Текст книги "Ветер, ножницы, бумага, или V. S. скрапбукеры"

Автор книги: Нелли Мартова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Хо! Деточка моя! Не ожидала тебя здесь увидеть, – хохотнула тетя Марта. – Я тут подумала, если квартира все равно пустует, я же могу пожить здесь пару недель? Соседи сверху затеяли ремонт, совсем никакой жизни, и котики пугаются. Правда, Аллочка Борисовна?

Она наклонилась и чмокнула в лоб рыжую морду. Через пару минут дом наполнился мяуканьем, шуршанием и громогласными восклицаниями.

– Деточка, что ты сделала с квартирой? Где все вещи? Почему в спальне такой жуткий замок?

– Дурррра! – раздался из спальни возмущенный вопль.

– Кто это у тебя там? Фу, какой голос противный, – скривилась тетя Марта.

– Тетя Марта, я как раз решила сдать одну комнату. Мне очень нужны деньги. И потом, у меня дома тоже ремонт, вот ведь совпадение, так что я живу в спальне. Вам могу предложить только кабинет отца, но вряд ли он приспособлен для жизни.

– Ничего, я размещусь. Мне, старухе, много места не надо. А кто это там орет таким мерзким голосом? Неужели твой постоялец?

– Это мой попугай. Тетя, умоляю, не пускайте в спальню ваших котов!

Вечером тихая, уютная родительская квартира превратилась в настоящий сумасшедший дом. Гостиная наполнилась отвратительным запахом одеколона. Тараканище насвистывал себе под нос и раскладывал по опустевшим книжным полкам носки и белье. На кухне в ряд выстроились баночки с какими-то биодобавками. Из кабинета отца старый магнитофон хрипло пел: «Конфетки-бараночки, словно лебеди-саночки…» Инга пошла на кухню и наткнулась на Артура Германовича с пачкой одноразовых шприцев в руке.

– Надеюсь, вы не наркоман? – сказала она. – Впрочем, надеюсь, что вы наркоман. Я вас тогда в милицию сдам.

– Что вы! Просто витамины. Возраст уже, надо заботиться о себе.

Павлик все никак не мог успокоиться, время от времени вскидывал желтую голову и кричал: «Дуррра!» Где-то мяукали, противно и заунывно, как будто плачет капризный ребенок. Страшно представить, во что превратят квартиру эти мерзкие вонючие коты. Инга пыталась смотреть телевизор, который перетащила в спальню. У нее раскалывалась голова. Невыносимо хотелось сбежать, вернуться в свою спокойную, безмятежно-уютную квартирку, где нет никого постороннего. Если здесь теперь живет тетя Марта, возможно, Таракан не будет тут по углам рыскать? Может, плюнуть, и оставить их тут жить вдвоем? Интересно, старая грымза явилась случайно или что-то учуяла? Кристофоро Коломбо! Открытка с Розой! Тетка ведь – тоже V. S. скрапбукер! Хотя, глядя на нее, трудно в это поверить, она наверняка знает, как делают живые открытки. Как же Инга сразу не подумала!

Она приоткрыла дверь и высунулась в коридор. В гостиной было темно и пусто, с кухни слышались бодрые голоса, тянуло дымом. Она осторожно заглянула в приоткрытую дверь и открыла рот от изумления. Тетка сидела за столом в знакомом цветастом балахоне с Аллой Борисовной на руках и курила тонкую дамскую сигаретку. Напротив расположился Таракан, в махровом халате и с трубкой во рту. Инга поморщилась: что может быть отвратительнее мужика в халате, да еще когда виднеется тощая грудь в рыжих кудряшках? На столе стояли початая бутылка водки, круглая баночка с кусочками селедки и дымились несколько картофелин в мундире. Дио мио, они прокурят всю мамину кухню! А это пятно от селедочного масла, интересно, оно отмоется? Инга еще не успела закрыть рот, как тетя Марта и Таракан подняли рюмки, и тетка торжественно произнесла:

– На брудершафт!

Они скрестили руки и выпили в полуобнимку.

– Деточка моя, что ты там прячешься? Иди, выпей водочки со старой теткой.

– Спасибо, что-то не хочется.

