Текст книги "Все мужчины её жизни"
Автор книги: Ника Сафронова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
А вскоре зазвонил телефон. Я к разговору не прислушивалась, но только, поговорив, моя подруга как с цепи сорвалась. Соскочила со стула и куда-то помчалась. Судя по грохоту, доносящемуся из комнаты, именно туда.
Заглянув, я увидела, что Оксанка мечется как сумасшедшая, собирая разбросанные вещи. Хватает, сует все без разбору в разные дверцы. Дошла до того, что свечу вместе с подсвечником стала запихивать в одно из отделений шкафа.
– Ты чего, мать, белены объелась? – удивленно спросила я.
– Ирка… Ирка… – беспомощно скулила Дорохова, продолжая настойчиво вкручивать подсвечник в зазор между стопками белья.
– Да что с тобой случилось-то?
– Ирка! – Она повернулась с вытаращенными от ужаса глазами. – Сейчас Сева приедет… Славика забирать. Мне только что звонила мать Балагуры. Она, знаешь, как его называет? Зять!.. Мы с ней договаривались, что она сама Славика заберет часов в девять. А она мне говорит: мол, зять на машине, он и отвезет. Видишь, как быстро в оборот взяли моего Лихоборского?
Я подошла к Оксанке, решительно отобрала у нее злосчастный подсвечник и сказала:
– Так, живо в ванную краситься! И сними с себя это позорище! Что за тельник и драные шорты? Оденься как-нибудь посексуальнее!
– Как, Ирочка? Это самое сексуальное…
Я стала ее упихивать:
– Давай-давай, не трать время! Дуй краситься. Я пока тебе что-нибудь подыщу. Где у тебя шмотки лежат?
– Там, с левой стороны! – махнула мне Оксанка и стремглав ринулась в ванную.
Я подошла к шкафу. Широко распахнула его и стала примеряться к висящим нарядам. Несколько платьев были очень даже откровенными. Но у Лихоборского могли закрасться подозрения – с чего бы это вдруг Дороховой расхаживать по квартире в таких туалетах?
А что, если попробовать расклешенную мини-юбку и вот эту беленькую маечку?
Не успела я извлечь все это из шкафа, как в дверь раздался звонок.
Обернувшись в ужасе на этот звук, я через секунду увидела фактически свое отражение – точно такое же перекошенное лицо Оксанки. Она вбежала в комнату, держа в руке карандаш для подводки. Один глаз ее был сурово обведен по контуру, причем настолько криво, что было больно смотреть.
– Твою мать! – схватилась я за голову. – Дорохова! Твои руки оторвать и выбросить!
– Ира, – бледными губами прошелестела Оксанка. – Иди открой ему. А я закроюсь в ванной и вскрою себе вены.
Тут в комнату вбежал Славик:
– Оксана, там звонят! Это, наверное, за мной приехали!
– Да-да, – закивала Дорохова. – Собирай пока диски и провода. Сейчас я тебе дам пакет.
– Какой пакет? – заорала я на нее. – Иди смывайся! Быстро! Я пошла открывать.
Лихоборский слегка удивился, увидев меня, но вида не подал.
– Привет, – сказал он. – Ну что там, парень готов к отъезду домой?
– Всеволод, да ты проходи. Он пока еще свои подарки собирает.
Я оглядела Оксанкиного возлюбленного с ног до головы. Как обычно, на высоте! Весь в черном. И ненавязчивый запах парфюма. Да такого, что аж все эрогенные зоны активизируются.
Всеволод, поколебавшись, все же переступил через порог, с любопытством осматриваясь по сторонам. А тут появилась и сама хозяйка квартиры. С огромным красным пятном вокруг глаза. И неуверенно натягивающая тельняшку на дырку на заднице.
Еще и не причесалась, бестолочь! Вылезла! Как галчонок из Простоквашино!
– Привет, – обратилась она к Лихоборскому. – Проходи. Так и быть, налью тебе кофе. Растворимого, как ты не любишь.
– Спасибо, у меня достаточно того, чего я не люблю.
Он почему-то смотрел, пока говорил, на тоненькие Оксанкины ножки, торчащие из шорт.
– Ну, все равно пройди. Чего в дверях-то стоять? Я сейчас Славику помогу собраться, тогда и пойдете.
