Текст книги "Железо из крови..."

Автор книги: Ник Перумов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Если он был, хвост этот, – пробурчала Машка.

– Ветер у тебя в голове, Маха, – назидательно заметила Соня. – Сама ведь знаешь – надейся-надейся, а все равно не плошай. Давай, пошли. Что-то мне не слишком через Кипрень идти улыбается.

Сказано – сделано.

Над ними разгорелась заря. Путь пролегал через дремучие леса, дорога казалась давно заброшенной – ферм в здешних краях пока что немного. Да и что тут толком вырастить можно? Лето короткое, то если не дождливое и холодное, так испепеляюще-жаркое. Правда, здешние края славились изобилием и грибов, и ягод, но сейчас народ что-то к ним охладел, как и к бесчисленным нарезам «садоводств». Только фанатики этого дела и остались. Остальным и так на бутылку с закусью хватает, особенно если самогон неподакцизный…

Три полупустые деревни они миновали, обходя их краем леса, границей зарослей и полей. Когда-то заброшенные, селения мало-помалу оживали; а в одной путники заметили даже новенький фермерский дом.

Наконец они добрались почти до самой цели. До узкой моховой головины между двумя озерами. Дорога смело вбегала на серо-зеленый покров, оборачиваясь черным рвом, заполненные болотной водой. Кое-где еще виднелись остатки некогда проложенной здесь гати.

– Нам что, нам СЮДА? – с ужасом спросила Машка.

– Не бойся, тут неглубоко, только надо по самому краю идти.

Через болотину пробирались битый час.

Уже опускался вечер, когда они наконец добрели до цели.

Деревенька предстала их взорам двойной ниткой выстроившихся вдоль дороги изб, всего десятка три, наверное. Окрестные поля, однако, оставались отменно чисты, словно только-только вспаханы под пар. Дома – тоже в полном порядке, словно хозяева и не ушли отсюда много-много лет назад. Прополотые огороды, ровные плетни, добрые крыши, опрятные срубы над колодцами и взнесенные деревянные коромысла журавлей.

Однако дым поднимался только над одной трубой.

Соня почувствовала, как сердце дало перебой. Сразу стало жарко-жарко. Все, пришла, девица-красавица, время сказок кончилось, настало время дело сполнять…

– Это здесь? – простонала Машка. – Ой… я себе ноги по самую задницу стерла. Все, если еще хоть раз шагну – хороните меня, хороните…

– Як помру, так поховайте на Вкраине милой, – безбожно перевирая оригинал, провозгласил Костик. Он казался свежее других.

…Они едва добрались до запорного плетня, которым перекрывалась дорога – чтобы скотина не разбрелась – когда навстречу им вышел человек. В просторной полотняной рубахе, подпоясанный простой веревкой, в серых же, некрашеных штанах, которых так и тянуло гордо поименовать «портами». Он не отличался богатырским сложением, хотя шириной плеч куда как превосходил и Костика и Мишаню, узкогрудых городских выкормышей. На вид ему смело можно было дать и тридцать, и сорок лет – по лицу возраст не угадывался. И глаза, когда он подошел ближе, оказались самыми обыкновенными, без всякой там «дремлющей мудрости бессчетных веков». И пахло от него, как и должно пахнуть от мужика, что весь день в поте лица машет топором.

– Здравы будьте, гости дорогие, – низким голосом прогудел он. – С чем пожаловали? Давайте, давайте, заходите, вижу, что с ног валитесь… издалека идете? Не со станции, так я и удивляюсь…

– На большой дороге сошли, – вдруг сказала Соня. – От рейнджеров избавлялись.

– От рейнджеров? – взгляд мужчины тотчас стал жестким и острым. – Ах вот оно как… ну, давайте, пошли. Отдохнете, я вам баньку истоплю по-быстрому… Да и ночуйте здесь. Куда вам дальше-то надо?

– Да нам, собственно говоря, сюда надо, – вылезла Машка. – А зовут вас как?

Незнакомец усмехнулся. Зубы у него были, словно он только что снимался для рекламы «Блендамеда».

