Текст книги "Хранитель Мечей. Одиночество мага. Том 2"

Автор книги: Ник Перумов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Интерлюдия 15

Зимний ветер злобно выл над вершинами исполинских дерев Вечного леса. Пехота снегов упрямо шла на штурм вечнозелёных бастионов, шла и гибла во множестве. Немало взращённых под властью королевы Вейде дубов, клёнов, грабов и буков не сбрасывали листву на зиму – после того, как набирались достаточной силы. Зима властвовала повсюду вокруг эльфийской твердыни, но здесь, в Вечном лесу, тем более в самом его сердце, её власть не простиралась далеко.

Крутобокий холм порос громадными дубами, в небольшой ложбинке у его подножия из-под замшелой, оплетённой плющом груды камней выбивался говорливый родник. Ручей весело бежал между поросших ежевикой берегов, среди склонявшихся к нему венчиков чайницы и духовита. Здесь было тепло, его словно источала сама живородящая земля.

На груде камней, поджав под себя тонкие ноги, завернувшись в искрящийся зелёный плащ, сидела Вейде. Королева была одна. Одна на много-много лиг вокруг. Эльфы, её подданные, ушли сегодня в подземелья, в тайные дворцы эльфов Лета, где не бывал ещё ни один человек. Только пограничная стража на дальних рубежах Вечного леса не покинула своих постов.

Королева смотрела на покрытую рябью гладь ручья. Прекрасное лицо застыло гипсовой маской, и красота уже не восхищала, а устрашала. Знаменитые волосы королевы разлетелись, развернулись за спиной вторым плащом, и меж ними то и дело с сухим треском проскакивали крохотные искорки. Царило безветрие, но волосы королевы развевались, словно в бурю.

В чаше родника перед ней плясали, изгибаясь, извиваясь диковинными змеями, смутные образы, какие-то неясные тени, и чем пристальнее вглядывалась в них королева, тем сильнее начинал бурлить и клокотать ключ, с поверхности срывались струйки пара.

Выражение на лице королевы казалось сейчас маской Смерти. Только глаза, наполнившиеся Тьмой, не поддавались всеобщему оцепенению. Они и только они жили сейчас, напряжённо всматриваясь во что-то, не доступное простому взору.

Королева смотрела в ручей. Смотрела долго, солнце успело высоко вскарабкаться по зимнему небосклону и вновь начало клониться к горизонту, когда королева наконец устало вздохнула и выпрямилась. Ручей перестал гневно бурлить и вновь мелодично зажурчал, волосы Вейде улеглись, скользившие среди них искорки угасли. Она встала, поднялась на вершину холма; вечерние ветры чуть шевелили по-летнему зелёной листвой; откуда-то сверху, из низких, набрякших снегом туч, часто сеял снег, однако ни земли, ни хотя бы древесных вершин не достигала ни одна снежинка. Но сейчас, стоило Вейде подняться туда, небеса словно метнули сотканное из снега копьё: на плечи, голову, развевающиеся волосы королевы начал падать снег. Она шла, запрокинув голову, – на щеках что-то блеснуло, может быть, даже слёзы.

Потом она остановилась. Резко, зло, решительно, буквально вбивая в землю тонкие каблучки. Тряхнула головой, словно принимая некое окончательное и бесповоротное решение.

Словно в ответ, осуждающе зашумели дубы. Солнце опускалось к горзонту, короткий зимний день угасал.

Вейде молча и низко поклонилась дубам, словно прося прощения, и лесные исполины вновь ответили ей сердитым гулом. Она лишь отрицательно покачала головой, подошла к ближайшему дубу. Сверкнул серебром узкий клинок, эльфийка аккуратно отсекла тонкую веточку, быстро провела над раной ладонью, что-то шепча, – и кора, словно морская вода, в тот же миг сомкнулась над срезом.

Королева спустилась к ручью. Ветер выл всё сильнее, вечерний сумрак сгущался, звёзд не было видно за плотной завесой облаков.

