Текст книги "Перепёлка"

Автор книги: Никандр Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

ПЕРЕПЕЛКА

В столовой на диване каждый вечер появлялось новое слово. Оно было составлено из чёрных букв, нарисованных на больших квадратах фанеры. В честь каждой новой буквы составлялось какое-нибудь слово: тётя, мама, папа, Фингал. Перед тем, как отправиться в постель, Леночка составляла слово, просила его прочитать и ставила на диван рядом с небольшим домиком, построенным из кубиков. Новое слово с новой буквой жило на диване с вечера до утра. Утренняя игра сначала разрушала домик, а потом, подобно домику, рассыпала слово.

Мы возвратились домой поздно. Я вспомнил о времени, только войдя в столовую и прочитав новое слово:

– «Перепёлка».

Составленное слово говорило о том, что время позднее и Леночка в постели. Девочка просила принести ей живую перепёлку. Косматый, пятнистый друг Фингал выполнил заказ.

Я опустил руку в мою охотничью сумку и на дне её, в уголке, нащупал тёпленький комочек.

– Жива!

В моём кабинете, на полу, птичке насыпали на ужин несколько крупинок пшена. Освобождённая из непроглядной тьмы охотничьей сумки, перепёлка даже не пыталась бежать.

Но вот дверь скрипнула. На цыпочках, неслышными шажками вошла Леночка. Из соседней комнаты она расслышала мои слова о живой перепёлке. И сон прощай.

Вчера при закрутке патронов я уронил абажур. Часть осколков успела уже попасть в игрушечное имущество. Электрическая лампочка без абажура светила резким ярким светом. Перепёлка стояла бочком к светилу в шестьдесят свечей. Мы заметили – птичка уже не однажды направляла свой левый глаз на него. Леночка сказала полушёпотом:

– Лампочка ей кажется солнышком.

– Очень маленькое солнышко, – заметил я.

– Игрушечное солнышко.

– А комната?

– Комната… комната… Ну, чем может быть комната? Знаю… Игрушечным полем – вот чем. Просо растёт в поле.

Птичка быстро освоилась и начала подбирать желтоватые крупинки пшена.

– Помнишь, мы были на даче – вечером пели перепёлки. А наша не поёт, нет? Почему не поёт?

– Видишь, птичка тащит своё крылышко, оно болит. А во время болезни не поют…

– Правда… Мама, дай мне, пожалуйста, йод и бинт… Я буду лечить птичку. Папа! Скажи, что делают во время болезни? Плачут, да?

Предвидя новый вопрос: «Почему наша перепёлочка не плачет, если у неё болит крылышко?», я решил ответить так:

– Когда очень больно, слабые дети плачут.

Леночка пристально посмотрела мне в глаза и сказала с гордостью:

– Нашей перепёлочке больно, но она не плачет.

Мой кабинет превратился в лечебницу. На письменном столе – вата, бинт, йод, спирт.

Крылышко не сломано. Семейная медицинская комиссия пришла к выводу, что мы имеем дело с простым ушибом. Окрашенная кровью часть крылышка была смазана йодом, и больше больная ни в какой медицинской помощи не нуждалась. Леночка всё-таки перевязала крылышко бинтиком снежной белизны.

– Настоящая птичка, а похожа на игрушечную,– воскликнула Леночка, когда перепёлка с большой белиной на правой стороне побежала по полу.

Нашей жилице как будто понравилась новая квартира: чисто, тепло, и если нет тут росы или ручейка, зато есть водичка на блюдечке, хватит для питья, есть еда и есть постель – сухое сено на дне небольшой корзинки, куда до сих пор складывались мелкие игрушки.

В корзинке перепёлка окончательно– присмирела.

– Спать пора – час поздний. – И Леночка первая на цыпочках вышла из комнаты. Мы тоже на цыпочках последовали её примеру.

…Фингал обыкновенно спокойно лежал на полу в столовой. Он любил дремать, закрыв глаза и положив на лапы свою большую голову, продолговатую, как дыня. Но в это утро он лишился покоя.

Играя с Леночкой, Фингал уже дважды разрушил домик из кубиков и трижды слово «Перепёлка». Хозяйка азбуки говорила косматому другу:

– Читай! Ну, что получилось? Пе-ре-пёлка!