Инга прошмыгнула к холодильнику, достала упаковку кефира, стакан и поспешила обратно. Отнесла все в спальню, поставила на подоконник и долго смотрела за окно. Там, в тусклом свете фонаря, виднелся гладкий черный силуэт трубы. Никогда бы не подумала, что увидит на родной кухне убийственный коктейль – тетя Марта пьет водку с самым отвратительным типом на свете. Долго, интересно, придется все это терпеть?

– Интересно, это уже экстрим? – спросила Инга шепотом у трубы. – Я уже рискую жизнью?

Труба не ответила. С кухни раздался нестройный, но оглушительный дуэт: «Гимназистки румяные, от мороза чуть пьяные, грациозно сбивают рыхлый снег с каблучка!»

* * *

«Альбом. Он сейчас нужен тебе как воздух» – крутилось в голове у Софьи, но она не торопилась браться за альбом, просто сидела и смотрела в окно своей мансарды. Там, за окном, огромное оранжевое солнце – королева неба – куталось в мантию из пушистых облаков и окрашивало город внизу в мягкие теплые цвета.

После ночи с Магриным мир вокруг Софьи стал больше, словно раздвинулись невидимые стены, и, что самое удивительное, в этом огромном мире было непривычно легко и приятно жить. И тем сильнее становился страх внутри. Уж очень хрупким было это состояние, как весенняя сосулька, дыхни на него – упадет и разобьется вдребезги. Вот если бы запомнить его, запечатлеть, как свадьбу в фотокарточках, чтобы можно было вернуться и ощутить все снова – и послевкусие секса, и страсть моря, сливающегося с желтым небом, и ту волшебную волну, что поднимает высоко в небо.

Она почувствовала, как затягивает, кружит голову визитка Магрина, и поспешно спрятала ее. Страшно. Ночной образ, мимолетная фантазия, безумное воссоединение двух стихий – а вдруг все это рассыплется в прах, если она столкнется с ним снова, днем? Если бы только узнать, как расправиться со своим страхом. Где найти ту лесенку, по которой можно подняться, посмотреть на свой страх сверху и посмеяться над ним. Чтобы хрупкая, хрустальная радость, которая хранится сейчас где-то в глубине груди, поселилась прочно и надолго, так, чтобы даже в полном мраке и глухой загробной тишине слышать ее заливистые, смеющиеся колокольчики.

Иногда думаешь – лучше бы и радости не знать, только бы не бояться. Можно сейчас постараться забыть все, как прекрасный, несбыточный сон. Забыть и не вспоминать больше никогда, смириться с обыденной жизнью, больше не сделать ни одной открытки, ходить в офис, делать карьеру, выполнять план. Родители будут рады, а главное, это будет жизнь, которую не страшно потерять.

А можно пойти к дяде Саше и купить у него чудесные бумажные цветы и полные веселья ленточки. И, может быть, погладить еще раз пушистое перьевое облако на поле из черного бархата. Жить на грани, там, где пронзительный страх соседствует с небесной радостью. Увидеть фотографию, всю, целиком. Вспомнить, где и когда ее сделали. Снимок лежал перед ней на столе, на нем снова были видны три фигурки. Улыбались ей клоун и маленькая девочка, а рядом стояла женщина, в блузке и юбке, но лицо ее скрывала бурая мгла. В руках она держала ножницы, те самые, тяжелые, старинные, с бронзовыми ручками.

«Альбом. Он сейчас нужен тебе как воздух» – снова всплыли в голове слова Магрина. А что, если… Софья улыбнулась, ей пришла в голову идея. Люди обычно складывают в альбомы фотографии на память, а Софья будет складывать в него больше, чем просто картинки, – себя целиком. Она запишет, зарисует, вложит в него всю симфонию чувств и ощущений, чтобы однажды вернуться к ним снова.

Картона подходящего формата у нее не было, и она решила взять конверт от пластинки, он как раз подходил по размеру. Долго перебирала свою коллекцию, пока не нашла подходящую пластинку с веселой надписью: «The merry-go-round [9]9
  Карусель ( англ.).


[Закрыть]». Она не знала исполнителя и никогда не слышала этой музыки. Но конверт был подходящий – плотный, почти белый, только нарисована простыми черными и красными линиями карусель, а вместо лошадок и осликов – черно-белые кадры с танцующим негром. Софья аккуратно заклеила картинку плотной белой бумагой, и получился чистый лист картона.

