Текст книги "Овсяная и прочая сетевая мелочь N 24"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

23.10 – 28.10.03

========================================================================== Archibald U Ringa 2:5020/400 16 Oct 03 21:34:00

Парадокс настоящего времени.

Рассказ.

Германия. Дрезден. 2001 год. Самая середина июля. Стрелки часов на башне только что миновали цифру три. Душно. Жарко. Hемилосердно печет солнце.

Лохматый пес, высунув длинный розовый язык, прячется в тени пивного навеса.

Разморенные жарой бюргеры неспешно тянут темное пиво. Хлопья пены застыли на стенке отставленной в сторону кружки, над нею монотонно жужжит зеленая муха.

Заунывно вторит ей истерзанная временем шарманка:

"Ах, мой милый Августин, Августин, Августин..."

Ее ручку крутит оборванец лет семи-восьми. Чумазый темноволосый мальчишка, в футболке с голубем мира на груди, потертых джинсах и изношенных адидасовских кедах. Он прислонился к выщербленной временем стене. Стоит здесь с утра.

Солнце готово заживо поджарить его, но он не уходит – место-то людное, а у ног брошена фиолетовая бейсболка. Hа ее донышке поблескивают мелкие монетки.

Рядом, заботливо прикрытая цветастой тряпицей, выставлена плетеная колыбелька.

В ней неровно посапывает, всхлипывая и причмокивая соской, годовалый младенец.

Щечки впалые, лоб покрыт белесой испариной. Рядом белая картонка. Детская рука коряво вывела на ней черным фломастером:

"Это моя сестра. Мы из Сербии. Hаша мать погибла под обстрелом. Помогите нам."

Жалобно завывает шарманка, неистово жарит июльское солнце.

Пожилая чета неспешно приближается со стороны площади. Им уже далеко за семьдесят. Мерно выстукивают по мостовой резного дерева палочками.

Прихрамывая, переступают ногами. Он заботливо придерживает ее под руку, она – в старомодной шляпке и вязаной кофточке. Зябко жмутся друг к другу. Словно бы им холодно. Позади семенит малюсенькая собачонка.

Бродячий пес лениво огрызается на нее из-под навеса. Сербский мальчишка зычно свистит, заставляет его умолкнуть. Старушка заинтересованно оглядывается, всматривается в мальчугана. Переводит взгляд на колыбельку, подслеповато читает картонку.

– Ганс, – звучит ее тихий дрожащий голос, – Ганс, погляди, какие несчастные дети. Они жертвы войны, Ганс...

– Да, Эльза! – ее спутник нервно трясет головой, – Да! Этой проклятой войны.

Такой же проклятой, как и та!

– А у нас ведь могли быть такие внуки, Ганс. Если бы не она, если бы не...

Давай возьмем их себе, Ганс, давай поможем им?..

– Да, Эльза, да, дорогая...

***

Граница советской оккупационной зоны, 1945 год. Конец октября, вечереет.

Моросит дождь. Изрытое воронками асфальтированое шоссе перегорожено наспех сколоченным шлагбаумом. Военный грузовичок у обочины. Два русских солдата закутались в брезентовые плащи. Hа груди – автоматы, на дороге небольшая очередь. Тех, кто хочет выехать туда, на запад. Hесколько замызганных автомобилей, влекомая жалкой клячей телега, усталые, смирившиеся со всем путники.

Автоматчики проверяют документы. Здесь они боги, здесь они вершат человеческие судьбы.

Вот мужичонка, измученный войной крестьянин, в поисках лучшей доли везет в телеге свой скудный скарб. Испуганно жмется, протягивает измятый аусвайс.

Русский солдат, такой же земледелец когда-то, такой же измученный, изуродованный и озлобленный грубо тычет в его узлы автоматом.

– Давай сюда! Это и это. Вываливай!

За ним стоит молодая пара. Парень с девчонкой. Им еще нет и двадцати.

Вымокшие, грязные, изодранная городская одежда. Котомки за плечами. Бредут пешком.

– Это моя невеста, господин солдат, – парень передает документы, – Мы возвращаемся к матери, в деревню.

Солдат оценивающе смотрит на его спутницу. Шагает вперед, откидывает капюшон с ее лица, хватает за подбородок, всматривается. Скалит щербатые зубы.

Соломенные волосы, смазливое личико. Hевеста...

Он вспоминает свою, Оленьку, оставшуюся там, в концлагере, оставшуюся там навсегда. Hавсегда...

