Текст книги "Станция"

Автор книги: Никита Игнатченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Станция

Посвящается всем горячим и любящим душам, заблудшим в темноте.

Шёл сильный ливень. Тяжёлые холодные капли падали на серый недружелюбный асфальт. Полуденное солнце обмануло толпы людей, которые полчаса назад вышли на прогулку. Но теперь они спешно капитулировали под шквальным огнём капель дождя, которые падали с неба и разливались холодом по новомодным тренчам и весенним пальто, только недавно сменившим зимние куртки и пуховики.

Люди разбегались кто куда. Прохожие разделялись и собирались снова, огибая фонарные столбы и иные препятствия. Они были похожи на огромный косяк рыб, который разделяется, огибая рифы, чтобы собраться снова и плыть дальше подобно единому организму. Толпа на Министерской площади разделилась на пешеходов, прячущихся и автомобилистов.

Пешеходы шли быстро, лавируя друг между другом как автомобили, обгоняющие соперников на гонках. Разница лишь в том, что в большинстве случаев у людей, принимающих участие в этой неофициальной гонке, финишной прямой является вход на станцию метро "Министерская площадь". Под проливным дождём каждое мимолётное касание, толчок или даже сильный удар зонтом терял смысл, так как никто не хотел намокнуть ещё сильнее, выясняя отношения под водопадами весеннего холодного ливня.

Пешеходы спешат больше всех, потому что находятся в движении и у маршрута каждого из них есть конечная точка в виде дома, встречи с кем-то или иной, личной для каждого цели. Их путь лежит или через несколько кварталов бега к дому, или через весь город на метро. Некоторые из пешеходов спешно вызывают такси и сразу же после клика по экрану смартфона звонят в нетерпении водителю, узнавая, где он, хотя он только-только принял их заказ. Пешеходы бегут, несмотря ни на что. Они, спотыкаясь, сталкиваясь с другими пешеходами, вступая в лужи, промокшие до нитки, спешат к своей цели, потому что остальное для них в этот момент неважно.

Пешеходами движет желание достичь своей точки назначения, в то время как прячущихся больше привлекает перспектива побыть в комфорте хоть некоторое время. Те, кто прячутся, стараются переждать этот дождь, который кажется бесконечным. Они искали укрытия от холодного шквала под навесами ларьков, остановок или же любого места, где можно почувствовать себя чуть более комфортно, чем под ливнем. А затем сбивались группками под любыми, пусть даже самыми незначительными выступами, даже чтобы формально быть прикрытыми от ливня выступающим уголком балкона. Те, кто спрятались, и, казалось бы, пригрелись к своему месту, после дождя будут покидать свои укрытия с небольшой долей сожаления. И в будущем, проходя через место, где они стояли во время дождя, будут вспоминать сигарету, выкуренную под этим огромным ливнем, или же мимолётный взгляд или улыбку, подаренную им случайным незнакомцем.

Но сейчас они смотрят на спешащих пешеходов с некоторым раздражением, не без нотки лёгкого презрения и недоумения от того, как они целеустремлённо бегут куда-то вместо того, чтобы остановиться и переждать дождь. Тем, кто не двигается, любое движение, пусть даже самое медленное и размеренное, всегда кажется спешкой. Они смотрят на них как на безумцев, но без крупицы сострадания, потому что осознают, что пешеходы сделали свой выбор так же, как и прячущиеся.

Иногда какой-то пешеход не выдержит, изрядно промокнув, добежит до укрытия и с гримасой, выражающей весёлое негодование от холода и обильного орошения каплями весеннего дождя, присоединится к прячущимся. Они посмотрят на него как на товарища, который только-только примкнул к их рядам. Проходит три минуты, бывший пешеход, переведя дыхание, теряет все черты спешащего, огонь в глазах пропадает, улыбка постепенно угасает и превращается в нейтральное выражение лица человека, смирившегося с ситуацией и выражающего всем своим видом безмолвный восторг от получения временного комфорта. И вот уже пешеход, так рьяно и самоотверженно бежавший к своей цели, тоже становится молчаливым наблюдателем. Он прячется от непогоды и смотрит на спешащих с тем же почти нескрываемым выражением непонимания и презрения, как и остальные люди в укрытии.