Тут я решила взять инициативу в свои руки:
– Нет, ты давай все-таки налей гостю чего-нибудь. А я пока помогу собраться Славику.
– Не надо ничего, – покачал головой Всеволод. – Если можно, побыстрее, у меня не так много времени.
– Как скажете, сир, – с деланным безразличием пожала плечом Оксанка. И, повернувшись к нему своей невозможной дранью, направилась в комнату.
– Пойду и я на выручку, – подмигнула я Всеволоду, которому эта дрань, кажется, очень даже понравилась. Во всяком случае, пялился он на нее достаточно откровенно.
Славик ползал по ковру, собирая диски в коробки. Оксанка выдергивала и скручивала провода. Присев рядом с ней на корточки, я тихо-тихо шепнула:
– Может, мне уйти?
– Ага, и Славика с собой незаметно вынести, – также едва слышно отозвалась подруга.
Тогда я уже совсем сунула губы в ее ухо:
– Можешь мне не верить, но он тебя хочет со страшной силой.
– Толку-то…
– Выйди к нему. Зажми хорошенько…
– Оксана, я все! – радостно доложил Славик.
– Угу, я тоже. – Оксанка поднялась, взяла пакет с игровой приставкой, сунула туда собранные Славиком диски и передала ему. – Держи! Много не играй: глаза будут болеть… – И тут же, вспомнив что-то еще, кинулась к шкафу.
Достав оттуда какой-то сверток, она подпихнула мальчика к выходу:
– Идем, а то Всеволод очень торопится.
Подойдя к Лихоборскому, который стоял, опершись о дверь плечом, она сказала:
– Возьми! Это для маленького. Передай Полине от меня. Тут одежда для новорожденных, я из Лондона привезла.
– Передам. – Он, не глядя, взял протянутый сверток. – Кто тебе в глаз дал?
Оксанка, смутившись, схватилась за покраснение:
– Это еще в Лондоне… На Бейкер-стрит… Ударилась о памятник Шерлоку Холмсу.
– Изящно солгала, – сдержав улыбку, ответил Всеволод. И взглянул на Славика: – Ну что, ты готов?
– Да, я уже все. – Мальчик как раз зашнуровывал вторую кроссовку. Потом он чмокнул Оксанку и вслед за Лихоборским вышел на лестничную площадку.
– Счастливо оставаться, девушки, – кивнул нам Всеволод на прощание.
– И вам не болеть! – Оксанка хлопнула дверью.
Мы остались в опустевшей прихожей вдвоем.
– Ты в порядке? – спросила я ее.
– В полном. Сейчас пойду, ему на башку пакет молока сброшу.
– Это правильно, – одобрила я.
Но через минуту от Оксанкиной бравады не осталось и следа. Вернувшись на кухню, она, как карамель, растеклась по барной стойке и на протяжении часа молча грустила, никак не реагируя на мои приободряющие реплики. Потом сказала:
– Ты знаешь, Ирка, сейчас почему-то особенно плющит. Было время, когда я о нем почти не думала. Вернее, думала, но вот здесь так не болело, – она собрала в узел тельняшку на груди, – а теперь хоть волком вой.
– Да потому что не фиг, Оксанка, в благородство играть! У тебя жизнь одна, ты пойми! Пролетит – не заметишь. Будешь себе на старости лет локти кусать, что свою единственную любовь так легко отпустила. Я не знаю, насколько серьезны его чувства к тебе, но то, что они есть, я даже не сомневаюсь. Поэтому наплюй на свою Балагуру и трахайся с ним сколько влезет. Чего страдать-то? Хочешь быть счастливой – будь!
Оксанка посмотрела на меня немного испуганно. Потом, вздохнув, сползла со стула. Сделала нам еще кофе и, влезая обратно, сказала:
– Так, ну что там у нас с презентацией?
Мы стали думать-гадать, какими извилистыми путями нам попасть на мероприятие. Даже решили открытым письмом обратиться к самому Кожаеву… или Пыжаеву… Найти в Интернете его официальный сайт и так прямо и написать: мол, не пришлешь нам приглашение на свою презентацию, мы, как самые ярые твои поклонницы, массово себя убьем. Будешь остаток жизни мучаться угрызениями совести. Но так как никакого Кожаева и тем более Пыжаева в Интернете не обнаружилось, а Фламбера в чате я тоже не нашла (чтобы уточнить фамилию звезды), наши потуги зашли в тупик. Единственное, чего мы добились, так это того, что сделали в онлайне перевод своего дерзкого обращения к англичанам.