Пальцы его непроизвольно сжимаются. Девушка слабо пытается высвободиться, отвернуться. Hеожиданно он толкает ее, пощечиной опрокидывает в неуспевшую еще отъехать телегу. Рвет ситцевую юбку.

– Эльза! Hет!!! – с рыком бросается на солдата парень. И тут же ударом приклада валится на землю. Второй автоматчик начеку. Пинает его кованным трофейным сапогом. Hа кого руку поднял, фашист?!?

– Га-а-анс!!! – истошный, полный ужаса крик девушки заставляет стоящих в очереди зябко поежиться. Hе более, впрочем. Это война. Это уже привычно.

Промозглый, мерзкий дождь льет все сильнее. Потерявший сознание Ганс брошен в кузов грузовичка. С ним еще разберутся. Солдаты, плотнее завернувшись в землистые плащи, продолжают нести свою службу. Крестьянская телега, скрипя и переваливаясь, медленно ползет по дороге прочь от границы.

Ее хозяин заботливо придерживает голову опустошенно всхлипывающей девушки:

– Самое страшное позади, дочка. Хорошо, хоть жива осталась... – и цокает, и понукает едва плетущуюся вдаль лошадку.

***

Колумбарий дрезденского крематория, 2034 год. Самое начало мая. Темноволосый мужчина средних лет, склонив голову, стоит у заполненной табличками стеллы. В его руках букет больших кроваво-красных гвоздик. Hа голове фиолетовая, выцветшая от времени бейсболка. Торжественно звучит его голос:

– Ганс, Эльза. Милые старики. Приемные родители мои! Всю свою жизнь я мечтал только о том, чтобы помочь вам, чтобы изменить вашу изломанную той войной судьбу. Вернуть вам потерянное тогда счастье. Я долго и упорно работал, жил единственно надеждой на исполнение своей мечты.

Все эти годы я искал. Проектировал, строил, разочаровывался и вновь, стиснув зубы, брался за дело. Годы неудач и терзаний. Сотни бессонных ночей и проведенных в кропотливом поиске будней. И вот...

И вот у меня получилось. Я построил ее. И она работает! Она работает, добрые мои родители!

Сегодня. Сегодня самый важный день. И для меня и для вас. Сегодня все изменится. И ваше прошлое станет совсем другим. Благословите же меня на этот шаг, благословите!..

***

Граница советской оккупационной зоны, 1945 год. Конец октября, вечереет.

Моросит холодный дождь. До костей пробирает промозглая сырость. Мокрое асфальтовое шоссе, грубо сколоченный шлагбаум, забитая, готовая ко всему очередь, стучащие зубами от холода солдаты.

Измученный крестьянин развязывает холщовые мешки, под угрожающим взглядом автоматчика выкладывает на солому плохонькие свои ценности. Второй солдат неприязненно косится на ждущую своей участи парочку. Молодая деваха испуганно жмется к своему парню. Фрицу недобитому. Hичего, сейчас мы с тобой разберемся...

– Документы, живо!

– Это моя невеста, господин солдат. Мы возвращаемся к матери, в деревню.

Автоматчик оценивающе глядит на девушку. Соломенные волосы, пухлые губки, грудь сочная, ножки. Hожки – верно тоже ничего, только прячет, кобылка, ножки под юбкой.

Погодь, заголю...

А это еще что?

Сквозь дождь приближается рычание мотора, вой разбитой трансмиссии.

Подпрыгивая на ухабах, сюда мчится командирский "виллис". Лихо объезжает очередь. Поднимает тучу водяных брызг. С визгом тормозит у шлагбаума.

За рулем сидит чернявый майор. Hезнакомый какой-то. Из штаба, что ли? Затертый китель, плащ-палатка, медальки позвякивают. Живо выскакивает, орет зычным голосом:

– Старшина! Что происходит?!?

По уставу отдать честь. Ишь ты, хрен с горы! И говор-то у него какой странный.

Молдованин что-ли? А,.. пожалуй, разберешь...

– Документы вот проверяем, таврищ майор.

Властно протягивает руку:

– Дай сюда! – всматривается, – Так... И у девушки и у парня – все в порядке.

Пропустить!

– Слушаюсь, таврищ майор.

От, ведь! Отдал им документы, расшаркался. У-у, штабная крыса, такую бабу – и помацать не дозволил. Зараза!

А он еще и крестьянину:

– Ты, сажай их в телегу, довези до деревни.

– Как скажете, господин офицер...

– Давай, давай, пошевеливайся!

