Текст книги "Любовь в холодном климате"

Автор книги: Нэнси Митфорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

10

Итак, Полли была теперь в лондонском «свете» и играла эту роль до конца сезона, как играла ее на балу, – довольно добросовестно. Этому исполнению не хватало до совершенства только энергии и темперамента. Она выполняла все, что планировала для нее мать: посещала вечеринки, наряжалась и заводила друзей, которых леди Монтдор считала для нее подходящими, и никогда не предпринимала ничего самостоятельно, как и не давала никакого повода для жалоб. Да, она определенно не делала ничего, чтобы всецело погрузиться атмосферу веселья, но леди Монтдор, пожалуй, сама была слишком занята в этом направлении, чтобы заметить, что Полли, пусть кроткая и уступчивая, никогда ни на один момент не проникалась духом тех бесчисленных увеселительных мероприятий, которые они посещали. Леди Монтдор необычайно наслаждалась всем этим, была, по всей видимости, довольна своей дочерью и радовалась вниманию общества, которое та как самая важная и самая красивая дебютантка года получала. Она и впрямь была слишком занята, слишком захвачена светским водоворотом в продолжение сезона, чтобы интересоваться, имеет ли Полли успех или нет. Когда сезон закончился, они поехали в Гудвуд, Каус и Шотландию, где среди туманов и вереска у нее, бесспорно, было время подумать обо всем. Из моей жизни они исчезли на несколько недель.

К тому времени как я увидела их снова, уже осенью, их отношения вернулись к прежнему состоянию, и они явно очень сильно действовали друг другу на нервы. Я теперь жила в Лондоне, потому что тетя Эмили сняла там на зиму маленький домик на Сент-Ленард-террас. Это было счастливое время в моей жизни, так как вскоре я обручилась с Альфредом Уинчемом, тем самым молодым человеком, чей затылок так сильно взволновал меня на балу у Монтдоров. В течение недель, предшествовавших моей помолвке, я часто видела Полли. Она звонила мне по утрам.

– Какие у тебя планы, Фанни?

– Страдаю, – отвечала я, имея в виду страдание от скуки – болезни, от которой девушки, до того как закон о национальной службе пришел им на выручку, были склонны изрядно страдать.

– О, отлично. Тогда я рискну отвлечь тебя. Ты и представить не можешь, как это скучно, но раз ты все равно скучаешь… Так вот, мне надо примерить ту синюю бархатную шляпу у мадам Риты и забрать перчатки из «Дебенхемса» – сказали, что они будут сегодня. Да, но худшее впереди. Я, конечно, не смогу уговорить тебя позавтракать с моей тетей Эдной в Хэмптон-корт, а потом еще посидеть и поболтать с ней, пока мне будут укладывать волосы? Нет, забудь это ужасное предложение – так или иначе, там увидим. Я заеду за тобой через полчаса.

Я не возражала. Мне было все равно нечего делать и нравилось разъезжать по Лондону в большом «даймлере», пока Полли ходила по делам, которыми необходимо заниматься, если ты красавица. Хотя общество в настоящее время не имело для нее никаких приманок, она очень интересовалась своей внешностью и, думаю, никогда не переставала о ней заботиться, в отличие от леди Патриции.

Итак мы поехали к мадам Рите, и, пока Полли занималась своей примеркой, я перемерила все шляпки в магазине, недоумевая, почему это шляпы, похоже, мне совсем не к лицу. Видимо, дело в моих буйных, как вереск, волосах. А затем мы поехали в Хэмптон-корт, где проживала старая двоюродная бабка Полли, вдова генерала. Целыми днями в ожидании вечности она сидела в своей квартире, сдавая карты самой себе.

– И при этом, знаешь ли, я не верю, что она страдает от скуки, – сказала Полли.

– Я заметила, – кивнула я, – что замужние дамы, даже вдовы, никогда от нее не страдают. Есть что-то в замужестве, что как будто навсегда это прекращает. Интересно, почему?

Полли не ответила. Само слово «замужество» заставляло ее закрываться, точно моллюск, об этом надо было всегда помнить в ее компании.

