Текст книги "Слишком много подозреваемых"

Автор книги: Нэнси Гэри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Фрэнсис вспомнилось давнее Рождество, когда ей было всего десять. К тому времени их праздничное расписание было обговорено и строго соблюдалось. Канун Рождества и утро они проводили с матерью на Манхэттене, затем шофер отцовского лимузина отвозил девочек на сутки в Саутгемптон для общения с отцом. Такой странный обычай, огорчавший маленьких сестер, объяснялся взрослыми как желание устроить для них двойной праздник, дважды отметить Рождество. «Ведь два больше, чем одно», – говорила Аурелия, и Ричард точь-в-точь повторял ее слова.

«Свои подарки ищите вне дома», – сказал тогда отец, и Фрэнсис с Блэр надели теплые парки поверх своих праздничных нарядов и отправились на лужайку, на промерзлую, пожухлую траву в красненьких лакированных туфельках. Искать подарки Ричард пошел с ними, и Фрэнсис помнила тепло его большой руки, сжимавшей ее детскую ручку, и как она семенила ножками, почти бежала, чтобы не замедлить его широкий мужской шаг. По пути отец говорил о том, как он любит рождественские праздники и как рад, что они проводят их вместе, но потом, повзрослев, она поняла, что этот разговор был затеян лишь с целью оттянуть на какое-то время представление подарка. В тот раз это был тщательно скрытый под опавшими кленовыми листьями складной батут – мечта всех девочек того возраста.

«Счастливого Рождества!»

Отец мгновенно собрал батут, поднял Блэр на руки и перекинул через алюминиевое ограждение на упругую сетку. Фрэнсис без его помощи забралась туда же, и началось восхитительное движение вверх и падение вниз, и снова полет… Волосы девочек растрепались, как у маленьких ведьм, но от этого было только веселее. А глаза Ричарда светились счастьем.

– А мы все ждем, когда ты объявишься. Путешествие Фрэнсис в прошлое было резко оборвано фразой, произнесенной Джейком. Видения были столь живы в ее глазах, что ей понадобилось поморгать пару секунд, чтобы вернуться в настоящее и рассмотреть, кто к ней обратился так бесцеремонно. С последней их встречи Джейк кто-то изменился. Он явно похудел, и костюм отличного покроя теперь на нем слегка обвис.

– Ты уже приехал? Когда?

– Утром. А что?

– Да нет, так просто. Я огорчилась, услышав, что тебе не удалось разделить с нами наше семейное горе с первого момента.

Джейк почесал макушку, как бы надеясь, что оттуда поступит приемлемый ответ.

– Так получилось. Я был занят.

– На праздники?

– Тот, кто работает на себя, а не на правительство, не знает выходных. Иначе мы бы умерли с голода.

– И ты в эти дни зарабатывал себе на жизнь?

– Как ты догадалась? Разумеется. Посмотри, Фрэнсис! – почти обрадовано воскликнул он. – Кажется, Блэр и Лили усаживают твоего папашу в лимузин. Пора трогаться.

Фрэнсис, Блэр, Джейк, Ричард и медсестра хранили молчание все время, пока шофер медленно вез их в черном лимузине по шоссе, протянувшемуся вдоль побережья. Когда они обогнули обширную территорию теннисного клуба с опустевшими к этому часу кортами, Фрэнсис увидела впереди небольшую церковь из побуревшего от времени и морского воздуха кирпича.

По соседству с церковью высилось здание корпорации купальщиков, и на устремленной к небу мачте трепетал ее флаг. Там шла своя обычная жизнь независимо от того, что происходило поблизости, всего лишь в двадцати ярдах. Босоногие детишки с раскрасневшимися от хлорированной воды бассейна глазами скопились на террасе и на ступенях здания. Их родители и прочая публика терпеливо ждали, когда полиция пропустит поближе их машины.

Некоторые из самых близких друзей Ричарда и Клио образовали две цепочки от улицы до входа в храм, ограждая семью покойной от соприкосновения с толпой. Фрэнсис узнала некоторых в этом ряду скорбящих. Джек Ван Фюрст, скрестивший руки на груди и с опущенной головой. Малкольм Моррис, полный энергии и больше занятый тем, чтобы оттолкнуть тех, кто напирал сзади, чем выражением скорби. Ее мать, Аурелия, явилась на похороны в строгом черном одеянии, даже в черной шляпке с ниспадающей вуалью. Рядом с секретаршей Белл стояла Пенни Адлер и нервно теребила в руках сумочку. У бедной Пенни катились по лицу редкие, круглые, как фальшивый жемчуг, слезы, а подбородок заметно дрожал.

