Текст книги "На всю жизнь"
Автор книги: Нэн Райан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– В чем дело, дорогой? – Адель сверху вниз смотрела на его лицо. – Это из-за другой женщины?
– Да, – сказал Ник, протягивая руку за сигарой. – Но не в том смысле, что ты думаешь. – Он прислонил подушку к высокому изголовью кровати и сел.
– В каком же это смысле? – Прижимаясь к нему стройным телом, Адель снова положила на него мягкую руку. Она принялась играть с завитками черных волос, спускающихся по обнаженному животу Ника. – И кто же она?
Ник зажег сигару и произнес, не вынимая ее изо рта:
– Рыжеволосая, надоедливая маленькая спасительница душ с бешеным темпераментом.
– О, капитан Армии спасения?
Ник рассказывал Адель о том, как капитан Кей Монтгомери переманила к себе его вышибалу-англичанина. Ник едва не перекусил острыми зубами сигару пополам.
– Она самая! – Его отливающие серебром глаза сузились. – Вчера вечером Роуз Рейли перешла к ней и вступила в эту чертовую Армию спасения.
Адель пожала обнаженными матовыми плечами.
– Ну и что, ты потерял одну из своих танцовщиц. У тебя много других.
Глаза Ника потемнели еще больше.
– Черт возьми, я не говорю о какой-то там девушке. Роуз Рейли – главная приманка всего Барбари-Коуст.
Глава 13
Что же ей делать с Ником Мак-Кейбом? Кей уставилась на сверкающие воды залива Сан-Франциско. Скрестив руки на груди, прикусив в раздумье нижнюю губу, она стояла у разбитого окна портового пакгауза.
Высокое осеннее солнце ярко светило, но от этого ее подавленное настроение ничуть не улучшалось. Не радовал ее и темно-синий залив, сверкающий за устричными рядами на пристани. В этот ясный осенний полдень изменчивые воды залива переливались на солнце мириадами зеркальных осколков, ослепляя своим сиянием.
Однако Кей не трогало это чарующее зрелище. Она была слишком озабочена своими мыслями, чтобы наслаждаться видом моря.
Уже скоро День благодарения. Конец ноября, с беспокойством размышляла она, и так много еще предстоит сделать. А времени остается совсем мало.
Безнадежно покачав головой, Кей отвернулась от окна. Она бросила взгляд на аккуратную пачку зелененьких, только что пересчитанных и лежащих на колченогом столе. Точно сто долларов. Внушительная сумма, еженедельно выплачиваемая под заклад собственности корпуса. Не имеет значения, что армия ограничена в средствах, – Нику Даниелу Мак-Кейбу необходимо платить каждую неделю, точно в срок.
Иначе…
Если уплата не будет произведена – если он через неделю не получит свои сто долларов, – то злобный владелец салуна лишит их права пользования недвижимостью портового района.
Кей, стиснув зубы, заскрежетала ими.
Рядом с пачкой денег лежал небольшой синий гроссбух, в котором делались записи о каждом платеже и подводился баланс. Невыплаченной оставалась еще страшная сумма.
Кей вздохнула, выдвинула из-под стола стул и осторожно уселась на него.
При-той же скорости погашения долга понадобится еще 155 недель! Или 38 месяцев и 3 недели. Или 3 года 2 месяца и 3 недели.
Кей громко застонала. Упершись локтем в стол, она закрыла лицо руками. И снова застонала.
Почему из всех клубов Барбари-Коуст Керли забрел именно в заведение Ника Мак-Кейба? Из всех салунов, где он мог бы играть, почему ему пришлось оставлять деньги на столах «Золотой карусели»? Почему среди всех жадных, цепких рук, в которые могла бы угодить земельная собственность армии, она попала в загорелые руки бессердечного Ника Мак-Кейба!
Кей потерла глаза костяшками пальцев. Потом потянулась и продолжала сидеть, подперев щеки ладонями и уставясь в пространство. Она нахмурилась при мысли о скорой неприятной встрече с Ником Мак-Кейбом, ее мучителем. Менее чем через час она увидит сероглазого дьявола.
Кей подскочила на стуле; ее голубые глаза засверкали от негодования и тревоги. Как это характерно для подлого владельца салуна – требовать, чтобы именно она делала еженедельный взнос. Каждую среду, днем, в назначенный час, она должна была лично приносить деньги в клуб «Золотая карусель».
