Текст книги "Вестник 'Мерлин-клуба' No 3"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Автор неизвестен
Вестник 'Мерлин-клуба' No 3

ВЕСТНИК

М Е Р Л И Н – К Л У Б А

№ 3

Информационно-аналитический центр "МЕРЛИН"

и МЕРЛИН-КЛУБ

МЕРЛИН-КЛУБ – это весь спектр внешних, общедоступных, презентативных форм деятельности Центра "МЕРЛИН". Клуб не имеет жесткой, формализованной структуры. Клуб – это возможность встреч и свободного общения специалистов самых разных школ и направлений, руководителей и представителей центров, клубов, издательств, а также частных лиц, так или иначе имеющих дело с пограничными областями ординарной (конвенциональной) реальности, с иррациональными сторонами индивидуальной или коллективной психологии.

Участие во встречах Мерлин-клуба подразумевает терпимость и интерес к иным, иногда очень далеким формам деятельности, системам верований и, главное, к иному языку, иному способу описания, окультуривания иррационального, "предельного и запредельного". Мы не ставим своей задачей усугублять смешение языков и традиций, напротив, существующий информационно-понятийный хаос, весьма часто явленный в виде попыток синтеза разных систем или создания универсальной новой системы, нового языка, является тем, от чего мы хотели бы уйти. Контакты разных школ и культов, традиций и новаций в Мерлин-клубе – это прежде всего живое человеческое общение.

Мы считаем, что в потоках нарастающего информационного хаоса и атмосфере конфликтности, пронизывающей все уровни существования человека в современном обществе, в пост-советском "Вавилоне", создание даже малой территории мира и внятности увидеть и услышать других минуя обычные пропагандистски-рекламные и потому отчуждающие, дезинформирующие способы подачи информации, является тем минимальным и безусловным благом, которое мы способны создать.

В рамках Мерлин-клуба, как в целом общества неконфессионального, информация всегда носит ознакомительный характер, а не навязчиво-пропагандистский. Клуб как целое не имеет идеологических предпочтений, пристрастий, однако координирующий его существование центр "МЕРЛИН", стремясь сохранить позиции независимого наблюдателя, все же не может сам находиться где-то вне этого мира, его проблем и систем ценностей и, естественно6 должен иметь и имеет свои ориентиры, маяки в выборе акцентов.

В создании чистой информационной среды мы учитываем исторически сложившуюся, хоть и переживающую кризисный, переходный этап, систему духовных выборов путей жизни и веры. Естественно, традиционным конфессиям мы отдаем предпочтение в создании общей культуры иррационального.

ПОГРАНИЧНЫЕ ЯВЛЕНИЯ

Обычно мы объясняем Мерлин-клуб как объединение людей, так или иначе имеющих дело с пограничными областями ординарной реальности или с пограничными состояниями сознания. Спектр профессионалов и любителей здесь весьма широк и вне Мерлин-клуба они, как правило, принадлежат разным культурам описания мира, нередко взаимоисключающим (например контактерство и психиатрия, рационально-эмпирическое исследование аномалий и безразличное к рациональным мифам оперирование иррациональными силами и т.д.)

В действительности нет людей, которые в своей обыденной жизни не имели бы дело с пограничными областями. Поэтому осознанное выделение человеком соответствующих интересов и тем свидетельствует в большинстве случаев о наличии проблемы, связанной с явлениями границы. Таким образом, Мерлин-клуб стремится сфокусировать разноязыкий опыт проблем, конфликтов, возникающих при сознательной ориентации человека на феномены границы или порождающих такую ориентацию.

Общий знаменатель этих проблем и конфликтов для нас является ключом к пониманию конфликтности в обществе вообще, тотальной конфликтности, пронизывающей все виды отношений между индивидами, коллективами, группировками, нациями, человеком и космосом и т.д.

В системе ценностей центра "Мерлин" важнейшее место занимает сохранность традиционных и установление новых ориентиров, маяков в условиях катастрофически подвижной топографии границы космоса и хаоса, ординарной реальности и ирреальностей, претендующих на реальность. Мы считаем, что в кризисные периоды человеческой истории всегда имело место изменение границы реальности в той или иной мере, но данный период, состоящий из больших (до нескольких столетий) и малых (десятилетий и лет) с наименьшим риском преувеличения может быть описан как период катастрофического прорыва границы или канун такового.