Приуныв, мы сидели друг напротив друга, уложив подбородки на кулаки.
– Может, во врачей переоденемся? – предложила Оксанка. – Якобы кому-то на презентации стало плохо и мы приехали по вызову.
– Ага, а то там все такие дурачки. Ладно бы у нас еще машина «скорой помощи» была.
– А чего? Я думаю, можно будет договориться с водителем за умеренную плату. Возьмем носилки – и вперед. Главное, морду кирпичом.
– Ну ладно, на крайний случай оставим этот вариант. Но надо еще подумать. Хотелось бы экстрима по минимуму.
Мы стали тужиться с удвоенным энтузиазмом. И наконец Оксанка всплеснула руками как-то уж очень обнадеживающе.
– Слушай, Ирка! – вскричала она. – Так чего же мы головы ломаем? У тебя же Витька в какой-то газетенке работает! Пусть он нам от нее аккредитацию сделает!
Я вспомнила недавно виденную картину – журналистскую братию, толпящуюся перед входом на выставку.
– Точно! – воскликнула я. – Прикинемся корреспондентами. Ты пойдешь с фотоаппаратом, а я с диктофоном.
– С каким фотоаппаратом? У меня цифра обыкновенная. Притом одна из самых дешевых… – Оксанка, потянувшись, взяла с холодильника какую-то поблескивающую металлом фитюльку, повертела в руках и с сожалением резюмировала: – Фотокоры с такими не ходят. Тут объектив должен быть – во!.. с иллюминатор! И вспышка невстроенная… А кстати! Хочешь фотки из Лондона посмотреть?
– О, давай! – Я сразу затушила начатую было сигарету.
Меня охватило жуткое любопытство. Неужели я сейчас где-нибудь, пусть даже мельком, увижу Алекса! Я ведь очень смутно представляла себе его лицо – скорее, общий абрис…
Я принялась судорожно щелкать кнопочкой, листая кадры.
Сначала увидела Дорохову на фоне Биг-Бена. Потом отдельно Биг-Бен – поближе, подальше. Затем Дорохову, Веронику и очень далеко, очень мелко, но все же Биг-Бен. Дальше началось поинтересней – появились какие-то люди. Должно быть, партнеры по сделке. Я стала отыскивать среди них Алекса. Нет, это не он. Слишком старый и толстый, хотя и лысый. А этот, наоборот, очень даже ничего, но кудрявый, как Анжела Дэвис… чем-то на итальянца похож. Так, а этот? Ну, у него вообще ничего непонятно! Голову запрокинул куда-то. Смеется, блин! Куда ему смеяться – зубы один гнилее другого! Ну, страшон, мать его! Нет, это не Алекс! Свят, свят!
– Что это за чудовище гнилозубое? – спросила я у Оксанки, пытаясь интонацией передать весь ужас увиденного.
– Это? – приподняв брови, переспросила Оксанка – и как начнет ржать: – Да это же Лысый твой!.. Ха-ха-ха… ой, не могу… ой, держите меня, помираю!..
– А-а-а! – заорала я, поняв, что произошла катастрофа. – Нет! О, нет!!! – И в отчаянии простерла ладони к небу: – Боги! За что?!
Видя, как я убиваюсь, Дорохова окончательно загнулась, перейдя на тихое подвывание:
– У-у-у… Ира… Ира… пощади…
Но мне было не до смеха. Я погибла. Как владелец аленького цветочка на склоне холма. И мое бездыханное тело забросало сухой осенней листвой…
Глава 5. Презентация
Наутро мы отправились на работу. Я все еще была немного подавлена. Глядя в окно на летящее под колеса шоссе, скорбела о том, что Алекс оказался таким неожиданно гадким. Впрочем, у меня оставалась последняя надежда. Альбинос! Но если и у него обнаружится что-нибудь вроде пародонтоза, я этого уже не переживу.
Дорохова деловито шуршала на заднем сиденье «Желтыми страницами». Отмечала красной ручкой фирмы с е-мэйлами. Мы решили не ограничивать круг своих адресатов. Мало ли! Чем черт не шутит? Вдруг компания, занимающаяся оптовыми продажами продуктов, на самом деле окажется крупным холдингом, где найдется место и для нашей «ливерпульской четверки».