Кей вдруг поняла, что яростно скрежещет зубами – так у нее разболелись челюсти. Она одернула себя, расслабилась. И задалась вопросом, сочли бы возможным высокочтимый генерал Уильям Бут или даже сам благословенный Иисус любить своих врагов, если бы имели несчастье повстречать жестокого Ника Мак-Кейба!
В отчаянии закрыв глаза, Кей размышляла о том, каким образом армия могла бы добыть больше денег. Они очень нуждались в деньгах. Не хватало денег на униформу, на еду и квартиру. Совершенно недостаточно на то, чтобы, отдавая долг Нику Мак-Кейбу, начать строительство постоянной миссии спасения.
Деньги были нужны на организацию приюта для бездомных. Приюта для сбившихся с пути женщин. Деньги на питание сирот из Бэттери-Плейс. Деньги на уход за больными. На множество важных дел. Кей открыла глаза.
Денег всегда не хватало. Всегда. От постоянных мыслей о том, как разобраться во всех проблемах, как найти нужное решение, у Кей разламывалась голова. Где можно было бы достать денег? Что ей сделать, чтобы добыть их?
– Деньги, деньги, деньги! , – громко бормотала Кей, терзаемая грузом непосильных задач, легших на ее плечи.
Капитан Кей Монтгомери держала свой собственный совет. Она молчаливо страдала в одиночку. Она не видела смысла в том, чтобы попусту обременять других. Она изо всех сил старалась скрыть от всех сложности проблем. Приверженные делу рекруты не имели понятия о том, что миссия близка к провалу. Она не хотела, чтобы они знали об этом. Они ничего не знали о сроке, истекающем в мае, и они не узнают об этом. Об этом знали только она и Керли.
Неожиданный взрыв хохота сразу же вывел Кей из состояния задумчивости. Высокий, мелодичный смех принадлежал женщине.
Кей улыбнулась.
Она бы где угодно узнала этот заразительный девчоночий смех. Она отошла от окна, чтобы поскорее поприветствовать милую кроткую молодую женщину – свою невестку.
Когда Кей увидела их, ее улыбка сменилась нервным смехом. Керли приближался вместе с Роуз. Щурясь и смеясь, они входили с улицы, где сияло ноябрьское солнце. Роуз ехала верхом на Керли, обвившись вокруг его худощавого тела. Руками она крепко обнимала его за шею. Ее длинные юбки задрались, показывая круглые колени ног, просунутых под согнутые руки Керли.
Счастливая новобрачная хихикала и покусывала правое ухо своего мужа. Керли рычал и предупреждал – или обещал, что он сделает со своей игривой женой, когда они войдут.
Кей почувствовала, как кровь прилила к ее лицу: она покраснела от смущения. Желая поскорее обнаружить свое присутствие, она громко произнесла:
– Добрый день. – И быстро вступила в полосу солнечного света.
На лицах застигнутых врасплох молодоженов появилось одинаковое выражение. – Удивление, немедленно сменившееся замешательством. Мальчишеское лицо Керли стало таким же красным, как у Кей, а лицо Роуз побледнело как полотно.
Поспешно опуская Роуз вниз, Керли зачем-то откашлялся:
– Послушай, Кей. А-а… мы не ожидали встретить тебя здесь.
Подавляя в себе желание сказать, что это более чем очевидно, Кей проявила еще большее смирение.
– Я знаю. Я должна была уйти полчаса тому назад. Я ухожу.
– Вот как? – Керли переминался с ноги на ногу, а Роуз тем временем поправляла смятые юбки и разглаживала жакет. – Мы… у нас с Роуз… оказалось несколько свободных минут… и… – Керли не отрывал взгляда от своих хорошо начищенных ботинок.
И опять счастливая, жизнерадостная Роуз стала смеяться над своим любимым, ребячливым Керли, над тем, как он краснел и запинался. Звуки ее прелестного смеха наполнили большой пустой пакгауз. Роуз встала перед своим высоким мужем, одетым в униформу, и, широко раскинув руки, обняла Кей.
– Прости нас за фривольное поведение, – прошептала она ей на ухо. – Мы с Керли так сильно любим друг друга… мы воспользовались возможностью провести вместе несколько украденных минут.