Лили вкатила на дорожку инвалидное кресло с Ричардом. За ней следовали Блэр и обнимающий ее за стройный стан Джейк. Фрэнсис замыкала эту скромную процессию в одиночестве. Она ощущала, что глаза любопытствующей толпы излучают некую материальную силу, которая проникает под одежду, сквозь кожу, раздражает нервы.

Лили ловко и быстро доставила кресло с Ричардом на положенное место в храме, встретившем их прохладным сумраком и тихой органной музыкой.

Атмосфера пропиталась запахом бесчисленных венков, букетов и цветов, свежесрезанных, но уже начинающих увядать. Обилие этого растительного жертвоприношения поразило Фрэнсис. Тому причиной был открытый кошелек Ричарда и щедрость друзей-соседей, ясно осознающих, что кому-то вскоре предстоит лежать здесь в гробу, что все мы смертны и проводы должны соответствовать обычаям. Самый главный интерес – хоть это было кощунственно – для Фрэнсис представлял вопрос, присутствует ли убийца на траурной церемонии.

Трудно было представить, что среди этих добропорядочных, распевающих религиозный гимн граждан есть тот, кто отправил – хладнокровно и расчетливо – Клио на тот свет. Как любому профессионалу, ей нужны были мотивы – у некоторых их было достаточно, но – опять же как профессионалу – ей казалось, что у этих подозреваемых, говоря на жаргоне, «кишка тонка», чтобы убить.

Перед ее внутренним взором развернулись, как в калейдоскопе, обрывки картинок. Как шло следствие? Что делала полиция? Проверяла бумажные стаканчики и опрашивала массу людей, тех, кто в ту субботу решил отдохнуть на кортах, лужайках и в прохладном здании «Фейр-Лаун», тех, кто имел туда доступ.

Почему у нее, у Фрэнсис, возникла уверенность, что следствие пошло по неправильному пути? У нее не было опыта расследования уголовных преступлений, тем более убийств, и ее родственная связь с покойной лишь создавала препятствия. Но однажды сказанные Умником слова: «Если кого-то не было на месте преступления, то интересно выяснить, почему его там не было?» – всплыли в ее памяти, и теперь эти мысли уже не отпускали ее с начала похоронной службы.

После окончания службы все покинули церковь, предоставляя Ричарду возможность в одиночестве проститься с покойной. Они столпились на газоне по обе стороны церковного крыльца, но, однако, ожидание слишком затянулось. Фрэнсис забеспокоилась и готова уже была вернуться за отцом, но голос, раздавшийся за спиной, буквально пригвоздил ее к месту.

– Фанни…

Он произносил ее имя со столь заметным акцентом, что не узнать его было невозможно. Она обернулась и тут же отдала себя в объятия его рук – так давно забытые теплые объятия.

– Фанни, не могу выразить, как мне сегодня грустно. Я глубоко сочувствую твоему горю, – тихо произнес он ей на ухо и добавил, осторожно разжимая объятия: – А больше всего я переживаю за твоего отца.

Пьетро выглядел таким же элегантным красавцем, как и при их последней встрече. Он был одет безукоризненно строго, в соответствии с ситуацией, а черный галстук на нем показался Фрэнсис знакомым – она сама купила ему этот галстук в памятный день накануне предыдущих похорон в семье Пратт.

– Спасибо, что ты пришел, – произнесла она и, не зная, что сказать еще, добавила: – Ты не видел маму? Она где-то здесь, в толпе… Она была бы рада повидаться с тобой.

– Мы уже разговаривали с ней до начала службы. Кстати, выглядит она превосходно.

– За исключением этой жуткой траурной шляпы, – улыбнулась Фрэнсис, и Пьетро улыбнулся ей в ответ.

– Она молодец, любит театр. Она и актриса, и режиссер в одном лице.

– А ты ее верный поклонник. – Фрэнсис, несмотря на все обстоятельства, ощутила укол ревности и постаралась убедить себя, что это смешно.

