Текст книги "Эй-эс"

Автор книги: Нэнси (Ненси) Кресс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Нэнси Кресс
Эй-эс

Ах, вернись, вернись, мой Джесс, поскорей домой,

Стосковалась по тебе, милый, милый мой.

И родному очагу не согреть меня:

Замерзаю, не могу, даже у огня,

И, пустая, холодна без тебя постель,

И без сна ночь длинна… Словно бы метель

Веет-веет надо мной, и ложусь как в гроб,

Ложе наше для меня стало что сугроб.

Воротись, мой Джесс, домой, горько мне одной,

Слезы капают из глаз, в сердце – волчий вой.

Джепис Ян. Джесс, 1972 [Пер. В. Полищук]

Почему вы вступили в Корпус? – спросил ее Лолимел перед самым приземлением; они сидели в концевом отсеке шаттла. Мия беспомощно взглянула на молодого человека – как можно ответить на такой вопрос? Особенно если его задают идеалистически настроенные, фанатичные рекруты, которые даже еще не подозревают, что война – это пустая трата времени, а такие бессмысленные разговоры – тем более.

– Причин много, – мрачно и расплывчато ответила Мия.

Парень был похож на всех остальных медработников, с которыми ей приходилось сталкиваться в течение многих десятилетий на многих планетах: серьезный, с густыми волосами и красивой модификацией генов, немного сумасшедший. Но ведь для того, чтобы оставить Землю и вступить в Корпус, как раз и нужно быть слегка сумасшедшим. Всем известно, что, когда ты вернешься (если вообще вернешься), все, что ты прежде знал, давно превратится в прах.

Этот был настойчивее других.

– Какие именно причины?

– Те же, что и у тебя, Лолимел, – ответила она, стараясь не повышать голос. – А теперь помолчи, пожалуйста, мы входим в атмосферные слои.

– Да, но…

– Помолчи. – Ему гораздо легче переносить вход в атмосферу, ведь у него кости еще крепкие. А костный скелет в космосе сильно размягчается независимо от того, тренируется ли человек, принимает ли специальные добавки или проходит генную терапию. Мия откинулась в кресле и закрыла глаза. Десять минут ломки или чуть больше, потом приземление. Ну, десять минут она выдержит. А может, и нет.

Вот она почувствовала тяжесть, становилось все тяжелее и тяжелее. Глазные яблоки вообще не выдерживают – как всегда; у нее слабые мышцы глазницы. Странно, но факт. Ну, осталось совсем немного. Это ее последний полет. На следующей станции она подает в отставку. Она уже перешла возрастной предел, а тело не обманешь. Да разве только тело? Нет, ум тоже. Сейчас, например, она даже названия планеты, к которой они летят, не помнит. Помнит номер по каталогу, но не помнит, как назвали ее колонисты, которые теперь не отвечают на сигналы с корабля.

– Почему вы вступили в Корпус?

– Причин тому много.

Правда, мало что сбылось. Но рассказывать об этом молодым не стоит.

Колония расположилась на берегу реки. Стоял вечер, на небе светили три яркие луны, воздух был пригоден для людей. Город довольно приличных размеров был усеян клумбами с умопомрачительными цветами. Дома из пенобетона с вкраплениями блестящих местных камней – красивые, просторные комнаты вокруг открытого дворика-атриума. Минимум мебели, такой же изящной, как и сами строения; даже машины органично вписываются в красивый пейзаж. У колонистов были развитый вкус и чувство прекрасного. Все они теперь мертвы.

– И погибли давно, – заметила Кенни.

Официально она считалась начальником экспедиции, хотя на границах галактики разница в званиях и порядке подчиненности сглаживалась. Кенни признавали главной не столько из-за высокого звания, сколько по общему согласию, из уважения к ней. Не раз спокойствие Кенни спасало всех. Лолимел был потрясен, хотя и пытался это скрыть.

Кенни внимательно осмотрела скелет.

– Посмотрите на кости – совершенно чистые.

Лолимел еле выдавил:

– Может, их сразу же обглодали хищники, или плотоядные насекомые, или… – Он не договорил.

