый монолит…

Вглядываться людям в глаза в поисках чего-то он научился еще в детстве. И ему, надо сказать, всегда везло.

Родившись в СССР, он взрослел во времена перестройки, а дозревал уже в России. Его учили люди старого и нового поколения. В его глаза смотрели честные и бескорыстные очи ярых пионеров-активистов и совершенно бессовестные необразованные и вечно бегающие глазки перестроечной толпы. Он видел, как время и сама окружающая жизнь убивает огонек энтузиазма или наоборот разжигает пылающий факел внутренней революции.

И вспоминая все это в тот день в метро, он понял, как же все-таки повезло моему поколению, повезло ему. Повезло больше, чем этому белокрылому ангелку. Но ведь и везенье – штука довольно подлая…

На своем пока еще не таком уж и долгом веку он успел застать и мини-революцию 1991го, и какую-то мифическую комету, которая подлетает к Земле раз в тысячу лет, и множество бессмысленных и кровавых войн, и Миллениум, так и не наставший, и Парад планет, а сколько помимо Глобального потепления предсказывают впереди, в будущем! А она, – эта девчушка… Что будет с ней? Что она увидит и, если все-таки увидит, то что-то пострашнее Чечни или фантастичнее, чем стройный ряд планет Солнечной системы? Как она к этому отнесется? Какой след оставит увиденное в будущем в ее пока такой чистой душе? И в чем, в конце концов, она найдет свой смысл жизни?..

Возвращаясь снова и снова к временам своего беззаботного детства, он все чаще вспоминал те дни, когда его маме не приходилось ломать голову, где бы раздобыть денег на детский садик. И он всегда с удовольствием бежал туда, чуть вставало солнце. До 10-11 класса он абсолютно не зацикливался на таких вещах как прическа, стиль одежды. Он не задумывался делать мелирование или нет, прокалывать ухо или подождать еще месяцок пока мама успокоится и смерится с этой мыслью. А может на роль сережки подойдет банальная клипса или скрепка, которую и покупать-то не надо, проще найти. Его не заботило, какая модель мобильного, бесполезно лежащего в кармане, у него, а какая у его однокашек, так как в них попросту не было нужды (в смысле в мобильных). Оглядываясь назад, он с тоской вспоминал те простые и потому такие веселые школьные дни.

Сейчас же дети даже самого маленького возраста больше всего боятся стать «белой вороной» среди своих сверстников. Они следуют навязываемой современной жизнью моде, даже в речи, употребляя подчас те слова, которые со стороны кажутся такими смешными. То есть уже, скажем, в пятом классе у современного ребенка, живущего в Мегаполисе, да и в любом другом городе мира, проблемы совсем не детские (по крайней мере, так кажется им самим). Как говорится в поговорке: «И смех и грех». Хотя каждый выбирает по себе…

Еще он вспомнил, как года четыре назад случайно столкнулся со своей одноклассницей, зайдя в свою старенькую гимназию. Тогда они просто постояли молча пару секунд и обменялись улыбками. А вокруг, ничего не замечая, бегали бесконечные толпы дико вопивших малышей. «Помнишь, как мы одевались, собираясь в школу, в их возрасте, – с непонятной тоской в голосе спросила тогда она, – У тебя была потертая рубашечка с короткими рукавами и какие-то несуразные брюки в клеточку на каких-то странных подтяжках…»

– А я все равно, весь гордый читал со сцены стихи, – закончил ее фразу он и улыбнулся чуть шире. А потом добавил: «Ты же вечно носилась по коридорам со своим огромным синим бантом. Для меня до сих пор не понятно, как он умудрялся держаться у тебя на голове?» В тот момент он просто пытался ее развеселить.

Вдруг улыбка медленно сползла с ее лица.

– А они… – взглянула она вокруг с непонятной тоской и снова взглянула ему в глаза, – что у них? Все решают родители, воспитавшие с единственной целью – деньги. В 12-13 лет они уже перестают быть детьми…

– Но и не являются еще взрослыми, – снова закончил ее фразу он.

Она тяжело вздохнула и опустила свой взор. Они обменялись какими-то банальными новостями из рубрики «о погоде», и каждый пошел в свою сторону.

Во время того разговора он постоянно смотрел в ее карие как прежде глаза. И вдруг ему вспомнилась та искорка, которая прежде горела в них и всегда с какой-то необъяснимой легкостью разгоняла тоску во всем классе. Мятежная заводила, она, как ему казалось, словно склеивала их компанию, сшивала ее невидимыми нитями светлого задора и детской наивности. Но время шло, и жизнь раскидала их по разным городам. Она, окончившая школу с отличием, уехала в Мегаполис и осталась там жить.

А вспомнил он ее лишь потому, наверно, что там, в этих прежде горевших непонятным, но таким манящим огнем в глазах, этой самой искорки попросту не стало. И прошло ведь всего каких-то пять-шесть лет…

Если подумать, то пламя огня превратилось в скромный блик еще раньше. Периодически переписываясь со своей школьной подругой, он то и дело узнавал о перипетиях в ее нелегкой судьбе.

Вот она одна из лучших студенток факультета.

Вот она уже начала подрабатывать в разных кафе.