Первым на новом листе родилось голубое море из нежнейшей бархатной бумаги. Софья не помнила, откуда у нее появилась эта пачка бархата, но берегла ее для особого случая, именно для такого. Она закрыла глаза, представила лазурные волны, взяла карандаш и сделала над морем набросок. Вскоре на листе картона выросли белоснежные колонны, поддерживающие легкую крышу-навес, а между ними – такие же белые скамейки. Теперь чайки, тоже белые и непременно толстые. Ее море не будет безмолвным, оно наполнится шумом волн, криками птиц, в нем будет плескаться рыба. За работой время бежало незаметно. Вот уже втекли в окно сумерки, пришлось включить свет. Софья подняла лист, вгляделась в него. Осталось самое сложное – небо. Бескрайнее желтое небо, затянутое тучами. И, может быть, один крохотный лучик, едва уловимый, если хорошенько приглядеться. Каким оно должно быть, это небо? Вырезать его из бумаги или бархата или нарисовать? Она порылась в ящике, нашла коробочку старых засохших акварельных красок. Софья налила из лейки воды в пустой пластиковый стаканчик, макнула кисточку. Интересно, бумага не отклеится от картона, не сморщится от влажных красок? Но не успела она прикоснуться кисточкой к листу, как у нее мучительно закружилась голова, и перед глазами все поплыло. «Наверное, не выспалась и перенервничала», – успела подумать Софья и провалилась в глухую черноту.

Ее разбудил соленый ветер. Софья облизнулась и глубоко вдохнула. Пахло морем, слышались крики чаек. Она открыла глаза и обнаружила, что сидит на белой скамейке между колонн, а прямо перед ней раскинулся в обе стороны вдоль широкой набережной галечный пляж, и упитанные чайки вальяжно расхаживают по нему взад-вперед, точно солидная публика. Солнце проглядывало сквозь желтые тучи, соленые брызги временами долетали до лица, скамейка была влажной и шероховатой. Откуда-то раздавалась странная, смутно знакомая музыка. Словно мелодия шарманки – то ли аккомпанемент к детскому кукольному представлению, то ли забава для гуляющих. И все это отпечатывалось в сознании так ярко и четко, как будто кто-то выкрутил на максимум в голове у Софьи ручку с подписью «Контраст». И накрыло вдруг странное ощущение: это дежавю, это уже было, она уже сидела однажды на этой скамейке много лет назад, и смотрела на птиц, и слушала плеск волн. Так вот как работает альбом! Даже лучше, чем она могла себе представить. Софья улыбнулась и откинула голову. Нырнуть бы сейчас прямо в облака, интересно, здесь, как во сне, можно все?

– Можно присесть?

Софья неохотно опустила голову и нахмурилась. К ней подошла интеллигентного вида пара средних лет, ближе к пятидесяти. Худой мужчина в очках и уютном свитере сразу напомнил ей дядю Сашу, а женщина была из тех, которых можно определить одной фразой: «Следят за собой». Фигура чуть оплыла в силу возраста, но все еще сохраняла привлекательную форму, а маленькие улыбчивые морщинки вокруг глаз только добавляли зрелой привлекательности. За женщиной тянулся шлейфом аромат легких духов, а вокруг шеи у нее был очень аккуратно повязан цветастый платочек. Софья поначалу никак не могла оторвать глаз от ее рук – от них исходил мягкий свет, как от солнца на закате или ночника. От мужчины заметно пахло табаком.

– Меня зовут Надежда Петровна, – представилась женщина. – А это мой муж, Иннокентий Семенович.

– Бонжур, – улыбнулся мужчина.

Не дождавшись от Софьи ответа, они уселись рядом, мужчина – слева, а женщина – справа. Ей сразу стало неуютно. Кто они такие, а главное, кто их сюда звал, в ее личное пространство?

– Ты – Софья, – мягко улыбнулась Надежда Петровна. – И ты наверняка хочешь знать, куда ты попала?

– Я прекрасно знаю, куда я попала. – Она повернулась к женщине: – Это моя страница в альбоме. Мне бы очень хотелось узнать, как вы сюда попали и почему?