– Я отсканировала их, Лолимел. Никаких, даже микроскопических следов укусов. Женщина разложилась прямо тут, в постели, вместе с одеждой и постельным бельем.

Втроем они смотрели на кости, лежавшие на пружинах матраса, сделанных из стойкого сплава, название которого Мия когда-то знала. Длинные белые кости, аккуратно разложенные, словно кто-то готовился читать лекцию по анатомии для первокурсников. Дверь в спальню была закрыта, система осушения воздуха, как ни странно, до сих пор работала; окна в порядке. Ничто не нарушало долгий процесс разложения женщины в сухом воздухе комнаты, пока от нее ничего, кроме костей, не осталось, даже микроорганизмов, с помощью которых произошло разложение, даже запаха.

Кенни закончила переговоры с другой командой и повернулась к Мие и Лолимелу. Взгляд ее красивых темных глаз был безмятежен.

– Скелеты по всему городу – кого-то смерть застигла дома, кого-то в местах, которые можно считать общественными. Что бы это ни была за болезнь, сразила она всех очень быстро. Джамал говорит, что компьютерная сеть погибла, но некоторые регистрационные кубы, возможно, сохранились. Они практически вечные.

"Ничто не бывает вечным", – подумала Мия и принялась искать кубы в ящиках стола. Чтобы хоть немного отвлечь Лолимела, она спросила его:

– Я забыла, когда была основана эта колония?

– Триста шестьдесят лет тому назад, – ответил Лолимел и стал помогать ей.

Триста шестьдесят лет тому назад корабль с колонистами, полными радужных надежд, покинул обжитой мир и прибыл в этот смертельный Эдем. Колонисты основали тут город, который процветал, а потом все погибли. Сколько же это будет, если сравнить с жизнью Мии, которую она провела в перелетах по космическому пространству? Когда-то ей доставляло удовольствие производить математические выкладки, сравнивать полученные результаты и прикидывать, родилась она ко времени высадки очередных колонистов на очередной планете или нет. Но сейчас у нее за плечами было столько экспедиций, столько колоний, столько ускорений и торможений, что она уже сбилась со счета.

Вдруг Лолимел сказал:

– А вот и куб с записью.

– Проверь его, – ответила Кенни, но Лолимел продолжал стоять, держа куб на ладони; тогда Кенни взяла у него куб и сама вставила его в устройство.

То, что она и думала. Какая-то местная эпидемия, опасная для видов, чьи клетки содержат ДНК (иначе говоря, благодаря явлению панспермии – для всех биологических видов, населяющих галактику). Эпидемия разразилась, когда колонисты решили, что уже провели вакцинацию против всех возможных опасных заболеваний. Хотя, конечно, они не могли быть уверены, даже триста шестьдесят лет тому назад врачи уже знали о чужеродных межвидовых микробах. Некоторые из них вызывали лишь неудобства, другие были опасны, а третьи становились источником фатальных эпидемий. И раньше случалось, что погибали целые колонии, и в будущем никто от этого не был застрахован.

– Все медицинские данные записаны на кубах зеленого цвета. – Человек на экране говорил с необычным акцентом – так три века тому назад говорили на международном языке. Он явно умирал, но смотрел прямо – спокойными, печальными глазами. Отважный человек. – Те, кто в будущем прилетит на Удачу, должны иметь это в виду.

Удача. Вот как они называли планету.

– Хорошо, – промолвила Кенни. – Скажите охране, чтобы искали кубы зеленого цвета. Мия, подготовь лабораторию для забора анализов в походных условиях и скажи Джамалу, чтобы он поискал места захоронений. Может быть, они успели похоронить кого-то из умерших – если, конечно, они вообще хоронили своих умерших, – тогда можно попробовать выделить возбудителя инфекции, чтобы создать необходимую вакцину и лекарства против этой чумы. Лолимел, а ты помоги мне…

Одна из охранниц, державшая в руках оружие, которое Мия не смогла бы даже и назвать, выпалила:

– Мэм, но мы ведь тоже можем заразиться этой гадостью, от которой погибли колонисты.

Мия взглянула на нее: как и Лолимел, девушка была очень молода. И как у всех, у нее была своя история, свои причины, по которым она вступила в Корпус.

