Текст книги "Слишком много подозреваемых"
Автор книги: Нэнси Гэри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)
Фрэнсис остановилась на пороге и заглянула в холл. Упакованные картонные коробки и несколько свернутых в трубку ковров громоздились вдоль стен. Пылесос, какие-то пакеты, зонты, теннисные ракетки, ношеные туфли и прочее барахло, которое, видимо, раньше хранилось в стенном шкафу, образовывали теперь внушительных размеров кучу посередине холла.
– Привет. Кто-нибудь есть дома? – подала голос Фрэнсис.
– Кто там? – откликнулся мужчина откуда-то сверху.
– Я Фрэнсис Пратт из прокуратуры округа Суффолк. Мне нужен мистер Уэлч.
– Я сейчас спущусь.
Лысеющая голова появилась из-за лестничной балюстрады, словно вписанная в массивную раму, которую мужчина держал перед собой. Избавившись от ноши, он начал спускаться, вытирая руки пыльной тряпкой. Пот струился по его лбу. Он был в шортах цвета хаки и рубашке-поло с заметной дыркой на животе.
– Я Джордж Уэлч.
– Простите, я оторвала вас от дел.
– Все зависит от того, зачем вы здесь. Я могу быть и рад тому, что меня прервали, могу и нет… Как видите, мы переезжаем, – объяснил он. – Дом продается, и если у вас на примете есть кто-нибудь, кого это заинтересует…
– Буду иметь в виду, – кивнула Фрэнсис.
– Чем могу быть вам полезен? – осведомился он.
– Я бы хотела задать вам несколько вопросов по поводу смерти Клио Пратт, если вы не против. Клио была замужем за моим отцом.
– Так вы, значит, дочь Ричарда? – Джордж Уэлч вгляделся в нее с откровенным любопытством. – Я улавливаю сходство. Мы с Ричардом давно знаем друг друга. Мы оба закончили одну школу, только он на несколько лет раньше.
– Мир тесен, – вставила Фрэнсис на всякий случай.
– Там, где мы живем, люди стараются его еще больше сузить.
– Мне нужно расспросить вас о вашей деятельности в приемной комиссии клуба.
Джордж пристально посмотрел на нее, словно стараясь прочесть, что на самом деле у Фрэнсис на уме.
– Мне понадобится при этом разговоре адвокат? – спросил он.
Вопрос поверг Фрэнсис в смущение. Она напомнила себе, что пришла сюда лишь потому, что Уэлч был единственным в приемной комиссии, кто решительно воспротивился действиям Клио в отношении четы Льюис и открыто ими возмущался. Следует ли ей посоветовать ему воспользоваться своими гражданскими правами? Возможно ли, что гнев заставил его потерять голову и свести счеты с Клио? Мужчина средних лет, выпускник престижной школы, давний житель Саутгемптона, преуспевающий бизнесмен и общественный деятель, хоть и местного масштаба, никак не походил на одержимого злобой фанатика идеи расового равноправия, задумавшего и осуществившего весьма изощренное убийство женщины из своего круга, пусть лично ему и неприятной.
А впрочем, кто знает, как выглядит убийца Клио?
– Выбор за вами, – сказала Фрэнсис уклончиво, – но я лично собираюсь отнять у вас лишь пару минут.
Джордж, помедлив, пожал плечами:
– Ну хорошо… входите. Думаю, мы найдем, где сможем присесть. Извините за беспорядок.
Он провел ее в соседнюю комнату – нечто вроде маленького кабинета, сплошь заваленного пачками книг. Но там хоть были два свободных кресла, сдвинутых в угол.
– Атмосфера напоминает мое жилище, только я никуда, в отличие от вас, не переезжаю, – сказала Фрэнсис.
Джордж вежливо улыбнулся.
В окно Фрэнсис разглядела ухоженный сад с бассейном.
– У вас здесь очень симпатично. Почему вы переезжаете?
– Предложим, что дела обернулись не так, как я планировал. – Он вздохнул. – Я бы предложил вам что-нибудь выпить, но не уверен, что найду чистые стаканы в этом хаосе.
– Не беспокойтесь, я ничего не хочу.
– Ну, тогда, может, приступим? Что вас интересует?
– Когда вы вышли из состава приемной комиссии «Фейр-Лаун»?
