Текст книги "Армагеддон"

Автор книги: Ник Перумов

Соавторы: Аллан Коул
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Нет, разумеется, покопавшись в памяти, майор вспомнил бы нескольких женщин в реестре проведенных им операций. Но они были застрелены издалека и представляли не более чем расплывчатый контур на экране телескопического объектива-прицела.

Глава 18

Бесшумно, как крадущийся кот, Дэвид пролез по вентиляционной шахте в грузовой трюм «Звездной Голубки». Предполагалось, что отсек будет не только пуст, но и опечатан, – таково было условие фрахтователя, Организации Объединенных Планет. Тем не менее в одном из углов огромного помещения находился штабель больших контейнеров, помеченных маркировкой:

БОРОДИНО. МЕДИЦИНСКОЕ ОБОРУДОВАНИЕ. СРОЧНО!

Разумеется, немалая часть «медицинского оборудования» представляла собой разного рода контрабанду – в первую очередь предметы роскоши для высокопоставленных офицеров русской станции. Американские продукты, напитки, подарки и шмотки для офицерских жен из фешенебельных магазинов Америки. Это был совершенно рутинный способ нарушения законов, и владелец «Голубки» был хорошо известен как практикующий контрабандист. Не только известен, но и подталкиваем к такой деятельности с обеих сторон. А иначе – как бы штабное офицерье двух армий могло разжиться такими соблазнительными штучками, как русская черная икра или американское виски?

Вскоре от причалов крепости должен будет отойти к кораблю грузовой буксир, на который доверенная команда из экипажа «Голубки» перегрузит столь необходимые для русской станции «медикаменты и госпитальное оборудование». Часть оплаты перейдет наличными из рук в руки – ко всеобщему удовольствию экипажа корабля, а в момент, когда буксир отправится в обратный путь к крепости, электронные счета в банках в мгновение ока «поправятся» или «похудеют» на заранее оговоренную в тайных переговорах сумму. И даже близость войны и наличие на борту следователя никак не может повлиять на ход этого замечательного бизнеса.

Проблема контрабанды Дэвида занимала только с одной стороны: маленькое нарушение закона открывало широкую брешь в неприступной обороне космической крепости.

Пройдя к дальней стороне штабеля, Келлс приблизился к контейнеру, который он называл домом.

Прикоснувшись к ничем не выделяющейся среди других четвертой сверху заклепке на стенке контейнера, он услышал легкое жужжание. Крошечный компьютер внимательно сличал отпечатки пальцев Келлса с теми, что были заложены в его память как пароль. Затем часть стенки отъехала в сторону, открыв люк, ведущий внутрь контейнера…

…откуда выпал труп голого, покрытого татуировкой человека.

Дэвид поморщился: от тела ощутимо тянуло мертвечиной.

Сначала он подумал, что это крысы. На любом корабле любого размера есть эти грызуны. Человечество так и не смогло найти решения крысиной проблемы. За столетия и тысячелетия борьбы с человеком крысы выработали иммунитет против всего на свете: против любых средств уничтожения – механических, химических, электроннофизических и даже магических. В общем, услышав прокатившееся по трюму эхо негромкого шуршания, какие-то шорохи, Дэвид совершенно спокойно списал эти звуки на крыс.

То, что Дэвид принял за крысиную возню, прозвучало в момент, когда маршевые двигатели «Звездной Голубки» работали на полную мощность, о торможении еще и речи не шло, а значит, никому в голову не пришло бы соваться в грузовой трюм. Келлс привычно обживал свою временную «резиденцию». Пожитки его состояли из надувного матраса, сухого пайка и маленького генератора, позволявшего Дэвиду поддерживать вокруг требуемую температуру. Услышав шорох в вентиляционной шахте над головой, Келлс не поленился слазить туда и осмотреть все в свете фонарика.

Ничего не обнаружив, он кивнул сам себе, подтверждая первоначальную догадку:

«Крысы». Так оно на самом деле и было. Шуршание и писк раздавались в течение всего полета, становясь особенно интенсивными в те минуты, когда Дэвид принимался за еду, – что, разумеется, только подтверждало крысиную версию.