* * *

В день перед оглашением моей помолвки в «Таймс» тетя Эмили отправила меня в Монтдор-хаус рассказать об этой новости. По характеру я совсем не из тех, кто «заскакивает» в гости. Я люблю, когда меня приглашают в определенное время, чтобы моего прихода ожидали и отдали соответствующие распоряжения. Но я поняла тетю Эмили, когда она сказала, что после всей доброты, проявленной ко мне леди Монтдор, и учитывая, как крепко мы с Полли дружим, будет недопустимо, если они узнают о моей помолвке, случайно прочитав о ней в газете.

И вот я поехала туда, дрожа от волнения. Дворецкий Буллит, похожий на Франкенштейна, всегда пугал меня до смерти. Надо было следовать за его чеканными шагами в глубь дома, больше напоминавшего громадный музей, пока он не приводил вас в маленькую зеленую комнату, где обычно находились хозяева, – единственную комнату в Монтдор-хаус, которая не казалась приведенной в порядок специально для приема. На сей раз, однако, парадную дверь открыл лакей более человеческой наружности и даже сообщил мне хорошую новость, что ее светлость еще не вернулась и что леди Полли одна. Мы двинулись через дом и вскоре обнаружили Полли в окружении обычной пятичасовой атрибутики в виде серебряного чайника на огне, серебряного заварочного чайника, фарфоровых чашек и тарелок от «Краун Дерби» и такого количества сладостей, что их хватило бы на кондитерский магазин. Она сидела на ручке кресла, читая «Татлер».

– Божественный день «Татлера», – проговорила она. – Он действительно помогает бороться со скукой. Там есть я и есть Линда, а тебя нет на этой неделе. Как хорошо, что ты пришла, я как раз мечтала, чтобы зашел кто-то симпатичный – теперь мы можем выпить чаю.

Я не знала, как она воспримет мою помолвку. Собственно говоря, я никогда не говорила с ней об Альфреде с тех пор, как умолила ее устроить так, чтобы его пригласили на бал. Казалось, она всегда настроена против молодых людей и всяких разговоров о любви. Но когда я выложила ей новость, она воодушевилась и лишь упрекнула меня за то, что я так скрытничала.

– Я помню, ты просила меня пригласить его на бал, – сказала она. – Но потом ни разу о нем не обмолвилась.

– Я не осмеливалась говорить об этом, – ответила я, – на тот случай… ну… это действительно было для меня слишком важно.

– О, прекрасно тебя понимаю. Я так рада, что ты стремилась к этому до того, как он сделал тебе предложение, не верю, когда бывает наоборот, когда людям приходится специально настраиваться, понимаешь? Какая ты счастливая, представить только, что можешь выйти за человека, которого любишь! Ты даже не понимаешь, как тебе повезло. – Я видела, что глаза у нее полны слез. – Продолжай, – велела она. – Расскажи все!

Меня очень удивило такое проявление чувств, столь необычное для Полли, но в моем эгоистичном состоянии большого нового счастья я не приостановилась, чтобы поразмыслить, что это может значить. Кроме того, я, конечно, жаждала рассказать.

– Он был ужасно мил со мной на твоем балу, я совсем не ожидала, что он ради этого приедет в Лондон. Ну, начать хотя бы с бриджей… Я знала, как ему не захочется с ними связываться, и потом он всегда так занят и не любит вечеринки, только представь… Я была так взволнована, когда его увидела! Потом он пригласил меня танцевать, но также танцевал и со старушкой Луизой, и даже с тетей Эмили, поэтому я подумала, что он просто больше никого не знает и в этом все дело. После танцев он повел меня ужинать и сказал, что ему нравится мое платье и он надеется, что я приеду навестить его в Оксфорде, а еще добавил кое-что, показавшее, что он помнит наш прошлый разговор. Ты же знаешь, как это всегда обнадеживает. Потом он дважды приглашал меня в Оксфорд: один раз у него состоялся званый завтрак, а в другой раз он был один. Но на каникулы он уехал в Грецию. Знаешь, оксфордские каникулы ужасно длинные. Ни одной открытки, так что я подумала: все кончено. Ну а в четверг я снова поехала в Оксфорд, и на этот раз он ко мне посватался, вот, смотри, – выпалила я, показывая красивое старинное кольцо – гранат в обрамлении алмазов.