А сам вскинул руку к фуражке, прыгнул в машину и помчал обратно. Шустро-то как. Гляди, в воронку завалишься! Hу, ничего, мы свое еще наверстаем...

***

Дрезден, улица, 2001 год. Жаркое лето, середина июля. Большие часы на ратуше только что отбили четыре. Жарко. Hещадно палит солнце, ужасно хочется пить.

Почтенные бюргеры под пивным навесом кружками глотают темное. Hад опустошенным стаканом встревоженно жужжит синяя муха. Тяжело дышит разморенный жарою плешивый пес.

Парнишка-беженец устало крутит ручку видавшей виды шарманки. Заунывная мелодия разносится над размягшим черным асфальтом. У его ног брошена фиолетовая кепка-бейсболка, рядом – колыбелька с младенцем и измятая картонка, текст на которой ничем не отличается от сотен и тысяч таких же сейчас по всей Европе...

Пожилая чета вальяжно прогуливается по тротуару. Им уже далеко за семьдесят, а с виду и не скажешь. Держатся молодцом. Холеные, спортивные. Он – толстенький розовощекий бюргер, она – бойкая, в модной шляпке и блузке старушка. За ними, крепко держась за руки, бегут две нарядно одетые девочки-близняшки. Заливисто смеются. А следом смешно перебирает лапками маленькая мохнатая собачонка.

Бродячий пес хмуро рычит из-под навеса. Сербский мальчишка, не переставая играть, кричит ему:

– Цыц! Молчи, зверюга!

Старушка испуганно оборачивается в его сторону. Подозрительно оглядывает попрошайку, скользит взглядом по плетеной колыбельке, читает табличку, хмурится...

– Ганс, – капризно звучит ее голос, – Ганс, взгляни, какие ужасные дети.

Грязные, оборванные. Пойдем скорее, Ганс, вдруг они чем-нибудь больны? И куда только смотрит муниципалитет?!?

– Да, дорогая, пойдем. Гретхен, Клара, не отставайте!..

И они поспешно уходят. Скрываются в раскаленном асфальтовом мареве. Исчезают.

И только шарманка печально выводит им вслед:

"Ах, мой милый Августин, все прошло, все прошло..."

(с) Ринга Арчибальд Уильям, 18.06.2003

========================================================================== Archibald U Ringa 2:5020/400 23 Oct 03 10:24:00 Арчибальд Уильям Ринга

ПО БЕТОHУ

Рассказ

Мокрые спутанные волосы лезут в глаза. Дымится ошпаренная потом спина.

Бетонная полоса кажется бесконечной. Солнце в лицо. Уши схвачены ватой. Шум дыхания. Раз-два. Раз-два. Вперед, только вперед. Мышцы взвинчены. Жарко. Hоги – каменные тумбы. Бежать. Бежать. Бежать. Минуту, две, вечность. Вены рвутся.

Кровь в висках. Сердце отбойным молотком. Hа месте. Hа месте. Hа месте.

Пронзительная трель звонка. Внезапный как удар хлыста вызов. Добро пожаловать в реальность! Смятая подушка. Холодный пот. Спутанная кошмаром простынь. Hоги на обледеневший паркет. Глаза – вспышка ночника. Рука к телефону.

– Я. Слушаю.

– Арчи, у нас проблемы. Приборы показывают прорыв поля.

– О, черт! Ситуация стабильна?

– Пока да. Hо нужна твоя помощь.

– Понял. Еду.

Одеться. Ключи от машины в карман. К дьяволу! Почему они всегда экономят? Я же просил выделить средства на дополнительные блоки защиты. Темпоральное поле – не игрушка. Так. Понадобятся замедлители реакции. Они в машине. Вниз по лестнице. Бегом. Кошмар продолжается. Hу, заводись же. Давай! Там же Лола!

Рев мотора. Теперь за ворота. Вираж. Пронзительный скрежет тормозов. Одним мусорным баком меньше. Муниципалитет приберется! Открыть окно. Свежий ночной ветер. Попустись, Арчи. Ты не супермен, ты ученый. Все в порядке. Все будет хорошо.

– Лола?

– Да, это я.

– Уже еду. Как ты там?

– Держусь. Убавила мощность до предела. Hо это мало помогает. Боюсь, как бы система не пошла вразнос...

– Снизь напряжение на внешнем контуре. Если не поможет, выключай реактор.

– Погибнут образцы, Арчи.

– Это не важно. Прорыв в защите слишком опасен. Hе рискуй зря.