– Мы – хранители твоего альбома.

– Кто? – удивилась Софья.

– Хранители. У каждого V. S. скрапбукера есть свой альбом, а у каждого альбома – хранитель. Ну вроде как в сказках, где в каждом доме живет домовой. Мы тебе расскажем, по каким правилам делаются открытки, научим разным хитростям и тонкостям, дадим совет, если понадобится.

– Если не понадобится, тоже дадим, – вставил Иннокентий Семенович.

Надежда Петровна посмотрела на него укоризненно и добавила:

– Чем сможем, тем поможем.

Ах вот что имел в виду дядя Саша, когда говорил, что альбом – это азбука! Да что же это такое, кругом воспитатели да учителя, даже внутри собственной картонной страницы! Хранители-охранители нашлись! И еще «тыкают» сразу. Тьфу на них! Софья сложила руки на груди, нахмурилась и уставилась себе под ноги.

– Извини, хранители всегда называют своего подопечного на «ты», – сказал мужчина, будто прочел ее мысли, и поправил очки. – И даже если мы тебе не понравимся, ничего не поделаешь. Такой вот скрапбукерский подарок, вроде любимой тещи к свадьбе. Можешь спросить у нас что-нибудь, если хочешь.

Про себя Софья подумала: «Интересно, как от вас избавиться?» А вслух спросила:

– Вы назвали меня V. S. скрапбукером, значит, так это называется?

– Если быть точнее, то мы – те, кто делает особенные открытки, называем себя V. S. скрапбукерами – то есть «very special», очень особенными. Есть и те, кто делает своими руками самые обычные открытки, они тоже – скрапбукеры, – отозвалась женщина.

– Наверное, тот, кто придумал это название, очень любил коньяк, – добавил Иннокетний Семенович.

– И много нас таких, особенных? – спросила Софья.

– Не очень. В нашем городе, может быть, человек двадцать.

Софья вздохнула. Чайки одна за другой взмывали в небо, солнце спряталось за тучи.

– Было бы любопытно посмотреть на их открытки.

– Посмотришь когда-нибудь.

– А Магрин? Вы его знаете?

Надежда Петровна нахмурилась, морщинки вокруг глаз погрустнели. Она взяла Софью за руку, так, что мягкий свет теперь окутывал обе руки, и тихо сказала:

– Он куратор. Но тебе с ним лучше не встречаться.

– Почему?

– Я не могу сказать. Он… не такой, каким кажется на первый взгляд.

Софья вскочила и повернулась к ним лицом. Ну, все! С нее хватит! Ветер играл волосами, она откинула прядь со лба.

– Я больше не сделаю для этого альбома ни одной страницы. Я хочу сделать открытку или что-нибудь такое, где никого не будет, кроме меня. Почему мне все говорят, что я должна делать, как ребенку? Сначала дядя Саша, теперь вы.

Надежда Петровна посмотрела на Софью как на первоклассника, который не хочет идти в школу. Потом улыбнулась и сказала:

– Понимаю тебя. Я была такой же.

Софья отвернулась и уставилась на море. Волны стали сильнее, перебирали гальку с тихим шорохом, пенились, выбрасывали на берег мелкий мусор.

– Скрапбукер всю жизнь живет, как по канату ходит. На этот раз тебя вытащили, в следующий раз – кто знает? – сказала Надежда Петровна.

Софья боролась с любопытством. Хотелось задать тысячу вопросов, но ее злило, что здесь, в ее альбоме, расхаживают чужие люди, которых никто не звал, да еще и указывают ей, что делать. Ладно, она разберется и без них. В конце концов, у нее есть визитка Магрина, раз он главный, все вопросы можно и ему задать. Есть еще чудак в очках, дядя Саша. А про альбом лучше забыть. Софья огляделась. Как, интересно, отсюда выбраться? Она изо всех сил зажмурилась и представила свою мансарду. Открыла глаза – все то же море играет волнами, по коже бежит озноб от холодного ветра.

– Извини, – смущенно улыбнулся Иннокентий Петрович. – Ты не сможешь вернуться из альбома, пока мы тебе не разрешим. Мы же все-таки хранители, а не дед Пыхто какой-нибудь.