Молодая охранница покраснела.

– То есть, мэм, я хотела сказать, мы можем заразиться до того, как вы проведете вакцинацию.

Мия спокойно ответила:

– Можем.

Однако никто не заболел. У колонистов существовал обряд погребения, и они успели предать земле первых умерших. Похоронены они были в крепких, водонепроницаемых гробах; трупы перед захоронением не бальзамировали. Мия на такое даже не надеялась. Действительно Удача.

Пять дней кропотливой работы, и они выделили микроорганизм, определили последовательность нуклеотидов ДНК и проанализировали ее. Это был вирус или аналог вируса, который каким-то образом попадал в мозг, в лимбическую систему и вызывал сначала болезнь, а потом и смерть. "Совсем как бешенство", – подумала Мия. Оставалось надеяться, что в данном случае людям не пришлось пережить такого же ужаса и сумасшествия. С бешенством не смогли сладить даже на Земле.

Еще через два дня вакцина была готова. Кенни выдавала вакцину на улице, стоя перед большим зданием на окраине города, которое стало теперь штабом Корпуса. Каковы были его функции раньше, осталось неизвестным.

Мия приклеила пластырь с вакциной к руке, как всегда, с отвращением поглядев на свою сморщенную кожу. Когда-то у нее была прекрасная кожа… Что тогда сказал ей давний любовник?.. Как же его звали?.. Да, старость не радость.

Краем глаза она заметила какое-то движение.

– Лолимел… ты видел?

– Что?

– Ничего. – Иногда стареющие глаза подводили ее, и ей совсем не хотелось, чтобы Лолимел стал жалеть бедную старушку.

Но движение повторилось.

Мия как бы невзначай встала, сделала вид, что отряхивает сзади форму, и прошла к кустам, в которых заметила движение. Достала из кармана пистолет. Конечно же, на планете водились животные, хотя до сих пор они видели их лишь на большом расстоянии. Бешенство передается через укусы животных…

Это было не животное. Это был ребенок.

Нет, не ребенок. Мия обогнула заросли кустов и с удивлением увидела, что девочка не убегает. Девочка-подросток, может, даже старше, но такая худенькая и невысокая, что Мия невольно приняла ее за ребенка. Костлявая молодая женщина со смуглой кожей и длинными, спутанными черными волосами. Одета она была в какую-то тряпку типа саронга. И без страха смотрела прямо на Мию.

– Привет, – мягко промолвила Мия.

– Эй-эс? – ответила девушка.

Мия сказала в переговорное устройство, закрепленное на запястье:

– Кенни, у нас тут… местные жители.

Девушка улыбнулась. С одной стороны головы в волосах у нее были проплешины с маленькими белыми кружочками. "Грибок", – рассеянно подумала Мия. Девушка шла прямо к ней, не замедляя шага, словно собиралась пройти сквозь Мию. Инстинктивно Мия выставила вперед руку. Девушка наткнулась на руку, шлепнула себя по лбу и свалилась на землю.

– Мия, нельзя бить местных жителей, – упрекнула ее Кении. – Боже, она совсем нас не боится. Как же так? Из-за тебя она чуть не получила сотрясение мозга.

Мия была в замешательстве не меньше Кенни, не меньше всех остальных. Она подняла девушку с земли, та тоже ничего не могла понять, но совсем не сердилась. Мия отступила, думая, что девушка убежит. Но девушка осталась стоять на месте, она потирала рукой лоб и что-то все время говорила. Теперь Мия заметила, что саронг сделан из простого куска синтетической ткани, ткань выцвела и стала теперь серой в крапинку.

Подбежали Кенни, Лолимел и два охранника. Девушка все равно не испугалась. Она все говорила и говорила, иногда останавливалась, словно ожидая, что кто-нибудь скажет что-то в ответ. Так и не дождавшись от них ни слова, она наконец повернулась и спокойно пошла куда-то.

Мия сказала:

– Я иду с ней.

Охранник предупредил ее:

– Это небезопасно, мэм.

