Текст книги "Полководцы и военачальники Великой Отечественной (Выпуск 2)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

– Филипп, держись большевиков, держись флота, за Лениным пойдет народ, пойдет Россия.

И в восемнадцатом году Филипп Иванов добровольцем вступает на службу в ряды Балтфлота. А несколько месяцев спустя, получив горькую весть о гибели любимого брата в бою с интервентами, приходит в партячейку:

– Хочу записаться в большевики.

– Как зовут? – спросил комиссар.

– Филипп Октябрьский.

– Октябрьский? – переспросил комиссар. – Лихой военмор. – Прочитав же заявление, сдержанно произнес: – Учиться бы тебе надо, да сам видишь, недосуг. Контриков, интервентов выводить будем. И все-таки запомни: победим, садись за книги. А пока кочегарь...

Еще два года кочегарил Филипп Иванов-Октябрьский. На "Азилии", на "Секрете", на "Океане". На том самом "Океане", что потом, в 1922 году, вместе с "Авророй" совершил первое заграничное плавание под советским военно-морским флагом.

Осенью 1920 года снова юный военмор встретился с первым своим комиссаром. Дело было в Кронштадте.

– На Севере много бед натворили интервенты, – сказал комиссар. Помочь архангельцам надо. Нужны добровольцы. Пойдешь?

– Пойду.

– Да не один, поговори с братвой.

Так сколотился отряд кронштадтцев. Они приехали в Архангельск, разместились в экипаже. Встретивший добровольцев комиссар вспомогательного крейсера "Лейтенант Шмидт" Богачев повел их в подвал. Взору матросов предстала ужасная картина. В стене вделаны цепи, на скамьях – орудия пыток.

– Тут нашего брата революционера держали, – пояснил Богачев. – Мучили. И при царе, и при интервентах. Новую жизнь надо защищать с оружием в руках. А теперь, балтийцы, по кораблям. Кто из вас с машинами дело имел?

Иванов вышел вперед:

– Филипп Октябрьский. Родился в октябре 1899 года. Член РКП (б).

– Большевик? Пойдем со мной. Будешь служить у нас, на крейсере "Лейтенант Шмидт".

Малость слукавил балтиец – машинистом он еще не был, однако постарался вскорости им стать. Комиссар Богачев, шефствуя над молодым партийцем, привлек его к общественной работе – к разъяснению текущего момента, и даже к ликбезу – борьбе с неграмотностью.

Это последнее обстоятельство сильно смущало Филиппа Октябрьского приходилось по ночам сидеть над книжками, чтобы восполнить недостаток образования. Видел это комиссар, подбадривал как мог, а однажды сказал:

– Пора тебе, военмор, подучиться.

– Мне уже больше двадцати. Не идти же в таком возрасте в школу?

– Оно и в школу не зазорно, но бери выше – решили мы послать тебя в комвуз. В Питер поедешь.

Так Филипп Октябрьский стал слушателей Петроградского комвуза, а после его окончания – профессиональным политработником. Он работал в морском отделе Политуправления РККА, в политотделе флотилии.

Это были годы бурного восстановления военно-морских сил республики. "Сердце мое начинает учащенно биться, – писал Ф. С. Октябрьский спустя много лет, – когда вспоминаю трудные, но полные революционного пафоса и романтики 20-е годы".

X съезд партии принял специальное решение о возрождении флота. По инициативе В. И. Ленина V съезд РКСМ объявил о шефстве комсомола над флотом. Орлами революции назвал съезд военных моряков и, обращаясь к комсомольцам, призывал: "Будьте лучшей боевой частью флота, служите примером для всех молодых моряков. Усердно и настойчиво постигайте все трудности морской службы". Были в обращении возвышенные слова о том, что комсомол и в дни мира не бросит якоря в тихой пристани, будет готовиться к защите республики.