Устоявшуюся картину окружающего пространства и существ, его населяющих, пришлось кардинально пересмотреть за день до попадания «Голубки» в сектор контроля русской крепости.

Дэвид как раз занялся сборкой и настройкой имевшегося в его распоряжении серфера-призрака. Этот летательный аппарат, предназначенный для проникновения на «Бородино», представлял собой торпедообразный предмет около восьми футов длиной, занимавший большую часть контейнера-резиденции. Сдвижная панель в бортовой стенке торпеды открывала внутренний отсек серфера, в котором мог поместиться человек габаритов Дэвида. Именно в этом гробоподобном пространстве провел он время, пока шла погрузка. Хитрость потребовала лишь небольшой взятки кое-кому из космопортовских чиновников и таможенников, и теперь никому и в голову бы не пришло пересчитывать контейнеры в трюме корабля, а обнаружив лишний – докладывать об этом начальству.

Когда придет время, Дэвид снова залезет внутрь торпеды и произведет пуск.

В момент выхода в открытый космос серфер автоматически раскроется и разложится так, чтобы превратиться в то, для чего он и был создан, – в маленький космический аппарат, способный в буквальном смысле ловить межзвездный ветер и плыть, словно парусник, лавируя среди потоков и течений. Сидя в торпедообразном коконе, Дэвид будет управлять большим тончайшим полотнищем и сравнительно легко, а главное – незаметно для систем наблюдения станции сможет преодолеть расстояние, отделяющее «Звездную Голубку» от «Бородина». Особый материал корпуса и самого паруса и мощнейшие камуфляжные заклинания должны будут сделать серфер невидимым для приборов станции. Более того, малые размеры и все те же заклинания скорее всего сделают его незаметным и для человеческого глаза.

Дэвид подключил гремлин-шкатулку к системе управления серфером, чтобы проверить ее настройку, и вдруг ощутил за спиной изменение давления воздуха.

Он не стал задумываться, а прореагировал делом – совершенно автоматически.

Проклиная себя за беспечность, позволившую противнику зайти к нему с тыла и к тому же застать в очень неудобном положении, Келлс мгновенно развернулся, словно сорвавшаяся пружина.

Если бы неведомый противник знал, с кем имеет дело, он бы всю дорогу до русской крепости просидел, притворяясь корабельной крысой и уж ни в коем случае не стал бы подкрадываться к Дэвиду с ножом в руках. Заметив неясный силуэт и сверкнувшее в воздухе лезвие широкого ножа, Дэвид не колебался ни мгновения.

Незнакомец был убит так быстро, что и сам не успел этого заметить. Вроде бы только что несущий смерть клинок свистел, рассекая воздух, пикируя к груди Келлса, но тот, подпустив клинок поближе, резко вскинул руки и захватил широкое лезвие обеими ладонями. Невидимое глазу вращательное движение – и вот уже острие клинка нацелено в грудь нападающему. Еще мгновение, и незнакомец, упираясь в Келлса рукояткой ножа, обрушивается на него всем телом, сам напарываясь на уготованное противнику оружие.

Короткий крик вернул Келлса в состояние нормального восприятия действительности. Струя крови, бьющая из вспоротого горла противника, заливала Келлсу лицо и пропитывала одежду.

Последняя судорога – и незнакомец затих.

Как неудачно! Было бы время подумать, можно было бы убить врага гораздо чище. Как теперь прикажете стирать одежду? Прачечной тут нет.

Сбросив с себя мертвое тело, Дэвид встал на колени, затем вскочил на ноги.

Органы чувств работали в напряженном режиме, выискивая в полусумраке трюма новую угрозу. Тело готовилось отразить любую атаку…

Ничего. Тишина, пустота, никого нет.

Вздохнув с облегчением, Дэвид стал внимательно разглядывать лежащего покойника, гадая, кем тот мог быть при жизни. Незнакомец был гол по пояс и бос.