Толпа на лужайке постепенно редела, и они с Пьетро скоро оказались в одиночестве. Его руки вновь сомкнулись кольцом вокруг ее плеч.

– Ты тоже выглядишь отлично, – сказал Пьетро.

– Хоть ты и лжешь, но слышать мне это приятно, – откликнулась Фрэнсис с напускным кокетством.

Она скрестила руки на груди, как бы обороняясь от его изучающего взгляда. Как она выглядит в глазах мужчины, который когда-то любил и ласкал ее? Тридцативосьмилетней, набравшей лишний вес матроной с огрубевшими чертами лица, облаченной в соответствии с церемонией в траурный, но все же нелепый наряд?

Однажды, в момент откровения – а таких в их совместной жизни было не так и много, – он сказал ей, что она весьма привлекательна, но ее никак нельзя назвать красивой и даже хорошенькой. Потом, почувствовав, что оскорбил ее этим признанием, Пьетро много раз изворачивался, твердил, что в ней есть какая-то изюминка, но все равно его признание упало тяжелым камнем на ее сердце.

– Как дела у тебя на службе? – поинтересовался он.

– Как всегда. Много чего разного. Но убийство Клио, конечно, на первом месте.

– А что в личной жизни?

Почему он задает именно те вопросы, на которые ей не хочется отвечать?

Фрэнсис с трудом поборола желание признаться, что иногда тоскует по нему, что ей одиноко, что жизнь ее утекает бессмысленно, неизвестно куда… Но похороны ее мачехи – это не то место и не та обстановка, чтобы затевать подобный разговор.

– Жизнь течет. И сравнительно неплохо, – произнесла она бодро, сопроводив это заявление нервным смешком. – А как у тебя?

– Мы с Эммануэлой ждем второго ребенка. На этот раз мальчика. – В его глазах мелькнула искорка. – Кристине уже почти три. Правда, она не так уж горит желанием заиметь братишку.

– Поздравляю, – сухо сказала Фрэнсис.

Пьетро времени зря не теряет. Счастливый брак и уже двое детишек.

– Мы скоро уезжаем. Возвращаемся в Италию. «Сити-Банк» наконец-то принял решение отослать меня на родину. Буду тянуть лямку в Милане. Мы еще не подыскали квартиру, но я сообщу тебе адрес, как только мы там осядем. Ты обязательно должна нас навестить, посмотреть на наших малышей. Я убежден, что вы с Эммануэлой найдете общий язык. Она отличная девчонка.

– Тебе было бы лучше встретить ее до меня. Он улыбнулся:

– Знаешь… она тоже так сказала… слово в слово. Прости, что я не буду присутствовать на поминках. Дела ждут меня в городе. – Он опустил ладони на ее плечи и слегка прижался губами к ее щеке.

Фрэнсис не пошевелилась, словно окаменела.

– Береги себя, – сказал Пьетро на прощание и, спустившись с крыльца на лужайку, будто растаял в ярком солнечном свете.

– Как благородно с его стороны, что он пришел. Пойдем, Фанни. Папа хочет видеть нас, – раздался за спиной голос Блэр.

Младшая сестра обняла Фрэнсис сзади, развернула к себе. Фрэнсис опустила голову, пряча от Блэр выступившие на глазах слезы.

Стоя в толпе друзей и знакомых Клио, заполнивших отцовский дом после похоронной церемонии, выслушивая похвалы в адрес покойной мачехи, воспоминания о каких-то ярких эпизодах в ее биографии и бесконечные соболезнования, Фрэнсис испытывала мучительное чувство неловкости, не находя нужных слов, чтобы отвечать и как-то поддерживать разговор.

В конце концов она занялась тем, что стала выискивать взглядом, кого среди присутствующих нет, словно отсутствие человека на похоронах жертвы преступления могло бросить на него тень подозрения. Как будто он и есть убийца.

Она не увидела Генри и Луизы, хотя родители Луизы мелькали в толпе. Не явился и Майлз Адлер. Он еще находился в Мексике, как объяснила Пенни, и просил извиниться за него и передать свое искреннее сочувствие Ричарду Пратту и его дочерям.

Блэр шепнула на ухо сестре, что не видно Беверли Уинтерс, а вот ее дочка Дейдра прислала невероятно экстравагантный букет.