В первый год шефства на флот пришло по комсомольским путевкам около восьми тысяч человек. Этот поток нарастал из года в год. Из теплушек, шедших к портам и базам, неслись лихие песни: "Вперед же, по солнечным реям", "Берегись, Антанта, мы едем на моря". Филипп Октябрьский работал среди комсомольцев-добровольцев, которые только за полтора года возродили к жизни десятки надводных кораблей и подводных лодок, и не только ввели в строй, но и начали на них плавать по морям и океанам.

В 1925 году балтийская эскадра под флагом наркома М. В. Фрунзе совершила первое после революции большое плавание. "Тысячи комсомольского пополнения, образовавшие ядро нового флота, – писал М. В. Фрунзе, заложили тот фундамент, на основе которого стала возможной вся дальнейшая творческая деятельность".

Флоту требовались образованные командиры из среды рабочих и крестьян. В числе тех, кто в этот год пришел в стены военно-морского училища, был и Филипп Октябрьский. Он ходил по залам и аудиториям учебного заведения, которое существовало уже свыше двухсот лет. Октябрь открыл путь к знаниям детям рабочих и крестьян. Всемирно известная русская военно-морская школа (основанный Петром I Морской корпус) стала первым советским высшим военно-морским училищем и получила имя пролетарского полководца М. В. Фрунзе.

Филипп Октябрьский гордился тем, что попал в столь почетное учебное заведение. Слушая лекции по военному искусству, практикуясь на боевых кораблях, он искал образцы для подражания, справедливо полагая, что главное в подобного рода карьере – развитие в себе воли, твердого характера, качества первостепенного для военного человека.

Воля, характер – они и к самому почетному диплому не прилагаются, как не прилагаются они к должности. И потому, получив после блестящего окончания училища право выбора моря и предложение Военного совета Балтфлота возглавить экипаж сторожевого корабля, Филипп Октябрьский попросился тем не менее на более скромную должность, чтобы испытать, проверить себя.

Испытание молодой командир держал на тральщиках и торпедных катерах. Он проверял себя на боевом тралении, на учениях, в трудных походах. Особенно пришлись ему по душе торпедные катера, управляя которыми командир, подобно летчику, как бы сливается со стремительным и грозным движением корабля к цели, к победе. Почти десять лет отдал он службе на катерах сначала на Балтике, затем – на Тихом океане. И первую свою награду – орден Красной Звезды комбриг Октябрьский получил в 1935 году именно за освоение катеров на новом морском театре и разработку методов взаимодействия кораблей с авиацией, береговой обороной и сухопутными войсками. Опыт управления разнородными силами в бою и операции молодой флагман умножил, став в феврале 1938 года командующим Краснознаменной Амурской флотилией. В августе 1939 года Октябрьский возглавил Черноморский флот.

Всего три года прошло с той поры, и теперь он, командующий действующим флотом, не на маневрах, а в реальном жестоком сражении держит свой главный экзамен.

24 апреля 1942 года вице-адмирала Октябрьского вызвали в Краснодар, где в это время находились главком стратегического направления Маршал Советского Союза С. М. Буденный и нарком ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов. Выслушав доклад о состоянии флота, о перевозках в Керчь и об обороне Севастополя, Буденный сказал:

– Командующий Крымским фронтом генерал-лейтенант Козлов убежден, что ему удастся наступление из Керчи на Симферополь, затем и на Бахчисарай. Севастополь будет деблокирован. Как, продержитесь?

– Безусловно, – ответил Октябрьский. – Я твердо уверен в прочности обороны Севастополя. Об одном только прошу: не ослаблять вашу Приморскую армию и не отвлекать ее крупных сил для наступления на Симферополь.

– Хорошо, – согласился маршал и улыбнулся. – Осторожничаешь. Засиделся в обороне.

В тот час никто из троих участников этого разговора, конечно, не мог предположить, что спустя две недели фашисты внезапным ударом прорвут Крымский фронт и вынудят его войска эвакуироваться на Таманский полуостров. Но тогдашняя просьба Октябрьского стала потом особенно понятной: враг не решился после взятия Керчи с ходу наступать на Тамань, пока у него в тылу оставался сражающийся Севастополь.