Как ни странно, Оксанка зачем-то велела высадить нас возле Уголка Дурова.
– Чего ты? – накинулась я на нее, когда, расплатившись с водителем, мы вылезли из такси. – Еще метров пятьсот могли бы запросто проехать.
– Да я специально. Нужно в Союзпечать заскочить.
– Зачем?
– Ну, как зачем? Мы ж не можем в открытую рассылкой заниматься! Нам нужно будет как-то шифроваться.
– Это правильно, – немного подумав, согласилась я.
И мы приобрели следующий маскировочный комплект: два совершенно одинаковых справочника «Вся Москва», нож для резки бумаги и клей-карандаш.
Прибыв в родной офис, мы проследовали мимо сослуживцев в туалет, нарочито громко возмущаясь на некую сволочь, которая якобы проехала по луже, окатив нас грязной водой с головы до ног. И теперь нам нужно срочно замыться. Поэтому-то мы, стало быть, и направляемся в интимную комнату сообща. А то мало ли! Все-таки люди у нас подозрительные…
Закрывшись в кабинке, мы стали действовать очень быстро. Разложив на подоконнике «Желтые страницы», безжалостно содрали с них обложку. Потом спилили ножом корешок, как горбушку у хлеба. И дальше, перешептываясь, стали делить британские адреса на равные доли.
Чтобы не особенно задерживать тех, кого припрет по нужде (Графову, например), изуверствовать старались слаженно, с присутствием командного духа.
В итоге, кое-что подклеив и подстругав, мы собрали из трех справочников только два. Но зато в них под заголовком «Вся Москва» можно было обнаружить много чего полезного о Лондоне.
– Фу, аж вспотела! – пожаловалась Оксанка, собирая в пакет излишки макулатуры-компромата, потом затянула все в тугой узел и отправила в корзину для мусора. – Ну что, готова? Вперед.
Стараясь держаться раскрепощенно, мы прошли за свои рабочие места. Дорохова, оглядев присутствующих, громко сказала:
– Что-то заказов стало маловато! Надо бы заняться рассылкой по московским фирмам! – И вытащив свой экземпляр, демонстративно бухнула им об стол.
– Да надо бы! – откликнулась я, грохнув своим.
К полудню мы успели отработать всего процентов пять от имеющегося материала. Дело продвигалось медленно. Все время кто-то мешал, лез с дурацкими вопросами, выслушивая которые приходилось неестественно отклоняться назад, стараясь спиной загородить монитор.
Кроме того, с прибытием в офис Талова я стала исподтишка наблюдать за их с Ладкой отношениями. Все-таки интересно – дождалась ли она его вчера? И было ли между ними что-то особенное? Вроде бы Миша вел себя, как обычно. Ну, разве что он редко задерживался в нашем зале – в основном сразу направлялся в свой кабинет. И уж точно никогда не откашливался для того, чтобы привлечь к себе Ладкино внимание. Да я вообще не припоминаю случая, чтобы он обращался непосредственно к ней.
А она? Она смотрит на него во все глаза.
И что, интересно, такого удивительного она усмотрела в просьбе обсчитать заказ? Взяла протянутый лист, руки его не коснулась, но щеки порозовели. Совсем чуть-чуть, но все-таки.
– Ирина! – обратился Миша ко мне, отойдя от Графовой.
– Мм? – встрепенулась я.
– Поднимитесь ко мне на минутку.
Я надеялась, что он как-то – жестом ли, словом ли – развеет мои сомнения. После вчерашнего вечера я должна была убедиться в глубине его чувств, но Талов всего лишь попросил вернуть ему его кредитную карточку. А потом и вовсе приехала Вероника – и абонент сделался для меня недоступным. Так я ничего про них с Ладкой пока и не выяснила.
В обед, измотанные нервной рабочей обстановкой, мы с Дороховой вышли перекурить.
– Слушай, – сказала Оксанка, – пора звонить Витьке насчет аккредитаций.
– Точно.
Я вытащила из нагрудного кармана телефон (этим мне и нравился мой длинный утепленный сарафан – очень удобно было таскать мобильник) и набрала номер Витьки.