Одет он был лишь в изрядно рваные шорты. Присмотревшись, Дэвид понял, что сделаны они были из выношенных форменных брюк, обрезанных чуть выше колен. Брюк от русской военной формы. Затем взгляд Дэвида задержался на лице убитого, отметив при осмотре простоватые, но правильные его черты. Мертвому парню было лет тридцать, может быть, около тридцати пяти. Кожа на его лице приобрела тот неповторимый глубокий цвет, который обнаруживается лишь после многих лет работы в космосе. Лицо незнакомца выглядело немного опухшим. Пьянство? Заметив два или три лопнувших сосуда под кожей носа, Дэвид убедился в справедливости своего предположения. Да, скорее всего пьянство.

Ладно, с этим все более-менее ясно. Теперь – татуировки.

Собственно, татуировка была всего лишь одна. Но размерами, подробностью рисунка, его тщательностью и качеством она стоила многих. Изображала эта чудовищная картинка – ни много ни мало план русской космической крепости.

Изображение-карта покрывало всю грудь незнакомца, весь живот, плечи, руки до запястий. Спина, поясница и шея со всех сторон тоже были покрыты татуировкой, представлявшей собой подобие трехмерной проекции станции на человеческое тело.

Присмотревшись, можно было разглядеть эскадрильи истребителей, занявших места на взлетно-посадочных площадках на поверхности станции. Думается, что если бы разрешающая способность татуировок была выше, то можно было бы разглядеть даже лица людей, занявших свои места за пультами у иллюминаторов.

Там, где левое плечо незнакомца соединялось с шеей, виднелось выведенное кириллицей название космической крепости.

– «Бородино»! – прочел Дэвид.

Дэвид даже не удивился, ведь «Звездная Голубка» летит именно к станции «Бородино», а куда еще может стремиться человек, покрытый подобными письменами?

Конечно, в архивах Пентагона и в компьютере Келлса имелись куда более точные планы космической крепости, но все-таки непостижимо, каким образом русские спецслужбы выпустили со станции эту ходячую «находку для шпиона»? За подобные татуировки с виновника следует сдирать шкуру в прямом и переносном смысле слова.

Келлс внимательно обшарил карманы незнакомца и ничего не обнаружил. Тогда, обыскав чуть не половину трюма, он нашел в одной из вентиляционных труб рюкзак.

В рюкзаке лежала гражданская одежда – простые, грубые вещи, вполне подходящие, чтобы заглянуть в космопортовскую забегаловку, и новенькая форма Военно-космического флота России. Звание? Дэвид присмотрелся к знакам различия: судя по всему, что-то вроде унтер-офицера. Не очень-то высоко по ступенькам армейской иерархии. Кажется, у русских этому званию соответствует слово «прапорщик». Внимательно разглядев колодки наград на левом кармане гимнастерки, Дэвид убедился, что все медали убитого были юбилейными или врученными за выслугу лет. Боевой награды у прапорщика не было ни одной. А значит, как бы умело ни обращался этот парень со своим проклятым ножом, настоящим воякой он не был. И следовательно, получил по заслугам. «Не умеешь

– не берись», – ни в одном воинском уставе нет этих слов, но забывать про них не следует.

Затем Дэвид обнаружил выцветшее пятно на рукаве – когда-то на этом месте был пришит, а затем спорот шеврон. Перерыв рюкзак, Келлс обнаружил эмблему, оказавшуюся, к его удивлению, символом медицинской службы. Парень, видимо, был фельдшером, а скорее всего медбратом или санитаром.

«Ну и дела», – Дэвид чисто русским жестом почесал в затылке. Да что же здесь такое творится? Во всяком случае, найденная одежда была чистой и по размеру вроде бы подходила ему, так что окровавленные тряпки можно будет снять.

Еще бы помыться неплохо, иначе, через несколько дней, проведенных рядом с несвежим трупом, начнешь вонять так, что санитарный контроль русской крепости поднимет тревогу прежде, чем Келлс проникнет внутрь. Конечно, с собой есть немного салфеток, но настоящую ванну они не заменят.