– Совсем как в романе «Создание маркиза»! – воскликнула Полли.

– Именно так, разве что это не рубин.

– Хотя размером точно с голубиное яйцо. Ты счастливица.

Тут появилась леди Монтдор. Она торопливо вошла, так и не сняв верхней одежды, и казалась необычно благодушной.

– А! Девочки! – обрадовалась она. – Как обычно, болтаете о балах, я полагаю! Едете в Грейвзенд сегодня вечером, Фанни? Дайте мне чаю, я совершенно мертвая. Полдня с великой герцогиней! Я только что высадила ее у Кенсингтонского дворца. Никогда не поверите, что этой женщине около восьмидесяти, она любого может загонять до изнеможения, знаете ли, и такая милая, такая человечная, с ней так просто говорить. Мы ездили в «Вуллэндс», прикупить шерстяной одежды – она мерзнет. Говорит, ей не хватает двойных окон.

Должно быть, леди Монтдор было довольно грустно (хотя с ее талантом игнорировать неприятные моменты, она, вероятно, даже не осознавала этого факта), что дружба с королевскими особами всегда начиналась для нее тогда, когда дни их славы заканчивались. Царское село, Шёнбрунн, Квиринал, Котрочень, Мирамаре, Лакен и остров Корфу никогда ее не знали, разве только в составе огромной толпы в парадных покоях. Если она ехала в иностранную столицу со своим мужем, ее, конечно, приглашали на официальные приемы, а иностранные правители, приезжавшие в Лондон, посещали ее большие вечера, но все это было очень официально. Увенчанные коронами головы, быть может, не имели достаточно здравого смысла, чтобы сохранить свое влияние, но были, очевидно, не так глупы, чтобы не понять: дай леди Монтдор палец – и она отхватит всю руку. Однако как только их изгоняли, они начинали замечать ее обаяние, и очередное павшее королевство всегда знаменовало появление еще нескольких завсегдатаев Монтдор-хаус. Когда они терпели полное крушение и растрачивали все деньги, какие им удалось отложить, ей разрешалось действовать в качестве фрейлины и ездить с ними в «Вуллэндс».

Полли протянула матери чашку чаю и поведала мою новость. Приятное послевкусие, оставшееся после королевской вылазки, мигом рассеялось, и леди Монтдор сделалась чрезвычайно неприветливой.

– Помолвлена? – переспросила она. – Что ж, полагаю, это очень мило. Альфред, как дальше, вы сказали? Кто он? Как его фамилия?

– Он дон. Преподает в Оксфорде.

– О боже, как необычно. Вы же, конечно, не хотите переехать в Оксфорд? Думаю, он, пожалуй, должен пойти в политику и купить дом – полагаю, у него пока еще нет дома? Нет, и он уже не будет доном, по крайней мере, английским доном, в Испании, конечно, это совершенно другое дело – доны там что-то значат, как я понимаю. Дайте подумать… Да, почему бы вашему отцу не подарить вам дом на свадьбу? Вероятно, вы – его единственный ребенок. Я сейчас же ему напишу – где он теперь, кстати?

Я туманно ответила, что, по-моему, на Ямайке, но я не знаю его адреса.

– Право, что за семья! Я выясню в Министерстве по делам колоний и напишу дипломатической почтой, так будет надежнее всего. Потом этот мистер Как Его Там может угомониться и начать писать книги. Такое занятие всегда придает человеку солидности, Фанни. Я советую вам немедленно засадить его за эту работу.

– Боюсь, я не имею на него большого влияния, – смущенно сказала я.