– Я уже ухожу, – кивая, ответила Кей и обняла женщину.
Стремясь поскорее уйти, Кей отпустила Роуз. Она вернулась к колченогому столу, схватила синий жакет и натянула его. Потом взяла сосчитанные купюры, засунула их в карман и надела черную соломенную шляпку. На ходу завязывая ленты, она прямиком направилась к выходу, стараясь не смотреть на Керли.
И бросила через плечо:
– Я ухожу. Не знаю, когда… Запри за мной дверь. Кей выскочила на яркое калифорнийское солнце. Ее щеки запылали при новых взрывах смеха, прозвучавших ей вслед, а потом дверь громко захлопнулась, и ее закрыли на засов.
Кей набрала в легкие побольше воздуха и пошла вперед резкими, решительными шагами. Ей хотелось уйти подальше от пакгауза и любовников, занятых глупыми, грубоватыми шутками. Быстро направляясь в сторону Драмм-стрит, Кей ощутила легкий, незнакомый ей до сих пор приступ зависти. Роуз и Керли были так счастливы, им было так хорошо вместе, они были без ума влюблены друг в друга.
«На что это может быть похоже, – подумала Кей, – любить мужчину всем своим сердцем? И быть в ответ нежно любимой? Играть в бессмысленные любовные игры? Дразнить и щекотать друг друга, смеяться и… и… заниматься любовью? «
Кей судорожно сглотнула.
Она тряхнула головой, решительно подняла подбородок и отогнала от себя эти мысли. Однако спустя несколько минут капитан Кей Монтгомери снова ощутила непонятное томление.
На углу ее остановил полицейский.
На пересечении Бэттери-стрит и Пасифик-стрит стоял полицейский, регулирующий дорожное движение. На его худощавой фигуре отлично сидела сшитая на заказ синяя униформа. На голове была высокая черная шляпа констебля, а на руках – белоснежные хлопчатобумажные перчатки. Когда офицер поднял руку в белой перчатке, чтобы остановить движение, на груди у него засверкали латунные пуговицы.
Резко взятые под уздцы лошади захрапели, а колеса экипажей заскрежетали при остановке. Тогда полицейский с улыбкой повернулся и дал сигнал переходить улицу ожидающей группе сирот из Бэттери-Плейс.
Кей с улыбкой наблюдала за детьми.
Их форменная одежда была тщательно выглажена, волосы аккуратно причесаны. На девочках были белые хлопчатобумажные блузки, плиссированные юбки из ярко-синей шерсти, белые хлопчатобумажные носки и хорошо начищенные черные туфли. Мальчики не уступали им в щегольстве: на них были белые накрахмаленные рубашки с темно-синими галстуками-самовязами, синие шорты, белые чулки и начищенные черные ботинки.
Каждый ребенок в этой щебечущей стайке, сопровождаемой двумя взрослыми, был ухожен, бодр, счастлив и не сбивался с шага.
Но позади всех – отставая от группы на несколько шагов – процессию замыкал мальчик. Грустный, маленький и болезненно худой мальчик. Полы его белой рубашки выбивались из синих шорт. Темно-синий галстук съехал набок. Один белый чулок болтался вокруг лодыжки. Его левая коленка была изукрашена большой неприглядной болячкой. Волосы, поразительного ярко-рыжего цвета, были спутаны. На макушке торчал непокорный вихор.
Кей не могла отвести глаз от малыша.
Совершенно неожиданно в ней проснулось сильное материнское чувство. При взгляде на очаровательного рыжеволосого мальчугана у нее сжалось сердце. Она неотрывно следила за мальчиком, пока группа не скрылась из виду, поглощенная толпами людей, снующих по людным улицам.
Даже и тогда Кей продолжала всматриваться в толпу, сощурившись от яркого солнечного света, пытаясь разглядеть маленькую огненно-рыжую головку. Наконец она пришла в себя, вздохнула и продолжила свой путь.
Но в ее душе запечатлелся незабываемый образ печального рыжеволосого мальчугана.
Кей нетерпеливо позвонила в колокольчик у черного входа в клуб «Золотая карусель». Ее впустил улыбающийся слуга-китаец Ника, Лин Тан, кланяясь и провожая ее до черной лестницы. Лин Тан довел Кей до личных апартаментов Ника.