Джордж удивленно поднял брови.
– Когда? Первого июня этого года. Я и клуб тоже покидаю. Больше я туда ни шагу. Впрочем, моя супруга, вернее, моя экс-супруга, в скором времени намерена поселиться в клубе до конца лета.
– Жить в клубе? – удивилась Фрэнсис.
– Там очень комфортабельно. Кроме того, у нас нет других вариантов, чтобы разъехаться. Все отели заполнены.
– Как долго вы были членом клуба?
– Лет двадцать. Мы приобрели этот дом году в 75-м или 76-м. Должно быть, почти сразу и вступили в клуб. Точно я не помню.
– Вы подали в отставку из-за того, что случилось с Генри Льюисом?
– Вот уж не представлял, что прокуратуру округа Суффолк настолько интересует, как обстоят дела в частном теннисном клубе.
– Нас не это интересует.
– Тогда что же?
– Лишь конфликт в приемной комиссии клуба. Я так понимаю, что он возник по поводу заявления Генри о приеме в клуб. Клио Пратт была против, а другие члены комиссии поначалу не возражали, но она, как говорится, выкрутила вам всем руки, угрожая «черным шаром».
– Да, это так, – кивнул Джордж.
– Мне также известно, что ее решение вас лично предельно возмутило. Генри ваш друг, не так ли?
– Я люблю и уважаю Генри, и одно время мы были очень дружны, но в настоящее время наша дружба дала трещину.
– По какой причине?
– Из-за того, что он возлагает вину на меня. Упрекает за чужие грехи, за то, как ведет себя общество в отношении людей его цвета кожи, за неспособность нашего общества к переменам. Он считает, что я такой же, как и все остальные.
– И даже после вашего заявления об отставке в знак протеста? – удивилась Фрэнсис.
– На его взгляд, мой протест был недостаточно громким и слишком запоздалым. Принципиальность, конечно, соблюдать хорошо и благородно, но она чаще всего не приводит ни к каким результатам. Вы со мной не согласны? Ультиматумами людей не проймешь.
– А почему вообще, как вы думаете, возникла ситуация, когда члены комиссии выступили против Генри Льюиса?
– Думаю, что если бы вы спросили кого-нибудь, то вам привели бы причины, не имеющие ничего общего с цветом его кожи. За исключением Клио. Я отдаю должное этой женщине за то, что она была, во всяком случае, искренна. Остальные прибегают к эвфемизмам типа: «Он и его жена чуждаются общества», или «У нас не было возможности как следует узнать его», или «Он, возможно, будет приводить в клуб не совсем приятных для нас гостей»… Иные начнут разглагольствовать о традициях. Так или иначе это все жалкий камуфляж единственной проблемы. Генри – черный. Они – белые. Они не хотят видеть черных на своих теннисных кортах. Как бы это ни бесило меня, Клио – и только она одна – вела себя честно из всей собравшейся там компании.
– Как это назвать? Коллективная паранойя?
– Я не социолог и не психиатр. Но я ясно увидел перед собой группу супербогатых личностей, не желающих допускать в свой круг кого-то со стороны. Они руководствуются ошибочным мнением, что, отгородившись от зла, которым якобы пропитан окружающий мир, сохранят в неприкосновенности свой малый мирок, свой привычный образ жизни, будут развлекаться, встречаться на званых обедах и обмениваться новостями, кто на ком женится и кто покупает дом – где и какой.
Проблема в том, что все их старания обречены на провал, хотя они уверены в обратном. Никакие деньги не уберегут никого от житейских неприятностей и бед, от болезней, разводов, от тоски, наконец.
Посмотрите на здешнее молодое поколение. Юнцы слишком много пьют, тратят родительские деньги на наркотики, а затем мчатся навстречу гибели за рулем «Порше», подаренного папочкой и мамочкой к шестнадцатилетию своего отпрыска. Никто уже не стремится достичь чего-нибудь в жизни. А если они не развлекаются, то не знают, куда себя девать. Двое ребят, которых я знал, покончили с собой в прошлом году. А где искать корни всего этого?
Джордж сделал паузу, порылся в карманах шорт, отыскал мятый платок, вытер вспотевший лоб.