Вернувшись с Кавказа в Севастополь, Октябрьский с новой энергией занялся укреплением его обороны. Он решил лично осмотреть передний край и отправился в третий сектор – туда, где враг неоднократно наносил сильнейшие удары.

– Давайте, Иван Ефимович, побываем у чапаевцев, – сказал адмирал, обращаясь к командиру Приморской. – Они могут оказаться как раз на направлении главного удара.

Речь шла о 25-й Чапаевской дивизии, которой во время обороны Одессы командовал сам И. Е. Петров, а ныне – комендант третьего сектора генерал-майор Т. К. Коломиец.

Они прошли по отрытым в рост человека траншеям первой линии обороны. Увидев, что из траншеи к ничейной полосе тянется ход, а в стороне проложен провод, Октябрьский спросил:

– А это зачем?

– У нас отрыты парные окопы, – ответил комендант. – Фашисты начинают артобстрел линии траншей, а наши бойцы в этих дубль-окопах. А провода, которые вы видите, идут к истребителям танков.

Адмирал не сразу рассмотрел их ячейки: так тщательно все было замаскировано.

Показали командующему и "невидимые батареи": потайные фугасы-камнеметы, созданные армейскими инженерами и артиллеристами. Бойцы вырывали котлован, укладывали в него взрывчатку (бывало, и извлеченную из старых морских мин), сверху клали бревна, а на них – крупные камни. Эти фугасы взрывались по проводам, когда враг шел в атаку, и приносили ему немалые потери. Зашел при осмотре переднего края и такой разговор. Обращаясь к И. Е. Петрову, комендант сказал:

– У нас, в третьем секторе, бригада и два полка морской пехоты. Прибывшие с пополнением моряки переодеты в армейскую форму.

– Правильно, – заметил командарм. – В защитной одежде меньше потерь будет, да и единообразие важно.

– Это понятно, но матросы просят оставить им тельняшки и бескозырки.

– Зачем?

– В атаку ходить. Очень боятся фашисты таких атак. Черными дьяволами зовут моряков.

– Знаю, знаю, – заключил разговор Петров и приказал оставить морякам тельняшки и бескозырки.

Командующему флотом, конечно, пришелся по душе этот диалог.

17 мая 1942 года Октябрьский собрал Военный совет.

– Керчь готовится к эвакуации, – объявил он. – Противник вновь стягивает силы к Севастополю. Следует ожидать нового штурма. Я призываю всех встретить нависшую угрозу с полным сознанием долга, во всеоружии.

Эти слова командующий повторил на совещании командиров, политработников и партийного актива города. В гарнизоне были проведены собрания делегатов от частей и кораблей. Защитники Севастополя поклялись стоять насмерть.

Спустя три дня противник начал сильнейшую авиационно-артиллерийскую подготовку штурма города. Она продолжалась восемнадцать суток. Впоследствии Манштейн отмечал, что во вторую мировую войну немцы никогда не достигали такого массированного применения артиллерии, как в наступлении на Севастополь. Только за пять дней на город и боевые позиции наших войск было сброшено сорок восемь тысяч бомб и сто двадцать шесть тысяч снарядов. В иные дни на Севастополь налетало до трехсот самолетов.

Казалось, в этом кромешном аду, когда сами скалы дрожат от разрывов бомб и снарядов, а солнце не видно за клубами дыма и пыли, ничто живое не может сохраниться. Но защитники Севастополя – солдаты и матросы, командиры и политработники, жители города – но пали духом, с еще большей яростью сражались с врагом, отважно выполняли свой долг на переднем крае и на городских улицах, на боевых постах кораблей и в подземных спецкомбинатах.

На рассвете 7 июня командарм Приморской генерал-лейтенант Петров доложил на флагманский командный пункт о том, что противник возобновил атаки на сухопутном фронте. Сначала можно было подумать, что он прощупывает слабые места. Но анализ обстановки на переднем крае, а также обострившаяся за год войны интуиция подсказывали Октябрьскому, что на сей раз фашисты пошли на штурм. Он спросил мнение командарма о направлении главного удара. Петров полагал, что главный удар наносится с севера, в четвертом секторе.