Покопавшись в рюкзаке еще немного, Дэвид наткнулся на бумажник. Армейского образца, он, казалось, мог выдержать стихийное бедствие. Келлс нажал на кнопку и открыл бумажник. Просмотрев документы, убедился, что предположения относительно звания и должности татуированного парня оказались абсолютно верными.

Кроме того, в бумажнике Дэвид обнаружил голографический снимок, несколько просветливший ситуацию.

На голографии были изображены два человека, в форме, двое нежно обнявшихся мужчин – татуированный приятель Дэвида и совсем молодой стройный парень с тонкими чертами лица. Судя по всему, оба были немного пьяными или принявшими наркотик. Снимок был сделан на фоне какого-то бара в одном из русских космопортов. Милующаяся парочка весело глядела прямо в камеру, чуть наклонившись к объективу.

Дэвид чуть изогнул голографию, и по ее диагонали побежали слова бегущей строки, исполненные кириллицей. Подпись на голографии гласила:

«Друзья до смерти! Алекс и Дмитрий – вместе навсегда!»

Дэвид пожал плечами. В конце концов, какое ему до всего этого дело? Каждый грешник грешит по-своему, вот и все.

Развернув последний документ в бумажнике, изрядно помятый лист пластика с магнитным покрытием, Келлс понял, что тайна раскрывается прямо на глазах.

Алекс – именно так звали погибшего – был уволен из российского Военно-космического флота. Причем не по выслуге лет или по окончании контракта, а «по статье номер такой-то», что означало – «за нарушение тех или иных правил или уставов». Что именно нарушил покойник в мирном течении армейской жизни, Дэвид не понял. Скорее всего слишком злоупотреблял спиртным или наркотиками.

Может быть, и тем, и другим. Возможно, Алекс даже распространял «запретные плоды» среди сослуживцев. Судя по его умению обращаться с ножами, дикий мир и жестокие нравы ночных улиц, где и обитает большинство мелких торговцев наркотиками, были ему хорошо знакомы.

Друзья на голографии все так же нежно обнимались. Видимо, Алекс был настолько очарован своим юным другом, настолько безумно влюблен в него, что рискнул пробраться на «Голубку» и зайцем полететь в нежные объятия Дмитрия, забыв или стараясь не думать, что в случае поимки его непременно ждет трибунал, а затем – в лучшем случае – тюрьма, хотя скорее всего стенка и расстрельная команда.

Дэвида ничуть не удивили нравы космических моряков, а вот «Зигмунд Хаммер Инкорпорейтед»? Это самый ответственный и засекреченный рейс за всю историю фирмы, однако трюмы полны контрабанды и, как видим, на корабль проникло по меньшей мере два незаконных пассажира. Что ж, будем надеяться, что всеобщее разгильдяйство поможет ему выполнить задание.

Дэвид снова посмотрел на татуированное тело. Что этот парень замыслил, было более-менее понятно. Но зачем он решил напасть на Келлса, почему захотел убить его, рискуя быть обнаруженным или убитым?

Ответ был очевиден и пришел в считанные секунды. Человек, когда-то бывший солдатом, офицером, вообще военнослужащим, останется таким на всю жизнь. Даже тот, кто был уволен с позором. А следовательно, для Алекса Дэвид был не кем иным, как противником, от которого ничего хорошего ждать не приходилось. Не попытавшись убить американца, он рисковал быть обнаруженным им и погибнуть.

Алекс решил рискнуть и напасть первым, но уступил противнику в уровне подготовки и все равно погиб.

Что ж, война есть война. И что не сработало на пользу Алексу, что стоило ему жизни, играло на руку Дэвиду Келлсу, получившему кое-какие документы, сведения, а главное – идеи насчет того, как именно следует действовать, пробравшись на борт станции…

***

Дэвид поморгал и тряхнул головой, возвращая себя к реальности. Мертвые, остекленевшие глаза Алекса неподвижно глядели на него.