Выслушав меня очень внимательно, мой «жених про запас» приуныл:
– Солнышко, боюсь, я не смогу тебе помочь. Газета всего на два разворота, ин формационно-новостная. Мы не освещаем культурную жизнь. У нас даже самой формы нет.
– Витька! – закричала я. – Слышать ничего не хочу! Что значит, формы нет? От руки нарисуй! На принтере распечатай! Что хочешь делай, но чтобы к вечеру у нас были аккредитации!
– Правильно-правильно, – подзуживала Дорохова. – Образец можно в Интернете посмотреть. Главное, логотип газеты и слово «Пресса» покрупнее. Пусть в фотошопе выведет. А мы потом туда свои фотки вклеим и заламинируем.
Так и порешили.
Когда уже готовые карты были у нас на руках, мы позвонили в театр и от имени Витькиной газеты попросили застолбить местечко на два аккредитованных лица. Потом переправили свои довольные заламинированные рожи по факсу и стали дожидаться наступления знаменательной даты.
Это, разумеется, не значит, что мы сидели сложа руки и день-деньской пялились в календарь. Мы просто готовились морально, но при этом не забывали про установление контакта с заграницей. Ох, и намучились же мы! Несколько моментов было прямо-таки очень тревожных.
Например, как-то вечером, оставшись с Оксанкой вдвоем, мы развернулись на полную катушку. Открыли кучу сайтов лондонских фирм. Рылись в контактах, чтобы направлять не безликие, а именные послания (нам казалось, проку от этого будет больше). Брали с сайтов текстовые фрагменты, переводили, компоновали из них новые слова обращения. В общем, так окопались, что не заметили, как в офис явилась Вероника.
Вдруг слышим ее голос прямо у себя за спиной:
– Какие это дела, интересно, вы обсуждаете до девяти часов вечера?
Мы с Дороховой украдкой глянули друг на друга. Потом синхронно оценили картинку на мониторе: сплошь лучевые трубки да видеомодули – ничего не понятно.
«Давай!» – сказали мне глаза подруги.
И я с ходу понесла:
– Э-э, Вероника! Мы с Оксаной пытаемся определиться с креативной подачей для нашего основного заказчика. Люди ведь занимаются производством полиэтилена и химикатов. Сами понимаете, такую скучную информацию очень тяжело донести до целевой аудитории. Слишком много специфических терминов. А нам ведь надо, чтобы это было интересно. Чтобы зажигало изнутри, так сказать.
– Так! Я не поняла, а при чем здесь эти железяки, которые вы рассматриваете?
– Ну как же при чем? – поднялась Дорохова, полная изумления. – Нам же надо знать, как действуют в подобных случаях другие производители скучного товара!
– Ну? И как же они действуют? – насмешливо спросила Вероника.
– Они одушевляют свой товар! – очень вдохновенно, но в то же время как-то неожиданно для самой себя ляпнула я.
– Это как это? Вы собираетесь одушевлять химикаты?
– Я вот Ирине предлагаю сделать мультяшную рекламу, – сказала Дорохова. – Например, бегает такой порошочек-девочка: «Ля-ля, ля-ля, я – барбитурат натрия хламидиевой кислоты… ля-ля…»
– Нет, ну это, конечно, полная чушь, – нахмурилась Вероника, – но над креативом действительно стоит хорошенько подумать. Давайте думайте!
И она ушла наверх в кабинет.
А мы с Оксанкой рухнули как подкошенные и еще какое-то время никак не могли прийти в себя.
Я, кстати, Дорохову после этого вечера стала называть порошочек-девочка. А она мне чуть что сразу: «Давай, Ира, так, чтоб зажгло изнутри».
Еще в эту смутную неделю, оставшуюся до презентации, я успела пригласить на свидание Альбиноса. Вышло это как-то само собой. В один из наших ежевечерних сеансов.
Альбинос в этот раз подступался ко мне с разговорами о моем видении счастья.
«Сударыня! – писал он. – Что Вам нужно для того, чтобы чувствовать себя абсолютно счастливой?»
«Мне кажется, сударь, понятия абсолютного счастья не существует. Человек всегда оставляет место для недовольства. Даже если в жизни все удается, он воспринимает это как должное. А чтобы быть хоть чуточку несчастнее, он будет сетовать на погоду…»
«И все же случаются моменты! Вы можете вспомнить хотя бы один, когда Вы были счастливы безоглядно?»