Бывает и наоборот – прячущийся человек устанет стоять и ждать, пока закончится ливень, и начинает подавать первые признаки того, что собирается покинуть убежище. Он боязливо выглядывает из-под укрытия, чтобы скорее формально убедиться, что дождь ещё идёт, и подставляет руку, чтобы проверить напор этого весеннего смесителя с перекрытой горячей водой. А потом начинает собираться с мыслями и как бы телепатически желает удачи и прощается со всеми теми, с кем он стоял под навесом. И с небывалой неловкой уверенностью выбегает из-под укрытия, превращаясь из прячущегося в пешехода, и скрывается за стеной из капель, производя впечатление на всех, кто остался позади него в убежище.

В момент, когда он выбегает, те прячущиеся, что рядом, на секунду начинают завидовать ему и его решительности и буквально на долю секунды задумываются о побеге из своей зоны комфорта. Некоторые вдохновляются таким порывом, и, следуя примеру смельчака, побегут из укрытия навстречу своей цели. Но большинство останется под навесом, не изменяя себе в убеждении, что не променяют своё ощущение комфорта ни на что.

У автомобилистов тоже есть свои цели. Так же, как и любой человек в толпе, они стремятся попасть куда-то. Но у них есть то, что отличает их от остальных – они совместили в себе качества пешеходов и прячущихся. С одной стороны, они спешат и не хотят промокнуть, а с другой – у них есть своё передвижное убежище, которое может доставить их к пункту назначения. Они выходят из соседних зданий, прикрываясь пиджаками или куртками, держа их как зонты над головами, чтобы не дай бог не промокнуть и не простудиться. Некоторые из них выходят в головных уборах, которые пускай и ненадолго, но защитят их от холодных капель дождя. Те, что в шляпах, обычно поднимают воротники своих пальто или плащей, дабы вода не затекала за шиворот.

Эти люди выше всего ценят комфорт и, садясь в машину, они заводят её чуть погодя, чтобы сперва почувствовать себя в тепле, насладиться ощущением защищённости при виде капель дождя, падающих на стекло, стучащих по всему корпусу автомобиля. Вдоволь насладившись чувством покоя, они собираются в дорогу, осматриваются по сторонам, дарят сочувствующие взгляды прохожим, а затем уезжают по своим делам.

На Министерской площади прямо напротив входа в метро находится высокое здание, фасад которого при рассмотрении невооружённым глазом либо издалека напоминает стеклянный параллелепипед со слегка выступающим вверх из плоскости крыши углом. Он придает крыше очертания квадрата, который хотят сложить пополам противоположными углами внутрь. На здании красовалась надпись: «Lighthouse Center».

Из него под ливень вышел молодой человек среднего роста и крепкого телосложения того, кто раньше занимался спортом, не связанным с особой силовой нагрузкой, а скорее с тренировкой выносливости и поддержанием общей физической формы. Он был без зонта, без головного убора и даже не старался натянуть воротник своей куртки повыше. Казалось, дождь его ни капли не задевает, а напротив – он рад ему и рад намокнуть, хотя видно, что он куда-то, как и все, спешит.