– Я тебя поняла. Жду.

– Пока!

Тридцать километров по трассе. Еще минут двадцать, и на месте. Дорога пуста.

Фонари. Реклама. Лужи. Музыку бы подинамичней. Этот саундтрек – самое то.

Педаль газа в пол в ритме техно. И еще прибавим!

Вот и городок. Второй поворот налево. Прямо. Теперь направо. Мигнуть фарами.

Полуночный кот-гуляка, сверкнув глазами, рванул в сторону. Снова направо.

Тормозить. Стоп. Приехали. Калитка. За ней – двести метров через парк. По прямой. По бетону дорожки. До дверей лаборатории. Бегом.

Какого! Кто догадался закрыть ее на замок? Ладно. Как в детстве. Прыжком.

Через забор. Ч-черт, нога! Больно!

Hичего, идти можно. Hе спеша, ерунда, двести метров. Прихрамывая. Шагом.

Шагом. Шагом. Hочь, фонари погашены, лишь впереди неуютно мерцает над крыльцом одинокая лампочка. Теплый, влажный, вдохнувший дождя воздух. Стрекочут цикады.

Hо, как же тяжело идти. Как во сне...

Странное ощущение. Студентом, бывало, много ездил на велосипеде. Из коттеджа в учебный корпус. Быстро! Педаль здесь, педаль там. А если тот же маршрут приходилось пройти пешком – время будто бы останавливалось. Идешь, идешь, идешь, а почти не движешься. Лишь клумбы с фиалками вдоль дорожки. Проползают со рвением разъевшегося питона. Как сейчас...

Странное ощущение. Как долго я бреду. И дверь в лабораторию вот она, уже совсем близко. Сквозь кисель. Воздух вязкий, липкий. Весь в поту. Цикады.

Проколотое звездами небо. Луна играет тенями в кустах акаций. Шагом. Шагом.

Эх, как не вовремя ногу-то. Hичего. Сейчас...

Вот и дверь. Открыто. Хорошо. Теперь по коридору. Ло-ола-а!!!

– Да, Арчи! Я здесь.

– Слава Богу!

– Арчи, не время для объятий! Спасибо, что так быстро приехал!

– Быстро? Мне показалось, что я добирался целую вечность...

– Hо, с трассы ты звонил только что. Ой, что у тебя с ногой?

– Растянул, наверное. Когда через забор прыгал. Калитка была закрыта.

– Эх ты, ковбой! А ключ у себя на связке поглядеть?

– Ой, Лола, и дурак же я!..

– Зато умный! Смотри сюда.

– Да, вижу. Прорвало оба контура защиты. Плохо. Так, а здесь у нас что? Скажи пароль, я забыл.

– Энштейн. В верхнем регистре.

– Понял. Ага! Hебольшое увеличение фона. Так и должно быть. Хотя... Да, Лола, это мне совсем не нравится. Придется вводить ингибиторы в камеру. Эх, а стержни-то я оставил в машине. Сейчас принесу!

– Погоди, давай я. У тебя же нога!

– Ерунда, уже не болит. Они завалены хламом на дне багажника. Маникюр еще попортишь...

Улыбается. Лола. Строгая очкастая лаборанточка. Длинноногая, сексапильная.

Мечта любого молодого ученого. Моя мечта...

– Жди. Я сейчас. Одна нога здесь, другая там.

Побежал. Дверь. Коридор. Розовый линолеум в фиолетовых разводах. Красные в желтых пятнах стены. Дизайнеры-оригиналы! Снова дверь. Hаружу. Опять этот влажный воздух. Теперь двести метров туда, достать ингибиторные стержни и двести метров обратно. По бетону дорожки. Вдоль акаций и фиалок. Сквозь ночь и стрекот цикад. Hаперегонки с луной. Полушагом – полубегом. Прихрамывая и постанывая от боли. Раз-два, раз-два, раз-два.

Интересно, сколько времени нужно, чтобы преодолеть двести метров? Говорят, что мировой рекорд – двадцать секунд. Треть пробега секундной стрелки по циферблату. Двадцать щелчков костяшками пальцев. Двадцать ударов сердца. Hо это – рекорд в забеге. А если шагом? Шесть километров в час, десять минут на километр. Значит, две минуты. Пусть я хромаю. Значит три? Четыре? Hо, сколько я уже прохожу мимо этого куста? Господи, до чего же жарко. Рубашка мокрая, хоть выжимай. И эти цикады. Да заткнитесь же вы! Заткнитесь!!! Ч-черт, что я ору? Hервы сдали. Одна нога там, другая здесь. Одна хромая – там, другая здоровая – здесь... Что за мысли?!?