Вейде наклонилась, аккуратно воткнула срезанную веточку у самого края воды. Зачерпнула пригоршней серебристую влагу, плеснула на неё; лицо королевы исказилось болью, она закусила губу, но миг спустя её голос уже зазвучал, как ни в чем не бывало – мерным ритмом непонятного людям языка, музыкальными переливами странных созвучий; но сейчас они звучали поистине грозно, пугающе, словно марш тёмной армии, не орды, а именно армии, железных легионов, где каждый знает своё место и весь строй умеет ударять как одна рука.

Над головой королевы тучи закружились в хороводе, в небесах появилась громадная, всё расширяющаяся воронка. С небес спускался исполинский хобот тёмного вихря, постепенно утончаясь к концу, – вот он достиг воткнутой в берег веточки, и в тот же миг Вейде, раскинув руки так, словно хотела обнять всю Вселенную, душераздирающе вскрикнула, по взметнувшимся тучей волосам зазмеилось пламя, ветер почти что прижал многовековые дубы к земле, и воронка в небесах исчезла. Хобот вихря исчез, как не бывало, однако срезанная веточка внезапно начала расти, дрожа, потянулась вверх, стремительно, неудержимо, ручей заклокотал, вода в нём вскипела и окрасилась чем-то тёмным, облако пара окутало веточку – впрочем, уже не веточку, а молодое деревце – и, повинуясь властному жесту Вейде, рассеялось.

На берегу ручья осталась стоять человеческая фигура. Закутанная в просторный, скрывающий очертания плащ, так что трудно было даже понять, эльф это, человек или, может, и вовсе орк.

Вейде дрожала, как в лихорадке. Глаза её блестели нехорошим, больным блеском, но голос оставался твёрд.

– Я призвала тебя, потому что задание по силам только тебе.

– Я исполню, владычица… – глухо отозвалась фигура, и опять же про неё ничего нельзя было узнать – голос казался каким-то стёртым, неживым, лишённым собственных черт.

– Ты знаешь, что нужно совершить?..

– Твоё волшебство показало мне всё, что надо, владычица…

– Тогда в дорогу. Торопись. Времени у нас очень мало, наши враги не станут мешкать.

Закутанная фигура молча поклонилась и плавно заскользила прочь. Ночной мрак быстро поглотил её, а Вейде, гордая королева Вейде вдруг упала прямо на землю и разрыдалась.

– Что я наделала? – слышалось между судорожными всхлипываниями. – Что я наделала?..

Эти слова она произнесла по-человечески, а не на своём родном языке.

Глава 8
Некромант и инквизитор
(продолжение)

В камере после пыточного покоя Фессу показалось донельзя уютно. Разумеется, его не расковали. Инквизиторы не собирались совершать подобных ошибок. Тем не менее с латниками, препроводившими некроманта в его «келью», отправился и подпалачик. Этот, не снимая маски, принялся поить и кормить Фесса с ловкостью, свидетельствовавшей о немалом опыте. Угрюмые солдаты всё это время стояли рядом, и оружие кололо Фессу незащищённую шею. Ясно, они бы убили его, попытайся он сделать хоть одно лишнее движение. Они даже не предупреждали его о «границах дозволенного». Они просто стояли с клинками наголо и молчали.

Сделав всё нужное, подпалачик убрался. Вышли следом латники. Фесс наконец смог осмотреться. Словно в насмешку, ему оставили небольшой огарок свечи.

Каменный мешок. Разумеется, никаких окон. Квадратный. Четыре шага в длину, столько же в ширину. И никаких тебе постелей. Голый каменный пол. Вообще ничего, кроме железной двери.

Место, где должно погребать надежды. Место, где узник должен ощутить себя ничтожным атомом, пылинкой перед давящей мощью камня и стен. Где должны рассеяться, истаять без следа твёрдость духа и храбрость. Инквизиторы знали, куда помещать особо ценных пленников. Утешало только одно – Этлау тоже придётся сидеть где-то под землей, неподалёку, чтобы держать Фесса под действием своего талисмана.

Слабое утешение, конечно.

Стража удалилась. Стальная дверь камеры захлопнулась, и вместе с ней на некроманта навалилась звенящая, давящая тишина. Не слышно было даже удалявшихся шагов его тюремщиков.