– Никто не задается подобным вопросом и пальцем пошевелить не хочет, хотя и копать глубоко не нужно. Ответ лежит на поверхности. Самоизоляция, которая приходит с большими деньгами. А они еще страшатся проникновения в свою среду чужаков – будь то черные, евреи или латиносы… – тех, кто более удачлив, талантлив, обаятелен и образован, чем они сами. Жители Саутгемптона образовали свое маленькое государство и выдвинули своих лидеров. Другим сюда нет доступа.
Внезапно, как бы вспомнив, по какому поводу затеялся весь этот разговор, он вернулся к личности Клио.
– Как раз Клио Пратт я и имел в виду, говоря о лидерах.
В памяти Фрэнсис всплыла фраза, вышитая на коврике в гардеробной Клио: «Слишком стройных, как и слишком богатых – не бывает». Вот принцип, по которому жила Клио и живет люд, населяющий Саутгемптон. Клио добивалась и того, и другого и на это только не жалела усилий.
– Инакомыслящему одиночке трудно противостоять этой среде, – продолжал Джордж: – Их цементирует то, что они все схожи. Каждый видит в своих друзьях и приятелях отражение самого себя. Это укрепляет его веру в собственную значимость и правоту. Я не в силах здесь что-то изменить. Я опасаюсь проповедовать свои взгляды. Я плыву по течению, меня несет в общем потоке, я лишь барахтаюсь иногда как могу. Но с лицемерной маской на физиономии принимать все, что тут творится, я тоже не в состоянии. Поэтому я покидаю эти места… с тяжелым чувством, но хотя бы с чистой совестью.
Джордж откинулся в кресле, явно опустошенный этим неожиданно выплеснувшимся диалогом.
Фрэнсис выждала некоторое время, прежде чем заговорить. После такой исповеди требовалось помолчать и подумать.
Затем она осторожно спросила:
– Вы были в «Фейр-Лаун» в прошлую субботу?
– Да. Я приехал, чтобы очистить свой письменный стол. С тех пор я там не был.
– Вы виделись с Клио в то утро?
– Нет. Но я был в здании, когда раздался крик.
– Чем вы были заняты в тот момент?
– Заполнял какие-то бумаги у конторки неподалеку от дамского туалета… за углом и чуть дальше по коридору. Для такого заведения, как «Фейр-Лаун», отставка члена приемной комиссии и добровольный отказ от членства в клубе – события, чреватые скандалом и разными сложностями. Поэтому на опрометчивого смельчака, решившегося на такой шаг, наваливается уйма бумажной работы. Я должен был во многом отчитаться, сочинить приемлемые дипломатические объяснения. У меня голова шла кругом. Я надеялся разобраться со всем этим до того, как хлынет толпа после завершения турнира. Мне не хотелось ни с кем встречаться, ни появляться там еще раз.
– Кто-нибудь вам помогал?
– Там была юная девица за конторкой. В ее обязанности входит отвечать на телефонные звонки. Директор клуба через нее передал мне документацию и таким образом вежливо самоустранился.
– Что вы делали, когда раздался крик?
– То, что, по моему разумению, сделал бы всякий. Побежал туда, откуда он послышался. В туалете увидел кричащую женщину, затем Клио на полу в открытой кабинке. Я пытался привести ее в чувство, хлопал по щекам, но бесполезно. Проверил пульс – его не было. Джек Ван Фюрст появился там сразу вслед за мной. Он побежал звонить 911. Я остался при Клио, но к ней больше не прикасался. Когда прибыла полиция, я рассказал им то, что и вам сейчас.
– Кому еще вы рассказывали о происшедшем?
– Только полиции. Честно говоря, у меня появилось столько своих личных проблем, что я почти ни с кем не вижусь.
– А с Генри Льюисом?
– Я говорил с ним после того, как ему было отказано в приеме, но ничего хорошего это никому из нас не принесло. Наоборот. Я неоднократно пытался опять вызвать его на разговор, но жена Генри каждый раз сообщала мне через дверь, что его либо нет, либо он слишком занят. Достичь взаимопонимания с ним не удалось, а раз так, я махнул рукой. А теперь пришло время и мне уехать.
– Куда вы собрались?
– Думаю податься на юг, на отмели Северной Каролины. Рассчитываю купить там домик на побережье. Поживу у океана, порыбачу. Это моя страсть. Таковы ближайшие планы. Дальше вперед не заглядываю. Жене останется квартира на Манхэттене.