– Особенно сильно противник атакует в районе станции Мекензиевы горы, – сказал он.

– Это же в трех километрах от Северной бухты, Иван Ефимович.

– Понимаю, Филипп Сергеевич. Сейчас буду говорить с комендантами секторов.

– Скажите им, что дальше отходить некуда. А я поговорю с Моргуновым.

– Он рядом. Передаю ему трубку.

– Все батареи береговой обороны ведут огонь по атакующим, – сообщил генерал-майор П. А. Моргунов. – И не только береговые батареи. Триста шестьдесят пятая зенитная бьет и по самолетам, и по танкам.

– А как тридцатая?

– Капитан Александер доложил, что ведет огонь и пока фашистов вблизи не наблюдает.

– Следите за обстановкой на тридцатой, Петр Алексеевич, – закончил разговор командующий.

Две дальнобойные башенные батареи – 30 и 35-я были гордостью береговой обороны флота. Они с двух сторон прикрывали подходы к Севастополю с моря. По существу, это были небольшие, полностью автономные артиллерийские форты. Четыре двенадцатидюймовых орудия в башнях, казематы и погреба, электростанция и центральный пост, рубка и подземные переходы – многое здесь напоминало корабль. Октябрьский любил во время учений бывать на этих батареях, заботился о том, чтобы каждый офицер береговой обороны, подобно командиру 30-й батареи капитану Г. А. Александеру, был виртуозным снайпером в стрельбе по морским целям. Но теперь Александеру пришлось повернуть башни в сторону суши. И снова тридцатая снайперски разила врага. Ее меткий сокрушительный огонь не только вызывал страх у фашистов на переднем крае, но и сильно тревожил высшее командование противника.

Чтобы подавить башенные батареи, гитлеровцы перебросили в район Севастополя осадные двенадцатидюймовые пушки и мортиры калибром 615 миллиметров, а затем и свою знаменитую "Дору" – восьмисотмиллиметровую пушку, для установки и охраны которой потребовалось полторы тысячи солдат. Но и сама "Дора" никак не могла сокрушить севастопольские бастионы.

Вся страна с напряженным вниманием следила за ходом обороны Севастополя. Мир был изумлен невиданной стойкостью зажатого в сорокакилометровое огненное кольцо гарнизона осажденной крепости. Западные обозреватели и наблюдатели искали аналогии в истории войн и равной не находили. Была одна – оборона того же Севастополя в прошлом веке, но память о ней опять работала на нынешних защитников города. Впрочем, сравнения были весьма условны, ибо требовались сложные коэффициенты, определяющие масштабы теперешней войны и технический уровень сражающихся войск и сил флота. Вторая же мировая война аналогий по длительности осады не давала. Не сравнивать же Севастополь с Сингапуром, английской первоклассной крепостью на Тихом океане, которая капитулировала в феврале 1942 года, продержавшись всего одну неделю, хотя ее гарнизон и по численности и по вооружению значительно превосходил атакующие японские войска.

Западным наблюдателям трудно было понять главное, чем держались севастопольцы, – их патриотический дух, их преданность знамени Октября, коммунистическим идеалам, ленинской партии, их жгучую ненависть к фашизму, их готовность любой ценой остановить врага. "Самоотверженная борьба севастопольцев, – телеграфировал Ф. С. Октябрьскому Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин, – служит примером героизма для всей Красной Армии и советского народа".

14 июня Октябрьский узнал о последнем бое 365-й зенитной батареи на Мекензиевых горах. Много месяцев подряд эту батарею, прикрывавшую кратчайший путь к Северной бухте, бомбили фашистские самолеты, обстреливала артиллерия, а теперь стали атаковать танки и пехота. Но флотские зенитчики стояли насмерть. Когда кончились все снаряды и батальон вражеских автоматчиков при поддержке танков ворвался на позицию, командир батареи старший лейтенант Иван Пьянзин послал последнее донесение: "Отбиваться нечем, личный состав весь вышел из строя, открывайте огонь по нашей позиции и КП".