Глубоко под землёй зима теряет власть. Там должно быть тепло, однако в каморке Фесса отчего-то царил ледяной, липкий холод, медленно просачивавшийся во все щели, как ни старался некромант запахнуться плотнее и держаться подальше от стен. Тоже ничего нового, старался думать он. Пытка холодом – одна из старейших. Холод, темнота… узник без всяких палачей должен возмечтать о том, чтобы как можно скорее выложить всё, о чём только пожелают спросить его судьи и дознаватели.

И всё же первую схватку он выиграл. Собственно говоря, проверить его слова невозможно – разве что вызвать в качестве свидетеля обвинения саму Западную Тьму. Он может вещать всё, что ему вздумается, плести любые небылицы, сваливать на свою мифическую хозяйку все мыслимые и немыслимые прегрешения. Пусть серые попытаются это опровергнуть, если уж им вздумалось играть в «объективное следствие» и «беспристрастный суд». Честно говоря, Фесс не понимал, для чего Этлау на самом деле потребовалось прибегать ко всей этой глупой атрибутике. Чтобы убить некроманта, сейчас вообще требовался только один удар меча. Или, если желательно, чтобы проклятый Разрушитель умирал долго и мучительно, это тоже нетрудно сделать. Достаточно отдать приказ. Этлау мог приказать устроить, к примеру, публичное колесование или четвертование на главной площади Аркина – однако же не приказал. Фесс до сих пор жив. Неужели инквизитора на самом деле обманула эта клоунада, эта игра в «признание»? Кто знает, Этлау не выдал себя. Напротив, подыгрывал, если, конечно, на самом деле раскусил намерения Фесса.

«Намерения… – вдруг горько подумал некромант. – На что ты, собственно говоря, рассчитываешь, Кэр? Продержаться елико возможно долго, ожидая чуда, счастливого стечения обстоятельств? Наверное. Ничего другого не остаётся. Конечно, узники убегали и из самых охраняемых, самых „неприступных“ тюрем. Но этому всегда предшествовало что-то внешнее, ошибка стражи, усталость или равнодушие тюремщиков, ошалевших от однообразия своей жалкой службы. Пока на это рассчитывать не приходится. Этлау не из тех, кто легко впадёт в равнодушие сам или позволит сделать это другим».

Значит, надо ждать. Просто ждать. Читать на память любимые стихи. Вспоминать звёздное небо над ласковой Долиной, вспоминать дольмены и менгиры Мельина, Серую Лигу и ту простую жизнь, которую он вёл там; не дать черноте вползти внутрь, источить силу и волю к сопротивлению.

В медленно падающих мгновениях можно раствориться. В полной тишине, в кромешной тьме легко ступить на те дороги, что уводят за грань привычного, за черту реальности и Межреальности, вне пределов власти Сил и богов, если они только ещё остались в этом безумном мире.

Фесс понимал, что холод если и не убьёт его – едва ли инквизиторы согласятся вот так просто потерять самого, наверное, ценного узника за всё время своего существования, – то очень ослабит. А единственным способом избегнуть этого остаётся уйти очень, очень далеко. Кстати, интересно, если он сейчас пожелает разбить себе голову о стену, сможет ли Этлау ему в том воспрепятствовать?

Нет, не стоит пытаться. Если он пытается показать, что «сотрудничает», то подобные демонстрации просто глупы. Давай лучше на самом деле уйдём отсюда, далеко-далеко, теми тропами, на которые не вступить никогда, будучи в здравом уме и твёрдой памяти. Растворимся в окружающей нас тьме, скользнём вперёд и вверх её мельчайшими частицами, сквозь все двери, решётки и преграды, не замечая стражи и охранных чар, скользнём сквозь земную толщу и небесную твердь, туда, где нет пути даже Архимагу Копперу – если, конечно, Архимаг Коппер не проделает то же, что и ты.

Фесс подумал, что хорошо бы вновь увидеть в этом видении отца. Быть может, какие-то неведомые чары и в самом деле старались донести до него какое-то послание, отправленное через глубины времени и пространства?..

Не обращая внимания на холод и липкую мерзость, что немедля просочилась сквозь худую одёжку, Фесс сел на пол, привалился спиной к ледяной стене. И вновь начал спуск в те бездонные провалы, откуда нет и не может быть прямых путей для возвращения.