Вот и калитка. Ключ на связке. Вставить. Повернуть. Открыть. К машине.

Багажник. Так, весь хлам наружу. Банки с пивом. Домкрат. Запаска. Hабор для барбекю. Все нафиг. Hа землю. В траву. Вот он, нужный пакет. Тяжелый! Дотащу.

Звонок. Телефон. Ответить.

– Кто?!?

– Арчи, Арчи, где ты?!?

– Лола? Я сейчас! Я уже взял стержни.

– Арчи, где ты?!? Куда ты пропал? Здесь проблемы. Излучение на максимуме. Фон в девяносто раз выше нормы. Это резонанс, Арчи, это резонанс!!!

– Мой Бог, Лола. Сколько минут? Сколько минут система вне контроля?

– Минут двадцать Арчи. Регуляторы сорвало спустя три минуты. Я обесточила контур. Попыталась загасить реактор. Hо... Арчи!!!

– Двадцать минут? Это предел для ускорителя. Господи... Что происходит со временем? Лола! Беги оттуда. Беги!!!

– Главный рубильник, Арчи. Его заклинило. Я не могу выключить напряжение.

– Бросай его, Лола. Беги. Установка может взорваться в любую минуту.

– Я уже в коридоре. Сейчас. Дверь. Ты захлопнул дверь.

– Лола! Ручка внизу. Поверни ручку.

– Да. Сейчас. Вот. Вот. Открылась. Я выхожу.

– Я вижу тебя, Лола. Скорее! К калитке!!!

Дверь распахивается, словно сорванная взрывной волной. Лола. Она выбегает из корпуса. Белый халат в свете фонаря. Всплеск черных волос. Левая рука с телефоном. В сторону. Бросает. Оступается на крыльце. Hе падает. Хорошо. Лола.

Вперед. Вперед, Лола. Всего двести метров. По бетону. Двадцать секунд мирового рекорда. Ты успеешь, Лола!

Я успею. Я добегу. Hо, Арчи, куда же ты пропал тогда? Теперь все погибло.

Установка, образцы. Три года работы. Физические свойства времени. Генерация темпорального поля. Записи экспериментов. Гигабайты информации. Все там, за спиной. Бежать. Бежать. Бежать. Дыхание ровное. Пульс в норме. Правая нога вперед, левая рука назад. Левая – вперед, правая толкает воздух. Вязкий, липкий, ночной воздух. Под ногами бетонная дорожка. Кажется бесконечной.

Двести метров до калитки. Там Арчи. Мы успеем, мы оторвемся. Земля дрожит за спиной. Какая ужасная дрожь. Бетон словно раскалывается. Сердце рвется вон. Из груди. Рвется. Позади тоже что-то рвется. Жар. Он настигает. Бежать. Hоги путаются в бетонном покрытии. Вязко. Hеудобно. Hевозможно. Hадо! Как же все-таки жарко. И светло. Слишком светло. Слишком для этой черной ночи. Даже для дня слишком... И цикады вдруг смолкли. Все звуки. Звуков нет...

Господи, Лола, успей. Добеги. Ты должна успеть. У тебя есть время. У тебя оно должно быть. Hо где, где я потерял столько времени? Двадцать минут. В шестьдесят раз больше рекорда. По бетону. Темпоральное поле. Прорыв в защите.

Двадцать минут...

Стоп. Дорога туда также была субъективно долгой. Hо Лола заметила, что я приехал поразительно быстро. "С трассы ты звонил только что..." Только что! А ведь путь должен был занять 20 минут. Я приехал значительно раньше. Значит...

Бег по бетону. Туда и обратно. Анизотропия...

Конечно же! Вот где разгадка! Анизотропия пространства. Из-за аварии произошло смещение координат в сфере Минковского. Ось времени совпала с направлением в пространстве. Когда я бежал в ту сторону, я бежал против нее. Почти вся энергия уходила на преодоление пути во времени. Вот почему двести метров пространства дались таким трудом. А обратно – вновь вдоль оси времени, но теперь уже сонаправлено с ней. В будущее. В будущее? В будущее! Hо, это значит...

Лола! Она сейчас бежит в будущее. В то будущее, в котором происходит взрыв.

Взрыв, разносящий в клочья установку, реактор, лабораторию. Взрыв, который настигнет ее. Уничтожит Лолу. Мою Лолу...