Фингал был так неосторожен. Прыгая и ставя лапы куда попало, он рассыпал старательно составленное слово. Но это не ставилось Фингалу в вину. Наоборот, на его голову сейчас сыпались всевозможные милости, как плата за принесённый подарок. Его крепкие белые зубы успели расколоть несколько кусочков сахару. Розовато-красный длинный влажный язык умело собирал сладкие крошки, застрявшие на шерстинках подбородка.

Леночка настойчиво просила показать перепёлку Фингалу. Пёс ничуть не был удивлён, найдя дичь на полу в углу моего кабинета, как прежде находил её в поле. Но я про себя отметил неполевое поведение собаки. В поле она встала бы на стойку, а в комнате лишь чуть-чуть тронула носом птичку, перепёлка подалась вперёд: маленькой много ли надо. Потом она, словно желая поблагодарить за спасение, склонила набок головку, направив один глаз на белого зверя, который вчера подобрал её под телеграфным столбом.

А Фингал, не желая принимать никаких благодарностей на свой счёт, скромно отошёл в сторону.

Перепёлка из всего семейства куриных – самая маленькая курочка. Она быстро одомашнивалась, любила тихие слова и ласковые человеческие руки, из которых сыпались и катились такие вкусные крупинки.

Леночка нашла приятные, понятные для птички звуки.

Она говорила:

– Тю-тю-тю.

И перепёлка семенила ножками к протянутой руке.

Теперь все три комнаты моей квартиры были в распоряжении общей любимицы. Заботливый уход быстро заживил крылышко. Повязка была снята.

– Она может летать, – утверждала её маленькая покровительница.

И вот доказательство полного выздоровления: во время утреннего чая наша маленькая курочка взлетела на стол, чтобы разведать: нет ли там корму.

Крошки сахара, хлеба и кусочки колбасы ей пришлись не по вкусу. Она по разу клюнула и больше не притронулась к этой еде.

– Переборливая! Капризуля! – сказала Леночка.

С ладони своей покровительницы курочка быстро собирала крошки сыра и потому получила ещё одно прозвище:

– Лакомка!

Посаженная на перекладинку большой буквы «П» – первой буквы слова «Перепёлка», птичка некоторое время сидела спокойно, потом на крылышках спускалась на диван. Спускалась она так легко, что с трудом составленное Леночкино слово не разрушалось и даже буква «П» оставалась на месте.

– Ты у меня умница! А Фингал разрушил бы,– ласково говорила Леночка не в укор своему другу, а лишь затем, чтобы воздать должную хвалу своей курочке.

Фингал – самый первый покровитель подраненной птички – лежал на полу и дремал, зажмурив глаза. Услышав своё имя, он посмотрел в сторону дивана и снова опустил голову на лапы.

А низкое зимнее солнце будто бы и ждало этого самого момента, чтобы направить сквозь стёкла двойных рам на голову лаверака сноп косых лучей. Желтоватые пятна на голове собаки казались теперь золотыми.

Перепёлка относилась ко всем с полным доверием. Лохматый пёс не внушал ей никакого страха. Ей нравилось прогуливаться по широкой спине собаки, как по кряжу. Порой она подолгу сидела на затылке Фингала, становилась на его лапу возле носа – пёс даже и ухом не вёл. Он мертвел, как мертвеют подружейные собаки в момент, когда ветерок неожиданно наносит ароматную волну запахов дичи.

Леночке казалось, что птичка всё старается выразить благодарность своему спасителю. И когда курочка клюнула крошку, приставшую к шерстинкам возле Фингалова носа, крошку, золотистую в столбе солнечной пыли, Леночка воскликнула:

– Перепёлка Фингала поцеловала.

Перепёлка, никуда не отлетая, провела зиму в натопленной квартире. А её сереньких сестёр надвигающиеся холода и бескормица уже в половине сентября заставляли тревожно кричать, табуниться и прохладными ночами постепенно перелетать в сторону тёплых краёв. Во время этих полётов их подстерегало много опасностей: им встречались сотни электрических и телефонных проводов.

В местах днёвок за ними охотилось большое и малое зверье – волк, лиса, вездесущий хорёк, хитрый горностай или быстрая ласка. Подкарауливали их и пернатые хищники – ястребы и совы.

А наша перепёлочка была в тепле и безопасности. Сидя в комнате на полу, она даже дороги не хотела давать ни хозяевам квартиры, ни Фингалу, зная, что через неё осторожно перешагнут или, как это часто делал Фингал, обойдут сторонкой.