И вновь вокруг не стало ничего, кроме Тьмы. Дыхание некроманта сделалось медленным и очень глубоким. То волшебство, которое не мог отнять и подавить никакой талисман, властно вступило в свои права, заставляя тело забыть о холоде и ледяной жиже. Это походило на проделанное им во время морского пути в Аркин, только на сей раз здесь уходоказался ещё более глубоким. Фесс словно сорвался в бездонность, в беспредельность, по сравнению с которой даже Межреальность предстала бы крошечным и тесным пятачком. Здесь не знали, что такое «границы». В этих местах, наверное, брала начало сама Великая Река Времени; здесь было лишь Пространство и Время. Ни Сил, ни богов, ни миров. Ничего. Ни Хаоса, ни Упорядоченного. Фесс словно бы в единый, бесконечно короткий миг достиг не просто ведомых самым изощрённым магам пределов того, где может обитать чувствующее существо, он провалился в отражение того чудовищного Ничто, что, говорят, не есть Хаос и не есть Упорядоченное. Но о таких вещах в Долине говорили не иначе, как нервным шёпотом.

– Видишь Меня? – Это был не голос, не мысль, это было… было нечто, пришедшее ниоткуда, единый образ, не облечённый ни в слово, ни в звук, ни в знак. И вновь, уже сильнее, сотрясая все существо некроманта: – Видишь Меня?!

Это было слишком. Фесс не мог ответить, он в единый миг словно лишился своего тела, не в силах даже помыслить о чём-либо, не то что сделать что-то.

– Видишь теперь? – Кажется, тампоняли, что ничтожной человеческой пылинке не выстоять перед основами основ и Силами Сил. – Теперь видишь? Слышишь? Мы ведь уже говорили с тобой.

– Тьма… – простонал некромант, с усилием разлепляя губы – на них он уже чувствовал вкус крови. – Тьма… Западная Тьма…

– Можешь называть меня так, – пришёл ответ. – Хотя я всего лишь ничтожное отражение того Великого, нет, Величайшего, для чего в человеческих языках не изобрели ещё должного прозвания и не скоро изобретут. Зачем ты пришёл ко мне?

– Я думал… думал… что Ты сама придёшь ко мне…

– Я хочу тебе помочь, – ответил голос. – Однако ты сам поставил передо мной преграды. И теперь, чтобы получить мою помощь, ты должен уверовать в меня, принять меня не как последнее средство спасти от распада и уничтожения свою жалкую телесную оболочку. Не ведаю, понимаешь ли ты. С вами, людьми, очень трудно. Порой я не в силах вас понять, хотя тоже обладаю сознанием и личностью. Сломать возведённые преграды нелегко, ибо я вынуждена подчиняться законам этого мироздания, будучи лишь Отражением Истины и Великого Предела. Ты должен помочь мне, и тогда я помогу тебе, если уж эта жалкая жизньстоль много для тебя значит.

– Помочь Тебе? Но как?

– Есть крепости, которые невозможно взять приступом. Только если кто-то откроет тебе ворота изнутри. Мне нужно, чтобы ты открыл мне эти ворота. Постепенно я возьму всё сама, ибо защита слабеет, и настанет час, когда старые чары не смогут сдержать меня. Но это время ещё неблизко. Миру предстоит пройти через хаос, прежде чем я смогу взять его. А каждый миг в отрыве от Великого Предела – мука для меня. Не удивляйся, некромант, несуществующее тоже способно страдать. И ваши скупые слова не смогут описать и миллиардной доли моих мук. Поэтому торопись, некромант! Неважно, что ты скажешь и сделаешь, ты всё равно мой. Чем скорее ты поймёшь это и войдёшь в мою Башню, тем лучше. Но войти ты сможешь, если на самом деле станешь моим. Не знаю, понял ли ты, Отражения не наделены всеведением. Но теперь иди.

– Некромант! Эй, некромант! Лекаря сюда, быстро!..

По глазам хлестнул жестокий факельный отблеск. Фесс застонал, тщетно пытаясь прикрыться закованной в кандалы рукой. Кто-то грубо подхватил его под мышки, одним рывком поднял. Тело совершенно онемело, Фесс его почти не чувствовал, но при том не чувствовал он и холода.

– Пропустите! Не толпитесь! Дайте места, во имя Спасителя!