– И вы расстаетесь со всем этим без сожаления? – Фрэнсис оглянулась по сторонам.
– «Это», как вы выразились, не стоит того, чтоб о нем жалеть и брать с собой…
– В новую жизнь? – улыбнулась Фрэнсис.
– Слишком сильно сказано, но… пожалуй, что так. – Он тоже улыбнулся слегка застенчиво.
Она встала, протянула ему руку. Он задержал ее руку в своей чуть дольше, чем принято между людьми, которые еще как следует не успели познакомиться.
– Спасибо, что уделили мне время.
– Желаю удачи в вашем расследовании.
Отъехав немного от дома Уэлча, Фрэнсис остановила машину у обочины. Беседа с Уэлчем, его исповедь странно подействовали на нее. Почему-то ей стало душно на этой продуваемой теплым, напоенным цветочными ароматами ветерком улице, среди этих домов за высокими оградами. В ней проснулось желание бежать отсюда, бросив все, оборвав все нити и привязанности, желание, сходное с тем, какое овладело Уэлчем в переломный момент его жизни.
Может, Малкольм был прав? Может, ей и вправду следует держаться в стороне, а не копаться в личной жизни людей, чьи пути пересеклись с дорожкой, по которой следовала Клио к своему трагическому и в чем-то грязному, вызывающему чувство брезгливости концу.
Фрэнсис обожала отца и не любила мачеху. Но эти двое, две души, слившиеся воедино, жили в своем, отдельном от Фрэнсис и, в общем-то, чуждом ей мире. Сдирать с него покровы, обнажать его сущность – не кощунственно ли для дочери?
Казалось, что Ричард не сдвигался с того самого места, где они расстались двадцать четыре часа назад. На нем был тот же черный костюм, та же белая рубашка и серый галстук – все то, во что одела его Блэр для похорон Клио. Еще резче обозначились под глазами, испещренными красными прожилками, темные мешки. При ярком солнечном свете кожа на лице казалась мертвенно-серой.
Лили, присевшая на кушетке неподалеку, держала на коленях поднос с сандвичем, салатом и сыром на тарелочке. Очевидно, она, расставшись с надеждой убедить его что-нибудь поесть, все же упорно отказывалась унести поднос обратно на кухню.
– Прости, что я вчера не возвратилась сюда, – начала Фрэнсис мягко, чтобы не потревожить отца.
Ричард не проявил никакого видимого интереса к ее появлению, словно он ее не услышал или даже не заметил, что кто-то еще находится в комнате. Фрэнсис переглянулась с Лили. Та поджала губы и передернула плечами. Она тоже выглядела изможденной.
– Я хотела вернуться, но со столькими людьми мне пришлось встретиться и переговорить, что все затянулось допоздна. Расследование этого требует.
Отец не пошевелился.
– Блэр оставалась здесь с тобой? Ведь так? Молчание.
– Блэр уехала совсем поздно, – сообщила Лили.
– Я беседовала с Льюисами, с Генри и Луизой. – Фрэнсис встала прямо перед ним.
Отец смотрел невидящим взглядом, как бы сквозь нее, не шевелясь и никак не реагируя на ее слова.
– Луизу ты знаешь. Ребенком она часто играла с Блэр.
– У них был домик на чердаке, – вдруг произнес Ричард, делая большие паузы между словами.
– Ну да, помню. Из желтого картона. Того же цвета, что и такси.
Она надеялась, что воспоминание вызовет у него улыбку, но никакой реакции вообще не последовало. Все же она решилась:
– Мне нужно спросить у тебя кое-что. Мне не хочется задавать этот вопрос, но придется. Почему Клио была так настроена против приема Льюисов в клуб?
Ричард молчал. Лили поднялась с места и удалилась, забрав с собой поднос и предупредив, что в случае нужды ее можно вызвать с кухни.
– Давай поговорим об этом, – попросила Фрэнсис отца. – Пожалуйста.
Взгляд Ричарда не оживился, остался пустым, но все же он заговорил. В голосе его чувствовалось напряжение, слова давались ему даже с большим трудом, чем обычно.