– Всеслав, – спокойно сказал он. – Полоцкий Всеслав Брячеславич.

– Ничего себе совпадение, – выдавил из себя Костик.

– Всякие совпадения бывают, – Всеслав улыбнулся и слегка пожал плечами. – Ну, пойдемте? Давайте, красавицы, мешки ваши. Донесу.

x x x

После бани они маленько оттаяли. А то совершенными волками смотрели – все, кроме одной, стриженной, Сони. А так – соорудил я самоварчик, выставил варений, и пошел у нас совсем другой разговор. Правда, говорила все больше та же Соня. Памятуя Лику, присматривался я к ней, как мог – да все напрасно. Равноапостольную, надо сказать, я ведь так и так не распознал, доже после начала экзорцизма. Видно, но просто это образ был, несчастную монашку и впрямь послали с таким заданием сюда; и, значит, разбираться с тем головастым настоятелем все-же придется.

Наступила уже ночь, и филин, давний мой знакомый, троекратно проухал над избой – мол, выходи, на звезды полюбуемся, покалякаем. Правда, подождав маленько, понял, что я занят, никуда не пойду и думал было обидеться – да, видно, амбарный ему вовремя шепнул, что дело серьезное. Ухнул еще пару раз печально и улетел в поле. Мышковать.

Разговор как-то неуловимо истаивал, иссякал, как всегда бывает, когда сошлись незнакомые люди, обменялись первым, внешним, куда позволено пускать чужих, и застыли в раздумьи – то ли открыться, как открываешься порой случайному попутчику, то ли попрощаться и уйти. Правда, по Соне судя, уходить она никуда не собиралась.

– Всеслав Брячеславич… – имя ей давалось с трудом. И на чуть смуглых щеках – темно-алые пятна.

– Да без отчества можно, – сказал я. – Не так мне и лет-то много…

Она подняла глаза, впервые за все время беседы взглянула с вызовом.

– Какие наши годы – только-только первую тысячу размениваем?

За столом стало тихо-тихо. Мальчишки смотрели на меня совершенно очумело. Вторая девчонка, Маша, напротив – холодно и деловито. Под столом, я знал, она уже сняла «Узи» с предохранителя.

– Да мне как-то казалось, на тысячу я пока не тяну, – демонстративно посмотрев в зеркало, сказал я. Интересные времена пошли – похоже, ни для кого я уже не тайна… И что теперь делать то? Или они – тоже от Него?

– На тысячу – нет. Хорошо, что вы – не Свифтовский бессмертный. А ведь бессмертный, правда? – она жадно смотрела на меня, глаза умоляли – ну, согласись, согласись, так хочется верить, что вечная, неизбежная тьма в конце пути не так уж неизбежна!

– Не бессмертный, – я покачал головой. – Убить меня можно… очень даже. Вот Маша это как раз и собирается, похоже, сделать…

– Да хватит вам! – внезапно крикнула та самая Маша. С нарочитым грохотом швырнула оружие на стол – чуть самовар не опрокинула. – Соня! Не крути! Скажи прямо! И… если он… человек… русский…

– Хорошо, – глаз от меня не отводя, согласилась Соня. – Всеслав Брячеславич… простите, нам надо вас спросить…

– Спросить? А зачем? – эхом отозвался я. Так и будешь ты у меня, красавица, ходить кругом да около, пока не выяснится, что тебе надо.

– Оружие… Меч… Он у вас?

Ох ты! И эти все знают! Ну неужто Ему опять Русский Меч потребовался?

– Об этих вещах, девонька, с первыми встречными не калякают, – невозмутимо сказал я.

Мальчишки замерли соляными столбами. Только глаза и жили.

– Хорошо, – Соня потерла виски. – Тогда я сама вам расскажу. Знаете, как в детективая… «А вы меня поправьте, мисс Лора Лайонс, если я ошибаюсь…». Она сцепила пальцы, напряглась от волнения.

– Отчего ж… послушаем, – согласился я.