– Хозяин только что выйти, мисс капитан, – произнес вежливый слуга-китаец, вводя ее в просторную гостиную и оставив там одну.
Нахмурившись, не желая даже присесть, Кей в напряжении стояла у входных дверей, готовая в случае необходимости броситься в укрытие. Проходили минуты, а Ник Мак-Кейб не появлялся. Раздосадованная тем, что он заставил ее ждать, Кей сказала себе, что не позволит невнимательному владельцу салуна вывести ее из равновесия.
Она несмело окинула взглядом роскошную комнату. Вытянутый диван и легкие, с обивкой стулья были на вид прочными, дорогими и очень удобными. Видно было, что они принадлежат мужчине. То же самое можно было сказать о массивных блестящих столах из красного дерева, пушистом ковре, тяжелых портьерах.
Кей решилась наконец подойти к зеркалу, начинающемуся от каминной доски и доходящему до потолка. Огромное зеркало, обрамленное сверкающим серебром, производило необычайное впечатление. Кей придвинулась поближе, взглянула в красивое полированное стекло. Она нахмурилась, когда, наклонившись к зеркалу, заметила, что из-под шляпки выбился рыжий локон, повиснув на левой щеке. Ей сразу же вспомнились нечесаные рыжие вихры маленького сироты.
Кей огляделась по сторонам. Никого не было видно. Она поспешно сняла черный армейский капор, бросила его на ближайший стул. Стоя прямо перед зеркалом, она зачесала назад непокорные рыжие волосы и аккуратно уложила их с помощью шпилек. Изучая свое отражение, Кей ущипнула себя за бледные щеки, чтобы они порозовели. Она поворачивала голову из стороны в сторону, критически оценивая свою внешность. Она слегка покусала губы, чтобы придать им большую пухлость. И, совсем забывшись.
Кей горделиво улыбнулась, прикасаясь нежными пальцами к высоким, красиво очерченным скулам.
– О-о, капитан, вам придется произнести лишнюю молитву за это маленькое проявление тщеславия.
Кей уронила руки и обернулась. Цокая языком, в проеме двери стоял Ник Мак-Кейб, прислонившись мускулистым плечом к полированному дверному косяку.
– Не имею представления, о чем вы говорите, – ответила Кей, и ее щеки опять залила краска.
– Вы прихорашивались, капитан. И я это видел. – Ник лениво оторвался от двери и подошел к ней. В руке у него был наполовину выпитый стакан спиртного, и, судя по тяжелому взгляду его серебристо-серых глаз, это был не первый стакан за сегодняшний день.
– Ничего подобного я не делала, – спокойно произнесла Кей.
– И вы не боитесь быть уличенной в греховной лжи, не говоря уже о другом грехе – самодовольстве и тщеславии? – Ник покачал темноволосой головой. – Что ж, теперь моя вера и в самом деле поколеблена.
– Я не лжива и совсем не тщеславна, – произнесла Кей, стараясь оставаться спокойной. Мужчина был, очевидно, в стельку пьян. Спорить с ним было бы глупо и бесполезно. – Я всего лишь поправляла растрепанные волосы, поскольку мне нужно заботиться о том, чтобы выглядеть достойно.
Понимая, что может заставить ее потерять достоинство и разозлиться, Ник сказал:
– Вам ни в коем случае нельзя забывать о своем достоинстве.
– Не забуду, – ответила она, – так что можете не беспокоиться.
Несколько мгновений Ник молчал, в задумчивости изучая ее, отчего ей стало не по себе.
– Ну вот, вы и здесь, капитан Кей, – наконец произнес Ник с язвительной ухмылкой, – одна в берлоге Ника Мак-Кейба. Мне кажется, вы чувствуете себя здесь, как дома.
Кей мудро проигнорировала насмешливую реплику. Она подметила свежевыстиранную белую рубашку Ника, его безупречно сшитые темные брюки с тщательно заутюженными складками. Дорогие замшевые туфли ручной работы.
– Я хочу отметить, мистер Мак-Кейб, – с улыбкой произнесла Кей, – что вас можно обвинить в беззастенчивом самолюбовании.