…Зима прошла. Выставили зимние рамы, раскрыли окна. Свежий ветерок с огорода, перебегая из одной комнаты в другую вслед за играющими солнечными лучами, наполнил квартиру запахами весны. Фингал подёргивал носом и задирал голову к высокому подоконнику. Перепёлка взлетела на стол, стукнула клювом по зелёной полоске на чайном блюдечке и перепрыгнула на подоконник открытого окна. Леночка закричала:

– Перепёлочка может улететь…

Мы с тревогой смотрели на птичку. Как мне помнится, даже Фингал не спускал с неё глаз. Она может вспомнить вольные перелески, гречишные поля за глубокими логами и тю-тю – полетела.

Мы так растерялись, что ни мне, ни дочери и в голову не пришло поманить:

– Тю-тю-тю.

Но вот перепёлка на крылышках, как на сереньких парашютиках, спустилась с подоконника и весело побежала по комнате, часто семеня ножками.

– Не улетела!

И на душе стало хорошо, словно нас коснулось дуновение ветерка – посланника пробуждённой, готовящейся к расцвету природы. А природы-то на огороде было всего столько, что всю её можно в хорошей охапке унести: шиповник да куст сирени. Мне показалось, что Фингал был тоже доволен. Он усиленно помахивал веером своего косматого хвоста, как будто ему дали или должны дать кусочек сахару или ломтик колбасы.

Вот как может радовать или огорчать даже маленькая птичка.

По случаю домашних признаков весны – выставленных рам и открытых окон – Леночка украсила шейку курочки красным бантиком.

Стояли те тёплые дни весны, когда кустарники и деревца начинают одеваться первой прозрачной зеленью. Такая прозрачная и, как пламень, буйная зелень вспыхнула в молодом, совсем недавно разбитом саду Театра оперы и балета.

В сумеречный час, прогуливаясь по дорожкам, мы услышали пение маленьких курочек. Перепёлки нашли в центре большого города зелень, защищённую от ветров высокими домами. Наверно, это были первые минуты их прилёта на родину.

Курочки пели…

– Празднуют своё прибытие на родину, – сказал я.

Лицо ребёнка розовело от волнения.

– О чём поют перепёлки? – спросила Леночка.

– Мы домой! Мы домой! – придумал я.

– Папа, пойдём домой.

Мы уходили, а перепёлки сочно пели одну очень короткую песню.

До самого дома Леночка не проронила ни слова – она была тревожно молчалива.

Вбежав в квартиру, она встретила меня на пороге. В глазах её стояло по одной росинке:

– Она улетела домой. Её позвали подруги: «Мы домой, мы домой!»

Я успокаивал Леночку:

– Наша квартира для неё была тёплым краем.

– А к зиме она опять прилетит к нам? Да? Прилетит?

На секунду задумалась и объявила свой категорический приказ, властное повеление детского сердца:

– Папа, не стреляй курочку с красным бантиком.

Выбежал Фингал и медленным, осторожным шагом, точно боясь кого-то спугнуть, направился мимо нас под одинокий куст сирени.

– Неужели?

Мы видим серенькую птичку, бегущую впереди Фингала… Нет, эта птичка не бежит, а прыгает. А прыгают воробьи. Умный пёс презрительно повернул голову в сторону: мол, экая невидаль, и не пошёл дальше.

– Ошибся!

Все мои друзья охотники, приходя ко мне потолковать о прошлых и завтрашних охотах, должны были отвечать на вопрос:

– Дядя, вы не встречали случайно перепёлочки с красным бантиком?

Глубокий вздох и просьба:

– Дядя, прошу вас, не стреляйте её!

Кажется, это было совсем недавно, когда на месте ныне разрастающегося сада Театра оперы и балета стояли первые малыши-кустики и тонкие, маленькие, словно игрушки, деревца. Время быстро бежит, а порою – летит, как птица.

И всё же хочется спросить:

– Ребята, может, вы где-нибудь видели маленькую птичку с красным бантиком?

ОСВОБОЖДЕНИЕ ПЛЕННИЦ

На попутной трёхтонке в субботу к вечеру мы прибыли на третью ферму опытного хозяйства Института животноводства. Со мною были мои друзья: Коля со своим пятизарядным автоматом и фотографическим аппаратом и хорошо знакомый осенним полям Фингал.