Граница реальности – явление невообразимое и любые аналогии здесь ложны, но мы вынуждены использовать достаточно вольно некоторые символы, картинки, от которых всегда готовы отказаться. Прежде всего границу удобно рассматривать именно как границу, то есть некую черту, по эту сторону которой лежит знакомый нам мир и порядок с его причинно-следственными связями, законами, временем и т.д., по другую – все не это. С другой стороны, граница скорее похожа на нить, из которой соткана сама реальность.

В периоды относительной устойчивости границы в человеческих обществах существуют развитые традиционные способы "пограничного поведения", ритуалы, религии, – то, что мы называем культурой иррационального. В период смешения и кризиса традиций, вавилонского смешения культур, разгула популяризаторства и профанации осколков эзотерики и связанного с этим оккультного экспериментаторства старые проходы могут оказаться опасными или отсутствующими, в то же время появляется множество новых дыр, проломов, провалов. Бросающимся в глаза следствием этого является часто происходящая несоизмеримость изначального нарушения ("погадали с зеркальцем") и чудовищных последствий (нарастающая одержимость, вхождение в этот мир теней иных реальностей). Менее заметные последствия могут быть еще сильнее, но угадать их связь с первичным нарушением неспециалисту невозможно. В целом в мире происходит накопление аномалий. Этим объясняется то, что наше отношение к чародейству, спиритизму и всякому вольному обращению с границами ординарной реальности, мягко говоря, настороженное. Как известно, членство в центре "Мерлин" подразумевает отказ от магии. Мы расширили понятие магии практически до всех видов человеческой деятельности, в результате отказ от магии оказался недостаточным потребовался совершенно новый подход к слову и действию.

тексты

КРИЗИС РЕАЛЬНОСТИ

(В.Котов)

Космос современной ординарной (общей, конвенционально-обусловленной) реальности, ее, выражаясь кастанедийским языком, "тональ" столь неустойчив, внутренне разорван, что выбор правил игры с реальным, возможным и невозможным (магия) превращается из достояния закрытых традиций и мастеров-одиночек в почти общедоступный способ воздействия на ситуацию. Манипулирование реальностью, хоть и ограниченное пока некоторыми базовыми архетипами, инертностью коллективного опыта ординарно-магического воспроизводства "яви", все чаще используется с разной степенью осознанности всеми, кто хочет управлять событиями. Наиболее открыто это проявляется в политике, где демагогия обретает эффективность совершенно иного качества, нежели та, которую она имела в прежней истории, при господстве идеи объективно существующей правды. Именно демагог, то есть человек, использующий речь как инструмент изменения сознания и реальности, совершенно игнорируя ее информационные функции, а не "рационально" действующий лидер (просветитель и "толкователь"), который при этом сам никогда не осознает иррациональных корней своего доверия к собственной "правде", зачастую диссонирующей с иррациональными аспектами коллективного сознания, именно демагог-маг, словотворец, сказочник прямо взаимодействует с реальностью. В этом смысле демагогия более "истина", чем слепая по отношению к коллективному бессознательному и своим собственным иррациональным истокам "правдивая" речь, всегда адресованная не реальному слушателю, а тому представлению о нем, которое соответствует парадигме самого оратора, его иррациональной и ему самому невидимой вере. Ложь и правда в нынешней ситуации "онтологического разлома" уже не означают чего-либо объективно, вне речи и веры существующего. "Рациональный", просвещенный политик апеллирует к ним, как к чему-то большему, чем он сам и его речь, в то время как демагог имеет их, правит ими. В повседневности "надувательство магов" происходит на каждом шагу, можно сказать, что теперь вообще всякое надувательство магично, но к нему добавились и иные формы надувания, прежде являвшиеся достоянием "правды": например, разоблачение лжи, все виды правды вообще и любое активное речевое, информационное воздействие. В условиях подвижности описаний мира информация не информирует, а формирует. Версии реальности постоянно мутируют, информационный космос стремительно стареет.