А Кенни добавила:

– Мия, нельзя же так вот…

– Я вам тут не нужна, – бесцеремонно ответила Мия, ей вдруг показалось, что сейчас просто необходимо пойти вместе с девушкой. Откуда такое странное желание? – Со мной ничего не случится, у меня ведь есть пистолет.

Это прозвучало настолько глупо, что ей никто не ответил. Но Кенни больше ее не останавливала. Мия взяла у охранника пену-проволоку, а у Кенни – видеокамеру и пошла вслед за девушкой.

Не так-то просто было поспеть за ней. Мия крикнула: "Погоди " – но та ничего не ответила. Тогда она попробовала повторить то же слово, которое сказала ей девушка:

– Эй-эс!

Девушка тут же остановилась и обернулась к Мие, глаза у нее горели, а на лице сияла улыбка. Если бы на Удаче существовали ледники, она бы их растопила одним своим видом. Но на планете был мягкий климат, и у ее обитательницы был мягкий характер. Наверняка она потомок умерших колонистов. А может, нет? В "Интергалактике" никто не слышал, чтобы в эту звездную систему улетал какой-либо другой корабль, но это ничего не значит. В "Интергалактике" знают далеко не все. А иногда Мие казалось, что если учесть растяжение времени, связанное с полетами в космическом пространстве, то они вообще ничего не знают.

– Эй-эс, – кивнула девушка, подбежала к Мие и взяла ее за руку. Она замедлила шаг, приноравливая его к походке старшей женщины, которую она держала за руку и вела к себе домой.

Дома стояли далеко друг от друга, словно не могли окончательно решить, стоит им объединяться в деревню или нет. В сотне ярдов от них еще один местный житель направлялся к дому, стоявшему в отдалении. Они не обращали внимания друг на друга.

Мие трудно было молчать. Она сказала:

– Я Мия.

Девушка остановилась у своей хижины и взглянула на Мию.

Мия ткнула себя в грудь:

– Мия.

– Эс-еф-еб. – Девушка дотронулась рукой до груди и снова просияла.

Не "эй-эс", следовательно, это значило что-то другое. Мия показала в сторону хижины – примитивного строения из неотесанных бревен, кусков пенокерамики, принесенной из города, и листов выцветшей пластмассы.

– Эф-эф, – сказала Эсефеб, видимо, это слово означало "дом". С языком придется трудно – он деградировал, могла возникнуть путаница.

Неожиданно Эсефеб отпрыгнула в сторону, расхохоталась и ткнула пальцем в воздух, указывая на что-то. Потом взяла Мию за руку и завела в дом.

Сплошная деградация и запустение. Жилище состояло из одной-единственной комнаты, посередине которой находился открытый очаг, дым уходил в отверстие в крыше. Постель на высоких сваях (почему?) с полуразвалившейся лестницей из прогнивших жердей. В одном углу комнаты стояли огромные горшки, в них росли какие-то зеленые растения. Мия заметила три необожженных глиняных горшка, один из них так накренился, что земля из него вывалилась на грязный пол хижины. Красивая титановая ваза и потрескавшаяся гидропонная кадка. На одном растении, которое напоминало небольшое деревце, висел второй синтетический саронг сине-зеленого цвета и совсем не выцветший. На полу валялись предметы домашней утвари, некоторые очень грубой домашней работы, другие явно взяты в городе. В хижине пахло гнилой пищей и грязным постельным бельем. Никакого источника света, никаких приборов.

Из переговорного устройства на запястье раздался голос Кенни:

– Видеокамера работает нормально. Даже в самых примитивных сообществах можно встретить произведения искусства.

Мия ничего не ответила. Она во все глаза смотрела на Эсефеб.

Девушка взлетела вверх по "лестнице" и села на кровати лицом к стене. Улыбка, которую раньше видела Мия на лице девушки, ни в какое сравнение не шла с тем радостным, светлым выражением, которое озарило сейчас ее лицо. Эсефеб дрожала в экстазе и ворковала что-то, обращаясь к пустой стене:

– Эй-эс. Эй-эс. А-а-а-а-а, Эй-эс!

Мия отвернулась. Она была врачом, но то, что происходило с Эсефеб, было слишком личным, Мия не могла стоять и смотреть на этот экстаз оргазма, религиозного преображения, а может, сумасшествия.