– Я давно чувствовала… искала… не знаю даже что. Но… вот только… Все это не то было. Вера, обряды, храмы… По паспорту я православная, а на деле… В общем… как-то раз, давно это было, классе в девятом, зашла в церковь… верите ли, нет – свечи разом как ветром задуло!..

Ого! Уж не от Князя ли Тьмы ко мне сегодняшние гости пожаловали?

Признаюсь, мне не по сбе стало. С чистым Мраком мне играться еще не доводилось… и едва ли когда придется. Хватило один раз на Данта посмотреть.

– И вот… – торопилась она, сбивалась, и верила свято в свои слова, и боялась смертельно, что я сам не поверю… – И вот… когда подполье создавалось, знаете, тогда много там было всяких… ну, страшные там клятвы любили, названия красивые…

Знал я это. И чем они кончили – тоже знал.

– И вот… Мальчишки Иванова начитались, «Руси изначальной», помните

– там дружина Черного Перуна была… воинское братство, что превыше кровного родства… И говорят – давайте так и назовемся… а я возьми да скажи – если уж дружина Черного Перуна, так надо по всем правилам… знак под мышкой каленым железом выжечь… А они мне – да ты, девчонка, чего нас подначиваешь, сама небось красоту портить не захочешь, да и боли испугаешься… А я говорю – да вы первее меня испугаетесь, женщины вообще выносливее, нас природа рожать предназначила и боль терпеть… Ну и… горячие головы, завелись, и в самом деле метку железную сделали, был у нас тогда кузнец один настоящий… Стоим мы так, стоим и я вижу – трусят все. А когда железо рдеющее к тебе эдак подносят… так куда как страшно. В общем… меня словно как подхватило что-то, подхватило да повело, я как заору – трусы вы все, давайте, с меня начинайте! Руку так подняла – и сама на метку… Колька-кузнец чуть с перепугу ее не выронил.

Она торопливо, забыв об окружающих, расстегивала рубашку. Высоко подняла украшенный шрамом локоть.

В подмышечной впадине темнел выжженный каленым железом Знак Перуна, знак воинов, знак мужского оружного братства, знак, который я не видел уже невесть сколько веков.

Ноги сами распрямились, заставляя встать. Негоже сидеть вот так вот перед братом, что приняла на себя печать моего Бога.

Трое Сониных спутников глазели на нее, разинув рты. Видно, это стало новостью и для них.

– Завопила я тогда, помню… благим матом. А потом… потом все поплыло как-то. И я увидела. Старик… нет, не старик он, просто зрелый, сильный такой воин, весь седой. В черном доспехе, в руках – топор. Поглядел так на меня, улыбнулся и сказал: «Здравстствуй, отроковица, али мужчин в Земле Русской не стало, что таких, как ты, ко мне посылают?..» А потом вгляделся, посуровел весь и говорит: «А, вижу, вижу, отроковица… ну что ж, помогу тебе в беде твоей. Ступай, ищи… Ищи Всеслава-ведуна, он нынче в северных лесах уже сколько веков обретается. У того Всеслава есть дивный меч, он твою землю только оборонить и сможет…» Сказал так – и пропал. Ну, точно в сказке. Меч кладенец сыскать… – Хихикнула она, натужно так, искусственно. – Я сперва не поверила… или нет, вру, сразу, сразу поверила! Мне потом объясняли – мол, в отключке целый час провалялась, ребята уже испугались, что помру прямо там. А потом…– она перевела дух. – Потом началось. Сны. И в каждом сне – вы… ты, Всеслав-ведун. И начала я… искать.

– И как же искала? – одними губами, не в силах оторваться от ее глаз, проговорил я.

Она слабо улыбнулась. Забытая рубашка так и осталась расстегнутой. Над левой ключицей я увидел еще один шрам – звездочкой.