Все люди любят природу и её крылатых и некрылатых обитателей. Работающие в поле девушки, которые никогда охотниками не станут, подолгу засматриваются на тетерева, чернеющего на макушке сучковатой, престарелой берёзы. Бывает, у ног огородницы Наташи, когда она идёт к ручью напиться, зашуршит опавшая пересохшая листва, и увидит девушка, как покатится серый кубарь. Вздрогнув от неожиданности, она придёт в себя, свистнет, как парень, и весело и радостно крикнет:

– Эй, пошёл, пошёл!

Запрыгают заячьи уши. Куда ему бежать, куда?

И даже стоящий на пригорке перелесок вдруг повеселеет и повторит голос Наташи:

«Пошёл!»

Но сегодня, в один из последних дней осени – в последний бесснежный день в полях нет никого, кроме ветра. Урожай убран, и люди ушли в тепло помещений. Сейчас любые двери гостеприимно раскроются перед охотниками. Мы заночевали в квартире агронома с намерением пораньше встать и, в поисках дичи, пройти вдоль и поперёк логов к городу. Нам рассказывали, что нынешнее недождливое лето дало хороший урожай серых куропаток.

Куропатка несёт двадцать и больше яиц. Во время высиживания на гнездо садятся рядышком курочка и петушок – одной курочке не закрыть такого гнезда. И всё же в дождливое лето часть яиц охлаждается.

Агроном подтвердил сведения о хорошем урожае куропаток. Надо спешить. Вот-вот выпадет снег, и охота с легавой собакой прощай до августа будущего года. Птичные собаки никогда не видят зимнего поля, охотник никогда не видел стойки на снегу.

Тучи пошли низко, ветер юго-западный. И мы бухнулись в постели в надежде на серенькое утро. В такую погоду запахи хорошо держатся на жнивье. Запахи боятся солнечного утра и суховея. Тогда они испаряются.

Коля лежал на постели рядом со мной. Мне слышно было его сонное дыхание. Фингал, наверно, тоже спал – он залез под нашу кровать, когда свет ещё

не был погашен. В эту ночь я не мог сомкнуть глаз, так всегда случалось со мной перед охотой.

Моё воображение рисовало чудесные картины Фингаловых стоек, я слышал резкие сухие звуки взлёта куропачьих стай и громовые выстрелы.

В томительном ожидании рассвета я три раза вставал с постели и подходил к окну. Рассвет не наступал.

Но вот я стал замечать посветление в окне:

– Пожалуй, пора!

Я спрыгнул с кровати и подбежал к окну:

– Батюшки, светы! Снег!

Не веря глазам, я выбежал во двор:

– Да, снег, почти по колено.

Ветер брякает мёрзлыми ветвями берёзок и свистит бесприютно.

Около забора мелькает что-то белое, трудно различимое на белом снегу.

Я хотел позвать:

– Фингал!..

Но медлил… Может быть, это ветер кружит снег?

Так и метёт, так и метёт… Так и метелит.

Но это действительно был Фингал. Я не заметил, как он вслед за мной выбежал во двор.

Я позвал собаку в дом.

– Будем спать спокойно до полного дня.

Днём тоже буранило, и ветер как будто даже усилился.

Самое благоразумное было – выйти на шоссе, до которого не больше километра, и по накатанной дороге возвратиться домой. Каких-нибудь пару часов, и мы – в городе. Но молодость не скупится на трату сил.

Коля предложил:

– Пойдёмте напрямик, по свежевыпавшему снегу.

Я молчал, раздумывая, какое принять решение. Фингал стоял, опустив хвост, и ждал приказания.

Молодой охотник уговаривал:

– Куропатки никуда не подевались. Где-нибудь спят в снегу. Может, наткнёмся – стрелять будем.

Я ещё колебался и не отвечал.

Но Коля уверенно подбирался к моему сердцу:

– Леночка просила поискать перепёлку с красной завязочкой. Она в тёплые края не знает пути – не летала туда. Ну, прикажите Фингалу отправиться на розыски.

Я взмахнул рукой и сказал Фингалу самое приятное слово:

– Вперёд!

Пёс стал носиться взад и вперёд, и вправо и влево, всё время пересекая линию нашего движения.

Мы возвращались в город через неезженое снежное поле. Сыроватый тяжёлый снег согнул голые ветви берёз и посадил белые пятна на густой зелени боровой сосновой молоди.

Коля рассчитывал наткнуться на заячий след и выследить косого. Поймать на мушку, а то – ив объектив фотоаппарата. Я отгонял от себя малейшую надежду на выстрел. Единственно, чем могли мы себя вознаградить, это хорошей прогулкой.