Когда Фрэнсис переместилась к временному бару, устроенному на застекленной веранде, ей попалась на глаза знакомая личность. Сэм не присутствовал на панихиде в церкви, а здесь облюбовал себе укромное местечко в углу с кружкой пива в руке. Он выглядел непривычно в белой рубашке с галстуком и синем блейзере, но строгий костюм шел ему. Пока она пробиралась к нему, его добрый приветливый взгляд не отпускал ее.

– Что ты делаешь здесь в полном одиночестве?

– Ну… – Он слегка смутился. – Я решил не толкаться среди всей этой публики, разыскивая тебя. Все равно я никого здесь не знаю. И с Клио никогда не встречался, так что мне нечего о ней сказать. Поэтому я подумал, что имеет смысл просто подождать, пока судьба не выкинет тебя на этот тихий бережок. Здесь совсем неплохо, да и пиво отличное. Таков уж миляга Сэм, умеющий извлечь для себя хоть небольшую пользу из любой ситуации.

Она улыбнулась:

– Я не ожидала, что ты придешь.

– А почему бы нет? Для чего же тогда друзья?

Фрэнсис на какой-то краткий момент пожелала, чтобы он произнес совсем другие слова, более проникновенные, может быть. Но все равно, он излучал такое искреннее тепло, такой уют и покой.

– Мне бы хотелось попросить тебя… – Она запнулась, чувствуя, что краснеет от собственной прямоты и навязчивости. – Отвези меня обратно домой. И побудь там со мной. Ты согласен?

– Никаких проблем, – невозмутимо ответил он. Недавняя сцена, когда Пьетро, повернувшись спиной, уходил от нее по солнечной лужайке к своей машине, живо всплыла в ее памяти и тут же сменилась воспоминанием об их разрыве, состоявшемся семью годами ранее.

Она сама объявила ему, что желает расторгнуть помолвку. Последний совместный ленч в ресторане и несколько произнесенных там фраз лишь утвердили ее в этом решении. У выхода Пьетро торопливо и небрежно, скорее машинально, приложился губами к ее щеке и стал удаляться по аллее в глубь Центрального парка. Тогда она вовсе не намеревалась остаться на всю жизнь в одиночестве, но так оно случилось.

И теперь Фрэнсис подумывала, что Сэм может оказаться тем мужчиной, кому она не побоится доверить себя, отдать свою противоречивую, странную, жесткую и одновременно чувствительную натуру в его крепкие руки, под его руководство. Может быть, он нежно погладит ее волосы, прижмет к своей груди заплутавшуюся в дебрях собственных неоформленных желаний взрослую девочку, нашепчет ей на ухо красивую сказку о двух одиноких душах, живущих по соседству и наконец нашедших друг друга.

Или он хотя бы начнет рассказывать о том, как провел день, а она будет слушать его спокойный убаюкивающий голос и радоваться тому, что с ней рядом мужчина.

– А ты хочешь уехать прямо сейчас? – Заданный им вопрос нарушил ее грезы.

Она печально вздохнула:

– Боюсь, что это тот самый прием, на котором мне надо пробыть до конца.

– А мне показалось, что ты не хочешь пропустить сегодняшнее бинго.

– Ты правильно подумал, но вряд ли я туда попаду. А ты езжай. И выигрывай за нас двоих.

– Это не так уж интересно в твое отсутствие. Фрэнсис выдавила усмешку:

– Мне приятно было это услышать.

– Ты позвонишь мне, если что-то понадобится? – спросил Сэм.

– Обязательно.

Он положил ее руку к себе на широкую ладонь и сверху накрыл другой ладонью.

– Спасибо, Сэм, – прошептала она.

– Кстати, на тот случай, если кто-то тебе этого еще не говорил, то я скажу… Ты выглядишь сегодня просто ошеломительно… просто потрясающе.

Фрэнсис рассмеялась.

– Я на полном серьезе. Без шуток! – И Сэм направился к дверям.