– Извини, приятель, – буркнул Дэвид. – Так уж получилось. А кроме того, у меня нет ни времени, ни места для полноценной траурной церемонии с воинскими почестями.

Подхватив труп, Дэвид подтащил его к приемному люку трюмового измельчителя-дезинтегратора. Это приспособление использовалось на межзвездных летательных аппаратах для измельчения, переработки и компактного складирования ненужной упаковки и всякого мусора, образовавшегося во время перелета в гиперпространстве. Зияющая пасть дезинтегратора жадно проглотила мертвое тело.

Дэвид захлопнул люк и нажал кнопку пуска. Напевая про себя какую-то песенку, Келлс старался заглушить чавкающие звуки, сопровождающие перемалывание трупа Алекса в частицы молекулярного размера.

Вернувшись к серферу, Дэвид облачился в форму русского прапорщика медицинской службы. Испорченный комбинезон, тоже, кстати, копирующий русскую форму, и другие вещи запихнул в пространство под ногами, вручную подвел серфер к люку мусоросбрасывателя. Загерметизировав торпеду, он переместился в тамбурную камеру, где плотным облаком висела пыль от переработанных отходов, накопившихся за время полета, включая на данный момент и Алекса.

Система управления серфером-призраком активировалась автоматически. Схема управления и пульт были упрощены и облегчены до предела. Фактически вся система состояла из экрана с нанесенной на нем сеткой координат, управлявшегося движением глаз оператора. Сам же пассажир-оператор неподвижно лежал в торпеде – руки по швам, ноги упираются в рюкзак с оборудованием.

Потянулись минуты ожидания, которые Дэвид использовал, чтобы дезактивировать мозговую деятельность, свести ее к минимуму и тем самым обезопасить себя от нейродетекторов русской базы.

Вскоре старшим помощником капитана была дана команда на очистку мусорных резервуаров. Так всегда делалось при подлете к космопорту или какой-либо пристани. Дама с приторно-сладким голоском перекинула тумблер, и в чреве корабля послышалось урчание – словно бурлили газы в животе страдающего гастритом великана. Через несколько секунд произошел выброс мусорной пыли в открытый космос.

Лежа в коконе серфера-призрака, Дэвид ждал, пока раскроется парус, а тем временем разглядывал открывшуюся перед ним русскую космическую крепость.

Хорошенько изучив татуировку на теле Алекса, он воспринимал панораму станции «Бородино» как нечто вполне знакомое и узнаваемое.

Наконец парус полностью раскрылся и настроился на нужное течение межзвездного ветра. Легкий и хрупкий, серфер-прИзрак понесся к громаде космической крепости, подпрыгивая и качаясь в порывах огнедышащих ветров защитных заклинаний.

Глава 19

Когда-то Дэвиду довелось прочесть книгу, в которой рассказывалось об одной маленькой рыбке с острыми шипастыми плавниками, обитающей в водах Амазонки.

Большие млекопитающие, включая человека, были ее излюбленной добычей – не в качестве еды, а в роли удобного места для метания икры. В отличие от своих родственниц – пираний, промышлявших большими косяками, эта рыбка подкрадывалась к своей жертве в одиночку, выжидая, пока та целиком окунется в воду, чтобы охладиться, или ляжет в целебный ил, залечивая раны. Как бы огромна ни была жертва, какая бы толстая и прочная шкура ее ни защищала, у нее всегда было одно уязвимое место – задний проход. Детальное описание того, что предпринимала колючая рыбка, наметив себе жертву, никак нельзя было назвать развлекательным чтивом.

Несмотря на это, думая на подлете к станции «Бородино» о коварной амазонской хищнице, Дэвид Келлс от души хохотал. Серфер-призрак держал курс на сектор вторичной переработки. С одной из сторон станции в Космос выходила огромного диаметра труба, сжимаемая механическими запорами, словно прямая кишка – мышцами сфинктера. Время от времени эта труба извергала в вакуум огромные кубические блоки органических отходов. Автоматические буксиры-мусоросборщики собирали эти блоки, отвердевшие в космическом холоде, стыковали их, а затем большой тягач-ассенизатор отбуксировывал «гирлянды» к мощной станции переработки. Там миллионы без устали трудящихся магических микробов шаг за шагом превращали отходы человеческой жизнедеятельности в сырье для изготовления пищи, напитков и воздуха.