– В архивах искала… Необычных людей, что на одном месте живут… ну, знаете, как в детективах… как там к кому дома переходили… А потом… словно как надоумил меня кто-то – стала в битвах искать… странного. И нашла. – Она в упор посмотрела на меня. – С Куликова поля начала… Сколько там у Боброка конницы было? Неполных тысяча двести, так? Так как они могли всю битву повернуть? Как у нас в историях пишут – мол, остальные увидели, воспряли, ударили? Чушь! – она от презрения даже скривилась. – Когда насмерть бьешься – вокруг себя ничего уж не видишь, не слышишь. Какие уж там «воспряли»! И подумалось мне… не обошлось там без тебя, Всеслав-ведун… а еще – без твоего меча. И дальше… кое-что нашла, тоже. Вот при Бородине тебя точно не было… и у Самсонова тоже… а до того – под Мукденом…

Верно. Империя сама себя защищать должна, иначе это не империя. Впрочем, так в конце концов и оказалось.

– И снова твой след отыскала… знаешь, где, ведун? Под Кубинкой…

Не иначе, как сам Перун твоей рукой водил, девонька. Отыскать в море старых бумаг один-единственный бой…

– Потому что… он самый важный был, этот бой. Прорвись немцы к Кубинке – весь северо-западный фас московской обороны бы развалился… они выходили в тыл всей звенигородской группе войск, в тыл к Пятой и Шестнадцатой армиям… и что тогда?

– Что тогда? – я по-прежнему не в силах был отвести глаз.

– А тогда… тогда Жуков перебросил туда две ополченские дивизии… 4-ю и 5-ю московские… семь тысяч человек, запас третьей очереди, старше сорока пяти лет… около тысячи винтовок, два пулемета, да сотня гранат на все. И одна ночь – чтобы окопаться. А морозы-то ого-го какие, а земля-то мерзлая… На других участках фронта под Москвой пулеметные гнезда из замерзших трупов складывали. И вот бой… наступает немецкий пятьдесят седьмой мотокорпус, вводят в прорыв свежую дивизию… две сотни танков… впереди – ополченцы, без артиллерии, без минных полей, без авиации… траншей и тех нет… Смять их должны были, пройти как нож сквозь масло… тьфу, банальность… а вместо этого немцы разгромлены, на поле боя остается полторы сотни танков… С флангов наваливаются две свежие сибирские дивизии… отбросили.

– Мало ль такого за войну было? Когда из ничего, голыми руками – останавливали?

– Не было! – жестко отрезала она. – Танки голыми руками не остановишь.

– Не так это, ну да ладно, я-то здесь причем?

– А притом! Алексеев Михаил Андреевич – слыхали про такого?!

– Слыхал… – медленно уронил я.

– Представлен к ордену Красной Звезды. «Подручными средствами уничтожил три танка противника», это какими ж такими подручными средствами, Всеслав Брячеславич?.. А в списках-то дивизии, когда формировалась она, никакого Алексеева Михаила Андреевича-то и нет! Александрович – есть. А потом… потом я села сканировать Новгородчину… старые села на севере… и наткнулась. На него. На Алексеева Михаили Андреевича. Ну, думаю, судьба. Стала проверять… перепроверять… наконец решилась, ребят вот взяла… и поехали.

– Зачем, брат? – тихо спросил я.

Она опешила.

– К-как зачем… Меч ведь… надо…

– Неужто ты думаешь, что я бы дома остался, на печи бока греть, если б МОЖНО было в бой пойти?

Ее мгновенно залила краска.

– Понимаю. Понимаю, о чем ты подумала. Мол, сидит эдакий Кощей на мече-кладенце, нужно пойти, чудо-оружие взять – и вперед, за землю Русскую? Молчи! Теперь я говорить стану. Или… нет. Ну, у кого силы есть? Пойдемте! Я вас сам к мечу отведу…

Вскочили, словно и не было за спиной тяжкого перехода. У всех глаза – что чайные блюдца.

– П-постойте… – вдруг пролепетал мальчишка, Костя. – Это что ж? Боги есть, что ли? И, значит… Может… так наверное, нам всем по монастырям идти надо?