«Могу. И даже не один. Но Вам я ничего не скажу. Потому что Вы знаете обо мне уже достаточно много. Я же о Вас – почти ничего».
«Вы хотели бы знать обо мне больше?»
«Вне всяких сомнений. Я бы увиделась с Вами».
Альбинос прислал улыбку: «Вы уверены в этом, сударыня?»
«На все сто процентов, сударь…»
Вот так и получилось, что в восьмом часу вечера за день до презентации я прогуливалась по Гоголевскому бульвару и считала минуты до встречи. Волновалась. Специально тянула резину. Не хотела заходить в это кафе, которое он назвал, раньше оговоренного времени. Наоборот, хотела чуть-чуть опоздать, а потом войти и моментально увидеть его. Я была уверена, что сразу его узнаю. Он будет обязательно таким, как Алекс до почернения зубов. Может, он будет чуть менее лысым. И даже, наоборот, с густой шапкой волос. Но манера держаться, а главное, говорить у него будет точно такой же.
Ровно в тридцать пять минут я, рискуя быть сбитой, перебежала дорогу и углубилась в арбатские дворы. Прошла под облетающим кленом мимо какого-то старого дома. Свернула налево – и тут же увидела нужную вывеску. Чем-то мистическим мне дыхнуло в лицо. От уводящих под землю ступеней, от дубовой двери с медным кольцом, от человека, притворно улыбающегося на входе… Мне казалось, что, как только я окажусь по другую сторону этой двери, меня утянет в другую эпоху. Туда, где обращение «сударь» будет вполне уместным. Туда, где пластинки ставят на патефон. И туда, откуда я уже никогда не смогу вернуться назад.
Что же такого сделал со мной это виртуальный маньяк, что я окутана облаком мистицизма?
Я шагнула в низкий прокуренный зальчик.
Всего несколько столиков. Полумрак. Играет странная тихая музыка. За стойкой – не менее странный бармен. Усы и волосы чернее черного. Цыганские глаза. Они-то больше всего и пугают.
Я в нерешительности остановилась посередине зала. Осмотрела немногочисленных посетителей. Все говорили очень тихо, как будто плели заговоры. На меня почти никто не обратил внимания. Только бледный парень с белыми, чуть удлиненными волосами, листающий при свече какую-то книгу. Он покосился, тронул за стебель розу, лежащую перед ним, но тут же снова углубился в прочтение.
– Присаживайтесь, – сказал мне бармен, протирающий полотенцем и без того отсвечивающий идеальной чистотой фужер. – Вина?
– Не откажусь, – кивнула я, занимая единственный пустующий столик. – Красного, полусухого.
– Как пожелаете…
Я сидела, чувствуя себя не в своей тарелке. Мне казалось, все только делают вид, что им нет до меня никакого дела. На самом деле исподволь наблюдают. Как я стану поступать, если Альбинос не придет? Убегу? Разрыдаюсь? Буду ждать до последнего?
Я допила свое вино почти до середины, когда бледный юноша с розой все-таки осмелился подойти.
– Простите, вы Ирина?
Ах ты, черт! Значит, вот так ты выглядишь, да? Студент, страдающий лихорадкой и приступами романтизма?
Я прокашлялась – от вина запершило в горле.
– Да, я Ирина. Вы Кум?
– Нет, Кум просил передать вам эту розу и свои извинения. Он сегодня не сможет прийти на встречу.
– Ах, вот оно что! Так он не придет? – с облегчением воскликнула я. Но в то же время испытала горькое разочарование, что встреча не состоится.
– Нет, не придет, – подтвердил курьер.
Он собрался уже было улизнуть, но я схватила его за руку:
– Погодите минутку! Расскажите мне, кто такой Кум! Как он выглядит? Какого он возраста? Чем занимается?
– Извините, но я ничего не знаю о нем, – сделал юноша сочувствующее лицо. – Я здесь просто пил кофе. Ко мне подошла какая-то женщина и сказала, что в половине восьмого сюда явится девушка. И, если я еще буду здесь, попросила передать ей розу и извинения. Так что… – Парень, улыбнувшись, развел руками. А потом быстро направился к выходу.
Вот интересно, как это понимать? Соврал? Не было никакой женщины? Бережет по просьбе хозяина маску инкогнито? Или Кум – это и есть эта женщина? Или все-таки Кум – это и есть этот парень? Решил, что, если я ему не понравлюсь, просто избавится от цветка и сбежит? Может быть… И как раз-таки Альбинос очень к нему подходит.