В окружении дрались с врагом и оставшиеся в живых комендоры тридцатой батареи. Когда иссяк боезапас, они закрылись в башнях и казематах, а потом взорвали их.

Каждый день Октябрьскому докладывали о прорыве кораблей в осажденный город. Еще в апреле у него состоялся разговор с начальником штаба флота контр-адмиралом Елисеевым об устойчивости коммуникаций между кавказскими базами и Севастополем. Становилось ясно, что транспортам в осажденный город уже не прорваться, и вся надежда оставалась на боевые корабли.

– Конечно, мы рискуем, посылая крупные корабли, – осторожно напомнил Елисеев. – Но утвержденный вами график походов крейсеров и эсминцев в Севастополь для огневой поддержки обороны и с пополнением строго выдерживается.

– Я думаю, что придется и подводные лодки готовить к прорыву в Севастополь, – сказал Октябрьский.

– Подводные лодки?

– Да, подводные лодки. Не исключено, что обстановка так сложится, когда, кроме них, никто к нам не прорвется.

В короткий срок штаб флота совместно со штабами бригад подплава разработали систему мер по прорыву подводных лодок в Севастополь. И теперь, в дни третьего штурма, они совершали беспримерные огненные рейсы. Подводники погружали в отсеки мины, противотанковые патроны, консервы, принимали в цистерны авиационный бензин и доставляли все это под бомбежками и обстрелом в Севастополь. А тут принимали ночью на борт раненых, женщин и детей и возвращались в кавказские порты. И таких рейсов было семьдесят восемь! Подводная лодка Л-23 под командованием капитан-лейтенанта И. Ф. Фартушного совершила шесть рейсов. Только за один день на нее фашисты сбросили 442 глубинные бомбы, и каждая из них, коль попала бы в цель, могла привести корабль к гибели.

Когда подводная лодка М-32 находилась под водой, в ее центральном посту произошел взрыв паров бензина. Моряки самоотверженно боролись с огнем. Но всплывать до наступления темноты было нельзя. Лодка осталась под водой. От паров бензина люди упали в обморок. Не спавший трое суток командир капитан-лейтенант Н. А. Колтыпин, теряя силы, приказал главному старшине Н. К. Пустовойтенко:

– Держись, старшина, в двадцать один ноль-ноль подними меня, будем всплывать.

Пустовойтенко продержался четыре часа, но, когда стал будить командира, понял, что тот в глубоком обмороке. Старшина решил сам, в одиночку, совершить маневр всплытия. И достиг успеха, но, открыв люк, на свежем воздухе стал терять сознание. Собрав волю в кулак, он все-таки сумел задраить люк. И вот, пока старшина приходил в себя, подводную лодку потащило на скалы. С неимоверными усилиями Пустовойтенко привел в чувство командира, вынес его наверх, а затем они приняли меры к спасению корабля и экипажа. "Малютка" благополучно возвратилась в Новороссийск.

Читая впоследствии рассказ Леонида Соболева "Держись, старшина", Октябрьский вспоминал этот драматический эпизод и был удовлетворен тем, что герой эпизода главный старшина Н. К. Пустовойтенко был награжден по его представлению орденом Ленина.

Не было в эти недели ни на переднем крае обороны Севастополя, ни на флагманском командном пункте, ни в подземных комбинатах и госпиталях строгого деления суток на дни и ночи, ибо ни днем ни ночью не затихало ожесточенное сражение за каждый метр севастопольской земли, за каждый окоп, за каждою балку.

– Лидер "Ташкент" прорвался к бухте, – в глазах оперативного дежурного, стоявшего перед командующим, изумление, восхищение и тревога. На борту тысяча морских пехотинцев.