Очевидна роль в этом процессе средств массовой информации и других составных частей "новой магии", но здесь я хочу сказать о менее очевидном, собственно человеческом факторе, возможно, не только создающем предпосылки внешних форм "новой магии", но и являющемся их причиной, вызывающим заклятьем. Это растущая тень карликовой западно-рационалистической культуры: власть над человеческой мотивацией веры в чудо, неприятие реальности вообще – не этой конкретной ситуации, а реальности как таковой, ее некогда априорной объективности, автономности, "правды". Коллективное сознание требует упразднения границ реальности, в то же время вновь и вновь воспроизводя эти границы. Это невротическое раздвоение порождает конфликтные ситуации, совершенно неконтролируемые, в которых уже нет места даже для манипуляторов. Коллективная магическая воля раздвоена: она хочет и может "остановить мир" и, одновременно, цепляется за его воспроизводство, за "правду".

Это происходит в каждом человеке. Он всеми своими личными ценностями, приобретениями, чувством самотождественности, опытом, обоснованными надеждами и планами привязан к тому, что единственно есть и исключает любую альтернативу за своими пределами. И чем прочнее он привязан, чем сильнее он воспроизводит эту необходимую ему жесткую безальтернативность, тем сильнее он хочет невозможного, иного, как бы дополняющего, но на самом деле отрицающего все это, аннулирующего законность нажитого незаконного чуда.

Обращаясь к целителю, магу, гуру, мастерице приворотов и т.п., человек намерен получить извне решение его конфликта, но вовсе не намерен всерьез платить за это. Он не готов отдать даже квартиру, печень, мизерную часть приятных воспоминаний, – а не то что ВСЮ территорию своих владений в ординарной реальности. И чем больше он ими дорожит, тем больше хочет невозможного в них. Это внутреннее противоречие не может быть снято пониманием, оно сущностно и неустранимо, не имея решений, оно имеет лишь чудовищную энергию и эта энергия, куда бы она ни была направлена, всегда разрушительна.

Ирреализм порожден отсутствием смирения, мира с миром. Атеизм проявляется не в грубой формуле "все дозволено", а в более коварной "все возможно". Где все возможно, смирению нет места. Вовсе не обязательно верить в заклинания, контакт с НЛО, возвращение цен на уровень "развитого социализма" или стремительное превращение Москвы в Париж и т.п. Единицы верующих – крайность, не они определяют ситуацию. Определяет ее то, что подсознательно все допускают возможность всего, все готовы к какому-то чуду, внутренне человек уже не верит в реальность, не может верить, потому что не может ей доверять. Он уже не стоит на тверди каких-то объективных истин, очевидностей, – воды до-природного хаоса плещутся на уровне его карманов и ноги вот-вот утратят обманчивое, ускользающее дно.

Иногда сама мысль о возможности невозможного становится ценностью, успешно конкурирующей с переживанием реальности. Важно не переживать реальность, а иметь реальное сильное переживание, оно и есть ценность. На этом построена индустрия развлечений, в этом причины популярности жанров НФ и фэнтези, речей о превращении Швейцарии в одну из губерний Российской империи, справедливом возмездии всему, что вызывает раздражение. Вовсе не обязательно верить в исполнение приятного, иногда более чем достаточно коротать время с иллюзией. Азарт игрока способен вопреки всякому здравому смыслу сделать фикции сверхценностью – это было всегда, но только в обществе потребительского сознания, когда индустрия развлечений становится ведущей отраслью человеческой деятельности, в условиях регрессии сознания на до-культурный, инфантильно-первобытный уровень возможно всевластие подобных иррациональных импульсов, давших голоса Жириновскому вчера, "покайфовав" над этим сериалом сегодня и готовым завтра к поиску еще более крутого, радостного спектакля.

Зыбкость реальности на фоне отсутствия подлинного религиозного и мистического опыта приводит к культу воображения, фантазии. Это уже более "интеллигентные", не потребительские, а как бы "творческие" варианты поиска ценности в переживании. "Будьте творцами!" – заканчивает призывом все свои проповеди Виссарион из Минусинска. Фантазируйте! Дети блаженны, потому что игрушки у них живые. Будьте как дети! Вполне логично, слишком логично. Евангельские слова обрели совершенно иной смысл, но именно к этому смыслу подготовлено современное сознание. Настало время, когда религию можно просто сочинить. Не время визионеров-пророков, а время фантазеров-сочинителей. Можно выдумать бога и выдумка создаст столь мощную мотивацию, что никакая реальность ей не помеха. Да и где она, реальность? Поле столь перепахано тружениками и разрушителями утопий, что прорастет любое семя. Десятки тысяч российских "раджа-йогов" достигают Абсолюта, вообразив себя им. Столь же естественно и "вспомнить себя Христом" – и хоть распни такого, он искренен и чист, ведь он в некотором смысле и есть Христос – реальность "оживающих игрушек" не нуждается в гарантиях истинности, в критериях подлинного и мнимого. Истина выбирается, сочиняется произволом, своеволием. "Будьте творцами!" – это и есть конец Света. "Не взрыв, но всхлип". Игрушки оживают, мир блаженных, как юные любители сникерсов и "ужасников по видику", будет завоеван оловянными солдатиками, ниндзя-черепашками и Микки-Маусом – новым богом нарисованного добра.