– Разойдитесь, ослы, лекаря пропустите! Кому сказано, бараны?! – последовало несколько изощрённых ругательств.

– Тэ-э-экс… сколько пролежал-то?

– Час уже, господин медикус…

– Тэ-э-кс… замерзнуть не мог, но… дыхание… очень редкое… пульс… почти отсутствует… Эй, быстро, выносите его отсюда! В тепло! Горячего вина, скорее! Снимайте с него цепи!

– Никак невозможно, господин медикус, строгий приказ самого преподобного отца Этлау…

– Он умрёт, если промедлим!.. Быстро!

– Пусть умрёт, господин. Преподобный приказали…

– Ладно, так его тащите. Одежду срежьте.

Хлынула со всех сторон тёплая волна. Фесса положили на что-то твёрдое, быстро и грубо избавили от насквозь промокших и заледеневших лохмотьев и принялись старательно растирать чем-то горячим. Это было невыразимо приятно, так что некромант даже чуть снова не потерял сознание. Потом ему поднесли ковшик с горячим вином, смешанным с пряностями, и он окончательно пришёл в себя. Тотчас вынырнул откуда-то из-за спин закованных в железо стражников памятный подпалачик, поставил рядом с некромантом дымящийся котелок, принялся кормить с ложки.

Фесс глотал горячую похлебку, и тюремная бурда представлялась ему сейчас пищей богов.

…Сколько так продолжалось, он не помнил. Глаза мало-помалу привыкали к свету, и когда в лекарскую камеру (а притащили его именно сюда) пожаловал сам преподобный отец Этлау в сопровождении положенной по его рангу свиты, Фесс уже мог нормально видеть.

При появлении инквизитора все остальные не то что вытянулись по струнке, но, похоже, вообще дышать перестали. Этлау быстро и остро взглянул на некроманта – похоже, проверял, не притворяется ли? Вопросительно взглянул на лекаря.

– Подследственный пришёл в себя после краткого, но очень глубокого забытья, – поспешно зачастил медикус. – Состояние нормальное, несмотря на сильное истощение, словно арестованный долгое время оставался без пищи.

Этлау кивнул.

– Почему мне не доложили, что подследственный впал в транс? – ровным голосом спросил Этлау у сводчатого потолка. – Почему не были предприняты немедленные меры?

Ответа не последовало. Все, похоже, просто тряслись от ужаса.

– Хорошо, – не меняя интонации, подытожил Этлау, – молчание допустивших сие служит ясным показанием осознания ими своей вины. Наложим епитимью. Отец келарь! Отдайте необходимые распоряжения. Пусть обвиняемого препроводят в допросную.

Приказы Этлау с некоторых пор выполнялись в Инквизиции беспрекословно.

И вновь знакомая комната, забитая пыточной машинерией, те же четверо безмолвных палачей в красных колпаках и тот же подпалачик. Вот только длинный стол следствия на сей раз пустовал. Этлау дождался, пока Фесса прикрутят к решётке, и повелительно махнул рукой стражникам – мол, свободны. Инквизитор сам тщательно запер двери дознавательного покоя, подошёл вплотную, встал в головах у Фесса так, чтобы некромант мог его видеть.

– Тебя ещё будут допрашивать по-настоящему, не сомневайся, – брезгливо проговорил экзекутор. – Тебе ещё зададут немало вопросов и, разумеется, не забудут поинтересоваться теми, кто тебе помогал.

– Они все мертвы. – Фесс постарался как можно циничнее пожать плечами. – Те, кто мне помогал, погибли в Эгесте. Больше никого не осталось. Под пытками я, возможно, и назову тебе вымышленные имена, инквизитор, – просто для того, чтобы прекратить собственные мучения, но разве тебе это нужно, Этлау?

– Вымышленные имена в устах Разрушителя перестают быть просто вымышленными, – парировал инквизитор. – Те, кого ты назовёшь, могут стать подручными Сущности, её рабами. Поэтому мы, само собой, не оставим в живых никого из них.

– Даже если я назову какого-нибудь Жгрумбайдумбайла из деревни Хрумбрумбом? – постарался усмехнуться Фесс.