– Мия, – раздался голос в переговорном устройстве, – мне нужен снимок мозга девушки.

Все было просто, слишком просто. Так говорил потом Лолимел, и он был прав. Нормальные живые существа, сознательные или нет, не ведут себя подобным образом.

– Мы можем привезти в деревню все нейрооборудование, – с сомнением предложила Кенни.

– Это не деревня, и я не думаю, что в этом есть необходимость, – тихо ответила Мия. Но Эсефеб ничего не слышала, она спала как убитая на своей высокой постели. В хижине было очень темно, сквозь отверстие в крыше пробивался свет звезд. Мия с трудом могла разглядеть переговорное устройство на запястье. – Думаю, Эсефеб придет сама. Попробую утром, когда будет светло.

Кенни была младше Мии, но все же понимала, как тяжело спать на земле. Она спросила:

– Тебе там будет удобно?

– Не очень, но обойдусь. Что говорит компьютер о языке?

На этот раз ответил Лолимел. Видимо, у них там происходило обычное совещание.

– Они говорят на крайне деградировавшем международном языке – вы, наверное, уже и сами догадались. Переводчик готовит словарь и краткий курс грамматики. Предметы быта, запасы пищи, жилища – все, что можно найти и увидеть, не дает никаких подсказок. Они не должны были так деградировать за двести пятьдесят лет, если только у тех, кто выжил после вирусной эпидемии, не развилась в качестве побочного эффекта некая форма слабоумия, умственная неполноценность. Но Кении считает… – Лолимел замолчал.

– Можете говорить за меня, – услышала Мия насмешливый голос Кенни. – Вы потом привыкнете, что со временем воинская субординация тоже деградирует. Особенно на окраинах галактики.

– Ну, я… Кенни считает, у девушки мутированная форма того самого вирусного заболевания. Может, оно заразное, может, передается по наследству, может, инфекция внутриутробная.

Слова Лолимела тяжким грузом ложились ей на сердце.

Она ответила:

– Значит, мутировавший вирус может все еще быть активным.

– Да, – подтвердила Кенни. – И нам нужны не только нейроснимки, но и образец цереброспинальной жидкости. Судя по ее поведению…

– Знаю, – резко оборвала ее Мия.

Такая необъяснимая радость, дрожь в экстазе… Судороги отдела лимбической системы, отвечающего за примитивные эмоции и продуцирующего состояние восторженного транса. Религиозные мистики, Савл по пути в Дамаск, видения Богоматери, нирвана. А вирус мог все еще быть активным, и вакцина, которую они приготовили, не поможет. Правда, если инфекция передается внутриутробно, им ни чего не грозило. Но если нет…

Мия сказала:

– В остальном поведение Эсефеб не объясняется лимбическими припадками. Она, похоже, видит то, чего нет в действительности, и тогда, когда судороги отпускают ее, даже разговаривает со своими видениями-галлюцинациями.

– Не знаю, – ответила Кенни. – Возможно, в мозгу несколько очагов инфекции. Она нужна мне, Мия.

– Мы придем, – сказала Мия, хотя сама была совершенно в этом не уверена.

Но они пришли. Спала Мия плохо, завернувшись в кусок сине-зеленого синтетического материала. Когда Эсефеб спустилась по шаткой лестнице, Мия уже проснулась и ждала девушку. Та спрыгнула на пол и принялась что-то говорить, обращаясь куда-то вправо от Мии. Пахло от девушки намного хуже, чем вчера.

Мия вдохнула воздух ртом и твердой походкой подошла к ней.

– Эсефеб! – Мия ткнула пальцем в грудь девушки. Чувствовала она себя очень глупо.

– Мия, – ответила девушка и показала на Мию.

– Да, хорошо. – Мия обвела рукой жалкую хижину и сказала: – Эфеф.

– Эфеф, – подтвердила Эсефеб и радостно улыбнулась.

– Эсефеб эфеф.

Девушка согласилась, что это ее дом.

Мия театральным жестом показала в сторону города.