– «Фейр-Лаун» не готов к приему черных… Мы допустили сперва католиков… в 1979-м… И Саутгемптон сразу стал другим. Несколько лет назад к нам пришел первый еврей. Многие были против. Мы не хотели устраивать здесь у себя второй Голливуд. Мы не хотели превратиться в Ист-Хемптон, в котел, где бурлит непонятно какое варево…
Фрэнсис раздражал медленный, размеренный тон отца, но, боясь спугнуть его, она замерла на месте.
– Клубу нужно время, чтобы приспособиться к переменам.
Это была уже целая философия, убежденность, пропитавшая его мозг до самой последней клеточки. Стали ли взгляды этой пары – Ричарда и Клио – причиной расправы над женщиной, целеустремленной, наглой и упрямой, но ослепленной верой в собственную правоту? Неважно. Фрэнсис вдруг потеряла интерес к расследованию. Но выслушать отца, дать ему возможность исповедоваться было необходимо.
– Наше решение было на пользу Генри. В клубе его бы подвергли остракизму. Тебе не понять, что это такое. И никому не понять – пока он не испытает это на себе.
Впервые Фрэнсис слышала от отца не признание, нет, а лишь намек на то, что на его жизненном пути попадались и ухабы.
– А чем провинился Генри? Он хотел лишь быть таким, как вы.
– Хотеть мало. Надо таким быть.
Ричард облизнул пересохшие губы и снова заговорил:
– Я не жду от тебя понимания. Ты избрала себе жизнь, отличную от нашей. То, что мы ценим, для тебя даже не деньги, а мусор.
Его обвинение было явно несправедливо, но Фрэнсис не собиралась спорить с отцом.
– А ты хорошо знаешь Генри Льюиса? Ты был согласен с Клио и поручил ей угробить его кандидатуру?
Жалость и уважение к отцу пропадали, словно вода, впитываемая в пересохшую землю.
– Тебе было когда-нибудь стыдно? – с нежданной энергией вдруг задал ей вопрос отец. Куда подевалась его немощь? Слова прозвучали четко.
– Стыдно? – Она растерялась. – При чем тут это?
– Ты не поймешь то, что я хочу сказать, если не узнаешь, что такое стыд. Найди определение, расшифруй этот термин, – потребовал Ричард с настойчивостью одержимого и с внезапной вспышкой энергии.
– Чувство вины, неловкость… – Фрэнсис искала подходящие слова, но ее фантазия иссякла, Ричард же медленно приходил в себя и накапливал силы для продолжения беседы.
– Клио была личностью более сложной, чем она казалась тебе или твоей сестричке. Я знаю, какое у вас сложилось о ней мнение. Я знаю, что вы не были от нее в восторге и даже больше – ее не любили. Но вы не догадывались, а я это знал, что у нее было множество пристрастий.
– Да уж, конечно… – начала было Фрэнсис, но отец остановил ее одним движением бровей на мертвом, похожем на маску, лице.
– То, что я скажу, покажется тебе бредом старого больного человека. Чтобы понять меня, тебе требуется отступить на шаг, взглянуть на нас с Клио со стороны, отрешиться на момент хотя бы от морали, от правил, которые ты себе вбила в голову.
Фрэнсис было обидно выслушивать такое, но она опасалась прервать приступ откровения, посетивший отца, оборвать его исповедь и ввергнуть обратно в молчание.
– У Клио была болезнь. Пострашнее, чем рак. Люди сочувствуют онкологическим больным. Это правильно… Это в порядке вещей…
Ричард внезапно умолк, и его веки сомкнулись, но он продолжал говорить, только его речь становилась все более бессвязной:
– Это проявилось после смерти Джастина. Она была уверена, что Генри Льюис знает о ее болезни. Она стыдилась ее и стала почти невменяемой… Она не верила, что он сохранит врачебную тайну…
О чем он говорит? С Клио все было в порядке, медэксперт после вскрытия не докладывал о каких-либо отклонениях.
– После того как со мной случился удар, положение стало еще серьезнее. Клио пришлось нелегко… Она была убеждена, что теперь, в свой черед, и ее постигнет нечто ужасное. Сперва Джастин, затем я…
В своем воображении она уже потеряла нас обоих. Она сама нагромождала страхи… Сначала это были ночные кошмары, но Клио придавала им большое значение, как предсказаниям. А уж затем принимала любой приступ головной боли за разрушение мозга, а боль в пояснице как симптом костного рака.