Такое место было первоклассным прикрытием.

Прикрываясь мусорщиками, Дэвид подвел серфер к самой кромке выпускной трубы, диаметром во много раз превосходившей размер его крохотного парусника.

Переждав некоторое время, слушая, как внушительно работают гигантские механизмы искусственных мышц, Дэвид выбрал момент и на всей возможной для серфера скорости бросился внутрь, в недра станции «Бородино».

В этот миг амазонская хищница растопыривала шипы. Дэвид же, наоборот, убрал их, а точнее, сложил парус и вновь превратил серфер в серую торпеду. На небольшой экран перед его глазами выпущенные из шкатулки гремлины передавали отличное стереоизображение внутренностей огромной трубы. Торпеда пролетела мимо нескольких люков, высветившихся на экране красными метками, но все они были слишком малы.

Затем затихшие было перерабатывающие машины и прессы вновь оживились.

Дэвид начал беспокоиться. Подходящий по размеру люк в стенке трубы подвернулся ему как раз вовремя.

Дэвид быстро отдал необходимые команды, которые гремлины тут же беспрекословно и точно исполнили. Торпеда серфера накрепко приклеилась к стенке трубы в нескольких дюймах от люка. Дэвид напоминал маленького рачка, прицепившегося к чудовищному брюху серого кита. В тот же миг мимо его хрупкого суденышка пронеслись несколько внушительных (размерами с пассажир-ский гравилет) блоков спрессованных, но еще не замерзших органических отходов.

Внутри кокона-торпеды зажегся свет, и одновременно внутреннее покрытие корпуса серфера стало на глазах меняться: оно становилось все более эластичным и приняло форму человеческого тела, превратившись таким образом в индивидуальный скафандр. Экран с сеткой координат вплотную приблизился к лицу Дэвида. Поправив его, подвигав вправо-влево и вверх-вниз, Дэвид наконец получил то, что желал: прозрачный почти со всех сторон шлем, напоминающий антикварный шарообразный аквариум для разведения золотых рыбок. Шлем наглухо состыковался со скафандром, в нагрудном кармане которого оказалась и столь ценная для Дэвида вещь, как гремлин-шкатулка. Итак, Дэвид Келлс был готов продолжить движение к цели.

Открыв кокон, Дэвид выбрался в безвоздушное пространство. В невесомости он двигался как человек, имеющий немалый опыт таких перемещений. Рюкзак с инструментами он закинул за спину даже с какой-то легкой небрежностью.

Облегченный космический костюм был оборудован химическим регенератором воздуха, рассчитанным на работу в течение десяти минут. Ограничив себя таким образом во времени, Дэвид выиграл в размерах, маневренности и скрытности серфера-призрака, в котором не пришлось размещать полновесный, достаточно объемный и тяжелый скафандр. А кроме того, десять минут – это более чем достаточно, чтобы проникнуть внутрь станции. Сложнее будет уполовинить этот срок, чтобы иметь возможность выбраться обратно.

«Если удастся дожить до того, чтобы понадобилось выбираться», – подумал Дэвид. Легкий смешок, вырвавшийся из груди, означал лишь потерю драгоценного воздуха. Но Дэвид не мог устоять против искушения хохотнуть или хотя бы усмехнуться. Так с ним бывало всегда: вместе с переходом в напряженное рабочее состояние повышалось и внутреннее напряжение его чувства юмора.

Запорный механизм не представил для Келлса большой сложности. Вскоре облачко воздуха, вырвавшееся наружу и мгновенно осевшее на стене кристалликами снега, возвестило о достижении разгерметизации шлюзовой камеры. Дэвид вскрыл люк, проник внутрь и задраил люк за собой. Он понимал, что в эту минуту на одном из контрольных пультов вспыхнула красная лампочка, сигнализирующая об утечке воздуха, и если он не хочет повстречаться с ремонтной бригадой, ему следует как можно быстрее удирать отсюда.