Запутавшись окончательно, я решила непременно прояснить этот вопрос во время ближайшего сеанса. Но Альбинос на сайте знакомств ни этим вечером, ни следующим так и не объявился.
А тут как раз наступил долгожданный день презентации. Была суббота, и мы с Дороховой с утра пораньше собрались у меня. Оксанка по моему наказу приволокла из дому все сексуальные шмотки, которые только смогла найти. Я вытряхнула свои наряды женщины-обольстительницы.
Стоя теперь перед огромной свалкой тряпья, мы задумчиво чесали в затылках. Подступаться к этой куче было жутковато. Главное, непонятно с какого боку.
– Ну, давай, Ирка, подбери мне что-нибудь, чтоб зажглось изнутри! – решилась наконец Дорохова.
– Ладно, попробую.
Я придирчиво осмотрела подругу. Выглядела она сегодня очень даже неплохо. За исключением прически. Но это дело было легкопоправимое. Главное, не наблюдалось кругов под глазами и землистого цвета кожи, присущих Оксанке в последнее время.
– Так, ты у нас сегодня буде-е-ешь…
– Я тебя умоляю, только не Синдереллой!
– Нет, ты будешь Пеппи – Длинный Чулок!
– Чего-о? Скажи лучше – Пеппи – Синий Чулок!
– Молчи! Посмотри, как ты обросла! Сделаем тебе вот из этого… – я потрогала кончики отросших Оксанкиных волос, – …озорную косичку, и ты наденешь вон то короткое черное платьице.
– А проволоку в голову будем вставлять, чтобы косичка загибалась?.. Блин, Чижова! В моем возрасте уже вдовьи платки носят, а ты мне твердишь про какую-то косичку!
– Ну что ты несешь? Тебе тридцать один год всего! Давай не выпендривайся! И туфли наденешь на шпильке, понятно?
– Нет, мне, конечно, понятно. Но ты смотри! Как бы там, на презентации, действительно столпотворение врачей с носилками не началось. Зачем людей шокировать? Ну и потом, я же на шпильке почти сразу умру. Какой тебе прок от моего трупа?
– Ладно, убедила. Наденешь вот эти туфли, – деловито сказала я. – Они тоже красивые. И с платьем будут смотреться, что надо.
Потом мы занялись моим внешним видом. Ну, собственно, я всегда оставалась собой, потому как никогда не трогала свои волосы. Это был предмет моей особой гордости, и я носила их только распущенными и всегда гладко причесанными. А в качестве вечернего туалета мы подобрали мне красное утягивающее платье до пола, с открытой спиной.
После этого я прочла Оксанке лекцию под названием «Учись, пока я жива».
– Значит так, Дорохова, к мужчинам надо подкатывать ненавязчиво. И прошу тебя, без этого своего неказистого заигрывания! А то я знаю тебя – ой, какая у вас перхоть интересная! Можно я тут рядом с вами немножечко постою…
Оксанка ухмыльнулась:
– А ты, оказывается, неплохо меня изучила!
– Еще бы! – закатила я глаза и продолжила: – Идем дальше. Улыбаться мужчине нужно открыто. Не надо смущаться, смотреть в пол. Но и скалиться вот так, как ты сейчас это делаешь, тоже не надо. И вообще, перестань гримасничать! Лучше запоминай! Не стоит сразу подводить собеседника к интересующей тебя теме. Для начала пообщайся с ним, пригласи на танец, попытайся очаровать. И главное! Побольше восхищения в глазах! Ты не должна казаться ему равнодушной. Поняла?
– Чего же непонятного? Не казаться равнодушной, – прилежно повторила Оксанка.
Я еще минут десять перечисляла ей, что она должна делать. И еще минут сорок – чего она делать не должна. Дорохова кивала, а сама то и дело позевывала. Из чего я сделала вывод, что распыляюсь напрасно.
– Слушай, мать! Умоляю тебя, ну пожа-аалуйста… Не надо шутить там, а? Что угодно делай, но только не упражняйся в остроумии! Не загуби на корню молодые побеги нашего дела.
– Ладно, ладно, – снова зевнула Оксанка. – Не буду шутить. Буду весь вечер читать стихи Маяковского.