– О, так выработайте это влияние, дорогая, и быстро. Нет смысла выходить за человека, на которого вы не имеете влияния. Только посмотрите, что я сделала для Монтдора. Всегда следила за тем, чтобы он был заинтересован, заставляла его брать больше ответственности (я имею в виду места службы) и добивалась от него хороших результатов, никогда не позволяла ему скатываться вниз. Жена должна быть начеку: мужчины так ленивы по натуре. Например, Монтдор вечно пытается вздремнуть днем, но я и слышать об этом не желаю. Как только начнешь это делать, говорю я ему, ты – старик, а старые люди легко теряют интерес и выбывают из игры – а тогда они могут с тем же успехом быть мертвыми. Монтдор только меня должен благодарить за то, что не находится в том же состоянии, что и большинство его сверстников, которые ползают, словно сонные мухи, по «Мальборо»[44]44
  «Мальборо» – один из лондонских частных клубов для мужчин из британских высших классов.


[Закрыть] и практически не способны дотащиться до Палаты лордов. Я заставляю Монтдора ходить туда каждый день. Знаете, Фанни, дорогая, чем больше я думаю об этом, тем более нелепой мне кажется ваша идея выйти замуж за дона. Что говорит Эмили?

– Она очень довольна.

– Эмили и Сэди безнадежны. В таких делах вы должны спрашивать моего совета. Я, правда, очень рада, что вы зашли, мы должны подумать, как вытащить вас оттуда. Вы могли бы ему сейчас позвонить и сказать, что передумали, я уверена, в конечном счете будет наилучшим выходом поступить именно так.

– О нет, не могу.

– Почему нет, дорогая? Объявления еще нет в газетах.

– Будет завтра.

– А вот здесь я могу быть очень полезна. Сейчас же пошлю за Джеффри Доусоном[45]45
  Джордж Джеффри Доусон был редактором «Таймс» с 1912 по 1919 год, а затем с 1923 по 1941 год.


[Закрыть] и остановлю это.

Я перепугалась не на шутку.

– Пожалуйста… – пролепетала я, – о, пожалуйста, не надо!

Полли пришла мне на выручку:

– Но она хочет выйти за него, мамочка, она влюблена, только посмотри на ее прелестное кольцо.

Леди Монтдор взглянула и укрепилась в своем противодействии.

– Это не рубин, – заявила она, как будто я настаивала на обратном. – А что касается любви, я-то думала, что пример вашей матери хоть чему-то вас научил. Куда привела ее любовь? К какому-то жуткому белому охотнику[46]46
  Белыми охотниками называли профессиональных охотников европейского или североамериканского происхождения, которые охотились на крупную дичь и занимались торговлей в Африке, особенно в первой половине XX века.


[Закрыть]. Любовь! Того, кто придумал любовь, следовало бы застрелить.

– Доны совсем не похожи на белых охотников, – заметила Полли. – Ты же знаешь, как папочка их любит.

– О, осмелюсь сказать, они вполне сойдут для званого обеда, если подобные вещи вам нравятся. Я знаю, Монтдор иногда их приглашает, но это не причина, чтобы они женились на приличных женщинах. Подобные неподобающие вещи я называю манией величия. В наше время столько людей ею страдают. Нет, Фанни, я очень расстроена.

– О, пожалуйста, не расстраивайтесь, – упрашивала я.

– Как бы то ни было, если вы говорите, что все решено, полагаю, я больше ничего не могу сделать, разве что попытаться помочь вам извлечь из этого успех. Монтдор может спросить Главного кнута[47]47
  Главный кнут – парламентский организатор партии, должностное лицо в политических партиях ряда стран, обеспечивающее партийную дисциплину в органах законодательной власти.


[Закрыть] нет ли избирательного участка, который вы могли бы обихаживать, так будет лучше всего.

Меня так и подмывало сказать: то, что я надеюсь вскоре обихаживать, будет послано Богом, а не Главным кнутом, но я сдержалась и даже не отважилась добавить, что Альфред не тори.

Разговор перешел на тему моего приданого, в отношении которого леди Монтдор была столь же безапелляционна, хотя этим вызвала у меня меньшую неловкость. Я в то время не чувствовала большого интереса к нарядам, все мои мысли были о том, как отделать и обставить очаровательный старый домик, посмотреть который Альфред отвез меня после того, как надел мне на палец голубиное яйцо, и который благодаря чудесному везению сдавался.