Когда масса гостей начала редеть, а для более интимного круга выставили блюда с закусками, Фрэнсис проскользнула по черной лестнице в свою прежнюю спальню. В комнате было все аккуратно прибрано, но в обстановке ничего не переменилось – две железные, окрашенные белой краской кровати с полированными шариками на спинках, покрывала в бледно-розовых цветах, разрисованный такими же цветочками шкаф, два небольших кресла в чехлах из зеленой ткани. В шкафу, в комоде, в ящики которого Фрэнсис заглянула и где хранилось раньше ее и Блэр белье, теперь было пусто, но сохранился стойкий запах лаванды.

Фрэнсис подвинула одно из кресел к окну, выходящему на парадный вход и подъездную дорожку, и стала наблюдать за извивающейся, как гигантская змея, вереницей дорогих машин, притормаживающих у крыльца и вновь продолжающих бесшумное, мягкое движение. Она видела, как уехала ее мать, до этого о чем-то оживленно беседовавшая с прокурором Моррисом. Ее черная шляпка колыхалась и подрагивала, словно шар на воде, когда она в разговоре склонялась к его плечу или, опираясь на его руку, неуверенно ковыляла на непривычных для нее слишком высоких каблуках по гравию у подножия крыльца.

Фрэнсис продолжила путешествие по дому и зашла в спальню, которую отец раньше делил с Клио и где Клио проводила ночи одна последние пятнадцать месяцев своей жизни. Громадная деревянная кровать с резными спинками, темно-вишневый восточный ковер на полу, мраморный камин, чей обширный зев был заполнен букетами сухих ароматных растений, – это все были атрибуты роскоши, которые не могли не производить впечатление.

По обе стороны кровати располагались два круглых столика с золотой каймой по краям и виньетками из настоящих золотых нитей с изображением пастушки и пастушка в средневековых французских одеяниях. Две фотографии в золотых рамках занимали место на столиках – справа Клио в подвенечном платье, слева Ричард в парадном смокинге. После ухода Клио из жизни Ричард вряд ли заглянет сюда на своем инвалидном кресле, и комната станет подобием музейного зала, наглухо закрытого для посетителей. Так подумалось Фрэнсис.

Она обнаружила то, что искала, в отделанной мрамором, прилегающей к спальне ванной комнате. Оранжевый пластиковый флакон с этикеткой «Нардил», что является аптечным названием фенилзина, и прикрепленным к нему рецептом, выданным на имя Клио, и указанной в рецепте дозой – 15 миллиграмм по три раза в день. Флакон стоял на нижней полке аптечки среди других лекарств. Рецепт был выписан доктором Прескоттом на аптеку при Колумбийском пресвитерианском госпитале – угол 168-й улицы и Бродвея. Никаких следов, ведущих к какой-либо аптеке Саутгемптона, естественно, не оказалось.

Фрэнсис возвратилась в роскошную спальню и принялась выдвигать ящики антикварного бюро. В одном хранилась почтовая бумага с монограммой, марки и ножичек для вскрытия конвертов. В другом – различные пригласительные билеты и старые письма с приглашениями, вырезка из журнала «Город и деревня», посвященная какому-то местечку во Франции близ Парижа, и настольный календарь в кожаном переплете.

Фрэнсис пробежала глазами несколько страниц, заполненных записями о предстоящих вечеринках, благотворительных акциях, встречах, напоминаниях о предстоящих покупках подарков или посылке поздравлений. Каждая среда была отмечена: 15.00 – Ф.П., каждая пятница: 10.00 – Р.Ц. – условные обозначения, понятные только самой Клио.

Очевидно, Блэр не додумалась вручить этот календарь Умнику в понедельник заодно с деловыми бумагами, а скорее всего, просто не обнаружила его сама.

Фрэнсис положила ежедневник на место и задвинула ящик. Присев на кровать и откинувшись на одну из пышных подушек с невольным и трудно объяснимым желанием примять покрывало и нарушить тем самым царящий в комнате идеальный, но безжизненный порядок, она набрала на мобильнике, лежащем на столике, информационную службу и получила домашний номер Генри Льюиса. Ей ответил женский голос.

– Луиза? Это говорит Фрэнсис Пратт. Не уверена, помнишь ли ты меня? Ведь с тех пор столько воды утекло…

– Да, помню. – Тон был явно не дружеским.

– Не могли бы мы встретиться с тобой и твоим супругом и поговорить о моей мачехе?

– Даже не знаю, что мы можем тебе рассказать.