Не знаю, может, и надо. Сие от меня сокрыто. Я не знаю, что происходит за той чертой, что зовется Смерть. Хочется верить, что Он не лгал в священных книгах своих…

– Идешь, брат? – спросил я Соню. Она кивнула; глаза у нее в тот миг сделались совершенно безумными.

И мы пошли. Сквозь темень августовской ночи – правда, свет у нас все-таки был.

– Отец-Лес, – сказал я, стоя на краю поля. – Помоги, Отец-Лес. Освети дорогу.

– А-ах… ага-ах… – ответили вздохом глубины.

Тропа осветилась – над ней парили сотни и тысячи светляков, в один миг созданные Отцом из ничего, а точнее – из бесчисленных гнилушек.

И, казалось, сам главный лесовик вышел нам навстречу – провести Лесным Коридором, коротким путем – от дома до самого укрывища. И никто не произнес ни слова, как и положено, когда двое братьев во Черном Перуне идут к Русскому Мечу.

Меч лежал в своей ухоронке, тихий, безгласный, ничем не отличавшийся от обычной железяки.

На первый взгляд, само собой.

– Это… это он? – голос у Сони срывался.

– Возьмись за рукоять, – вместо ответа сказал я. – И я возьмусь тоже…

Край мохового болота, вековые ели замерли, словно стража, на самом рубеже, сдерживая напирающую армию топей. Отец-Лес помогал, свет держался над Мечом; ребята замерли в благоговейном ужасе. Соня опустилась на колени. Медленно положила обе руки на эфес, запрокинула голову и закрыла глаза.

Что видела она сейчас? Быть может, сам грозный Перун из заокраинного далека смотрел сейчас ее очами и давал ей неслышимые ни для кого советы?

Никто не дерзнет нарушить беседу брату во Черном Перуне с нашим небесным отцом и покровителем.

Соня не стала пытаться поднять меч. Просто постояла на коленях, касаясь рукояти, и так же безмолвно поднялась.

На ее место опустился я.

…Волна еле сдерживаемого гнева. Меч рвался в бой, он мечтал о сражении, о честной схватке грудь на грудь, казалось, он сам сейчас вырвется из своей ухоронки… но это оставалось лишь внешним. Он все видел и все знал. И предпочитал оставаться здесь, а не там, где отчаянные девчонки и мальчики подполья гибли в бесплодных атаках.

Почему? Отчего? Зачем?..

– Не я решаю, обретет ли Меч свободу, покинет ли он ножны, – тихо сказал я. – У него своя воля и свой разум. И если он сам не рвется в бой – значит, высокие силы, вложенные в него еще до Потопа, до гибели Атлантиды и до возникновение самой человеческой расы решили иначе. До сего дня они не ошибались… точнее, не отклонялись от раз для себя установленного. Русский Меч не был ни за красных, ни за белых. Ни за Петра, ни за Карла Двенадцатого. Ни за Кутузова, ни за Наполеона. Ни за декабристов, ни за императора Николая. И сейчас… он тоже остается в стороне.

– Но почему, почему?! – взмолилось три голоса разом. Соня молчала.

– Есть такая старая легенда, – медленно сказал я. – Она пришла к нам с запада, но строчки ее куда древнее, чем думают филологи. Помните стишок

– «Не было гвоздя – подкова пропала…»? Помните? Ну так вот, у этой легенды было продолжение. Жители покоренной страны вопросили жрецов… друидов, или иных Посвященных… как им обрести свободу, и получили ответ

– пусть те, кто и в самом деле готовы отдать свои жизни за это, отдадут часть своей крови, сколько смогут; пусть эта кровь будет собрана, и растворенное в ней красное железо будет выпарено. И пусть из этого железа кузнецу выкуют гвоздь… один-единственный гвоздь, тот самый, которого не хватило, когда наступали враги. И когда у вас будет этот гвоздь – тогда, не раньше, сможете вы одолеть врага. Нам, похоже, еще не пришло время сковать такой.

Едва уловимое басовитое гудение – словно Меч кивнул мне, соглашаясь.