И во всем она предчувствовала трагедию. Если какой-то гость запаздывал, она подозревала самое худшее, твердила об автокатастрофе. Это было нелепо. Я поначалу не обращал на это внимания. Я был занят работой. Я делал деньги. Позже, когда ей стало хуже, меня самого постигло несчастье.
Как бы иллюстрируя то, что с ним произошло, Ричард с усилием вытянул дрожащую руку, которая через долю секунды упала ему на колени.
– Я уже не мог разубеждать Клио, а она все больше поддавалась страхам, упорствовала в своих нелепых предчувствиях. Я попросил Маршалла Банкрофта, своего старого друга, навестить меня. При встрече я рассказал ему всю правду о Клио. Я был беспомощен, но мой старый друг согласился мне помочь. Он обратился к Генри, мужу своей дочери, как к влиятельному лицу в медицинских кругах. Генри порекомендовал знакомого и надежного в смысле конфиденциальности психиатра. Ведь нам трудно стало доверять кому-либо, даже врачам… вот мы и оберегали себя. Клио упорно отказывалась от встречи с врачом. Она предпочитала, чтобы ее считали личностью, не подверженной эмоциям… в отличие от твоей матери…
Внезапный зигзаг мысли и воспоминание Ричарда о своей первой супруге озадачили Фрэнсис, но она решила не прерывать вопросом речь отца, раз уж та прорвалась сквозь давно воздвигнутые плотины.
– А сама Клио говорила Маршаллу Банкрафту о своих проблемах?
– Нет. Я передал ей наш разговор с Маршаллом, и она возмутилась. Я убеждал ее, что Маршалл друг и ему можно полностью довериться, что его рот будет на замке. Наконец я уговорил ее посетить психиатра.
– Доктора Прескотта? – спросила Фрэнсис, вспомнив фамилию врача, выписавшего Клио рецепт на нардил.
– Да, Прескотт… Клио стала посещать его раз в неделю, иногда чаще. Он прописал ей лекарства. Она обрела себя, начала снова показываться на людях, втянулась в дела компании. Она выглядела довольной… временами, и даже более энергичной, чем прежде.
«Понятно, но при чем здесь стыд?» – терялась в догадках Фрэнсис, не увязывая начало разговора с его продолжением.
– Хотя общение с врачом явно пошло ей на пользу, Клио теперь занервничала по другому поводу – как бы это не выплыло наружу. Вот поэтому она не пожелала, чтобы Генри появлялся где-то рядом с нею или даже в кругу ее знакомых. Она боялась, что Генри начнет распускать о ней сплетни.
«О боже, это действительно паранойя», – подумала Фрэнсис. Рассказ отца, в котором каждое слово отделялось от последующего долгими, мучительными для говорящего и для слушателя паузами, подействовал на нее угнетающе.
– А Генри был осведомлен о ее состоянии?
– Не уверен. Я с ним не беседовал ни разу, да и Маршалл тоже о нем не упоминал. Вполне возможно, что он спросил совета у Генри, не называя имени Клио.
– А почему, как ты считаешь, для Клио так важна была секретность?
– Ты плохо знала Клио, но в чем-то вы схожи. Она никого не подпускала к себе слишком близко. Ее пугал тесный контакт, пугало собственное прошлое… и будущее тоже… по разным причинам. Сохраняя дистанцию, она оберегала свое «я». Ты такая же.
Внезапный переход разговора с Клио на нее саму удивил Фрэнсис. Нарочно ли, с определенным намерением поступил так отец или это вышло спонтанно? Она попыталась прочитать ответ в его глазах, но они оставались пустыми.
– Мы прожили с Клио тридцать лет. Она ни разу не задела моих чувств, ни разу не причинила мне душевной боли. Я надеюсь, если б ее спросили, то она то же самое сказала бы про меня. Счастливее, чем с нею, я никогда не был…
Фрэнсис не могла точно определить, сравнивает ли отец Клио с Аурелией или просто объясняется покойной жене в любви. Но какое это сейчас имело значение?