– Послушай, я в курсе того, что произошло в связи с вашим обращением в «Фейр-Лаун» о приеме в члены клуба. Должно быть, вы очень сердиты на моего отца.

– Я – да, – откровенно призналась Луиза. – Я бы хотела найти какие-то оправдания его расовой нетерпимости, но не могу. Я не ощущаю никакого сочувствия к нему по поводу постигшей его потери… Ни я, ни мой супруг.

– Но я все-таки была бы очень благодарна вам, если бы вы согласились встретиться. Это был бы великодушный шаг с вашей стороны.

– Неужели? – Луиза с трудом придерживалась даже элементарной вежливости.

– Я займу у вас буквально пару минут.

Фрэнсис услышала какие-то невнятные возгласы в трубке, которую Луиза, видимо, зажала ладонью. Потом звук вернулся вновь к прежней четкости.

– Разве не сегодня похороны твоей мачехи?

– Поэтому я и нахожусь в Саутгемптоне.

– Когда ты хочешь встретиться?

– Хорошо было бы не откладывать. Через час вас устроит?

– Пожалуй. Мы живем на Джин-лейн, по правой стороне, примерно в миле от Бич-Клаб. Там указатель с фамилией Льюис.

К моменту, когда Фрэнсис спустилась вниз, просторная гостиная почти опустела. В дверях Блэр прощалась с Пенни Адлер. Она благодарила ее за приезд на траурную церемонию и приглашала навестить в ближайшее время галерею Девлинов.

– Мы теперь расширяемся, обретаем простор благодаря папиной поддержке. К октябрю откроем новый зал. Потрясающее помещение для выставки работ скульптора, с которым мы только что подписали договор. Ты обязательно должна их посмотреть, – настаивала Блэр.

«Благодаря папиной поддержке…» – Фрэнсис вспомнила финансовые расчеты и архитектурные планы, обнаруженные ею в машине сестры. «Когда же отец успел включиться в этот проект?»

– Мне срочно надо вернуться в город, – бросил на ходу Джейк Девлин, минуя Фрэнсис. Он был весь потный, несмотря на то, что снял пиджак, ослабил узел галстука и закатал рукава рубашки. – Хотел бы задержаться, но дела не позволяют. Душно невыносимо, – оправдался он, запечатлев на щеке Фрэнсис традиционный родственный поцелуй.

– А когда вернешься? – поинтересовалась Фрэнсис.

– Утром в субботу.

– Понятно. Дела закрутились, раз потекли денежные ручьи. Должно быть, это очень возбуждает.

Стрела, пущенная ею, попала в цель. Джейк остановился как вкопанный, уставившись взглядом в пол, и произнес, словно бы извиняясь:

– Хотелось бы, чтобы это была моя заслуга, но так вышло. Я благодарен твоему отцу…

– Это я уже слышала.

Глаза у Джейка были усталые, но все-таки в них промелькнула искорка любопытства, когда он поднял на Фрэнсис взгляд.

– Ты многое знаешь, наверное, но не думай, что мы приходили к нему за подаянием. Он проявил свойственную ему щедрость. Как и всегда.

«Как всегда, – подумала Фрэнсис, – или только сейчас, в экстренном случае? Не спросить ли у Джейка, когда именно, с какого момента стали заливать убыточную, пересохшую трясину их галереи свежие финансовые потоки?»

Но атмосфера в доме в день похорон хозяйки не располагала к разговорам на подобные темы. Их можно отложить на потом.

– Значит, в этот уик-энд мы наверняка увидимся, – заключила она бодро.

– Непременно. Мы с Блэр будем рассчитывать на то, что ты нас навестишь. – Особой радости при этих словах в его тоне не ощущалось.

Предоставив сестре почетную, но обременительную обязанность вежливо выпроваживать гостей, Фрэнсис прошлась по опустевшим комнатам и отыскала наконец отца. Он выкатил свое кресло на застекленную веранду, где приглашенные слуги заканчивали разбирать временный бар, и тупо, мертвенным взглядом, уставился в подступающий к лужайке сумрак.

– Как ты? – тихо спросила она.

– Не могу представить свою жизнь без нее, – произнес он на удивление внятно, и рот его при этом не кривился. – Я надеялся, что она будет хоронить меня…

Тут же появилась Блэр и уселась на полу, прильнув к ногам отца, прикрытым пледом. Она просунула руки под плед и стала массировать его ноги, помогая восстановить в них циркуляцию крови.