– Разве ты раб Меча, Всеслав-ведун? – вдруг в упор спросила Соня. – Легенда… или быль… хороша, слов нет, но разве ты раб Меча? Разве ты не можешь взять его САМ? Разве лишится он от этого своей Силы?

Она била безжалостно и в самую точку. Нет, не зря носила девчонка знак Черного Перуна, не зря…

– Нет, я не раб Меча, – ответил я. – Его можно взять, как обычное оружие… и он не откажет в помощи.

– Так почему же?!… – завопила Машка.

– Потому что нас слишком мало, чтобы выпарить железо из крови. Ее не хватит на гвоздь.

– Чушь! – сорвался Михаил. – Если все так… надо взять… на станцию…

– Пока не накопится достаточно железа… – тихо повторил я, уже не надеясь, что они поймут.

– Я возьму, – воинственно сообщила Машка. Двинулась к Мечу и без всяких колебаний потянула за рукоять что было силы.

Меч даже не дрогнул.

– Помнишь легенду о том, как король Артур доставал меч из камня? – спросил я. – У волшебных клинков это, похоже, распространенный обычай.

Наверное, Маша тут же бы и всадила в меня целую очередь, не повисни Соня и Костик у нее на плечах.

– Он… он… – рычала Машка, – трус! Трус проклятый, из-за тебя, из-за тебя… – она захлебнулась слезами.

– Всеслав-ведун, – подняла глаза Соня. – Это правда, что ты можешь поднять Меч даже без его воли?

– Правда.

– Так почему же?!.. – ярость в ее голосе, казалось, сейчас зажжет окружающий лес. Я почувствовал, как Отец беспокойно поежился.

– Мы не выковали недостающего гвоздя.

– Я уже слышала это!

– Значит, Черный Перун ошибся в тебе, если ты не поняла меня.

– Ты хочешь сказать…

– Что тем, кого ты хочешь освобождать, это вовсе не нужно, Соня Корабельникова, брат мой во Черном Перуне.

– Но ведь… но почему…

Я опустил голову.

– Силами Титанов не играют, брат. Ты можешь воззвать к их помощи, презрев предупреждения – и кто знает, чем обернется твой порыв? Какие силы, какие бедствия проложат сюда дорогу?

– Неважно! Перед нами наш бой…

– А о тех, кому придется взяться за автоматы – или магические посохи

– после твоего поступка, ты не подумала? Невозможно не делать выбора, но принцип Меньшего Зла все-таки существует. Потому что человек прежде всего хочет жить, и никто не вправе решать за него, идти ему в бой или нет. Когда он сам оставит дом, и возьмет… неважно что, дубину, топор или автомат – тогда да. Веди его на смерть, и он пойдет с радостью. А если нет…

– Но ведь это конец… – прошептала она. – Конец всему… они же никогда не поднимутся!

– Никто не знает, сколько в точности людей надо, чтобы выковать тот самый гвоздь.

– Можно… рассчитать, – подал голос Костик.

– Здесь не действуют правила вашей науки.

– Значит, ждать? – всхлипнула Маша.

– Ждать? Нет. Каждый поступает по закону своей совести. Черный Перун ничего не запрещает.

– Идем отсюда, – вдруг резко сказала Соня. – Все, что надо, мы узнали.

Всю дорогу назад шли в молчании. И – вроде недалек путь, а когда пришли домой, над краем леса уже встала заря.

Ребята казались бледными тенями. Каждый из них смотрел сейчас глубоко-глубоко в себя, и один Черный Перун ведает, что открывалось им в тех глубинах. Молча попили чаю. Молча повозились с рюкзаками, что-то доставая и перекладывая. Молча стали готовиться к дороге.

А потом над деревней пролетел вертолет.

– «Апач»! – взвизгнула Маша. – Что они…

– По нашу душу, стало быть, – сузив глаза, процедила Соня сквозь зубы. – Не зря я вам про рейнджеров толковала… небось нащупал оружие в мешках, да и сообщил… наверное, думали, у нас тут база…

Второй вертолет. Судя по шуму, транспортник. Второй, третий, четвертый…

– Будут прочесывать, – побледнел Костик.