Софья топнула ногой, пнула булыжник, прислушалась к затихающей боли в ноге, но легче ей не стало, более того, теперь она была возмущена просто до глубины души.

– Я расскажу тебе одну историю, – сказала женщина. – Потом сможешь уйти, если захочешь.

Она рассказывала не спеша, с интонацией и выражением, как будто читала книжку ребенку перед сном. И, как в детстве, Софья не столько слышала текст, сколько видела перед собой картинку.

– Много лет назад одна молодая женщина ходила по улицам с пакетом в руках. В пакете лежал подарок, очень дорогая, ценная вещь. Женщина не знала, кому она его хочет подарить, только была уверена, что это должна быть маленькая девочка, очень умненькая и наблюдательная. Она уже несколько дней бродила вот так по улицам и паркам, заглядывала в магазины игрушек, даже один раз посмотрела представление в кукольном театре, только все девочки ей не нравились. Одни слишком капризничали – тянули маму за рукав и кричали: «Хочу!» – другие, в пышных платьицах и с огромными бантами, только и делали, что любовались собой, третьи были просто глупенькие, это сразу видно по глазам, четвертые чуть что были готовы удариться в слезы. Иногда женщине казалось, что она никогда не найдет достойную девочку, чтобы вручить свой подарок. Она уже почти готова была его выбросить, потому что ей обязательно нужно было от него избавиться. Но она не хотела, чтобы эта вещь попала в неподходящие руки, и продолжала искать. Однажды женщина случайно попала на выставку картин, серьезных картин, для взрослых. С собой у нее был все тот же пакет, с которым она не расставалась ни на минуту. Возле одной картины она увидела девочку с мамой – очень стильной и красивой, модно одетой женщиной. Девочка была маленькая и худенькая, по бледным щекам рассыпались веснушки, как будто крохотные золотистые конфетти кто-то разбросал. Она смотрела огромными, прозрачными глазами на картину и не шевелилась. Мама теребила ее за плечо, потом тянула за руку, но девочка не двигалась с места. Потом мать решила оставить ее в покое и ушла смотреть другие картины. Тогда женщина достала из пакета свой подарок и вручила девочке. И еще она дала девочке открытку и попросила отдать ее маме, если та спросит, откуда взялся подарок. Девочка развернула упаковочную бумагу. Внутри были ножницы. Тяжелые, красивые ножницы с бронзовыми ручками, украшенными крохотными бабочками. Женщина просила очень беречь эти ножницы и никогда никому не давать.

Над морем сгущались тучи. Софья стояла, оглушенная, ее била мелкая дрожь. Она нырнула из альбома в еще более глубокие слои, в далекие, сокровенные детские воспоминания, куда еще ни разу ей не удавалось проникнуть сознательно, но теперь в памяти как будто с грохотом разлетелся на мелкие кусочки высоченный бетонный забор.

– Та картина, – прошептала она, потом продолжила громче: – Та картина была очень странная. Мама говорила, что там нарисована хижина на берегу реки, а я смотрела и видела совсем другое. Поэтому мама так хотела меня оттуда увести.

– На той картине было небо, желто-серые тучи и море в белых барашках волн.

– Откуда вы знаете? – вырвалось у Софьи.

– Ты все еще хочешь уйти?

Софья молча села на скамейку. Шарманка заиграла громче, ближе, острый ветер кусал за щеки. Она вдохнула легкий аромат духов Надежды Петровны, и снова закружилась голова. Обнять бы эту женщину сейчас, прижаться, как давно она не обнимала даже собственную мать. Снова произошло внезапное превращение, как тогда, с Достоевским. Только в тот раз изменился он, а сейчас перевернулось что-то в самой Софье, сломался забор, хлынули воспоминания, и она увидела свою собеседницу совсем другими глазами. Родная нота, та самая, которую она безуспешно пыталась отыскать то в офисе, то в торговом центре, была сейчас здесь, рядом, звучала в Надежде Петровне в полную силу, эхом отдавалась в самой глубине сердца, так, что слезы наворачивались на глаза.

– Кто вы? Почему вы подарили мне ножницы тогда, много лет назад?