– Капитан, это возмутительно. – Низкий голос Ника звучал наигранно. – Мои мысли постоянно заняты насущными проблемами человечества.
Кей не было смешно.
– Мак-Кейб, нетрудно заметить, что ваши интересы ограничены вашей внешностью, вашими женщинами и деньгами, необходимыми для того и другого.
Несколько развязно Ник ответил:
– А разве есть что-нибудь еще?
– Для вас? Очевидно нет. – Она скорчила гримасу, давая понять, что находит его до отвращения легкомысленным. – И все же я не перестану молиться за то, чтобы однажды вы захотели жить более осмысленной жизнью.
– Полагаю, ваша жизнь более осмысленна?
– Надеюсь, что в конечном счете да. Вы когда-нибудь делаете что-нибудь для других, а не для себя? Думаю, нет. Вы делаете то, что вам нравится и когда нравится.
– А вы когда-нибудь пробовали так жить, капитан? – Ник приподнял широкие плечи, и от этого тонкая ткань белой рубашки обтянула его мускулистую грудь.
Отказываясь отвечать на его вопрос, Кей сказала:
– Кроме того, вы недоброжелательны, полны сарказма и абсолютно непочтительны. Эгоистичны, жадны до денег и наслаждений. Язычник, грешник.
– Аминь. И все в этом роде, – согласился Ник, поднимая стакан. Он залпом выпил содержимое и улыбнулся той недоброй, опасной улыбкой, которая заставляла сжиматься сердце Кей. Она впервые заметила у него над глазом маленький шрам. Это придавало Нику несколько зловещий вид. – А вы, капитан, полагаю, святая?
– Солдат Христова войска, – заявила Кей.
– А-а, верно. Вот она – надежда небес. – Ник придвинулся ближе.
Кей в смущении подалась назад.
– Вы пьяны, – проговорила она.
– Нет еще, но я этого добиваюсь, – подтвердил Ник.
– Вы очень дурной человек, Ник Мак-Кейб.
– И я плох для вас, капитан. – Он осушил стакан. Его губы заблестели от спиртного. – Вы не доверяете мне, раз уж отвергаете меня, так ведь?
– Да, – призналась Кей, – не доверяю.
– Ну что же, – произнес Ник удивительно тихим голосом, – вы имеете на это право.
– Но я намереваюсь переделать вас – испорченного и злого человека в хорошего, Ник Мак-Кейб.
Криво усмехнувшись, Ник быстро ответил:
– Вам кажется, что вы не знаете меня, а вы не знаете самое себя.
И снова он приблизился к ней. Он стоял так близко от нее, что Кей чувствовала тепло, исходящее от его высокого, стройного тела, вдыхала его чисто мужской запах, запах спиртного в его дыхании. Слегка прикрыв сверкающие серые глаза, в упор глядя на ее рот, Ник произнес:
– Капитан, я бы мог добиться того, чтобы к вечеру вы согрешили со мной.
Кей не отступилась. Сильно возмущенная его самонадеянностью, она не сдавала позиций. Ее голубые глаза метали молнии.
Сочувственно покачав головой, она обратилась к нему:
– Вы сильно переоцениваете свое умение очаровывать, Мак-Кейб.
– Неужели? – Он поднял правую руку к ее лицу. Загорелыми пальцами он провел по нежной, изящной скуле, которой она недавно любовалась, а он застал ее за этим занятием. – Вы могли бы быть приятно удивлены. Только небу известно…
– Вы ошибаетесь. Я знаю. – Она сердито отвела его руку в сторону. – Вы так самонадеянны… так уверены в себе. Это смешно.
– Но вы не смеетесь, – заметил он, придвигаясь еще ближе, заслоняя собой все пространство.
Кей невольно съежилась, отступила назад и в упор взглянула на него.
– Я пришла сюда не для того, чтобы сносить ваши оскорбления. Я не потерплю вашей чудовищной непочтительности!
– А я не просил вас учить меня жить, – отвечал Ник.
– Некоторые нуждаются в этом.
Отливающие серебром глаза Ника сверкнули огнем, потом сделались пугающе холодными.
– Леди, скоро вы пожалеете о том, что встретили меня.
– Я уже жалею.