Потом появился постоянный парень.

Потом стали жить вместе, и пришлось работать с практически полной занятостью, чтобы оплачивать жилье.

Прошел еле сданный государственный экзамен и защищен диплом в промежутках между небольшими депрессиями от нехватки денег и непонятных ссор…

И наступила жизнь в погоне за иллюзорным счастьем. «Как все… Как у всех…» – прочитал он в одном из последних писем от нее. И в этом нет ничего такого. Это, наверно, закон современной жизни, извечный и многовековой марафон в надежде поймать Золотого тельца, стараясь жить и быть «как все» …

И, наконец, последнее письмо, заканчивающееся простыми, но знаковыми для современности словами с небольшим смайликом – «не мы такие, жизнь такая…» Но если подумать хорошенько, то кто создает эту самую жизнь?..

Потом, покинув вагон и блуждая по бесконечным переходам метрополитена, он снова вспомнил ту девчушку и ее горящие и теплые глазки и ощутил непонятную тоску и невыносимую жалость. Ему стало невыносимо тяжело не за ту девчушку, не за ее будущее, а за ту искорку, пока еще так весело играющую у нее в глазах. За ее наивную и чистую душу, которую наверняка сломает современная жизнь с ее извечными и уже такими обыденными «крысиными бегами» на поверхности и вплетенными в эту непонятную и бесцельную гонку легкими пробежками под землей. Внешний мир и мир подземный уже давно сплелись подобно двум змеям-тиранам, диктующим нам свою волю и задающим нам ритм некого магического движения. Дикого танца у костра – волю жизни под солнцем и волю «жизни» метро.

Гены

Вы, я уверен, сталкивались с теорией наследственности? Множество современных фильмов и книг только и твердят о ней. А, может, помните еще со школьной скамьи, с уроков биологии. Помните те задачки про хромосомы гороха, которые мало кто мог решить. Так вот, согласно этой теории, в первом приближении, ты наследуешь от своих родителей и внешние и внутренние черты. И от того родителя, гены которого доминируют, ты получаешь больше этих самых черт. К чему это я? Просто в тряске метро, когда в голове одна мысль нечаянно наскакивает на другую, мне почему-то вспомнилась именно эта теория.

Поток людей, ежедневно протекающий по метрополитену, по его разным веткам мне показался подобным потоку генов в процессе эволюции человека. Впитав черты своих родителей наверху, под землей ты невольно впитываешь и черты окружающих тебя людей, во всем их разнообразии и со всей их пестротой. Но в отличие от ДНК, ты впитываешь окружающие «гены» не с помощью наследования, не на молекулярном уровне, а всем организмом сразу. И на твой уже сформировавшийся генофонд со своими привычками и особенностями воздействуют сотни других, таких же зрелых организмов. А самое главное, что, так как ты уже являешься сформировавшимся организмом, сформировавшейся личностью, со своей индивидуальностью, твое тело яростно противится всякому внешнему воздействию, а иногда и попросту что называется прессингу. Но помимо отторжения, оно одновременно инстинктивно жадно впитывает все больше и больше. А какова гарантия того, что все это подсознательно впитанное количество полезно, да и вообще нужно лично тебе? И где гарантия того, что твой мозг справиться с таким объемом «внешнего» или выберет то, что тебе действительно нужно, а может быть даже полезно?

А вообще может ли быть что-то полезным из объема информации, полученной не от одного человека, а целой толпы? Ведь общаясь вербально и невербально с оппонентом лицом к лицу, ты усваиваешь всю информацию, а ежедневно контактируя с толпой хватаешь часть от каждого в духе «что успел» или «как повезет». Плюс к этому, тет-а-тет ты можешь соглашаться или нет, спорить, размышлять и приходить к собственным выводам, а толпа такого шанса не дает… Она бомбардирует тебя информацией без права выбора, что нужно конкретно тебе… Это больше напоминает поведение не ДНК – живого, а вируса – живущего. Но надо сказать, что и вирусы не всегда так уж бесполезны или вредоносны. Важно, чтобы твой организм имел к нему положительное сродство, как говорят биологи, или по-нашему – надо уметь выбирать из кучи бесполезного то, что нужно тебе самому, если, конечно, нужно вообще…

Живя в городе-миллионере, каждый день сталкиваясь с новой «толпой» в метро, так как она почему-то ну всегда не похожа на вчерашнюю и уж точно не будет похожа на завтрашнюю, ты получаешь заряд генов-людей все большей и больше силы и чаще всего негатива, суть которого я пояснял в предыдущей главе.

Страшнее то, что заряд этот увеличивается на в арифметической, а в геометрической прогрессии независимо от тебя и не подчинен никаким законам, вызубрив которые можно строить оборону или предсказывать ход событий. И самое простое для тебя, чтобы не сойти с ума, – смириться, погаснуть душой, влиться в общий генофонд и самому, порой даже не осознавая этого, воздействовать на «новичков», чтобы тебе не обидно было…

Твой организм так и поступает. Инстинктивно он таким способом приспосабливается, чтобы попросту выжить или хотя бы выдержать, не сломаться под тяжестью и нами же построенной грустью «жизни» метро.