– Мия эфеф! Мия эб Эсефеб этей Мия эфеф! – "Мия и Эсефеб идут в дом Мии". Мия уже просмотрела словарь языка планеты Удача, составленный компьютером-переводчиком.

Эсефеб наклонила голову набок и критически уставилась на Мию. Из ее волос выполз червяк.

Мия повторила:

– Мия эб Эсефеб этей Мия эфеф.

Эсефеб разразилась потоком повторяющихся слогов, но Мия, кроме "Эй-эс", ничего не поняла. Девушка с таким наслаждением произносила это слово, что, скорее всего, решила Мия, это было чье-то имя. Может, любовник? Может, эти люди и не живут поодиночке, как ей показалось вначале?

Мия взяла Эсефеб за руку и легонько потянула ее к двери. Эсефеб вырвалась и села посреди комнаты, уставившись на пустую стену из неотесанных бревен. Она принялась что-то говорить, иногда смеялась и даже протягивала руку, будто до чего-то дотрагиваясь. "Эй-эс, Эй-эс!" Мия внимательно следила за девушкой, она была в растерянности, но подмечала каждую деталь, делала выводы и все записывала с помощью камеры. Эсефеб нельзя было назвать истощенной, это и понятно, растительность на планете была богатая. Но девушка была очень грязной (хотя вода тут тоже имелась), кишела паразитами и жила одна. Может быть, одна.

– Лолимел, – тихо спросила Мия через переговорное устройство, – как правильно сказать "одна"?

Лолимел ответил:

– Мы не смогли найти слова, означающего "незамужняя". "Одна" – "экет".

Когда счастливая Эсефеб поднялась на ноги, Мия спросила:

– Эсефеб экет?

Девушка была шокирована.

– Эк, эк, – выпалила она ("нет, нет"). – Эсефеб эк экет! Эсефеб эб Эй-эс!

Эсефеб и Эй-эс. Она не одна. У нее есть Эй-эс, она видит его в своих галлюцинациях.

Мия снова взяла Эсефеб за руку и потянула ее к двери. На этот раз Эсефеб пошла с Мией. Они шли в сторону города, и Мия заметила, что у девушки дрожат ноги. Может, за ночь в ножных мышцах активизировались какие-то паразиты? Что бы там ни было, Эсефеб не обращала на ноги никакого внимания, хотя шли они намного медленнее, чем накануне. Направлялись они в походную лабораторию Кенни в разрушенном городе. По пути Эсефеб не раз останавливалась, всматривалась во что-то, смеялась или разговаривала с тем, что или кого видела только она.

– Несмотря на то что она совсем не следит за собой, она красивая, – заметил Лолимел, уставившись на девушку, которая лежала под наркозом на столе.

Кенни собиралась делать нейроснимки и спокойно ответила:

– Если вирус-мутант передается внутриутробно, он также может передаваться и половым путем.

Молодой человек горячо запротестовал:

– Я не это имел в виду…

Вмешалась Мия:

– Успокойся, Лолимел. Со всеми нами это случалось на разных планетах.

– Но ведь есть правила…

– Что значат правила, когда ты находишься на расстоянии в триста световых лет от ближайшей цивилизации? – Кенни и Мия обменялись насмешливыми взглядами. – Мия, начинаем.

Бесчувственное тело девушки направили в нейросканер. Эсефеб не возражала, когда Мия предложила ей встретиться с другими врачами и немного помыться, и даже дала приклеить себе на руку пластырь с анестетиком. Спустя тридцать секунд она опустилась на пол. К тому моменту, когда она очнется, ей уже сделают надрез мозга величиной в десять клеток и возьмут небольшой образец для анализа. Успеют отсканировать все, что нужно, сделать снимки и взять ткани на проверку. Она сама об этом никогда не узнает, даже голова не будет болеть.

Прошло три часа, Эсефеб сидела на земле в компании с двумя охранниками и ела синтетическую сою, словно это была пища богов. Мия, Кенни, Лолимел и еще трое медиков сидели в двадцати ярдах от них, рассматривали образцы анализов и обсуждали результаты.