– Деньги, капитан. Это все, о чем нам следует говорить. Если у вас есть мои деньги, давайте их сюда. Если нет…
– Вот они! – Кей вынула из кармана сложенные купюры, швырнула их на мраморную каминную доску, схватила свою черную шляпку и бросилась к выходу.
– Постойте! – Ник схватил Кей за плечо и потянул назад. От неожиданности она едва не задохнулась. – Сестра, вы не уйдете, пока я не пересчитаю их.
Взбешенная, Кей была вынуждена стоять и ждать, пока Ник начал медленно и методично отсчитывать деньги. Он театрально положил пачку банкнот на левую ладонь, послюнил кончик правого указательного пальца и не спеша стал отгибать одну за другой банкноты, считая вслух. Кей готова была взорваться.
Совершенно потеряв терпение, чувствуя непреодолимое желание размозжить ему голову, Кей проговорила:
– Вот так-то. Я ухожу! – И она поспешно направилась к двери.
– Конечно. Бегите. – Ник поднял глаза. – Но помните: на следующей неделе, в то же время, та же сумма. И не опаздывайте.
Кей не ответила. Сжав зубы, она с размаху распахнула тяжелую дверь и ушла. Она почти бежала по длинному широкому коридору, а на лестнице перескакивала через две ступеньки. За дверями она прислонилась к стене, сжала кулаки, закрыла глаза и сосчитала до десяти.
Что же ей делать с Ником Мак-Кейбом?
Глава 14
Что же ему делать с капитаном Кей Монтгомери?
Нахмурившись, Ник Мак-Кейб сидел за письменным столом красного дерева в своем тихом кабинете. Левый глаз Ника отливал пурпурно-сине-черным цветом и так распух, что совсем был закрыт. Правый глаз был прищурен от злости. Нижняя губа разбита, и ему больно было разговаривать, улыбаться или даже сердиться.
Широкая голая грудь Ника была вся в синяках. Два ребра с правой стороны сломаны. Тугая белая повязка стягивала его узкую талию. Кожа под повязкой зудела.
В правой поврежденной руке, где кожа на костяшках была содрана, Ник сжимал раскрашенную листовку, которую он со злостью сорвал с черного хода клуба «Золотая карусель». Смятая листовка была одной из сотен, распространенных за последние две недели в Барбари-Коуст.
Она гласила:
Приходи каждый, приходите все!
В пятницу, 14 декабря 1883 года, в 2 часа дня, большой парад сан-францисского корпуса № 1 Армии спасения пройдет по Пасифик-стрит. Вас приглашают присоединиться к процессии.
Проследуйте вместе с Христовой армией, чтобы принять участие в митинге на открытом воздухе на углу Пасифик-стрит и Грант-стрит.
И отведать горячей еды!
Ник заскрежетал ровными белыми зубами, поморщился от боли и громко выругался. Он бросил скомканную листовку через комнату и потянулся за бутылкой бурбона, уже наполовину опорожненной. Бормоча что-то себе под нос, Ник налил до краев хрустальный стакан для виски, поднял его и залпом выпил.
Он вытер влажные губы и потряс темноволосой, нестерпимо болевшей головой.
Он должен был догадаться. Должен был догадаться в первый же день, когда рыжеволосая капитан Кей разбудила его своим чертовым колокольчиком, что от нее можно ждать больших неприятностей. Глядя, как она, уверенная и неустрашимая, решительными шагами удаляется от него, он должен был предвидеть, что у нее припасено для него.
Тогда он не догадался.
В самом начале он разделался с этой проблемой обычным для Ника Мак-Кейба образом: он проигнорировал ее.
– Большинство проблем таким образом вскоре исчезало.
Однако капитан Кей Монтгомери не исчезла. И не собиралась исчезать. Было глупо убеждать себя, что она и в самом деле исчезнет. Он считал ее скорее досадной помехой, а не угрозой. Он ошибся. Ошибся, думая, что она отступит. Ошибся, думая, что она не представляет собой угрозу.
Черт, во всем этом было что-то фатальное.
– Черт бы побрал ее вместе со всей ее командой! – громко выругался Ник, с силой опуская разбитый кулак на стол. Он взвыл от боли, из глаз его посыпались искры, а плоский живот стал судорожно вздыматься и опускаться.