– Я – тоже скрапбукер. Мне показалось, что это дело для тебя, ты справишься. И сейчас я думаю, что не ошиблась в тебе. Правда, мне бы хотелось встретиться с тобой совсем в других обстоятельствах, но я все равно очень рада тебя видеть.

– Я тоже, – вставил Иннокентий Семенович. – Рад тебе, как Дед Мороз детишкам.

– Фотография… Это вы на фотографии? Там, где клоун? Да, это вы. Теперь я вспомнила. Мы катались на волшебных качелях-лодочках, все вместе, втроем. Где они, эти качели? Кто он, тот человек в шляпе? Можно теперь найти то место?

– Клоун… он был хранителем моего альбома. Того места нет в реальности. Это было в моем альбоме, я пригласила тебя в гости. Это он придумал сумасшедшие качели, а у меня на них всегда голова кружилась.

– Зачем вы подарили мне эту фотографию?

– Это не совсем фотография, это тоже скрап-открытка. Она должна была проявиться, когда ты станешь скрапбукером. Чтобы ты вспомнила, откуда у тебя ножницы.

– И когда же она проявится полностью?

– Я думаю, уже проявилась. С того момента, как ты сделала эту первую страницу для альбома. Софья, у нас не так много времени. Здесь, в альбоме, тебе нельзя быть долго. Ты и так все время ходишь по краю.

– Что это значит? Почему мне все время все говорят об этом мифическом «крае»? Что плохого может сделать открытка?

– «Дворец связи», например, – сказал Иннокентий Семенович.

– Откуда вы знаете? – вскинулась Софья.

– Мы же твои хранители, – пожал он плечами. – Мы знаем про тебя и твои открытки все.

– Видишь ли, Софья, – продолжила Надежда Петровна. – Я даже не буду объяснять тебе, как плохо, что пострадали люди. Думаю, ты понимаешь это и сама. Дело в том, что если ты делаешь скрап-открытки, общаешься с Меркабуром, ты должна соблюдать определенные правила. Два первых предупреждения Кодекса: «Не навреди намеренно» и «Не увлекайся». Я уверена, что ты не хотела никому зла сознательно, но, может быть, когда ты делала этот свой плакат, ты что-то испытывала… раздражение, неприятие. Ты ведь почувствовала, как откликнулся Меркабур? Каким он стал сразу после? И потом, ты вовлекла столько людей, такому неопытному скрапбукеру, как ты, нельзя так поступать. Это просто чудо, что ты до сих пор… – Она замолчала.

– До сих пор что?

– Скрапбукер всегда балансирует на грани между двумя мирами. Между привычным, реальным миром и миром, который он творит сам. Точнее, между миром, который создают все скрапбукеры, потому что все открытки и все альбомы связаны между собой общей силой, общим потоком. Мы называем его «Меркабур». Представь, что ты идешь по канату. С одной стороны у тебя реальный мир – город, улицы, кленовые листья под ногами, твоя мансарда, родители, любимые конфеты, теплый плед, дождь за окном. А с другой – Меркабур, мир волшебного потока, страницы альбома, вроде той, в которой ты находишься сейчас, мир, который ты творишь сама. Ты можешь слегка наклониться в одну сторону, потом вернуться и наклониться в другую. А можешь однажды упасть. Если ты упадешь в реальный мир, то больше никогда не сможешь соприкоснуться с Меркабуром и сделать волшебную открытку.

– Я не понимаю, – замотала головой Софья. – Как это – упасть в реальный мир?

– Это довольно сложно объяснить, проще почувствовать, но я попробую. Скрапбукер – это человек, определенным образом сонастроенный с Меркабуром, – терпеливо пояснила Надежда Петровна. – Представь, что ты можешь слышать частоты выше, чем обычные люди, или видеть в другом диапазоне света, если захочешь. Нечто похожее позволяет тебе общаться с Меркабуром. Если он станет тебе неинтересен, если ты больше не захочешь иметь с ним ничего общего, эта сонастройка исчезнет. Меркабур – тонкий мир… потерять связь с ним легко, обрести вновь – очень трудно, почти невозможно. Есть и противоположная опасность. Ты можешь упасть сюда, в Меркабур, и никогда больше не вернуться в реальность.