Всего проникновение через несколько шлюзов и тамбуров заняло у Дэвида значительно меньше четырех минут. Оказавшись и помещении с полноценной атмосферой, он разгерметизировал скафандр и, преодолев несколько темных коридоров и вентиляционных шахт, оказался в одном из складских помещений станции. Это было темное помещение со стеллажами-сотами, уходящими под потолок, плотно забитыми разными контейнерами, коробками и ящиками.

С этого момента дело пошло уже не в столь быстром темпе. Даже используя гремлин-шкатулку, Дэвид потратил добрую четверть часа, чтобы обнаружить у балки-колонны перед входом на склад контрольно-связной терминал, который оказался загроможден штабелем контейнеров. Еще минут тридцать Келлс промучился, вскрывая защиту терминала. А затем… затем целый час ушел на то, чтобы крошечные шпионы-гремлины, покинув шкатулку, освоились в оптических сетях русской станции, избегая показываться на глаза борзым, гончим, легавым и просто сторожевым псам, охраняющим покой сети связи станции. Дело шло внешне неспешно, но через час с небольшим Дэвиду все же удалось подключиться к нескольким секторам станции «Бородино» – не самым засекреченным, но весьма важным для него сейчас. Это были хранилища литературы и технической документации, архив строевого отдела со списками личного состава, квартиръегерская служба и еще несколько отделов. Фактически, не опасаясь быть засеченным контрразведкой, Дэвид уже сейчас мог выяснить многое из того, что ему было нужно.

Немало он уже мог и сделать, пользуясь доступом к этим хранилищам информации.

Среди прочего Келлс выяснил местоположение госпиталя.

Затем – данные о госпитальном медбрате Дмитрии Айзенберге.

Получил Дэвид и список других имен и фамилий. Список этот начинался с Билли Иванова, а заканчивался Игорем Долговым.

Ах да, последней включена в список находящихся на борту станции полковник Таня Лоусон.

Неожиданно за спиной Дэвида отъехала в сторону дверная панель.

Обернувшись, Келлс увидел в дверном проеме остолбеневшего русского мичмана из боцманской команды, уставившегося широко раскрытыми глазами на незнакомца, устроившего из информационного терминала месиво перепутанных, беспорядочно оборванных проводов и волоконных кабелей.

Столбняк сменился праведным гневом. Переведя еще раз взгляд с Дэвида на вскрытый терминал и обратно, мичман побагровел и громогласно прорычал:

– Да какого черта?!

С переводом смысла этой фразы на английский трудностей у Дэвида не возникло Впрочем, слова эти стали последними, сказанными мичманом при жизни.

Мгновение спустя Дэвид молниеносным движением воткнул ему пальцы в горло, сокрушая шейные позвонки и разрывая голосовые связки и артерии. Бьющееся в агонии тело Келлс осторожно опустил на пол.

«Так, еще один труп, – сообщил сам себе Дэвид. – От этого парня тоже нужно как-то избавиться. Причем поскорее».

Бескровной и благородно-возвышенной командировка быть не обещала. Ведь если говорить по большому счету, то к работе Дэвид еще и не приступал, а на его счету уже два трупа.

***

Дмитрий Айзенберг так никогда и не узнал, насколько близок он был в ту ночь к тому, чтобы стать трупом номер три.

Спасло его чрезмерное пристрастие к выпивке.

Страдая от тоски по возлюбленному Алексу, Дмитрий после дежурства изрядно засиделся в унтер-офицерском клубе. Приятели пытались развеселить, подбодрить его, но все впустую. Единственным лекарством от жгучей тоски оказался дешевый синтетический коньяк, и, судя по результату, медбрат Айзенберг перебрал с дозировкой сильнодействующего снадобья.

И вот теперь, пробираясь по коридору общежития, он чувствовал себя так паршиво, что едва держался на ногах. Распахнув дверь каюты, Дмитрий остановился на пороге, покачиваясь и держась за косяк.