Он одет в большую светло-голубую джинсовую куртку на два-три размера больше, с небрежно закатанными рукавами, чтобы они не спадали на ладони, а еле-еле прикрывали винтажные цифровые часы Casio золотого цвета, как носили в девяностых. Под курткой белая футболка, лёгкую поношенность которой выдавали катышки на груди. На нём чёрные, зауженные книзу короткие джинсы, и чёрные кроссовки с тремя полосками на боку. Его короткие чёрные волосы с неопрятной непослушной чёлкой и недельная щетина всем своим видом показывали, что у их хозяина не задался день, а может и несколько, если не целая неделя. В больших карих глазах, смотревших прямо и твёрдо, читался светлый ум, прикрытый лёгкой пьяной дымкой ночного образа жизни. У него на носу красовались очки с круглыми стёклами в элегантной серебряной оправе, перетекающей в тонкие дужки, которые прячутся под выбивающимися набок из общей массы волосами. Саркастичная ухмылка редко сменялась на искреннюю улыбку из-за самоуверенности и особой личностной подачи самодостаточного парня, но в то же время – всеобщего любимца. Нежность воспитания, переросшая в искусственную мягкость в целях манипуляции или соблазнения, могла придать его устам детское выражение слегка выпяченной вперёд губы, поддерживающей силу маслянистого взгляда тёмных, как мех бурого медведя, глаз. В походке угадывалось довольство собой и настрой на успех. Он даже спешил несколько вальяжно, будто не для того, чтобы не промокнуть, а из формальности перед дождём и всем миром, для галочки напротив пункта «спешка».

Он работает в инвестиционной компании "Fox Finanses". В ней всё происходит так же, как и в любой компании, предоставляющей услуги инвестирования денег, которые клиент вводит на счёт в аккаунте с целью их дальнейшего вложения в то, что потенциально может принести заработок.

Первое и самое характерное – это мат. Мат тут особый, гордый, с чувством собственного достоинства. Мат универсален − тут он используется как в качестве эпитета, так и простого междометия. Многофункциональность здешнего мата нельзя описать обычными словами. Здесь он служит одновременно и рычагом спуска пара из двигателя, стенки которого познали за выходные столько же угля, сколько настоящий паровой двигатель благодаря невообразимому количеству алкоголя, а также и ракетным топливом, выбрасывающим столько продуктов горения в атмосферу, что белые медведи уже не то, что не стоят, а играют в твистер на кусках льда в Антарктиде.

Каждый, кто приходит сюда работать, проходит путь от новичка, который поднимает микрофон, когда хочет сказать односложный мат шёпотом так, чтобы не услышал клиент, до матёрого волка, который матерится прямо в микрофон так, что можно сделать вывод, что человек на другом конце линии или матерится ещё хуже, что в принципе, невозможно, или же его терпение может быть соизмеримо только с терпением каменной статуи Будды. Громкость речи здесь зависит только от силы голоса и воспитания каждого из менеджеров, так, что некоторые из них прячутся под столами, выбегают в коридор или высовываются в окно на половину, потому что шум Министерской площади по сравнению с шумом офиса – это шуршание листьев на ветру в сравнении со стартом Боинга.

Вторым и не менее важным атрибутом любого сервиса, предоставляющего услуги в финансовой сфере и предлагающего себя как самого надёжного партнёра и друга, который хочет заработать миллионы для своих клиентов, является наличие IP-телефонии11
  IP-телефония − телефонная связь по протоколу IP. Под IP-телефонией подразумевается набор коммуникационных протоколов, технологий и методов, обеспечивающих традиционные для телефонии набор номера, дозвон и двустороннее голосовое общение, а также видеообщение по сети Интернет или любым другим IP-сетям.


[Закрыть]. Как правило, это установленная на компьютер программа, которая звонит с «левого номера» с кодом страны, в которую менеджер пытается дозвониться. Шифраторы номеров, позволяющие совершать звонки с любого номера любой страны через интернет, иногда могут создать неловкую ситуацию или вызвать подозрения у потенциального клиента, к примеру, когда из Франкфурта звонит соотечественник и представляется каким-то нордическим именем. В случае, когда человек на другом конце провода интересуется, как же судьба занесла менеджера с таким именем в ту страну, из которой он звонит, менеджер, как правило, начинает на ходу придумывать самые неимоверные истории из жизни, описывая свою чудесную, но полную трудностей эмиграцию и смену имени за границей.