– Могу тебе сообщить, папочка, что больше двух сотен людей пришло проститься с Клио.

Ричард криво улыбнулся:

– Я благодарен вам, девочки, за ваши хлопоты. Вы очень постарались. Я даже не ожидал…

– Перестань, папа, – оборвала его Блэр. – Мы очень любим тебя. Я готова была сделать в сто раз больше… и впредь тоже…

Фрэнсис слушала сестру, наблюдала за ее массажными манипуляциями и удивлялась умению Блэр с легкостью приспосабливаться к любым обстоятельствам и облегчать этим жизнь другим. Вот и их отец – он поддается ей, понемногу расслабляется, впадает в вожделенную дрему.

– Фанни, – как бы между прочим обратилась Блэр к старшей сестре, – почему бы тебе не бросить к чертям собачьим свой «Приют пустынника», перестать жить как Робинзон и не поселиться здесь, с папой, в родительском доме?

Предложение было слишком неожиданным, и Фрэнсис удивилась, не ослышалась ли она.

– Подумай. В этом есть смысл. А как ты считаешь, папа?

– Я не знаю, не помешает ли папе присутствие двух собак вкупе со мною, – отшутилась Фрэнсис.

Ричард молчал.

– По-моему, это всем пойдет на пользу…

Мысль о Сэме вдруг мелькнула в голове Фрэнсис, о единственном мужчине, к которому тянулись ее тело и душа. И это было связано с ее уединенным домом в Ориент-Пойнт и двориком, уставленным нелепыми керосиновыми светильниками. Что-то свое, что-то особенное, далекое от особняков ценой в десятки миллионов.

Она резко встала.

– Куда ты? – Блэр сразу же обиделась.

– Извини, папа. – Игнорируя сестру, Фрэнсис обратилась к отцу: – У меня накопилось множество дел…

Избегая дальнейших вопросов и многословных прощаний, она быстро покинула дом и, нырнув в свою машину, отъехала.

До Джин-лейн она добралась за считанные минуты и сразу за указателем с фамилией Льюис увидела его самого, словно ожидающего ее появления, на крыльце своего дома. Генри быстро скрылся за дверями, а его место заняла вышедшая на крыльцо Луиза.

Десять лет минуло с тех пор, как они в последний раз играли в теннис в «Фейр-Лаун». Потом Фрэнсис уже не встречалась с Луизой, а вот Блэр продолжала с ней дружить и совместно бурно проводить время, о чем ходили сплетни, впрочем, наверняка сильно преувеличенные.

Когда же Луиза вышла замуж? О ее обручении и свадьбе Фрэнсис ничего не слышала, от сестры – самом громкоговорящем рупоре всех местных новостей – тоже никакой, как ни странно, информации не поступало.

Едва Фрэнсис взошла на крыльцо, из-за спины Луизы выскочили две девочки и прижались к матери. Их темная кожа резко контрастировала с белой тканью материнской юбки. Одетые в цветастые платьица, обе одинаково прелестные и трогательные своей беззащитностью, девчушки с тревогой уставились на гостью.

Луиза взмахом руки отправила их играть на лужайку, а затем таким же безмолвным жестом пригласила Фрэнсис войти.

В гостиной с видом на Атлантический океан Генри Льюис сидел в кресле, углубившись в чтение свежего номера медицинского журнала.

При появлении Фрэнсис он аккуратно положил его на столик рядом с кружкой охлажденного чая, встал, выпрямившись во весь свой немалый рост, и пожал руку Фрэнсис – спокойно и по-деловому.

– Вы из прокуратуры Суффолка? – спросил он.

– Да.

– Малкольм там заправляет, и, по-моему, успешно, – сказал Генри и тут же слегка поморщился, увидев, что Луиза и девочки не собираются оставить их наедине с Фрэнсис, а стоят в дверях.

Дочери, никак не отреагировав на мимику отца, занялись в углу гостиной своими куклами. Там был создан для них целый игрушечный мир с миниатюрной мебелью, где хозяйничали красавицы Барби с платиновыми волосами и их загорелые бойфренды.