Из дому мы вышли строго в половине седьмого. Пеппи – Длинный Чулок и я. Сразу за углом поймали машину и поехали на Пушкинскую.
Оказалось, времени осталось только-только, чтобы успеть. У входа в театр мы вылезли без пяти минут восемь. Здесь нас сразу встретили двое молодчиков совершенно нетеатрального вида.
– Ваши приглашения! – с каменным лицом изрек один из них, протягивая ко мне свою лапищу.
Я горделиво изъяла из сумки свою аккредитацию:
– Представителей прессы пускают?
– Лучших представителей! – поддакнула на заднем плане Оксанка.
Охранник сверился со списками:
– Проходите.
Но его напарник тут же сделал выпад в сторону, выхватив из-за спины металлоискатель. Поводил им спереди, сзади. Проверил сумки. И тоже позволил:
– Все в порядке, идите.
Мы прошли в просторное фойе. Народу здесь было уже полно. Мужчины и женщины, разодетые, как звезды Голливуда, чинно прохаживались, беседуя друг с другом. Угощались шампанским со столиков под белыми скатертями. Или же толпились целыми группами: что-то оживленно обсуждали, смеялись, то и дело аплодируя кому-нибудь из рассказчиков. В общем, царила благоприятная атмосфера ожидания.
Мы с Оксанкой решили сделать по фойе ознакомительный круг.
Во-первых, нужно было осмотреться. А во-вторых, по возможности сразу определиться с жертвами обольщения. Тем более что мужчин, находящихся в свободном плавание, было не так уж и много.
– Так, – нравоучительно бубнила я подруге на ухо, – ты займешься вон тем, в светлом костюме.
– Ира, я не смогу. Он мне в пупок дышит.
– Ничего, мелкие любят высоких девушек. Переживешь как-нибудь. И сделай походку полегче. Что ты идешь, как будто у тебя кандалы на ногах!
– А как, по-твоему?! Если мне на ходулях легче пройти, чем на каблуках…
– Ладно. Мой – вон тот, который по мобильнику треплется.
Оксанка взвилась:
– Ну конечно! Себе высокого присмотрела! Да еще молодого. А мне какую-то плесень в пигментных пятнах подсовывает!
– Дурочка! Я тебе задачу облегчаю! Старого охмурить проще. Даже если ты ему про перхоть скажешь, но при этом будешь мило улыбаться, он твой.
Тут мы увидели прямо перед собой низенький подиум и огромную плазменную панель, подвешенную чуть наискосок. Освещение в этой части фойе было более приглушенным, чем везде. Только подиум подсвечивался снизу желто-зелеными лампочками.
Оказывается, любой из гостей мог, не дожидаясь выступления певца, сам исполнить под караоке любую понравившуюся композицию. Никаких ограничений в этом плане не было. Скорее, аппаратуру установили здесь с целью обеспечения досуга. Вдруг звезда решит покапризничать. Припоздать на часок-другой. Чтобы, в общем, публика не томилась без дела.
До сих пор желающих, правда, не находилось. Но это пока. Как только моя фанатичка увидела микрофон, ее аж затрясло.
– А-а, Чижова, караоке! Пусти! Пойду себе баллы зарабатывать. Вдруг кто-нибудь, кроме старья, на меня клюнет!
И, несмотря на мои возражения, она поднялась на сцену. Одернула платьице. Попросила у скучающего мальчика каталог песен. А когда тот нехотя подал его, принялась внимательно изучать.
В это время некоторые из гостей, заметив оживление на эстраде, стали останавливаться, с любопытством поглядывать, переговариваясь между собой. Прямо у меня за спиной встали двое каких-то юнцов, и один другому сказал:
– О, смотри! Жанна Фриске! Сейчас зажжет что-нибудь.
– Да какая Фриске? Эта худая, как доска. Скорее уж Агузарова.
И они принялись потихоньку хрюкать, довольные тем, как удачно сейчас пошутили. Я свирепо покосилась на них и отошла чуть в сторонку.
Между тем Дорохова, ткнув пальцем в каталог, вернула его диджею. Тот включил музыку.
Оксанка, обхватив микрофон двумя руками, встала на краю подиума.
Нет! Это была не Фриске и не Агузарова. Это была Жанна Д’Арк. Причем в момент своего сожжения.