Как правило, после этого рейтинг доверия у соотечественника к менеджеру с тяжёлой судьбой может резко пойти вверх. И это даст тот необходимый балл волне чувств, которая накроет обоих с головой, а менеджер уже как бы нехотя спросит, кинув во вселенную вопрос: "Ну что, будем работать?". И если на другом конце линии ответят положительно – это победа, после которой идёт быстрый процесс привязки карты и заполнения полей личных данных, пока на счету в аккаунте не появятся первые деньги.

Если провести комплексный анализ обстановки в таком офисе, то из самых характерных атрибутов будут два: запах и звук. Звук – это вышеописанный мат, стук пальцев по клавишам и бесконечные гудки из наушников, так как примерно 70% холодных звонков проходят мимо телефонов клиентов и трубку берут редко. Запах в воздухе стоит настолько плотный, что, кажется, если постараться, то до него можно прикоснуться, а то и разрезать ножом и положить себе кусок на пластиковую тарелку. Это запах пота работников, пластмассы, из которой сделаны мышки, наушники и клавиатуры, рэд булла, и, конечно же, кофе.

Кофе в офисе бесплатный и он всегда в избытке. Потребляемый в огромных количествах, этот напиток стал своеобразной религией, где кофеварка – это алтарь, а вместо того, чтобы ставить свечи, человек отрывает край пакетика сахара и сыплет его в свою очередную дозу вброса кофеина в кровь. В среднем, рабочий выпивает по три чашки кофе в день. Первую он делает через пятнадцать минут после прихода на работу, когда немного отходит от дороги и начинает вклиниваться в рабочий процесс. Вторую он выпивает во время обеда, который в основном состоит из взятой на вынос еды быстрого приготовления, впоследствии съеденной на кухне офиса. И третью чашку он, смакуя достаточно долго с большим удовольствием, чтобы прочувствовать каждый глоток, который разливается приятным теплом по желудку, выпьет во время выкуривания сигареты примерно за час до конца смены, когда работать уже совсем нет желания и хочется поскорее выйти из душного помещения на воздух.

Вот в таких условиях за скромные, но для двадцати одного года вполне сносные 1200 долларов в месяц, наш герой работал пять дней в неделю с двух дня до десяти вечера. Он закрывал не так много сделок, чтобы это было поводом для гордости, но при своих друзьях и коллегах никогда не забывал упомянуть свою первую сделку, которую он закрыл через три дня после поступления на работу. Согласно истории, он разговаривал с клиентом всего пять минут, но за это время он смог убедить его положить тысячу долларов на счёт, и это всё всего лишь после пяти дней обучения и ежедневного вечернего просмотра моментов из "Бойлерной", "Волка с Уолл-стрит" и других мотивирующих фильмов про продажи.

Наш молодой человек чувствовал себя на гребне жизни. Он знает, чего хочет, успех кажется ему уже не чем-то далёким, а наоборот – чем-то близким, уже видимым и в скором времени даже осязаемым. Впереди были только перспективы, и ограничивал их только видимый горизонт.

Он шёл к метро в темпе формальной спешки и почувствовал вибрацию телефона в кармане. Телефон как всегда на беззвучном, потому что звук звонка раздражает и отвлекает, а когда звук выключен, иногда можно схитрить и специально непринятый вызов спихнуть на шумное окружение или на "был занят и не услышал, извини".

Экран телефона показывал номер абонента, записанного как "Смартфон Сервис", и к удивлению, наш герой довольно быстро поднял трубку, как для звонка из сервисного центра при исправном телефоне, да ещё и при выключенном звуке. По всей видимости, он ждал этого звонка и, смахнув значок вызова, заговорил в трубку:

– Алло, привет, сладкая моя. Как ты там?

– Ничего, только добралась домой, немного устала, – сказал голос в трубке. Он звучал нежно и несколько вяло, но кокетливо, как бы подзывая продолжить разговор. Казалось, девушка на другом конце провода, не сказав ни одной реплики, одним лишь своим томным, мягким и сладким, как свежая горячая сладкая вата, голосом могла заставить человека оставаться на линии сколько угодно, просто чтобы он, загипнотизированный её разговором, мог слушать её бесконечно.