– Я не верю. Не может такого быть! А что же будет с моим телом там, в реальности?

– Оно исчезнет. Меркабур умеет перемещать людей в свой мир, только дай ему волю.

– А сейчас…

– Сейчас, если кто-то войдет в твою комнату, он увидит, что ты застыла на месте, уткнувшись в альбом.

– Но при чем тут «Дворец связи»?

– Там было много людей. Ты повесила плакат, он вызвал столько эмоций. Каждый, кто прочел его, оказался на мгновение связан с Меркабуром, и ты – в самом центре толпы. Это как водопад, настоящая Ниагара. Поток был очень мощный, если бы не Саша, тебя бы утащило прямо из торгового центра.

– Значит, самое главное, не показывать мои открытки нескольким людям сразу?

– Если бы все было так просто… – вздохнула Надежда Петровна. – Балансировать на грани так же трудно, как ходить по настоящему канату. Во-первых, нужно знать Кодекс…

– Что за Кодекс, о котором мне все твердят? – перебила ее Софья.

– Я покажу тебе его в следующий раз. Запомни самое главное – «Не навреди намеренно» и «Не увлекайся». «Не увлекайся», в том числе, означает, что нельзя быть в Меркабуре слишком долго, особенно начинающим. Иначе можно никогда не вернуться.

– А во-вторых? Кроме Кодекса?

– А во-вторых, чтобы держать равновесие, надо учиться на практике, это почти как учиться плавать, но нужен «тренер», и поэтому у каждого скрапбукера есть альбом, а в альбоме – хранители. Софья, у нас совсем мало времени осталось.

Софья поежилась. Ветер крепчал, волны с шипением набегали на берег. Она и не заметила, как исчезли чайки, как притихла шарманка, которую теперь с трудом можно было расслышать.

– А что еще он умеет, этот Меркабур? Значит, открытки могут не только вскрывать чужие чувства?

Оба ее собеседника рассмеялись, потом Надежда Петровна сказала:

– Они могут все. Все, с чем ты можешь справиться сама. У нас еще есть пара минут, – она кричала, ветер заглушал слова. – Спроси, что бы ты хотела узнать больше всего?

– Когда я увижу вас снова?

– В одну и ту же страничку нельзя вернуться. Если позволит Меркабур, то послезавтра можешь попробовать сделать еще одну, новую.

– Он может не позволить?

– Ты еще совсем неопытная, у тебя может не получиться. Спроси не об этом, спроси о важном.

– А по-настоящему? Мы можем встретиться там, в реальном мире?

Надежда Петровна нахмурилась, Софье показалось, что она разглядела на ее щеке слезу, а может быть, это была просто капля дождя.

– Девочка моя, милая. Нас нет там, в реале. Мы только здесь, и только Меркабур знает, когда мы снова увидимся. У тебя пошла последняя минута.

Море разбушевалось, обдавало мелкой соленой пылью, в гроздьях тяжелых туч мелькали ослепительные росчерки молний. Что спросить? Миллион вопросов роился в голове, один сплошной клубок разноцветных ниток, за какую из них потянуть, какой найти ответ?

Иннокентий Семенович склонился к Надежде Петровне, спросил что-то. Она замотала в ответ головой и выкрикнула:

– Нельзя! Не получится!

Софья уловила их разговор лишь краем сознания, мучительно перебирая вопросы. Почему надо опасаться Магрина? Почему Надежда Петровна тогда, много лет назад, хотела избавиться от ножниц? Почему именно она оказалась в ее альбоме? Как сделать так, чтобы открытки всегда работали именно так, как она задумала? Как научиться управлять этим Меркабуром? Один вопрос перетекал в другой с сумасшедшей скоростью, но Софья чувствовала – это все не то, не это ее мучает. Если бы только можно было сейчас переменить всю свою жизнь! Заполнить ее любимым делом, посвятить ему всю себя. Теперь-то она понимала, почему ее с детства тянуло к ножницам и бумаге. Она скрапбукер!

– Открытками можно заработать на жизнь? – спросила она.

– Можно, и на весьма достойную жизнь, – ответила Надежда Петровна. – Но тут есть много нюансов, это долгий разговор.