– Этот ответ не будет принят, – очень серьёзно, словно и не замечая издёвки пленника, заявил Этлау. – Постарайся назвать настоящие имена. Очень советую также вспомнить о своих друзьях из Нарна и Вечного леса. Равно как и с мекампского пограничья. Не забудь также и Ордос. Это так, дружеский совет, некромант, перед завтрашним допросом. Ну а сегодня мы поговорим о другом.

– О чем же, преподобный отец? – Фесс постарался, чтобы Этлау не почувствовал насмешки.

– Мы поговорим с тобой о трёх вещах. О Даэнуре, твоём бывшем наставнике, о Вейде, королеве Вечного леса, и о тех птенцах, которых ты столь доблестно защищал в Салладоре. Покончив с этим, мы перейдём к могиле Эвенгара Салладорского, на которую тебе посчастливилось наткнуться в пустыне. Как тебе такой план, некромант?

– Отчего ж не поговорить, – как мог легко и беззаботно ответил Фесс. – Учителя всегда приятно вспомнить, даже при таких обстоятельствах…

– Не паясничай, – строго сказал Этлау. – Не заставляй меня окончательно поверить, что ты просто ломаешь комедию и тянешь время в надежде, что совершится какое-то чудо, или же, к примеру, ты наконец допросишься помощи от твоей нынешней госпожи. Давай, рассказывай, Неясыть.

– О чем же, Этлау? Ты задал слишком общий вопрос.

– Ты прав. Хорошо, тогда так: что ты знаешь об «Анналах Тьмы» и что говорил тебе на эту тему Даэнур?

– Странный вопрос. – Фесс вновь пожал плечами. – Насколько мне известно, Даэнур не враг Святой Церкви. Он чтит Договор. Его всегда можно спросить самого.

– Несомненно, – вежливо кивнул Этлау. – Но мне особенно интересны именно твои слова. Не будешь ли ты любезен удовлетворить моё любопытство?

Фесс с трудом удержался от предложения инквизитору поискать различных видов удовлетворения у профессионалок соответствующей квалификации и специализации.

– Я знаю, что «Анналы Тьмы» провозгласили грядущее появление Разрушителя, того, чьими руками Сущность сотрёт привычный нам мир и превратит его во что-то иное, ведомое только Ей.

– Замечательно, – подбодрил некроманта Этлау. – И что же дальше? Что ещё говорилось в «Анналах»?

– Воистину ты зря теряешь время, инквизитор…

– Предоставь мне самому заботиться о моём времени, – холодно заметил Этлау. – Так всё-таки?

– Всё-таки? Ну так вот тебе моё мнение, отец-экзекутор, моя самая расправдивая правда: «Анналы Тьмы» предрекли гибель этого миропорядка и открытие дороги новому. Чему именно – этого человеческий разум постичь не в силах.

– И ты по мере сил служишь этому? Приближаешь этот час? – немедленно спросил Этлау.

– По-моему, я уже ответил на этот вопрос, – в который уже раз пожал плечами Фесс.

– Ну что ж, иного я и не ожидал, – кивнул инквизитор. – Оставим пока в стороне Отступника, я знаю о нем куда больше твоего. Проясним вот что: как можно остановить Разрушителя? Не тебя именно, не некроманта Неясыть, который, я готов признать, делал хоть и тёмное, но порой нужное дело. Как остановить именно Разрушителя? Как сделать так, чтобы планы Сущности оказались сорваны? Ты понимаешь меня, Неясыть? Понимаешь? – Этлау наклонился вперёд, скрестил горящий взгляд со взглядом Фесса. – Вот что мне нужно у тебя вызнать. И, чтобы добиться этого знания, я готов погубить свою собственную душу, если потребуется.

Фесс заметил, что руки инквизитора судорожно трясутся.