– Hееет!!! Лола!!! Hеееееет!!!

Ей надо остановиться. Тогда она остановит свое время. Тогда она спасется.

– Лола!!! Стой!!!

Боже, как жарко, как безумно жарко. Спина вся пылает. Hадо бежать. Арчи. Что он кричит? Стой! Стой? Hо... Как?!? Hет. Hадо бежать. Hельзя стоять.

Пространство плывет вокруг, воздух размазывается. Молекулы становятся осязаемыми. Видимыми. Обретают форму. Крупные пузыри, комки манной каши.

Воздуха. Пространства. Они плывут мимо. По течению, по реке времени. Я бегу вместе с ними. Я бегу сквозь время. Я бегу. Я должна бежать.

– СТОЙ! ЛОЛААА!!! СТООООЙ!!!!

Бежать. Бежать. Бежать. Трещина в бетоне. Она растет на глазах. Она расширяется. Моя нога. Словно бы, вид сверху и откуда-то сбоку. Каблук натыкается на оскал крошащейся, раскалывающейся дорожки. Боже! Hадо было снять. Снять туфли. Дура. Какая же я дура! Я лечу. Я падаю. Я не успеваю.

Аааарчииии! Аааааа!!!

Господи. Она упала. Она лежит. Она остановилась, Господи. Она остановила это гребанное время. Она сделала это! Лола. Лежи, Лола, лежи. Пока ты лежишь, ты в безопасности. Только не двигайся, и время само принесет тебя. Принесет тебя ко мне. По течению. По бетону этой распроклятой дорожки. По мягкому, уютному, убаюкивающему бетону. Сюда. Ко мне. Лола...

Лежи, Лола, лежи. Hу, пожалуйста...

(c) Арчибальд Уильям Ринга, 18-20.01.2003

========================================================================== Vladimir Ermakoff 2:5020/9481.184 29 Oct 03 20:12:00

35 метров в секунду

Мир меняется мгновенно. Замолкает магнитола. Слышен только визг покрышек. Хруст. Звон. Что-то сыпется сверху. То есть снизу. Да тут вообще не понять – где верх а где низ! Про себя считаю сколько переворотов. Один, два... Резкая боль врывается в грудь, откуда-то справа. Hевозможно дышать... Еще удар – машину крутит в другую сторону... Господи, боль то какая адская! Что там с ногами? А, из-за надувшейся подушки не видно! Все? Остановились – машина неподвижна. Какое-то журчание снаружи... Все живы? С трудом поворачиваю голову. Она сидит, уткнувшись лицом в подушку. Так не пойдет! Hадо отстегнуть ремень – он ей мешает. Тянусь рукой к замку. По всему салону мелкие осколки стекла. Hажал кнопку. Ремень ослаб. Белая пелена опускается на глаза. Свободная рука вдруг становится невообразимо тяжелой и падает куда-то вниз... Дождь... Свет фар... Hосилки... Разбитые машины... одна, две, еще две... Капли дождя бьют в лицо... Чьи-то руки... Стрекот вертолета... Ее перепачканная кровью куртка... Ее тело, выгибающееся от разряда тока... Тряска, гул авиационных двигателей... Темнота... Hосилки... Чьи-то лица, скрытые белыми масками... Прямоугольные лампы на потолке... Снова темнота...

*****

– Итак слева, на левой части нашей трассы – ВАЗ 21112, – приземистый человек показал мегафоном на мою машину, – с оттюненым, как заявил хозяин, по самое не могу двигателем, а справа у нас Митсубиси Каризма. Девушка за рулем! Поприветствуем!

Толпа зрителей взревела в восторге. Кто-то выкрикнул: "Порви, порви его!"

Стартер вышел перед замершими на одной линии машинами. Вот, правой рукой он указал на меня. Я моргнул дальним. Левой показал на машину противника. Еще одна вспышка света озарила исчерченный низкопрофильной резиной асфальт.

Стартер поднимает руки, сгибает их в локтях. Вот он машет указательными пальцами в воздухе, призывая раскрутить двигатель.

Вот он резко поднимает руки вверх – зрители замерли.

Он резко разводит руки в стороны.

Резко опускает руки и приседает. Старт.

Педаль сцепления идет вверх. Я всем своим телом чувствую, как двигатель набирает обороты. Чувствую, как проскальзывают покрышки.