– И хотя врач и прописанные им средства ей помогли, в ней все равно оставался страх потери контроля над своими эмоциями, – размеренно, словно робот, продолжал выдавливать из себя слова Ричард. – Она заглушала свои страхи, проявляя силу воли, к примеру, берясь за штурвал в «Пратт Кэпитал». Она потратила много часов, вникая в суть того, что там происходит, бросая вызов Майлзу и принимая решения самостоятельно. Вдобавок она еще строила для меня это крыло. Она хотела, чтобы я жил в покое и просторе, под круглосуточной опекой медсестер, чтобы продлить дни моего пребывания на этой земле. Ей была невыносима мысль, что я мог умереть раньше ее.
Фрэнсис видела, как в уголках отцовских глаз копятся слезы.
– И все-таки я не пойму, при чем тут стыд, зачем ты произнес это слово? – решилась все же спросить она.
– Стыд – это слабость души, неспособность воспринимать себя таким, каков ты есть. Клио стыдилась своего душевного недуга, считая его несовместимым с положением в обществе, которого она достигла. Она всегда была красивой и сильной и старалась сохранить эту силу и красоту хотя бы в глазах окружающих, но боялась, что ее слабость откроется.
– А началось все со смерти Джастина?
– Возможно, – кивнул Ричард. – Что-то было не так еще раньше… задолго до того рокового дня. Вспомни ее отношения с вами, тогда еще совсем маленькими девочками. Клио от всей души хотела полюбить вас, но ты лучше, чем кто-либо, знаешь, во что все это выливалось.
Было ли это позднее раскаяние отца за то, что он не осуждал тогда, в прошлом, поведение Клио? Сколько вопросов по этому поводу она могла бы ему сейчас задать.
Но не успела Фрэнсис набраться мужества, чтобы начать спрашивать, как Ричард заявил:
– Я устал.
Против этого нечего было возразить.
– Подумай о том, что я тебе сказал, – прощаясь, попросил отец.
– Конечно. Прости, что я утомила тебя. Многое из сказанного и недосказанного будет теперь преследовать Фрэнсис в ближайшие дни и ночи.
Над входной дверью коттеджа Блэр в Сог-Харбор горел старинный садовый фонарь. Гостеприимный огонек манил к себе, и, измотанная встречами и разговорами сегодняшнего дня, Фрэнсис слегка ожила.
– Ой, Фанни, заходи! Как раз поспела к ужину. Джейка не будет, но ты увидишь кое-кого, с кем я давно хотела тебя познакомить.
Предварительно позвонив и услыхав бодрый голосок сестры, Фрэнсис уже была готова к тому, что ее ждет сюрприз.
Блэр вышла на крыльцо и махнула рукой, приглашая сестру войти. Ее изящный силуэт четко вырисовывался, подсвеченный со спины, и Фрэнсис подумала, что даже это было заранее продуманная мизансцена, рассчитанная на то, чтобы произвести на сестру впечатление.
Вслед за Блэр в освещенный круг ступил высокого роста мужчина с ниспадающими на плечи длинными черными волосами, в бирюзовой рубашке, расстегнутой вплоть до серебряной пряжки на мускулистом животе.
– Фанни, Фанни! Как мы рады, что ты здесь с нами, – твердила с хорошо сыгранным восторгом Блэр. – Познакомься, это Марко. Он феноменальный скульптор. Я тебе о нем рассказывала. Марко, это моя сестра Фрэнсис. Все зовут ее Фанни.
Фрэнсис шагнула вперед и пожала протянутую ей сильную руку. У Марко были длинные, гибкие и горячие пальцы. Глаза его излучали магнетизм. Ей захотелось отвернуться, избежать его пристального взгляда.
– Рада познакомиться с вами, – произнесла она достаточно нейтрально.
– Обоюдно. Я тоже рад.
– Блэр говорила, что вы из Аргентины.
– Правильно. Но в настоящее время я житель Бруклина и выбираю себе место между двумя этими центрами мировой культуры.
Фрэнсис отметила, что говорит Марко чисто, без всякого акцента.
Они прошли в кухню. Блэр почему-то подталкивала Фрэнсис сзади, словно опасалась, что сестра передумает и уйдет.
– Марко хочет выпить с тобой стакан вина. Мы уже опробовали некоторые испанские… Пьем только красное.