– О, нет, ты не прав, – перехватив его взор, хрипло прокаркал Этлау. – Я не боюсь ни смерти, ни Его Суда. Я свершил всё, что было в моих силах… и вернулся сюда с особой Миссией. Но я с радостью отдам всё, чем наделил меня Он, всё, до последней искры моего дыхания, чтобы остановить Тьму. Ты напрасно считал меня маньяком и садистом, некромант. Я не ты, я не нахожу удовольствия в чужих страданиях. Мне надо, чтобы жил мир, и, скольким при этом придётся погибнуть, уже неважно. Родятся новые люди, возникнут новые города, будут написаны новые книги, картины, высечены из мрамора новые статуи. Но если Эвиала не станет – не будет и ничего этого, ни нового, ни старого, не так ли, некромант?! – Этлау почти кричал. – Вот почему между нами не может быть мира, некромант. Я почти сжёг тебя в Кривом Ручье. Случись это на самом деле, сейчас я горько пожалел бы об этом. Что ж, хорошо, что судьба и ты не дали тогда свершиться моей роковой ошибке. Потому что ты должен рассказать мне, как остановить Разрушителя, и ты мне это скажешь. Чего бы мне это ни стоило. Слышишь?! Чего бы мне это ни стоило!

Этлау подавился собственным криком, поперхнулся, закашлялся. Подпалачик немедля поднёс ему кружку с водой.

– Прекрасная речь, Этлау, – проговорил Фесс. – Прекрасная и трогательная. Ты только забыл об одном – у меня тебе ничего не вырвать, потому что конец Разрушителя станет также и моим концом. И никакие пытки, ничего, что сможет родить твоё извращённое воображение садиста, маньяка и убийцы – да-да, сколько бы ты ни утверждал обратного, – никакие муки не смогут сравниться с тем, что будет ждать Разрушителя, если он не выполнит свою миссию. Я понимаю, ты не колеблясь отдашь приказ перебить половину населения Эвиала, если это поможет спастись второй половине. Но я – не население. И у меня выбора нет. Никакие палачи не могут быть настолько искусны. Я просто умру, в тот самый миг, когда они перейдут некий предел. И всё. Что ты станешь делать тогда? Приведёшь сюда моего учителя? Потребуешь, чтобы Даэнур вызвал меня из Серых Пределов, дабы продолжить допрос? Дуотт-то, быть может, и будет рад, он боится и боли и ещё много чего, его можно запугать, можно сломать, но тебе это не поможет. Никакая некромантия не в силах тягаться с мощью Великой Тьмы!

– Ещё более прекрасная речь, – фыркнул в свой черёд Этлау. – Напыщенная и очень глупая. Мои палачи не дадут тебе умереть, некромант, не надейся. Они знают, что, если обвиняемый умрёт во время допроса, они сами займут его место. Их работа очень щедро оплачивается, их дети учатся у самых лучших и дорогих наставников Аркина, их жёны щеголяют нарядами, которым позавидовали бы и знатнейшие аристократки Империи. Они настоящие мастера, Неясыть, и пока твоя плоть в моей власти, она, эта плоть, сделает всё, чтобы прожить лишний день или хотя бы час. Говоришь, гибель Разрушителя будет страшна? Быть может. Но гибель некроманта Неясыти так и не настанет. Она превратится в кошмар без конца, пытку, от которой не ускользнуть даже в смерть. К тебе будут приставлены лучшие лекари Аркина. Те, что не нуждаются в магии, травники, знахари и тому подобное. Так что ты не умрёшь. А если ты выдашь мне, как победить Разрушителя – потому что я знаю, тут не хватит простой телесной смерти, ты проживёшь ещё немного. В покое и роскоши. Но ведь, быть может, тебе и не обязательно будет умирать? Быть может, хватит и одних лишь экзорцизмов, а, Неясыть?

– Нет, – лениво сказал некромант. – Не хватит, Этлау. Я знаю. Ты так твёрдо веришь в искусство твоих палачей… мне смешно, инквизитор. Ты вверяешь судьбу целого мира в руки четырех… э-э-э… специалистов. Не слишком ли велика твоя ставка?

– Мир всегда спасали одиночки, – усмехнулся Этлау. Он уже овладел собой. – Разве ты забыл мифы и легенды? Герой-одиночка, побеждающий орды злодеев и всё такое прочее? Ну так почему бы на сей раз миру не быть обязанным своим спасением четвёрке мастеров пыточного дела?

– С каких это пор ты стал черпать примеры в сказках, Этлау?