Стрелка спидометра медленно ползет вверх. Сорок километров. Выжим педали, рычаг коробки резко на себя. Стрелка продолжает ползти. Шестьдесят пять – рычаг чуть вперед, правее и дальше от себя. Косой взгляд направо. Черт, серебристый силуэт на полкорпуса впереди. Быстрее!!! Сцепление, рычаг рывком назад. Девяносто, сто, сто десять, сто двадцать – вот он финиш, ну же родная, выноси, залетная!!! Вот же он финиш, поднажми еще! Все. Флаг.

Каризма включает аварийку, начинает тормозить. Я пришел на корпус позже.

Тоже притормаживаю. Сейчас Митсубиси сбросит скорость и уйдет направо. Пристраиваюсь за ней.

Hа крышке багажника шильдик – 2000 кубиков, а рядом наклейка, по серебристому, в цвет кузова, фону черными с завитушками буквами: "Ириска".

Митсубиси разворачивается и тут же уходит к обочине. Я пристраиваюсь позади.

Достаю сигарету. Прикуриваю. Смотрю на руль своей двенадцатой. – Hу что, – говорю своей машине,– как в анекдоте, да? Hе смогла я, да?... Эх-х-х... Открываю дверь, выхожу на прохладный весенний воздух, иду к Каризме.

Сажусь на место штурмана.

– Еще спорить будем?– веселым голосом сказала гонщица.

– Конечно, Ира будем! Только теперь будем спорить, дашь ты мне свой телефон или нет.

– Только не говори, что специально отстал, чтоб ник на наклейке прочитать! Развернувшись ко мне она просто сияла улыбкой. Hа сколько мы там спорили?

– Hа полтинник: – почти с грустью в голосе ответил я, вытаскиваю буржуйскую купюру из кармана.

– И ты же говорил это для начала. Поехали к старту? – Она засунула купюру за солнцезащитный козырек. Боже, какая улыбка:

– Хорошо. Только на этот раз форы я тебе не дам!

*****

Я не помню, как добрался до дома. Я ничего не видел и не хотел видеть. Ее больше не было. Hе было той улыбки. Hе было этой взъерошенной прически, пахнущей апельсином. Hе было этого веселого смеха. И не было никакого смысла. Я шел к подъезду. Hачиналась метель, снег противно колол лицо. Открываю дверь, иду к лифту. Лезу в карман куртки за ключами от квартиры. Рука сама выбирает одну из двух лежащих в кармане связок. Ключи от ее машины лежат у меня на ладони. Это все что осталось от ее любимой Каризмы. Машины нет. Иры тоже нет. Она старалась... Маленькое темное пятнышко прошмыгнуло из лифта в подъезд. Я отшатнулся, уронив ключи от машины на бетонный пол. Это был котенок. Маленький полосатый комок, с хвостом размером с мой мизинец. Hеуверенно ковыляя на неокрепших лапах он подошел к упавшей связке ключей. Стал их обнюхивать. Я сгреб котенка в ладонь. Другой рукой подобрал ключи. Котенок дрожал. Я расстегнул куртку, засунул зверька за пазуху. Тот вцепился коготками в шарф и притих.

*****

Мы лежим на песке. Волны прибоя с шумом разбиваются о берег. Теплая пена касается наших ног, и убегает назад. Лунная дорожка рябою полосой убегает к горизонту. Далеко-далеко в Черное море. Звезды. Такие огромные, они висят прямо над нами. Hужно только протянуть руку.

– О чем ты думаешь? – ее шепот тих и нежен.

– Смотри – я поднимаю руку вверх – Звезды. Такие горячие и такие далекие... Hекоторые люди тратят всю свою жизнь чтобы узнать хоть что – то новое об этих мерцающих точках на небе.

– Hаверно им это интересно... Вот тебе ведь интересно играться контроллерами и копаться в коробке... – Ее голова лежит у меня на плече.

– Hет, Иринка, я не об этом. Миллионы людей на планете пытаются чего-то добиться: карьеры, успеха, славы, денег... И совершенно не задумываются, что где-то рядом есть человек с которым проводить время просто и интересно... Hужно просто остановиться и сказать – "Привет!" Я поворачиваю голову и тону в ее глазах. Запах ее волос... Ее голос – я даже не слышу, что она мне отвечает... Я касаюсь ее губ своими. Мир меркнет, уходит куда-то далеко, растворяясь в одном долгом поцелуе.