На стойке кухонного бара расположилось несколько откупоренных бутылок, непременные оливки, нарезанный твердый сыр и ломти хлеба из грубой муки. Фрэнсис с удовольствием сжевала оливку.
Марко повернулся к женщинам спиной и стал колдовать над несколькими кастрюлями, помешивая их содержимое деревянной ложкой. Кухня заполнилась восхитительными ароматами – острыми и дразнящими.
– Марко готовит особое португальское кушанье, – кокетливо улыбаясь, объяснила Блэр.
– Рыба-меч под пряным соусом, – уточнил Марко. – Надеюсь, это придется вам по вкусу.
– Уверена, что так и будет, – сказала Фрэнсис.
– Я собираюсь вытащить сестрицу на верхнюю палубу. Кликни, если что-то понадобится. – Блэр чмокнула Марко в плечо, чуть прикрытое рубашкой.
Наполнив доверху два высоких стакана красным вином, она вновь вывела Фрэнсис на свежий воздух, на веранду, обращенную к океану, где два удобных шезлонга словно поджидали сестер.
– Ну и как он тебе? – прошелестел голосок Блэр. Ветер был прохладным, непривычным для июля. Фрэнсис сжалась в комочек в шезлонге, стараясь согреться.
– Он еще и фантастический повар. Ты в этом скоро убедишься.
Блэр явно была на подъеме. Ее белые зубки сверкали, а влажные губы светились, словно неоновые рекламные трубки. Что привело ее в такое возбужденное состояние? Мысль о близком богатстве или обретение настоящего мужчины в лице Марко? Фрэнсис не завидовала сестре и не ревновала к свалившемуся на Блэр счастью. А может быть, пыталась не ревновать.
– А что Джейк?
– Он меня мало интересует. – Ответ Блэр был лаконичен, но точен.
– У вас что-то разладилось? – поинтересовалась старшая сестра.
– Не что-то, а наша совместная жизнь на девяносто девять процентов. – Блэр рассмеялась – звонко и беспечно. – Конечно, это не очень хорошо, но место Джейка занял Марко. Он харизматическая личность, он сексуален и талантлив. Джейк по сравнению с ним просто ноль.
– Я думаю, что причиной всему были ваши финансовые трудности, – попыталась сгладить острые углы Фрэнсис.
– О, Фанни, ты такая трезвая, не романтичная! – Блэр улыбалась, довольная, что может преподать старшей сестре урок. – Дело совсем не в нашей галерее. Джейк просто слишком зависимый и слабовольный человек. А я хочу опереться на чью-то твердую руку.
– А ты знаешь, что представляет собой Марко?
– Прокурорский вопрос. Ха-ха! Нет, не знаю. Но знаю цену его работам. С ним мы сразу продвинемся на одно из первых мест в рейтинге художественных галерей.
– Я слышала, как ты упоминала в разговоре с Пенни Адлер расширение вашего помещения.
– Да. Для показа работ Марко.
– И кто будет за это платить?
– Деньги потекут рекой. Марко выдвинет нас на первое место.
– А до этого спонсором будет наш папа, – уточнила Фрэнсис.
– Он всегда нас поддерживал.
– А после смерти Клио он что-нибудь подписал? Какой-нибудь документ?
– А тебе какое до этого дело, сестрица? – Взгляд Блэр вдруг стал стальным.
– Мне просто любопытно.
Блэр прикусила губу и сморщила лоб, размышляя над ответом.
– Джейк настоял на том, чтобы я переговорила с Клио примерно месяц назад. Она сослалась на папу… что якобы он принимает все решения, а в данном случае последовал его отказ. Так она, по крайней мере, передала его слова, чему я, конечно, не удивилась. Мы с ней побеседовали за ленчем. Более ужасных минут я не претерпела за всю свою жизнь. Она вынудила меня просить у нее милостыню, хотя заранее знала, что не даст мне ни цента.
Не знаю, зачем я вообще обратилась к ней без всякой надежды на успех. Сама себе удивляюсь. И до самого дня ее смерти я не могла простить ей ни расчетливого издевательства, ни холодной жестокости, с какой она обошлась со мной. Если б мы по-прежнему зависели от нее, то наша галерея и все, чего мы как-то добились в жизни, было бы развеяно, как пепел на ветру. А она бы с удовольствием потирала руки.