– Важно, дорогая, – сказала она, – иметь по-настоящему хорошую шубу, я имею в виду пристойную, темную. – Для леди Монтдор шуба означала норку; она не могла представить какой-нибудь другой мех, кроме разве что соболя, но это подлежало уточнению. – Мех заставит всю остальную вашу одежду выглядеть лучше, чем она есть, – вам действительно не понадобится беспокоиться о чем-то еще. Самое главное, не выбрасывайте деньги на нижнее белье, нет ничего глупее – я сама всегда одалживаю белье у Монтдора. Так, теперь что касается вечерних выходов: большое подспорье – бриллиантовая брошь, если только в ней хорошие большие камни. О, дорогая, когда я думаю о бриллиантах, которые ваш отец подарил той женщине… это просто никуда не годится. Однако он не мог расточить все, он был неимоверно богат, когда стал наследником, я должна ему написать. Отныне, дорогая, мы будем очень практичными. Сейчас самый подходящий момент.

Она позвала секретаршу и велела найти адрес моего отца.

– Позвоните заместителю министра по делам колоний с приветом от меня и пометьте, что завтра я должна написать лорду Логану.

Еще она велела составить список мест, где можно по оптовым ценам приобрести постельное и нижнее белье и домашнюю утварь.

– Когда он будет готов, принесите его прямиком сюда для мисс Логан.

Когда секретарша ушла, леди Монтдор повернулась к Полли и заговорила с ней так, будто я тоже ушла и они остались одни. Такая у нее была привычка, которая ужасно меня смущала. Я никак не могла понять, что же мне, по ее мнению, следует делать – то ли прервать ее, сказав «до свидания», то ли просто с задумчивым видом смотреть в окно. Однако в данном случае предполагалось, что я буду дожидаться списка адресов, а потому у меня не было выбора.

– Так, Полли, ты уже подумала о том, какого молодого человека мне пригласить на третье число?

– О, как насчет Джона Конингсби? – спросила Полли с безразличием, которое, как я ясно видела, сводило с ума ее мать. Лорд Конингсби был ее, так сказать, официальным молодым человеком. Она приглашала его повсюду, и поначалу это очень радовало леди Монтдор, поскольку он был богат, красив, приятен и «старший сын», что на жаргоне леди Монтдор означало «старший сын пэра» (старшим сыновьям Джонса или Робинсона никогда не позволялось думать о себе как о старших сыновьях). Очень скоро, однако, она поняла, что Джон и Полли просто верные друзья и никогда не будут ничем иным, после чего с сожалением утратила к нему интерес.

– О, Джона я не считаю, – махнула рукой она.

– Что значит не считаешь?

– Он всего лишь друг. Я вот подумала, пока была в «Вуллэндс» – хорошие идеи часто приходят ко мне в магазинах, – не пригласить ли Джойса Флитвуда?

Увы, дни, когда Альберт Эдвард Кристиан Джордж Эндрю Патрик Дэвид рассматривался как единственная персона, достойная взять в жены тебя, Леопольдина, вероятно, действительно ушли в прошлое, если Джойсу Флитвуду предстояло быть выдвинутым в качестве замены. Пожалуй, леди Монтдор полагала, что, поскольку Полли не проявляет склонности выйти замуж за высокое положение, обеспеченное наследством, наилучшей альтернативой станет тот, кто сможет достичь этого положения собственными усилиями. Джойс Флитвуд, шумный, самоуверенный молодой член парламента, освоивший пару самых унылых тем для дебатов (сельское хозяйство, империя и тому подобное), был всегда готов разглагольствовать на них в Палате. Он заискивал перед леди Монтдор, которая считала его гораздо умнее, чем он был на самом деле. Она знала его родителей, владевших домом в Норфолке.

– Ну, так что, Полли?

– Почему бы и нет? – согласилась Полли. – У него словесное недержание, но давай пригласим, он ведь такой обворожительный, правда?

На сей раз леди Монтдор утратила самообладание, а ее голос вышел из подчинения. Я по-настоящему ей сочувствовала: было слишком очевидно, что Полли попросту ее провоцирует.

– Исключительно глупо продолжать в таком духе.