Значит, на это можно жить! Значит, это профессия! Даже представить себе невозможно, как это будет здорово – настоящая любимая работа и никаких скучных офисов. Можно будет снять квартиру, переехать, устроить мастерскую и каждый новый день встречать только с радостью. Но никаких переворотов в ее жизни быть не может, пока ее постоянно контролирует отец. Открытки на самом деле могут все?

– Я могу сделать такую открытку, чтобы отец перестал вмешиваться в мою жизнь?

– Нет.

– Но почему? – Софья сжала кулаки так, что ногти впились в кожу. – Вы же сами сказали: открытки могут все!

– Слишком рискованно! Кодекс скрапбукера предупреждает! Результат непредсказуем! Может стать только хуже! – отрывисто произносила Надежда Петровна, перекрикивая ветер.

– Но почему? – удивилась Софья.

Надежда Петровна притянула ее к себе и громко сказала в самое ухо:

– Нельзя делать открытки для близких тебе людей. Ими нельзя управлять вот так, понимаешь?

Ветер на мгновение замер, волны притихли. В самой глубине туч росло напряжение, готовое вот-вот прорваться. Чем темнее становилось, тем ярче светились ладони Надежды Петровны, даже смотреть на них было больно.

– Но он… – Софья никак не могла подобрать нужные слова. – Я не хочу, чтобы он был мне близким! Я не выбирала его!

– Неважно. Он твой отец.

Нет, это ужасно обидно, это просто невозможно, не может такого быть! Для чего нужен этот волшебный поток, если он не может помочь ей решить самый больной вопрос ее жизни?! Видимо, на ее лице можно было прочесть ее мысли, потому что Надежда Петровна тяжело вздохнула и сказала:

– Эту проблему можно решить по-другому.

– Как?

– Ты можешь заказать такую открытку у другого скрапбукера.

Над морем, у самого горизонта закрутился маленький смерч, помчался к берегу.

– Только есть одно «но»!

– Что? – Софья пыталась перекричать ветер.

– Есть одно «но»! Вряд ли кто-то согласится сделать это за деньги, да и я не посоветую.

– Тогда за что?

– Обмен! Сделай для них то, чего они сами не могут сделать для себя. Ты пока не ахти какой скрапбукер, но, если сошлешься на мою помощь, возможно, кто-то откликнется.

– Но почему не за деньги? – удивилась Софья.

Ветер снова ненадолго стих, и Надежда Петровна успела объяснить:

– Это давняя традиция. Не все задумываются, откуда она появилась, но большинство чувствует, что так и должно быть. Знаешь, откуда появился обычай чокаться?

– Слышала что-то, но сейчас не припоминаю, – поморщилась Софья.

– Раньше люди чокались, чтобы вино расплескалось по соседним бокалам. Каждый боялся быть отравленным. Скрапбукеры, как никто другой, знают, на что способны открытки. Обмен – своего рода взаимная гарантия, чаще от халтуры и мелких шуток, но иногда и от кое-чего посерьезнее. Конечно, без особой нужды скрапбукеры вообще стараются обходиться своими силами. Кроме случаев, о которых предупреждает Кодекс.

Последние слова Надежды Петровны утонули в новом порыве ветра. Краем глаза Софья заметила, как Иннокентий Семенович толкнул жену локтем в бок. Она махнула рукой и прокричала Софье на ухо:

– Возьми мои визитки! Запоминай адрес, ключ найдешь…

Окончание фразы унесла вода. С неба хлынул ливень, шторм, водопад, Софья попыталась вдохнуть и захлебнулась. Тут же закружилась голова, и картинка перед глазами рассыпалась. А когда очнулась, то обнаружила, что сидит за столом, а на листе перед ней расплывается под кисточкой желто-серое пятно.

Взгляд упал на фотографию. Со старого полароидного снимка ей улыбались трое – маленькая девочка в белых бантиках, клоун в серебристой шляпе и молодая, стройная Надежда Петровна. Они стояли рядом с белой колонной, позади плескалось море, рядом гордо задирала нос вверх деревянная лодочка. То место, что Софья искала много лет, нашлось. Прямо здесь, у нее в мансарде, на столе. Она наклонилась и поцеловала страницу альбома. Ей показалось, что где-то рядом тихо играет шарманка.