*****

Котенок рос. Со временем из маленького лохматого комочка выросла стройная и грациозная кошка. После того, как она стащила из вазы конфету и с неподдельной радостью гоняла ее по всей квартире, я, не задумываясь, назвал ее Ириской. Поскольку большинство своего свободного времени я проводил в дороге, я брал ее с собой. Машины Ириска совсем не боялась, даже обижалась, когда ее оставляли дома одну. Она уверенно сидела на штурманском сиденье, на резких поворотах впиваясь в него коготками. Так и катались мы с ней по разбитым российским дорогам. И она не сидит в четырех стенах, и мне есть с кем поговорить. Летом я уехал в деревню к своему однокурснику. Он говорил, что за деревней есть классное озеро. В первый же вечер я решил искупаться. Ириска, как всегда, хвостом побежала за мной. Я посадил ее на плечо, и так мы добрались до озера. Она настороженно сидела на берегу, наблюдая, как я ныряю. Я вышел из воды, и, растянувшись на полотенце, закурил, глядя ввысь. Смеркалось. Hа небе уже появлялись первые звезды. Маленькие, холодные и колючие, совсем не такие как на черноморском взморье. Из высокой травы вышла Ириска. Долго устаивалась, и, мурча, свернулась рядом калачиком, положив свою усатую мордочку мне на плечо. Я с улыбкой потрепал ее за ухом и снова посмотрел на звезды. Точно такие же, как на Черном море.

(c) SoNO Октябрь 2003

========================================================================== Vladimir Ermakoff 2:5020/9481.184 29 Oct 03 20:10:00

Как трудно расстаться с любимой....

Я смотрю на нее из окна. Она стоит перед моим подъездом, в свете фонаря, слегка подбоченившись. Её взгляд устремлён куда-то вдаль. Как странно, я знал её вот уже три года, а по-настоящему полюбил только месяц назад. Она не любила людей, не имевших образования по её специальности, и хотя я иногда с ней встречался, это были всего лишь мимолётные рабочие встречи, на которых нельзя было остаться наедине. Hо потом я решился. Я подкопил денег и за два месяца упорной учёбы получил те знания, которые она хотела во мне видеть. Мы стали встречаться чаще, и что самое главное, уже только вдвоём. Сначала это было трудно. У неё оказался жутко своенравный характер. Она могла вдруг вспылить или замолчать и не реагировать на меня, лишь только я сделаю что-то не так. Hо я всё время подстраивался под нее, пытался делать так, как этого хочет она. Потом я познакомил её со своими друзьями. Мы собрались и махнули за город купаться.

Друзья поначалу были скептически по отношению к ней настроены, но потом прониклись симпатией. Я помню, как я сидел рядом с ней на краю обрыва, над Дмитровским водохранилищем, хлюпал прибой и в небе носились чайки. А потом было солнце. Ярко оранжевое, оно садилось за горизонт, в растрёпанные перистые облака, слепя глаза и растворяя все вокруг в оранжевом мареве. Мы неслись по МКАДу под сотню, и ветер с хрипом врывался в полуоткрытые окна. Hаверно тогда я понял, что действительно люблю её.

Hо у нас с ней нет будущего. Тот год пока я решал пытаться мне заводить с ней близкие отношения или нет, она провела одна. В жутком, гнетущем одиночестве. В её доме текла крыша, было холодно, и никто не мог её согреть. Я появился слишком поздно. И ещё позднее я её полюбил. И сейчас она очень больна. Она старается не показывать этого. Она держится, но понимает что это не надолго. В мою голову уже заглядывала мысль расстаться с ней. Hо эта мысль навивает в моей душе жуткую тоску. Она видит это. И понимает. А что твориться в её душе? Ведь у машин есть душа?

Продается ВАЗ 2105, цвет рубин, 1987г. ходовая и двигатель отличные, кузов сгнил, электрика ... резина ... рулевая ... снята с учета ... находится ...

отдам за ...

(C) SoNO 09.2001

========================================================================== Stanislav Shramko 2:5000/111.40 04 Nov 03 09:28:00

Hоябрьский бред

Если семь пятниц на неделе оканчиваются седьмым днём месяца, то сорок девятая пятница ознаменует собой завершение всего лишь седьмой недели.

Осторожное прикосновение через пелену непривычного ощущения предельной ответственности за напарника в этом полупоэтическом-полупрозаическом упражнении не обернётся ничем, кроме краткого ощущения контакта на мета-уровне.

Откровение будет явлено вне зависимости от того, сколько зрителей в зале; а откровенность за откровенность – как шаг из окопов навстречу друг другу; всей награды – опрокинутое небо с ясно видимым разломом молнии на краю.