Близился вечер. По золотисто-зеленой траве скользили длинные тени, легкий ветерок разносил сладкий аромат какого-то местного цветка. "Рай", – подумала Мия. Следующая мысль была: "Синдром Боннета".

Она произнесла это вслух:

– Синдром Чарльза Боннета.

Пятеро окружавших ее врачей подняли головы и уставились на нее.

– Думаю, ты права, – медленно процедила Кенни. – Никогда раньше не встречала, а если и слышала, то не помню.

– Потому что больше никто этим не болеет, – пояснила Мия. – Обычно болезнью страдали старики, которым вовремя не проводили коррекцию зрения. Теперь же коррекция зрения стала рутиной.

Кенни нахмурилась.

– Но ведь с Эсефеб дело не только в этом.

Нет, но и в этом тоже. Почему Кенни не хочет похвалить ее за то, что она догадалась? Мия тут же устыдилась своего мелочного тщеславия. Просто она очень устала, проведя бессонную ночь на твердом, холодном полу в доме Эсефеб. Эсефеб эфеф. Мия сконцентрировалась на синдроме Чарльза Боннета.

Синдром был открыт в восемнадцатом веке. У больных имелись нарушения оптических проводящих путей, иногда оптических центров мозга. Могли наблюдаться повреждения тканей, дистрофия мышечной ткани, глаукома, диабетическая ретинопатия, иногда даже катаракта. Люди с плохим зрением часто видели, а иногда и слышали то, чего в действительности не существовало, часто очень отчетливо. Проводящие пути в мозгу обычно работают по принципу двусторонней связи и передают информацию, полученную как визуально, так и из памяти или воображения, причем взаимодействие между этими источниками настолько тесное, что даже маленький ребенок может увидеть наяву кошку, которой на самом деле нет. Но при синдроме Боннета происходило искажение базовой визуальной информации, позволяющей различать реальное и нереальное. И потому все видения и галлюцинации становились для человека столь же реальными, как земля под ногами.

– Посмотрите на миндалины, – сказал врач по имени Берута. – О боже!

Обе миндалины Эсефеб были увеличены и деформированы. Эти органы представляли собой структуры, находящиеся за ушами и отвечающие за распознавание эмоциональной значимости событий в окружающем мире. При синдроме Чарльза Боннета таких нарушений не отмечалось. У Эсефеб они были явно выражены.

Кенни сказала:

– По-моему, тут имеет место активизация или изменение некоторых нервных проводящих путей за счет других. Эсефеб "видит" свои галлюцинации и считает их вполне реальными, – может быть, они для нее более реальны, чем все остальное. Проводящие пути передают информацию лимбической системе, а судороги – это просто выражение крайней эмоциональной значимости, которой обладают данные видения. Как, например… при оргазме.

Эй-эс.

– Фантомы в мозгу, – вставил Берута.

– Вирусный бог, – заметил, к удивлению Мии, Лолимел.

Она вдруг почувствовала раздражение – почему этот парень говорит таким чуть ли не благоговейным тоном?

– Бог, ответственный за деградацию этих людей, Лолимел. Они так поглощены своими фантомами, видениями, что даже забывают о самой элементарной личной гигиене. Они не строят дома, не возделывают поля, не занимаются искусством, наукой… вообще ничем не занимаются. Они стали пленниками своих фантазий и видений.

Лолимел против воли кивнул:

– Да, я вижу.

Берута обратился к Кенни:

– Надо выделить вторичный вирус. Потому что если инфекция передается не только внутриутробно или половым путем… – Он не закончил свою мысль.

– Знаю, – ответила Кенни, – но это будет непросто. У нас нет трупов для выделения этого вируса. Цереброспинальная жидкость все еще анализируется. Тем временем… – Кенни принялась раздавать задания – как всегда, кратко и четко. Мия не слушала ее.

Эсефеб кончила есть и подошла к кружку ученых. Она потянула Мию за рукав.

– Мия… Эсефеб этей эфеф. – "Эсефеб идет домой".

– Мия эб Эсефеб этей Эсефеб эфеф, – ответила Мия, и девушка радостно улыбнулась.

– Мия… – начала Кенни.