Уже не в первый раз Нику приходилось залечивать боевые раны. С тех пор как он потерял Большого Альфреда, перешедшего в Армию спасения, он стал более уязвимым и незащищенным. Слухи о дезертирстве британского вышибалы распространились быстро. Хулиганы и бандиты, издавна затаившие на Ника недобрые чувства, не могли дождаться, чтобы хорошенько вздуть его.
Нарушители спокойствия появлялись отовсюду.
Прибавить к этому пьяниц, становящихся за вечер все более буйными. Игроков, приходящих в бешенство, когда им , не везло в карты или в кости. Вожделеющих, кричащих зрителей, недовольных недавней заменой Роуз Рейли.
Редко когда вечер в «Золотой карусели» проходил без приключений.
Тихо постанывая от боли, Ник откинулся на спинку кресла, запрокинув голову и прикрыв один здоровый глаз от всепроникающего декабрьского солнца.
Ущерб, нанесенный собственному лицу, Ника заботил гораздо меньше, чем урон, наносимый его банковскому счету. Более десяти лет тяжкого труда и трезвых расчетов ушло на то, чтобы превратить «Золотую карусель» в самый процветающий салун на побережье.
Капитану Кей Монтгомери потребовалось менее четырех месяцев, чтобы разнести все в клочья. При ее напористости через год его салун полностью разорится, а сам он превратится в калеку!
Потеря Большого Альфреда была очень ощутимой. А потеря прекрасной талантливой Роуз Рейли превратила «Золотую карусель» – сверкающую жемчужину Барбари-Коуст – в ничем не примечательный салун.
Длинные темные ресницы Ника поднялись и снова опустились.
Последняя в ряду танцовщиц, которой он предоставил шанс занять место Роуз, провалилась с таким же треском, как и ее предшественницы. Ди Ди Даймонд была красоткой и хвасталась, что «все у нее будут на ушах стоять от восторга». Отчаявшись, он выбрал статную Ди Ди в надежде на лучшее.
Но когда прошлым вечером Ди Ди Даймонд поднялась на сцену, голос ее был высоким и визгливым, а танцевала она неуверенно и неуклюже. Ей так и не удалось закончить свой номер. Немногочисленные зрители повскакивали с мест, крича, улюлюкая, а под конец принялись кидать на сцену бутылки.
Плачущая Ди Ди Даймонд укрылась в туалетной комнате, а Нику пришлось разбираться с разочарованной публикой. Во время этого всеобщего бунта, охватившего большой просторный салун, в ход были пущены стулья, столы и кулаки.
Ник приоткрыл здоровый серебристо-серый глаз. Темная голова оставалась прислоненной к высокой мягкой спинке вращающегося кресла. Он скривился при мысли о том, что придется потратить еще один день на встречу с очередным бездарным талантом. Он скривился еще больше, вспомнив о предстоящем вечере.
В таком плачевном состоянии, с избитым лицом и телом, он не сможет отбиваться от тумаков. Тем не менее ему не оставалось ничего другого, как надеть смокинг и занять свое место внизу, в салуне, с надеждой, – что к утру он останется целым и невредимым. А эта… эта…
Ник, сощурив глаз, медленно и осторожно оторвал темноволосую голову от высокой спинки кресла.
Ему что-то послышалось. Звуки музыки. Звуки приближались.
Ник наклонил голову набок, напряженно прислушиваясь. Звуки музыки постепенно нарастали и звучали все ближе. Так близко, что он мог различить исполняемую мелодию.
«Вперед, Христово воинство! «
– Черт бы ее побрал. – Ник испустил глубокий вздох отчаяния. – Черт бы побрал эту рыжеволосую капитаншу! Пропади пропадом ее марш на моей улице!
Капитан Кей Монтгомери улыбалась.
День был вполне подходящим для большого парада. Утренний туман рассеялся. Свежий декабрьский воздух был прохладным, но бодрящим. Синий флаг армии развевался на легком западном ветерке. Ветер приносил с залива слабый приятный запах океана. Полуденное солнце отражалось в высоких окнах. В ожидании парада горожане заполнили улицы.
Возглавляли многообещающий парад Армии спасения, шествующий по Пасифик-стрит, капитан Кей и Большой Альфред. Они ехали верхом на каурых пони, любезно предоставленных прокатными конюшнями компании Марлен.