– Я нормально, вышел с работы. Я буду пораньше сегодня, как ты и просила. Я надеюсь, ты не сильно устала? Потому что я очень спешу к тебе. Очень хочу тебя… увидеть. – специально сделав паузу посередине предложения, он ухмыльнулся, как будто девушка на другом конце стояла рядом с ним и смотрела на него.

– Я очень устала, хочу поскорее снять с себя эту мокрую одежду и лечь в тёплую постель.

– Ну, Ира, солнышко моё, – шутливо загрустив, сказал он, – я так хочу к тебе…

– Ну, разве что если ты меня согреешь, а то на улице так холодно. Прижмёшься ко мне…

После этих слов наш молодой человек значительно ускорил шаг, причём так, что начал проворно обгонять даже самых быстрых спешащих людей.

– Я уже бегу, жди меня через полчаса.

– Ну, беги, беги, я пока пойду в душ, целую.

– Целую тебя.

Он сорвался на бег трусцой. До метро оставалось совсем немного, и ему казалось, что с каждым шагом он покрывает огромное расстояние и буквально парит над тротуаром. Единственным доказательством того, что он всё ещё был на земле, были брызги воды, разлетающиеся во все стороны под его кроссовками, бежавшими по лужам.

Под дождём лица людей расплывались и становились единой массой, имеющей цветом всю палитру серого, бежевого и синего, в которой проскакивали телесные оттенки цветов кожи. Он бежал к метро, почти не смотря по сторонам. Окружавший его мир напомнил ему карусель, на которую он часто смотрел в детстве. Неоновые лошадки, кареты и машинки, неспешно идущие по кругу, как спутники планеты, движущиеся по орбите вокруг разукрашенного шеста в центре карусели.

Под большим ливнем всё смешалось и в глазах наблюдателя. Люди и пейзаж потеряли чёткие контуры и очертания. Теперь без близкого пристального рассмотрения нельзя было понять, где заканчивается человек, бегущий по площади, а где начинается всеобъемлющий пейзаж дождливого полудня.

Мобильный в кармане снова завибрировал − и на экране высветилось имя контакта "Любимая" и фотография двоих человек – нашего героя и милой девушки со светлыми, почти белыми волосами. Её большие серые глаза, выразительность которых была подчеркнута тонкими чёрными стрелками и в которых то ли из-за мягкого взгляда из-под длинных ресниц, то ли из-за чуть сдвинутых к переносице бровей, читалась лёгкая меланхолия. Симпатичное продолговатое лицо девушки было наделено натуральными скулами, которые она не выделяла макияжем. На её устах застыла грустная улыбка, такая, как бывает у людей, которые только что плакали, но их отвлекли утешительной шуткой.

Виктория… Это была его любимая её улыбка. Она всегда улыбалась так, когда хотела поддержать его. Именно в эти моменты он понимал, что перед ним не просто его девушка, а женщина, которая готова быть с ним, несмотря ни на что, ни на какие препятствия, слова друзей и его легкомысленность. Вика была практичной, хорошо училась в университете и уже начала работать по специальности, успев съездить пару раз на практику за границу. Она училась на хирурга и верила, что если будет хорошо учиться и работать не покладая рук, то сможет и неплохо зарабатывать, и помогать людям, что она, безусловно, очень любила.

И сейчас её проницательные большие глаза смотрели на него с экрана телефона, на который приземлялись капли воды, разлетаясь на маленькие капельки-призмы, преломляющие свет так, что каждый пиксель лица Виктории проявлялся и показывал один из трёх стандартных цветов экрана. Всё делится только на три цвета – красный, голубой, и зелёный.

Он поднял трубку и заговорил:

– Привет, милая.

– Привет. Ты куда-то спешишь? – она хорошо знала каждую его интонацию. Знала, как он говорит, когда куда-то бежит, когда спокоен или когда что-то скрывает. Чтобы научиться врать ей, ему пришлось долго практиковаться в повседневной лжи. Он придумывал короткие несуществующие истории, которые рассказывал коллегам, иногда приукрашивал новыми фактами уже существующие или рассказывал что-то "из детства", чего никогда не происходило. Так он научился лгать всем, даже Виктории.