До города не менее десяти километров. Снег почти по колено, а местность изрезанная, ложистая. И хотя охотники привычны к трудным переходам, сегодня мы останавливались отдыхать особенно часто. Это потому, что глазу было невесело, глазу не на чем задержаться: ни следа – ни птичьего, ни звериного. Переставший идти утром снег снова повалил хлопьями. Они били наискосок под напором расшумевшегося, расходившегося ветра.

Коля брёл по снегу, как по белой воде, в сотне метров от меня. Взобравшись на высокий холм, он любовался логами – их изломанными линиями.

А за ними по белизне поля протянулась тёмная лента шоссе – оно узнавалось по движению машин; за лентой дороги лежал наш город.

Спускаясь с холма, Коля случайно набрёл на заячью лёжку, устроенную в высоком жнивье ржаного поля. Серый, ещё не вылинявший косой чувствовал, что побурелое от непогод жнивьё будет ему защитным цветом. Вспугнутый Колей, он побежал вниз под гору. Казалось, кто-то приподнял свежевыбеленный холст за углы, чтобы по нему покатился вниз серый немного продолговатый комок.

Молодой охотник бросился со всех ног в погоню.

Однако условия соревнования были неравные, расстояние между бегущими быстро нарастало.

Косой не попал в объектив.

Коля остановился, поглядел вслед убегающему зайцу и направился ко мне. Потом подал знак рукой и крикнул:

– Смотрите! Фингал.

Ни мне, да и никому на свете не могла прийти в голову мысль о возможности стойки в зимнюю пору.

Я искал глазами нашего белого товарища и не мог найти.

Коля указал рукою и крикнул так громко против ветра, что я ясно услышал:

– Фингал встал на стойку!

Может быть, за всю историю охоты Фингал первым держал стойку на снегу! Но как держал! Он был похож на изваяние. И только раздуваемые порывистым ветром шерстинки показывали, что это живой пёс, а не скульптура.

– Коля, – говорил я шёпотом, – Коля, наводи аппарат быстрей. Фотографируй! Прошу, щёлкай! Щёлкай на всю плёнку!

Когда фотографирование было закончено, мы приготовились к выстрелам, я скомандовал негромко:

– Вперёд!

Это означало: подай, сгони дичь, пусть вылетает тетерев или куропатка – кто там есть.

Не слушает Фингал, не подаёт.

– Неужели он нас обманул? – усомнился Коля.

– Вперёд! – приказал я твёрдо.

Пёс покачнулся, вытащил одну лапу из снега и так удержал её приподнятой, а вперёд не подался.

Отыскивая подозрительные места, откуда могли бы идти запахи, я заметил под самым носом Фингала два стволика полыни. Возле каждого стволика небольшое отверстие, проделанное его колебанием, покачиванием при ветре, отверстие, достаточное разве только для того, чтобы в него мог шмыгнуть самый молодой мышонок.

Фингал не хотел ослушаться и всё же не мог двинуться вперёд. Тонкая влажная кожа кончика его носа заметно подёргивалась. Её колебала струйка запаха, бьющая из-под снега в отверстия возле стволов полыни.

Я начал разрывать ногами снег, и у меня из-под сапог с тревожным чириканьем вылетела пара перепёлок.

Пёс позволил себе единственное движение – это движение зрачков в сторону полёта самых маленьких курочек на свете.

Ветер глушил все голоса, и нашим выстрелам не откликнулось даже слабое эхо. Ни одного малого пёрышка, ни одной лёгкой пушинки не добыли наши дуплеты.

После выстрела Фингал должен был лежать, хотя и не совсем приятно с непривычки растянуться на холодном снегу. Но этого требовали строгие правила поведения. И Фингал лежал. Зарядив ружьё, я скомандовал:

– Фингал, вперёд!

Пёс помчался на новые поиски. И мы побрели. Я повесил ружьё на плечо концами стволов вверх и услышал, как в дульной части моей бескурковки заунывно засвистел ветер.

– Хорошо! – сказал я

И Коля подтвердил:

– Хорошо!

– Ты это о чём, Коля?

– Хорошо, что мы промазали… А вы о чём?

– И я о том же.

Мои размышления были прерваны словами моего молодого товарища.

– Опять стойка! – Коля указал мне на высокие травины, над которыми стоял Фингал.