Капитан Кей Монтгомери чувствовала себя превосходно. Огромный мужчина рядом с ней был одним из добрейших, великодушнейших человеческих существ, когда-либо встречавшихся ей в жизни. Бесстрашный гигант Альфред Дьюк отличался безупречными манерами, обладал терпением Иова и состраданием к человеческим заблуждениям.
Полная противоположность своему бывшему хозяину.
Кей все еще не верилось, что этот кроткий гигант оставил стезю порока, поднял знамя армии и поклялся следовать за ним всю оставшуюся жизнь.
Прямо за Кей и Большим Альфредом шла красивая пара юных солдат. Сияющий майор Керли Монтгомери и его прекрасная жена, Роуз Рейли Монтгомери, посвятили свои жизни армии. И друг другу.
Кей взглянула через плечо на сияющих молодоженов.
Керли никогда не выглядел более счастливым, здоровым, никогда не был более привлекательным. Красивая Роуз Рейли Монтгомери с ее каштановыми волосами мало походила на почти обнаженную, соблазнительную танцовщицу из салуна «Золотая карусель». С головы до пят одетая в синий Цвет армии, Роуз была образцом женской скромности и христианской чистоты.
И еще более прекрасной, чем обычно.
Вслед за Керли и Роуз шел оркестр Армии спасения в щегольских униформах; их инструменты сверкали на зимнем солнце. Оркестр вырос. Помимо Джайлса, играющего на корнет-а-пистоне, Бобби Ньюмана, бьющего в турецкий барабан, и Матфея, играющего на аккордеоне, появилось с полдюжины новых рекрутов, играющих на тубах, банджо и колокольчиках.
Волна гордости и радости захлестнула сердце Кей.
Снова глядя вперед, она высоко подняла руку и помахала толпе, заполняющей улицы. Ее улыбка была столь же сияющей и солнечной, как и этот прекрасный декабрьский полдень.
Потом она увидела его. И одного этого было достаточно, чтобы вывести ее из равновесия.
Ник Мак-Кейб, дьявольски красивый и решительно опасный, стоял, лениво прислонясь к фонарному столбу у входа в «Золотую карусель», выставив напоказ подбитый глаз. Накрахмаленная белая рубашка подчеркивала его широкие плечи, черные брюки обтянули стройные бедра и длинные ноги. Руки его были скрещены на груди. Прикрыв циничные серебристо-серые глаза, он лениво следил за проходящим парадом.
Кей посмотрела Нику прямо в открытый здоровый глаз. Ник ответил ей своей убийственной усмешкой. Кей отмахнулась от него рукой, как бы прогоняя усмешку прочь. Ник рассмеялся.
Он слышал, как вокруг него поднимался ропот, который постепенно усиливался. Большинство зрителей воспринимало марширующую Армию спасения как шумное сборище фанатиков. Поэтому Ника, который и сам не был склонен к сочувствию, не удивило, когда толпа, стоящая по обе стороны Пасифик-стрит, начала выкрикивать оскорбления.
Протесты не ограничились выкриками и гиканьем. В воздух полетели комья грязи, гнилые фрукты и яйца. Не отрывая ленивого взгляда от капитана Кей, Ник увидел, как перезрелый помидор угодил ей прямо в грудь.
Стройное тело Ника непроизвольно дернулось, как будто брошенный плод угодил в его собственную разбитую грудь. Напрягшись, он инстинктивно сделал шаг вперед, но тут же остановил себя. И остался на месте. Heдвижим.
Гнилой помидор размазался по всему переду темно-синей униформы Кей. Она с трудом перевела дух, однако не опустила головы. Она изо всех сил старалась сохранить достойный вид.
Она продолжала храбро улыбаться.
Брошенное яйцо попало в макушку ее черной соломенной шляпки, разбилось от удара и стало медленно стекать с широких полей.
Руки Ника по-прежнему оставались скрещенными на груди. Взгляд не дрогнул. Он не переменил позу и не пошевелился, чтобы помочь упрямой женщине-воительнице.
Она получила только то, что заслужила; не более того, на что напрашивалась. Неистовая рыжеволосая женщина нарушила не только его мирное существование, но и других жителей Барбари-Коуст, и вполне понятно, почему им хотелось швырять в нее чем попало.