– Да, вышел на обед, тут дождь, тебя плохо слышно, алло…!

– Хорошо, я только пару слов скажу, ответь да или нет, окей?

– Да-да, только быстро.

– Мы сегодня встретимся? Мы давно не виделись, уже с неделю. Ты куда-то постоянно спешишь и…

– Да, встретимся, милая, – перебил он несколько раздражённо, – я занят, потом перезвоню и слышно плохо…

– Хорошо, ладно. Напиши мне, как вернёшься с обеда.

– Да, пока.

Он повесил трубку, не дождавшись ответа. Он по привычке посмотрел на индикатор заряда в правом верхнем углу экрана: "Пятьдесят семь. Думаю, хватит. Во всяком случае, у Иры смогу подзарядиться". Быстро кинув телефон в карман и сделав пару шагов, он понял, что очутился уже у входа в метро. Поправив назад мокрые волосы, которые лезли в глаза, и стряхнув куртку, он спустился в подземный переход.

Двери метро хлопали на бесконечном сквозняке, и если невнимательный и неосторожный человек засмотрится в сторону или в экран смартфона, то его может ждать неприятный сюрприз, а то и серьёзная травма.

Спускаясь, он услышал, что приехал поезд в его сторону, и прибавил ходу. У турникетов он увидел, как люди с платформы набились под завязку в поезд в противоположную сторону, а с его стороны посадка уже началась и последние пассажиры влетали в вагон с неимоверной для некоторых людей преклонного возраста скоростью. Казалось, что в них неожиданно проснулась молодость и сила, и теперь они способны бегать не только в поезд, а пробежали бы ещё после выхода на своей станции пару кругов на местном стадионе.

Из кармана куртки он достал кредитку и на пол посыпались монеты, спрятавшиеся и ждущие своего времени для того, чтобы вылететь на свободу. Заметив несколько упавших монет и найдя одну взглядом, он решил не нагибаться за ними, а быстро пройти турникет, дабы успеть на свой поезд. Он воспользовался чудом современной техники – считывателем кредитной карты. Турникет обычно работал плохо и проводил оплату не с первого, а иногда и не со второго раза.

– Давай же, тормоз, мать твою…

Турникет обиженно пропищал подтверждение оплаты, и ни слова не сказав на такое оскорбление, пропустил нашего героя на станцию. Он сбежал вниз по лестнице, перепрыгивая по несколько ступенек за раз, но когда он добежал до поезда, двери закрылись прямо перед ним.

Нервно стукнув по дверям так, что пассажиры внутри вагона немного испугались, он отошёл от края платформы и посмотрел на табло, висящее над тоннелем.

– Ага, следующий будет в час сорок четыре. Я ещё успеваю.

Он часто разговаривал сам собой вслух, будучи наедине. На людях он, конечно, этого не делал, потому что боялся, что про него подумают, что он немного не в себе. Двадцатиоднолетний парень, говорящий сам с собой. Мало ли что…

Посмотрев на свои часы, которые показывали час сорок, он отошёл на середину платформы, и сев на лавочку, стал ждать.

– Достала… Всё время она пытается что-то узнать, допросить меня. Откуда такое недоверие, не понимаю. Зачем она всё время расспрашивает меня, где я, с кем я, как я, что я… Какая вообще разница, сказал же – я занят. Просто не доставай меня, хорошо?

Так он разговаривал сам с собой и пытался достучаться до сознания Вики, применяя все свои телепатические возможности.