Полли не ответила. Она склонила голову набок и притворилась, что глубоко погружена в заголовки вечерней газеты, которая вверх ногами лежала на стуле возле ее матери. Она могла бы с тем же успехом заявить во всеуслышание: «Ладно, кошмарная, вульгарная женщина, продолжай, мне все равно, ты для меня ничего не значишь» – таким недвусмысленным было выражение ее лица.

– Пожалуйста, слушай, когда я с тобой разговариваю.

Полли продолжала коситься на заголовки.

– Полли, будь так добра, обрати внимание на то, что я говорю.

– А что ты говорила? Что-то о мистере Флитвуде?

– Оставим пока мистера Флитвуда. Я хочу знать, как ты представляешь свое будущее. Ты намерена навсегда остаться в родительском доме и предаваться мечтаниям?

– А что еще я могу делать? Ты не подготовила меня ни к какой карьере.

– О, еще как подготовила. Я готовила тебя к замужеству, которое, по моему мнению (возможно, я старомодна), несомненно, является лучшей карьерой, что открывается перед любой женщиной.

– Все это очень хорошо, но как я могу выйти замуж, если мне никто не предлагает?

Конечно, это был для леди Монтдор больной вопрос: никто действительно не предлагал. Если бы Полли была веселой и кокетливой, окруженной достойными воздыхателями, стравливающей их друг с другом, отступающей, дразнящей, желанной для женатых мужчин, разрушающей романы своих подруг, леди Монтдор была бы абсолютно счастлива наблюдать, как она играет в эту игру, если потребуется, несколько лет, покуда будет совершенно очевидно, что она в конечном счете выберет какого-нибудь подходящего важного мужа и с ним угомонится. Ее матери ужасно не нравилось, что такая признанная красавица почему-то не имела ни малейшей притягательности для мужского пола. «Старшие сыновья», оглядывая ее, произносили: «Разве она не прелестна?» – и уходили с каким-нибудь бесхарактерным маленьким созданием с Кадоган-сквер. За последнее время произошли три или четыре такие помолвки, которые сильно огорчили леди Монтдор.

– А почему они не предлагают? Просто потому, что ты их не поощряешь. Неужели ты не можешь постараться быть немного веселее, милее с ними. Ни одному мужчине, знаешь ли, не интересно заигрывать с манекеном, это слишком обескураживает.

– Спасибо, но я не хочу, чтобы со мной заигрывали.

– Ужас какой! Тогда чего же ты хочешь?

– Оставь меня в покое, мама, прошу тебя.

– Чтобы ты так и оставалась здесь, с нами, пока не состаришься?

– Папочка бы совсем не возражал.

– О нет, возражал бы, не надо заблуждаться на этот счет. Может, год-другой и нет, но в конце концов стал бы возражать. Никто не хочет, чтобы его дочь вечно торчала перед глазами. Кислая старая дева… а ты будешь именно кислой, это уже сейчас слишком очевидно, моя дорогая, – высохшей и кислой.

Я не верила своим ушам. Неужели это леди Монтдор в таких откровенных и отвратительных выражениях разговаривает с Полли – образцом совершенства, которую раньше любила так сильно, что даже примирилась с тем, что она дочь, а не сын-наследник? От ужаса меня вдруг обдало зимним холодом. Последовало долгое, глубокое, неловкое молчание, нарушенное Франкенштейном, который вторгся в комнату и доложил, что звонит король Португалии. Леди Монтдор тяжелой поступью вышла, а я воспользовалась случаем, чтобы улизнуть.

– Я ее ненавижу, – вздохнула Полли, целуя меня на прощание. – Ненавижу и хочу, чтобы она умерла. О Фанни, как тебе повезло, что тебя воспитывала не твоя родная мать, – ты и представить себе не можешь, какие это могут быть ужасные отношения.

– Бедная Полли, – чуть не плача пробормотала я. – Как грустно. Но ведь когда ты была маленькой, это не было ужасно?

– Всегда, всегда было ужасно. Я всегда ненавидела ее всей душой.

Я не поверила.

– Она ведь не все время такая?

– Теперь уже часто. Лучше беги со всех ног, дорогая, а то опять попадешься. Я очень скоро позвоню…