Какие смышлёные птички! Ещё в первые минуты снегопада перепёлки нашли эти высокие стволики, прижались к ним, как к родным, в надежде, что травины, пошевеливаемые ветром, сделают в снегу отверстия, через которые можно будет дышать. А снежная шуба, накинутая на них, защитит от холода.

И сразу стало веселее и легче идти по снежному целику.

– Такие имеют право на жизнь. Умеют бороться!

Коля разрыл снег вокруг одного стволика, и мы увидели серый комочек. Потом снял кепку, чтобы накрыть затаившуюся птичку. Ветер нещадно трепал его волосы.

– Надень кепку. Простудишься!

Тогда Коля без особой предосторожности взял перепёлку рукой. Точно таким же способом была добыта другая. Тёпленькие серенькие комки! Фингал держал стойку за стойкой. В Колином брезентовом мешке оказалось четырнадцать живых маленьких курочек.

Наша охотничья бригада, состоящая из двух стрелков и одной косматой подружейной собаки, превратилась в экспедицию по спасению погибающих.

Ветер продолжал свистеть в дулах ружей, но теперь этот свист не казался заунывным.

Можно было красиво закончить тяжёлый поход по первому глубокому сырому снегу. И дела всего: найти красную ленточку и сделать бантик вокруг шейки одной из перепёлок. Смотри, Леночка! Сколько у твоей птички подруг! Твоя воспитанница вместе с подругами попала в снежный плен. Фингал их отыскал и спас.

Вы представляете, какие после этого посыпались бы милости на голову Фингала!

Но нет, мы не стали обманывать Леночку»

И вот опять половицы моего кабинета уподобились гречишным и просяным полям, с которых урожай убран. Четырнадцать перепёлок клевали крупинку за крупинкой и пили воду из чайных блюдечек. Птички в один день стали совсем ручными.

Леночка каждую подержала в руках, внимательно обследовала каждую шейку:

– Нет ли следов красного бантика…

Манила:

– Тю-тю-тю…

Ни одна не приходила на зов.

Среди четырнадцати не было той, которая улетела весной.

За окном зима – крыши соседних домов белые, на дворе снег по колено. Вчера ветер свистел в ружейных стволах, а сегодня воет в трубе – приюта ищет, подобно маленьким птичкам.

А на третий день ветер зашёл с другой стороны, с той, откуда зима не ожидала, подул теплом и сдунул с земли белое пуховое, но холодное покрывало. Солнышко просквозило стёкла нашей квартиры не горячими, но всё же ласковыми лучами. Тёплый ветер прогнал зиму обратно. Поторопилась она, не в своё время пришла.

Птички стали поглядывать на окна, и некоторые из них взлетели на подоконники. Двойные рамы закрывали им путь.

Коля пришёл посмотреть на птичек и принять участие в обсуждении их дальнейшей судьбы.

В моём кабинете собрались все участники «совещания»: Леночка, Коля и я. Фингал тоже присутствовал. Пёс сидел, распушив по полу хвост и поглядывая на птичек, которые после сытного обеда пили воду из чайных блюдечек.

Мы боялись, что Леночка предложит всех перепёлок оставить до весны в нашей квартире.

Но она любила их по-настоящему.

– Коля, – начала она, – скажите, пожалуйста, птички не попадут под снег, если мы их выпустим отсюда?

Серьёзность вопроса Фингал подтвердил ударом хвоста, и за это она правой ручонкой обвила шею друга и потрогала длинное лохматое ухо.

Коля ответил:

– Они улетят.

– Куда? Той дорогой, куда ушли весна и лето?

– Да, туда…

– А к нам они ещё прилетят?

– В мае, – заявил Коля. – Перепёлки прилетят к нам вслед за весной…

Наше совещание постановило: освободить птичек. Против не было ни одного голоса.

Коля принёс со станции юных натуралистов четырнадцать алюминиевых колечек. На каждом из них стоял номер и слово «Москва». Колечки легко наделись на птичьи ножки.

После того, как номера были записаны в тетрадку, мы вынесли на огород наших крылатых гостей и отпустили.

Птички разлетелись в разные стороны. Две опустились в заросли конопли около забора. А вечером на солнечном заходе началась перекличка. Она длилась недолго. Птички знали путь к югу. Их бойкие крылышки уверенно дробили тьму осеннего вечера.

Пройдёт длинная снежная зима. Прилетит на родину весна, а за нею и перепёлки возвратятся в те поля, где они родились.

Там птички и совьют себе гнёздышки.