Было чему изумляться, чем восхищаться и чего тревожиться. Этой ночью, 26 июня 1942 года, погиб эсминец "Безупречный" на коммуникации Новороссийск – Севастополь. Несколько раз бомбили "Ташкент" "юнкерсы", выходили в атаку по нему итальянские торпедные катера. И все-таки капитан III ранга В. Н. Ерошенко привел свой лидер в Севастополь. Понятна и тревога: как сохранить корабль в течение дня, как обеспечить его возвращение в Новороссийск, когда вся акватория базы под жесточайшим огнем артиллерии и бомбежками.

– Передайте Ерошенко мои слова: "Я прошу его принять на борт максимум людей: детей, женщин, раненых бойцов", – может быть, впервые за последние недели командующий флотом употребил в отношении командира корабля такую форму обращения. Но он думал о том, что за путь предстоит "Ташкенту" в ближайшие сутки.

Ерошенко за два часа принял на борт две тысячи человек и, кроме того, уцелевшую часть полотна знаменитой панорамы Ф. Рубо "Оборона Севастополя". Лидер "Ташкент" шел кратчайшим ставосьмидесятимильным путем в Новороссийск. Шел под непрерывными бомбежками вражеской авиации. Только за три часа на него было совершено девяносто шесть налетов и сброшено свыше трехсот бомб. Шел, получив тяжелейшие повреждения, приняв в пробоины тысячу тонн забортной воды, потеряв управление рулями.

В Новороссийске лидер посетил С. М. Буденный. Он с восхищением говорил о мужестве экипажа и приказал всех моряков представить к правительственным наградам.

Лидер "Ташкент" был последним надводным кораблем, прорвавшимся в Севастополь. Через трое суток Ставка приняла решение об оставлении города, ибо средства его обороны иссякли. Восемь месяцев шла битва за Севастополь. Она стоила врагу не только трехсот тысяч потерянных им здесь солдат и офицеров. Оборона Севастополя, сковав большие силы и нарушив планы фашистов, по существу, сорвала их весеннее наступление 1942 года.

Минуло лишь чуть более года с той ночи, когда Филипп Сергеевич Октябрьский отдал свой первый боевой приказ. Но этот год со всех точек зрения стоил в его жизни любого десятилетия. Стойкостью и отвагой тысяч и тысяч бойцов, доблестью и искусством сотен и сотен командиров, комиссаров, тяжким и кровавым трудом во имя победы приобретал флот боевой опыт, зрело военное искусство и его командующего. Впереди была еще огромная война, не солнце, а лишь скромная заря победы виделась на ее далеком горизонте. Как и каждый патриот, защитник Отечества, он крепко верил в победу, стремился к ней, как мог приближал ее.

Военные моряки Черноморского флота и Азовской флотилии сыграли важную роль в битве за Кавказ. Бригады и батальоны морской пехоты вместе с сухопутными войсками насмерть стояли под Новороссийском и Туапсе, на кавказских перевалах. Корабли эскадры поддерживали их огнем, подбрасывали подкрепления. В самые критические дни защиты Туапсе вице-адмирал Ф. С. Октябрьский послал сюда крейсеры "Красный Кавказ" и "Красный Крым", эсминцы и торпедные катера Они доставили из Поти в Туапсе три гвардейские стрелковые бригады и горнострелковую дивизию. В эти дни десять тысяч черноморцев сражались с врагом на сухопутном фронте. Фашистам не удалось полностью овладеть Новороссийском и использовать его в качестве военно-морской базы, не сумели они прорваться и к Туапсе.

Настало время, когда уже не оборона, а наступление овладело всеми помыслами и делами командующего флотом. И опять судьба свела его с Иваном Ефимовичем Петровым. Вместе они вели подготовку операции по окружению и уничтожению группировки фашистских войск в районе Новороссийска. Большие надежды при этом возлагались на действия десанта в районе Южной Озерейки. Тут планировалось вслед за прорывом 47-й армии нанести главный удар, и вся организация сил флота подчинялась обеспечению успеха именно на этом направлении. Из кораблей были сформированы отряды высадочных средств, охранения, корабельной поддержки и прикрытия. Чтобы достичь фактора внезапности и дезорганизовать противника, планировалась высадка демонстративных десантов и десанта на вспомогательном направлении – у поселка Станичка.