– Я иду с ней, Кенни. Нужно наблюдать за поведенческими реакциями. Может быть, мне даже удастся убедить других местных жителей пройти обследование, – настаивала Мия, хотя прекрасно знала, что для нее сейчас главное не научная информация. Но она сама не смогла бы правильно сформулировать свои мотивы. Она просто хотела уйти вместе с Эсефеб.

«Почему вы вступили в Корпус?» – Вопрос Лолимела застрял в голове у Мии, эдакая риторическая кость в горле, и она в течение нескольких дней не могла от него отделаться. Она захватила с собой переносную аптечку и ввела Эсефеб антимикробные препараты широкого спектра действия в надежде, что один из них окажется результативным. Паразиты были неуловимыми, их надо было тщательно исследовать или хотя бы узнать их структуру, но Мия и эту работу успела начать. «Я вступила в Корпус, Лолимел, чтобы облегчать страдания». Поразительно, как наивно звучит иногда истина. Но от этого она не перестает быть истиной.

Эсефеб спокойно сносила все процедуры: и уколы, и пластыри. Она приготовила простейшим способом еду, почти не соблюдая при этом ни осторожности, ни элементарной гигиены, и этим просто шокировала Мию. Мия принесла свою еду с собой. Эсефеб с одинаковым аппетитом ела и то, что готовила сама, и то, что давала ей Мия.

Но в основном Эсефеб беседовала с Эй-эс.

Мия чувствовала, что вторгается в чужую личную жизнь. Эсефеб словно не замечала этого, она, казалось, и себя отдельно от Эй-эс не воспринимала. Она все время разговаривала со своим видением-фантомом, смеялась с ним (или над ним?), играла, спала, а все вокруг, в том числе и жилище, приходило в полный упадок. От воды у Эсефеб начался понос, и в доме стало невозможно дышать. Мия мрачно наводила в доме порядок. Но Эсефеб и этого не замечала. Мия была "экет", одинока в своих тщетных потугах навести чистоту и порядок, установить тут здоровую, цивилизованную жизнь.

– Эсефеб эб Мия этей эфеф… – Как же сказать "соседи"?

Мия сверилась с компьютером, словарь уже увеличился, программа-переводчик усердно трудилась над расшифровкой новых слов. Но слова "сосед" она не нашла. Не было ни "друга", ни "партнера", никаких слов для обозначения родственников, кроме одного-единственного слова "младенец".

Мия просто показала в сторону ближайшего дома и сказала:

– Эсефеб эб Мия этей эфеф, – вон туда.

В соседнем доме был младенец. Нет, ребенок был постарше, он апатично лежал в одном углу грязного, вонючего жилища и сам был таким же грязным и вонючим. Все как в доме Эсефеб. В первый момент хозяйка дома, которая была старше, казалось, не узнала Эсефеб, но когда та назвала себя, они принялись оживленно беседовать. Соседка улыбнулась Мие. Мия протянула руку к ребенку, никто ее не останавливал, и она усадила малыша себе на колени. Внимательно осмотрела.

Неожиданно ее охватила волна ярости и злости – она даже сама испугалась. Ребенок умирал. От паразитов, от инфекции, от чего-то еще. Чего-то, что можно было предотвратить? Может, да, может, нет. Нельзя было сказать, чтобы ребенок был совсем заброшенным, но также нельзя было сказать, чтобы женщину волновала судьба ребенка.

Вдруг ребенок в руках у Мии напрягся, задрожал и принялся что-то лепетать. Вялость исчезла. Его маленькое грязное личико засветилось изнутри, словно солнце взошло на горизонте, он смеялся и протягивал руки к чему-то или кому-то, кого там не было.

Мать ребенка и Эсефеб повернулись в его сторону, они тоже улыбались, а малыша сводили предсмертные лимбические судороги.

Мия посадила ребенка на пол. Включила словарь, но не успела ничего сказать. У матери ребенка тоже начался припадок, она села на грязный пол и вся затряслась от радости. Эсефеб посмотрела на соседей, потом принялась болтать с кем-то, кого Мия не видела.

Мия боялась, что не выдержит. Она быстро вышла и направилась к дому Эсефеб. Она испытывала страх, отвращение и… что? Зависть?