– Ты мне надоела! Сколько же можно, твою мать! Я же не расспрашиваю тебя постоянно, что ты делаешь, куда идёшь! У меня вообще может быть жизнь, помимо тебя? Я постоянно чувствую себя под надзором, будто я бактерия, зажатая меж стеклом, на котором я лежу и не могу никуда с него уползти. А вокруг ядовитое вещество, от которого я свернусь в бесформенный микроскопический сгусток клеток, Или медленно превращусь в пепел под твоим пристальным взглядом. А в этом микроскопе ещё и установлена призма, которая преломляет свет твоих очей так, что я чувствую запах гари, несущийся вверх от моего крохотного тельца каждый раз, когда ты на меня смотришь. Достала неимоверно, уже терпеть не могу эти твои женские штучки, которые ты вечно скидываешь на своё детство, на свои бесконечные проблемы с психикой. Иди лечись, мне только мозг не полощи!

Он считал себя самым лояльным парнем, хотя ревнивым до ужаса. Он не показывал того, как ревновал её к кому-либо из своего окружения, хотя это чувство порой разъедало его. Ему всё казалось, что каждый хочет её у него увести. И стоит ему только отвести взгляд хоть на секунду, тут же подойдёт кто-то из его друзей и, схватив её обеими руками под задницу, начнёт совать ей в рот свой язык. Противно до ужаса.

В некоторой мере это портило ему отношения даже с самыми близкими его друзьями. У него было мало настоящих друзей, но всё же они были, несмотря на убеждение нашего героя, что во взрослой жизни дружба уходит на второй план. Он считал, что светлые чувства друзей, которые были в детстве и в школе, приобретают совершенно другие очертания, как только жизнь раскидывает всех по разным уголкам города, страны или вовсе земного шара. Теряется вот эта связь, которая так долго была опорой для каждого из них на разных этапах жизни. Она формировалась долгое время из всего, что они вместе пережили, потеряли и дали взамен друг другу. Но ему казалось, что в один момент всё это начинает угасать, и он над этим совсем не властен.

Дима был его самым близким другом. Они вместе вылетали с уроков за поведение, вместе прогуливали школу, выходя в ближайший супермаркет сначала за булочками и батончиками на все деньги на обед, а потом за сигаретами. Вместе пили на вечеринках и потом, со стаканом водки с колой и зажатыми в двух пальцах сигаретами, сидели на балконе квартиры и делились душещипательными подробностями своей личной жизни и хлопали друг друга по спине, говоря в порыве дружеской пьяной страсти, как они ценят и любят друг друга. Вместе ездили на арендованной машине и заезжали среди ночи на заправки, покупая кофе и сигареты, чтобы после этого молча сидеть за стойкой, и делая медленные глотки, наблюдать за происходящим возле подсвеченных яркими синеватыми лампами бензоколонок.

После этого они бы вышли из помещения, сели в машину, и отъехав на некоторое расстояние от заправки, включили бы какую-то музыку и закурили, пуская дым в салон и давая ему проникнуть в глубины их уставшего, сонного сознания.

Но потом что-то щёлкнуло. Именно тогда, когда они поступили в разные университеты, всё будто прервалось. Некогда тёплое общение превратилось в редкие сообщения по праздникам, встречи за чашкой кофе в кафе “на нейтральной территории”, чтобы от работы обоих было возможно доехать и не опоздать обратно. И самое важное – встречи теперь не имели такой ценности, потому что на каждой из них всё чаще каждый доставал телефон и смотрел в него, отвечая на сообщения или залипая в ленту Инстаграма. Из-за воспитания никто не делал друг другу замечаний, да и не особо хотелось, потому что зависание собеседника в телефон стало не оскорбительным и обидным неприличным жестом, а просто поводом помолчать в компании чуть дольше, скидывая это на “нежелание отвлекать от дел”.

Большинство событий, которые их связывали, начинали терять свой первоначальный смысл. Дни рождения превращались в повод устроить попойку в очередной раз, встречи становились данью вежливости, а праздники приобретали смысл только тогда, когда на столе стояли бутылки. При правильном обращении они превращались в спиртные моря, в которых, лёжа на спине, плавали все вокруг, попутно опуская в них голову, дабы утолить жажду перед тем, как утонуть в эйфории.