Находясь на выносном пункте управления в Кабардинке, вице-адмирал Октябрьский всю ночь с 3 на 4 февраля 1943 года не смыкал глаз. К сожалению, войскам 47-й армии не удалось прорвать оборону противника. Командующий фронтом вопреки ранее им утвержденному плану операции распорядился высаживать десант, не дожидаясь прорыва сухопутных войск.

В ту ночь свирепствовал шторм. И все же отряд кораблей с первым броском десанта дошел до Южной Озерейки и начал высадку. Шла она не вполне четко, полной внезапности достигнуть не удалось, не удалось и добиться четкого взаимодействия между силами десанта и отрядами кораблей и авиацией. Продолжать высадку десанта в таких условиях было неразумно, и Октябрьский приказал ее прекратить.

Он мог предположить, к каким тяжким последствиям в его личной судьбе приведет такой поворот дела, но думать о том себе не позволял. Получив доклад, что майор Цезарь Куников, командир отряда особого назначения, закрепился на плацдарме у Станички, Октябрьский сказал:

– Здесь будем наращивать успех! Сюда, к Станичке, и перенацелим основные силы. И прежде всего бригады морской пехоты.

Так вспомогательное направление превратилось в главное. Трое суток фашисты ожесточенно атаковали десантников, пытаясь сбросить их в море. Но куниковцы устояли. А затем в район Станички высадились 255-я и 83-я бригады морской пехоты, возглавляемые героями обороны Севастополя офицерами А. С. Потаповым и Д. В. Красниковым. А через десять суток на крошечный плацдарм флот перебросил войска 18-й армии – семнадцать тысяч человек, танки, артиллерию. В отряде же Куникова было всего 250 морских пехотинцев, но они были первыми, они были основателями знаменитой Малой земли.

Семь месяцев на плацдарме от Мысхако до Станички площадью в тридцать квадратных километров сражались с врагом защитники Малой земли. Их жизнь и борьба во многом зависели от морской дороги вдоль берега, занятого врагом. И семь месяцев моряки малых кораблей, проявляя самоотверженную отвагу, совершали труднейшие рейсы к Мысхако, доставляя десантникам боеприпасы, пополнение, провиант. Душой обороны плацдарма были коммунисты, а ее выдающимся организатором Леонид Ильич Брежнев, возглавлявший в ту пору политотдел 18-й десантной армии.

Гарнизон Малой земли свыше полугода оттягивал на себя крупную фашистскую группировку и тем самым способствовал успешным действиям наших войск на южном стратегическом направлении. Настало время, и защитники Малой земли тоже пошли в наступление.

Советские войска устремились на запад, очищая от врага города и села. Расцветали алыми знаменами порты и базы Черноморья: Новороссийск, Керчь, Николаев, Одесса. К их пирсам швартовались корабли Черноморского флота. Все сильнее разгоралось зарево нашей Победы.

10 апреля 1944 года была освобождена Одесса. В тот день вместе с Москвой салютовала одержанной победе и эскадра Черноморского флота. А через сутки Филипп Сергеевич Октябрьский получил директиву Ставки, подписанную И. В. Сталиным. Она определяла задачи флота на весь 1944 год. И были в ней лаконичные строчки, которые многое говорили командующему:

"В ближайший период нарушение коммуникации с Крымом считать главной задачей; ...быть готовым к формированию и перебазированию Дунайской военной флотилии".

К документам стратегического значения на войне было особое отношение. В той же директиве, адресованной всего пяти лицам, Маршал Советского Союза А. М. Василевский значился под условной фамилией тов. Александрова. И естественно, Октябрьский не имел права говорить о директиве кому бы то ни было. Но флот уже жил стремлением решать именно те задачи, которые формулировала Ставка. Флот готовился освобождать Крым, освобождать другие наши земли.

Еще до получения директивы Ставки силы флота совершили беспримерный на морском театре маневр.