И четыре пары глаз с отчаянной надеждой воззрились на меня.

Возьми Меч. Спаси нас, мы еще так молоды, мы еще так хотим жить!

Я покачал головой.

– Не надо паники. Пока что еще никто не стреляет. Да и непохоже, чтобы они садились.

И верно – вертолеты сделали круг над деревней и, завывая винтами, ушли дальше, за Омшу, к глухим еловым островинам среди болот, к Мохову Озеру…

Я от всей души пожелал им напороться на Мохового Человека.

Ребята шумно завздыхали, хлопая друг друга по плечам, словно заведенные. Думают, что пронесло…

– Точно, те рейнджеры с вокзала… Ой, Сонька, да что ж теперь с тобой будет? Выходит, тебе ж в город возвращаться нельзя… и батька твой…

– Папа всегда к этому готов, – сухо и гордо отрезала Соня. – Все равно надо возвращаться. В Питере спрятаться легче, чем тут. Вот только как добираться…

– Лесами пойдем, – пожал плечами Костик.

– Надо круга дать, выйти к железке, что от Неболчей к Любытину и до Окуловки, – подхватил Миша.

О Мече они уже старательно не вспоминали.

– Ребята, – сказал я. – Ребята… вам нельзя никуда идти. Скорее всего, оцеплен уже весь район… ваши фамилии и физиономии на всех станциях, на всех сканерах. Даже если вы – лесами – и доберетесь до Питера

– долго вам не продержаться. И отец твой, Соня…

– Он от меня отречется, – пожала она плечами. – Он на хорошем счету, мы специально организовали пару провалов, чтобы ему верили. Оружие отдавали, склады, явки… только без людей, конечно. А квартира у меня своя есть. И документы добудем, нашим уже делали так. Нет, Всеслав-ведун, это наша война, и мы с нее, – она покачала головой, – в отставку не подадим.

Гордо вскинула голову.

– Понмаю, что ты сказать хочешь. Мол, оставайтесь здесь, будете в безопасности… нет, ведун, мы уж лучше пойдем. Гвоздь выковывать. Я ведь так понимаю… чашку под рану подставлять не нужно?

Она все схватывала с полуслова, с полумысли даже. Ах, какого воина терял, безнадежно терял Черный Перун!

– Соня, Маши, мальчики… Вас убьют. Вокруг деревни – кольцо. Они будут прочесывать все подряд.

– Значит, если они найдут нас в деревне, шансов у нас не будет совсем, – пожала она плечами. – В лесу через цепь прорваться можно. Я знаю все приемы.

Кажется, я мог задержать их только силой.

Однако – будь прокляты и эта мудрость и эти видения! – я словно наяву видел этот самый гвозрь, ало-ржавого цвета, словно и в самом деле состоящий из засохшей крови, медленно поворачивающийся перед моим внутренним взором; я понял, что он уже куется, куется не здесь, в потаенных, сокрытых даже от меня кузницах неведомыми мастерами – чтобы им был бы подкован конь моего Бога в тот день, когда эта земля захочет стать свободной. По-настоящему захочет.

И кровь этих четверых вся, без остатка уйдет в этот гвоздь. И кто может сказать – не завершит ли это его?..

– Хорошо, – сказал я. – Раз так… я пойду с вами. Нас скорее всего убьют… но я все равно иду. Я не возьму с собой Меча… И, если нас еще не призовет к себе Черный Перун, постараюсь довести до города. И потом… я тоже буду с вами. Все, ничего не хочу больше слушать!

И, обрывая их возражения, открыл потайной ящик, где, хитро спрятанный от всей современной машинерии, лежал потрепанный, поцарапанный, видавший виды АКМ.

x x x

И кузнецы в сокрытой от праздных взоров кузни на окраине незримого Китежа дружно взмахнули молотами, когда тишину леса над зеленым берегом Рыбины взорвали первые автоматные очереди.

«Si quis potuerit Attila pugnante otio ferre, sepultus est».

Сентябрь 1997, Даллас.

(c) Николай Перумов, 1997