– Как изменился облик Барби со времен моего детства! – сказала Фрэнсис ради того, чтобы хоть как-то разрядить напряженную атмосферу.

Никто не прореагировал на ее слова. После затянувшейся паузы Луиза произнесла:

– Я слышала, что ты работала в Нью-Йорке.

– Да, по окончании юридического факультета.

– А теперь здесь?

– Да, с девяносто второго года. И переселилась в Ориент-Пойнт.

– Почему?

– Захотелось перемен. – Фрэнсис вовсе не собиралась откровенничать перед этими людьми.

– И где тебе больше нравится? – спросила Луиза.

– Там, где более уединенно. И красивый пейзаж. Я имею в виду Ориент-Пойнт, где растут цветы и овощи, а не особняки, как в Саутгемптоне. И не так много машин на дорогах.

– В этом, конечно, большое преимущество. Даже здесь мы испытываем затруднения…

– Я не могу сказать, что очень сожалею по поводу безвременной кончины Клио, – внезапно вторгся в завязавшийся было пустой светский разговор глава семейства.

– Генри, прошу тебя… – Луиза выглядела испуганной.

– Меня удивляет, что мы вошли в двадцать первый век с такими тупыми мастодонтами, как она, сохранившими расовые предрассудки. Люди соглашаются распахнуть свою грудную клетку и доверяют дотронуться до своего сердца моим черным рукам, но брезгуют играть со мной в мячик. Это ли не парадокс?

Фрэнсис промолчала. Любой комментарий с ее стороны помешал бы развитию дальнейшей беседы.

– Я наивно размечтался, что мои девочки смогут, как и их мать, наравне с белокожими детьми махать ракетками на тех же кортах. Нет, они будут там чужими, как и их отец. Что ж, я сооружу для них свой собственный корт, и это будет расовая сегрегация наоборот. Кому это надо? Кому это выгодно? Неужто еще существуют подобные идиоты и лезут, как тараканы, из своих щелей?

Генри расхохотался, и Фрэнсис невольно тоже засмеялась. Напряжение спало.

– О чем ты хотела поговорить с нами? – спросила Луиза, протягивая Фрэнсис высокий прозрачный стакан с душистым ледяным чаем. Аромат и вкус редкого сладкого лимона, выращиваемого лишь в особых условиях и безумно дорогого, был восхитителен.

– Меня интересует, что произошло на заседании приемной комиссии.

– Мы не осведомлены о деталях. Расспросите лучше ее членов. Они все живут поблизости – рукой подать. В одном гнезде. – Генри усмехнулся.

– А все-таки что вы можете рассказать?

Генри и Луиза переглянулись, будто решая, кому заговорить первым. Начал Генри:

– Когда Луиза перешагнула рубеж в двадцать пять лет и ушла из-под кровли родительской членской карточки, она вступила в молодежную секцию клуба. В первые годы нашего брака мы и не думали о зачислении в клуб всей семьи. В редких случаях, когда я туда заглядывал, то был на правах гостя. Уж очень высокие членские взносы – я тогда зарабатывал гораздо меньше, чем сейчас, – признаюсь, отпугивали меня. Мы решили сэкономить.

Потом, в прошлом году, я приобрел этот дом. Наша старшая дочь занималась теннисом еще в городе и полюбила его. Младшая от нее не отстает, наступает на пятки. Луиза планирует проводить большую часть времени здесь, на Лонг-Айленде, чтобы не дышать вместе с дочерьми летним нью-йоркским смогом. Вот мы и подали заявление со всеми сопроводительными документами, вплоть до справки из министерства финансов об источниках моих доходов. Я считал, что прием в члены клуба будет простой формальностью. Но мне было отказано.

– По какой причине?

– Из-за переполненности кортов, баров и автостоянок. А если по правде, потому, что я черный. – Генри скорчил нарочито брезгливую гримасу. – Ведь это заметно, не правда ли? И цвет кожи моих дочерей не выдашь за чересчур сильный загар. Как я понял, Клио, используя решающий голос Ричарда Пратта, угрожала мне «черным шаром». Кто-то из членов комиссии из хитроумных политических выкладок решил спустить дело на тормозах, чтобы мне не было отказано раз и навсегда и я мог бы обратиться с заявлением повторно. Но я, конечно, этого делать не собираюсь.