Двадцать часов шли из Геленджика в Скадовск торпедные катера. Они преодолели пятьсот миль и на столько же, естественно, приблизились к предстоящему району боевых действий. Октябрьский, отдавший много лет службе на катерах, был восхищен этим переходом. Ведь предел их автономного плавания – четыре-пять часов. Все моряки на катере несут вахту бессменно, и большинство – на открытых постах, на ветру, под солеными ушатами ледяной воды. Плавание катера на волне Леонид Соболев справедливо сравнивал с ездой на автомашине по шпалам со скоростью восемьдесят километров в час.

Вел пятнадцать крохотных кораблей по штормовому морю вдоль занятых врагом берегов комбриг капитан II ранга В. Т. Проценко, чьи катера сентябрьской ночью сорок третьего года прорвались в Цемесскую бухту Новороссийска и предопределили захват порта.

Из Поти в Анапу перебазировалась еще одна бригада торпедных катеров во главе с капитаном II ранга Г. Д. Дьяченко. На аэродромы Северной Таврии перелетели полки морской авиации. Катерники и авиаторы сразу же ударили по врагу на коммуникациях врага, связывающих Одессу с Крымом и Румынией. Во время Одесской операции вместе с подводниками они пустили на дно свыше тридцати транспортов, десантных судов и катеров противника.

Теперь этим силам предстояло сыграть важную роль в освобождении Крыма. Требовалось заблокировать с моря фашистскую группировку войск и исключить как ее пополнение и снабжение, так и эвакуацию.

Командующий флотом пристально следил за тем, чтобы все новое, что появилось в тактике боевых действий, быстрее осваивалось молодыми офицерами. Особое внимание он уделял главным ударным силам – авиации и подводным лодкам.

В военно-воздушных силах флота теперь было пятьсот самолетов различных типов. Сотни молодых летчиков получили новые машины. И требовалось научить их с максимальным эффектом действовать в бою. Октябрьский побывал в каждой авиадивизии, проанализировал ход внедрения тактических новинок. В дивизии пикирующих бомбардировщиков, которой командовал Герой Советского Союза подполковник И. Е. Корзунов, тот самый, что бомбил в сорок первом Плоешти, впервые в Военно-Морском Флоте внедрили метод топмачтового бомбометания. Прежде летчики выходили в атаку по кораблю с горизонтального полета, теперь стали пикировать по верхушке мачт. Точность бомбометания повысилась в несколько раз.

– Надо ожидать усиления противовоздушной обороны конвоев, настораживал летчиков командующий флотом.

– На этот случай мы разработали метод массирования ударов авиации, докладывал командующий ВВС генерал-лейтенант авиации В. В. Ермаченков. Создаем группы из различных типов самолетов. Скажем, штурмовики идут вместе с истребителями, а коль нужно, включаем в группу бомбардировщики и торпедоносцы.

Октябрьский убедился, что и в минно-торпедной дивизии полковника В. П. Канарева, и в истребительной дивизии полковника И. С. Любимова летчики хорошо поняли существенные изменения в оперативной обстановке на театре и ориентируются на активные действия именно в море, как и положено флотской авиации.

– Для летчиков и катерников, Павел Иванович, ситуация теперь изменилась в лучшую сторону, их базы приблизились к району боевых действий, – говорил Октябрьский командиру бригады подводных лодок контр-адмиралу П. И. Болтунову. – А вам придется по-прежнему воевать по принципу "длинной руки".

– Да, товарищ командующий, только руку надо тянуть довольно далеко через все Черное море, – соглашается комбриг. – От Поти до Констанцы и Босфора.

– Вот я проанализировал итоги боевой деятельности подводных лодок за три месяца, – продолжал Октябрьский. – Тридцать шесть походов, двадцать побед. За три месяца потоплено вражеских судов почти столько же, сколько за весь первый период войны, за полтора года. Напряжение, как видите, большое. А скоро станет еще большим. Какими же новинками в тактике порадуют наши подводники?