Так, на один из праздников наш молодой человек познакомил Диму с Викторией. С того момента всё пошло не так, как планировалось, потому что он не учёл одного – не все разделяют его убеждений о взрослой жизни и не каждый разучился быть откровенным, честным и общительным.

Дима стал другом Вики и не раз спасал отношения нашего героя с ней от краха, покрывая его всеми возможными способами − от откровенной лжи о том, что он “не знает”, где пропадает тот, кто в очередной раз “задерживается” у Иры, до разговоров с Викой о том, что ей пора определиться с тем, что она действительно чувствует, склоняя её к позитивным выводам в пользу нашего героя, несмотря на все его недостатки. Дима поддерживал её всегда, когда этого не мог или не хотел сделать её парень. Один раз даже дошло до того, что они чуть ли не подрались, когда Дима забрал Вику с вокзала, а наш молодой человек об этом узнал от Вики, которая совершенно непринуждённо сказала ему об этом, будто это самое обычное дело.

Вот эта ментальная, неощутимая, нефизическая близость Вики с Димой пугала его. Потому что она и давала в итоге чувство любви и защищённости, которое он уже давно перестал ей давать. Вика перестала доверять ему, а он опускался всё ниже и злился на неё всё больше, хотя сам был виноват в том, что она меняла к нему отношение. Он не знал, действительно ли его так задевали взаимоотношения Вики и Димы, или ему только хотелось, чтобы его это задевало.

Иногда он размышлял о том, почему он ревнует Вику, ведь она не подавала ему ни одного реального повода для этого. Но большинство времени он был попросту на неё зол, и эта злость распалялась ещё больше каждый раз, когда она упоминала Диму в разговоре или какой-то официант проявлял к ней излишнюю галантность и вежливость. Так было, пока он просто не перестал об этом думать и не переключил всё своё внимание на другую девушку.

Наш герой – жуткий собственник. Стоило Вике выйти куда-то без него, как его сразу накрывало чувство раздражения и бессилия, а внутри него здравый смысл боролся с ревностью, и в этой схватке силы были явно на стороне его уязвлённого самолюбия. С одной стороны, он понимал, что это нормально, что у неё есть личная жизнь помимо него, а с другой стороны он нервничал из-за своего же упрямства, а доставалось Вике, которая писала ему, что вышла пораньше с работы и зайдёт в магазин.

Он ревновал её ко всем, хотя не хотел быть с ней уже давно. Она его не привлекала, он не хотел с ней видеться, заниматься любовью, проводить с ней время. Его просто бесил сам факт, что то, что по его версии ему "принадлежит", может достаться кому-то другому. Поэтому он всё время вымещал на ней свой гнев по пустякам − орал, раздражался или просто обращался с ней, как с вещью, которую при надобности можно кинуть в шкаф, закрыв её там, и достать, когда ему заблагорассудится.

Он находился на той стадии, когда не хотел, чтобы она его трогала, спрашивала о чём-либо и вообще каким-либо образом обращалась к нему. Вика ему попросту надоела своей нежностью и тем, что они редко виделись из-за её учёбы, поэтому нашёл Иру. Ира была доступна и в зоне досягаемости почти всегда, когда он этого хотел. Они виделись чаще, чем он виделся с Викой, и Ира стала для него своеобразной отдушиной.

Его раздражала сама мысль о том, что Вика может предположить или даже заподозрить его в измене, но ему было противно от того, что если это случится, она окажется права. Что-то внутри него поворачивалось каждый раз, когда он видел, как Вика смотрит на него. Она как будто знала его вдоль и поперёк, а её взгляд пронзал его насквозь и поражал в самое сердце, молчаливо упрекая его во всей той боли, которую он причинил или только потенциально мог причинить. Но одновременно этот взгляд был понимающий, и как бы не злился, а констатировал факт того, что произошло. Это похоже на то, как разведённые люди, встречаясь изредка за чашкой кофе, уже не злятся друг на друга, а просто указывают на ошибки, потому что не видят смысла доказывать что-либо друг другу. Былого все равно уже не вернёшь.