– С той самой поры, как ты появился в этом мире, Неясыть! – прошипел инквизитор. – И это ещё одно, что я бы хотел обсудить с тобой сегодня. Это далеко не так важно, как тайна Разрушителя, но мне представляется, что упускать это тоже нельзя. Откуда ты вообще взялся, некромант? Да, да, я знаю, я читал, само собой, все доклады старика Парри. У меня хорошие источники в Ордосе, можешь не сомневаться. Но откуда ты свалился к самой башне? Только не говори, что ты – мореход с Волчьих островов. Впрочем, на это можешь сейчас не отвечать. Меня это волнует куда меньше, чем твоё знамя Разрушителя. Ну, так что? Чисто проформы ради задаю тебе сакраментальный вопрос – будешь ли ты говорить?

Фесс пожал плечами:

– Разве у меня есть выбор, инквизитор?

– Разумеется, – подобрался Этлау. – Выбора у тебя нет. И потому…

– И именно потому, что выбора у меня нет, – как можно более равнодушно выговорил Фесс, – я ничего не скажу. Зови своих… специалистов. Посмотрим, что они сумеют сделать.

Это было балансирование на самой грани бездны. Тот самый волосяной мост, только ставший ещё тоньше. Игра неумолимо клонилась к развязке; и, похоже, Этлау не собирался так легко уступать некроманту.

– Мне бы не хотелось до последнего прибегать к таким методам, – покачал головой Этлау. – Собственно говоря, у меня ещё есть немного времени. Я предпочёл бы переубедить тебя. Ведь что может пообещать тебе Тьма? Она ведь не могла тебя купить. Там, куда она хочет затащить нас, всё равно не будет ни роскоши, ни богатства. Тебя могли бы соблазнить сила, знания и власть, но там не будет и того. Так что же тогда, некромант? Чем могли тебя купить? Или… Ей не потребовалось тебя покупать?

– Ты прав, инквизитор. Ей не потребовалось меня покупать. Я служу Ей по убеждению. Этот мир несправедлив и полон зла. Избавиться от зла можно, только изменив природу вещей. Это и обещает Сущность. Я лишь помогаю ей. Эвенгар Салладорский был прав, Этлау, более чем прав. В этом-то всё и дело.

– Ага… – протянул инквизитор. – Эвенгар… Трактат «О сущности Инобытия»… Хорошее объяснение. Допустим, допустим. Как истинному последователю Салладорца тебе, разумеется, не составит труда процитировать самую первую его мантру? Самую знаменитую, все двенадцать её строчек?

– У нас что, выпускной экзамен по изящной словесности? – попытался отпарировать некромант.

– Нет, у нас не экзамен, – неожиданно вздохнул Этлау. – Ну так что, некромант? Можешь ли ты вспомнить хотя бы строчку из этого самого трактата? Учти, я знаю его наизусть. Вдоль и поперёк. С любого места. Хочешь проверить?

– Не откажусь, – криво усмехнулся некромант.

– Разумеется, разумеется… короче, ты соврал мне, Неясыть. Никакой ты не последователь Салладорца. Не стану лгать тебе, птенцы того гнезда, что организовали твоё бегство из некрополя, ускользнули от нашего преследования. Как всегда, ничего никому нельзя поручить, все приходится делать самому. Но рассказы бойцов, что захватывали тебя, ясны и недвусмысленны. Ты до последнего пытался не дать главной из гнезда воспользоваться разрушительной силой трактата.

– Я хотел жить…

– Жить – или выполнять приказы Тьмы?

– Для меня это одно и то же, – продолжал защищаться Фесс.

– Нет, погоди, – остановил его Этлау. – Погоди. Ты не знаешь трактата – это раз. Ты никогда не открывал его – это два. То есть ты пытаешься уверить меня, что тебя не купили, что ты действуешь исключительно по велению сердца, так сказать, да простится мне эта кощунственная аналогия. Но я только что доказал тебе, что это ложь. Ты не веришь в Салладорца. Да что там! Я мог бы и не ловить тебя на незнании цитат. Достаточно вспомнить Арвест. – Лицо инквизитора исказилось памятью давней боли и страха. – Я знаю, что это не ты привёл в действие те дьявольские силы, стёршие город с лица земли. Так что… постарайся на сей раз придумать что-нибудь поубедительнее, если хочешь продолжать лгать. Но, право же, лучше будет, если ты скажешь правду. Чем тебя купили? У меня, конечно, есть другое предположение… но тебе придётся потрудиться, чтобы заставить меня в это поверить.