Не успел он сделать и шага в темноту каюты, как его желудок, полный спиртного, метнулся к горлу, намереваясь покинуть организм столь мало заботящегося о себе человека. Собрав последние силы, мичман Айзенберг отчаянным броском пересек каюту и рухнул на колени в туалете, обняв унитаз. На собственной шкуре уяснив, что собой представляет философская категория «излишнего потребления», он провел в маленьком помещении санузла несколько долгих и мучительных минут. Издавая омерзительные звуки, он многократно освободил желудок от «излишне потребленного» напитка.

Вывернутый наизнанку, Дмитрий Айзенберг сумел-таки подняться с пола, с тем чтобы, вытерев физиономию рукавом, принять горизонтальное положение, а именно – замертво рухнуть на койку. Спустя полминуты каюту огласил раскатистый храп собрата, услышав который Дэвид, словно заправское привидение, выскользнул из недр стенного шкафа и бесшумно приблизился к спящему.

Дмитрий захрапел на новый лад, заставив Дэвида улыбнуться.

– Везет тебе, ублюдок, – сказал Келлс вслух.

На всякий случай – чтобы обезопасить себя от случайностей – Дэвид при помощи инъекционного пистолета ввел Дмитрию в вену снотворное. Если не считать крепкого, беспробудного сна в течение как минимум восьми часов, единственным эффектом этой инъекции должно было стать весьма болезненное пробуждение и мучительное ощущение похмельного синдрома.

«Не столь большая цена, – подумал Дэвид, – за то, что тебя не прихлопнули, когда ты на карачках ввалился в собственную каюту».

Выключив свет, Дэвид взялся за работу. Для начала он просканировал наиболее важные для идентификации личности параметры организма мичмана Айзенберга. Обследованы были отпечатки пальцев, радужная оболочка и разветвление оптического нерва, проанализирован состав крови и слюны.

Скопировав эту информацию, Келлс мог беспрепятственно проходить через системы контроля, основанные на физико-химических параметрах человеческого тела.

Дмитрий захрапел громче. Дэвид усмехнулся. Если не считать храпа, то теперь он, Дэвид Келлс, – точная копия мичмана Айзенберга, по крайней мере в рамках необходимого.

Чувствуя себя воплощенным милосердием, Дэвид выскользнул из каюты, предоставив спящему Дмитрию и дальше храпеть в свое удовольствие.

Положительным эмоциям не суждено было долго господствовать в душе Келлса.

Успев сделать лишь шаг из кабины гравилифта, Дэвид Келлс почувствовал опасность.

От лифта в разные стороны расходились лучи коридоров и переходов – огромный, бурлящий жизнью организм медсанчасти космической крепости «Бородино» со всеми положенными госпиталями, лазаретами, изоляторами, клиниками и лабораториями. В этот час – условной ночи в госпитальном секторе

– пациентам предписывалось спать. Освещены были лишь полупрозрачные двери кабинетов и комнат дежурного медперсонала. Эти матовые двери отбрасывали в коридоры редкие пятна теплого желтоватого света. Судя по их количеству, госпиталь станции не был перегружен. Самих врачей нигде не было видно, лишь время от времени медсестры или санитары пересекали коридоры, чтобы выполнить назначенные пациентам процедуры.

В общем, панорама госпиталя с центральной лифтовой площадки представляла собой предельно мирное, даже тоскливое зрелище. И вдруг сквозь слой этой умиротворяющей ваты мозг Дэвида пронзило, словно стрелой, ощущение опасности.

Келлс напрягся, как собака, учуявшая запах близкой дичи. Сходство с охотничьим псом усиливалось дрожанием напряженно принюхивающихся к окружающим запахам ноздрей. Точно так же были напряжены и остальные органы чувств Дэвида. Словно огненная нить зажглась в позвоночнике, воспламеняя снопами искр нервные окончания. Взгляд Дэвида стремительно переходил с одного сектора на другой.