Общеизвестна паника, вызванная в 30-е годы радиотрансляцией инсценировки "Войны миров" Уэллса в США. Но нынешняя ситуация не идет ни в какое сравнение с тем часто вспоминаемым эпизодом. Хоббитские игры "толкинутых" легко превращают метрополитен в "Морийские бездны" – а ведь это, так сказать, детская самодеятельность. А ежели им помочь? Телерепортажи о войнах в Закавказье, Приднестровье, Сербии это уже не уэллсовская марсианщина. Беззащитность отступившего в детство сознания может преподнести такие сюрпризы, что монстры фантастов покажутся безобидными игрушками. Когда фашизм пытался изменить ординарную реальность своей мифологией, он имел ничтожные сравнительно с современными возможности манипулирования и встречал большее сопротивление реальности, чем встретит нынешний мифотворец. Ситуацию спасает (или губит – это тоже как посмотреть!) то, что манипуляторов слишком много и сами они оказываются барахтающимися в тех же волнах Хаоса, в которых плывет Атлантида всего существующего. Нет вектора человеческих, групповых или этнических интересов, который смог бы совпасть с меняющимися направлениями внечеловеческого циклона. На этих волнах возможен взлет любой авантюры, но неизбежность крушения опережает ее. В результате вместо одной обозримой, внятной катастрофы мы видим феерию микро-катастроф и нарастающую неопределенность и необусловленность конфликтов. Мы можем опасаться мощной воинственной агонии северокорейского режима, а увидим, например, мирное воссоединение корейцев с резней каких-то врагов, которым сейчас еще и названия-то нет. Американцы сбивают над Курдистаном собственные вертолеты – это не событие какого-то скрытого ряда, таинственного порядка, а событие беспорядка, разрушенность ординарно-смысловых рядов истории.

Мятежи похожи на фарс, а игрушечные спектакли оказываются "не по чину" кровавыми. В режиссуру истории входит какая-то стилевая путаница. Если порой за этим делирием вдруг проглядывают очертания какой-то планомерной (рациональной) активности, – скажем, той же наркомафии, – ее внятность опирается на те же иррациональные энергии, на готовность человеческой реальности сдать позиции перед любой иллюзией, спастись в иллюзии от себя самой. И именно этот импульс превращает реальность в зону риска в арену абсурда. Наркомафия не может ничем управлять, ее трезвость подчинена наркоману, именно он – хозяин. Манипуляторы невозможны, Хаос отнял у человека всякую власть, оставив лишь иллюзию. В этой зоне риска все мы – потенциальные беженцы. Психология потенциальных беженцев – следствие происходящего и, одновременно, его причина. Совершенно очевидно, что единственной позитивной позицией при попытке понять происходящее в политической и духовной жизни общества, в массовой психологии и культуре вообще может быть та, которая не включает в себя элементов этого порочного круга.

Описанная мной картина может отличаться от других аналогичных попыток посмотреть на происходящие в мире процессы сквозь переменчивые и обманчивые внешние проявления, но главное – чувство растерянности рационального человека, стремление к альтернативе опасно-неопределенной реальности и разрушительная роль этого стремления обнаружится в любой попытке описать происходящее.

ВОДЫ ТВОРЕНИЯ

(А.Науменко)

Год – полтора назад мы говорили о вторжении Хаоса, но ни одна формулировка, связанная с идеей вторжения, не вошла ни в "Вестники", ни в иные документы клуба, кроме "апокрифических" эпизодов в обширной переписке. Причина этого – очевидная некорректность самой постановки проблемы, которая всегда нами осознавалась. Вероятно, пришло время попытаться если не переосмыслить ее, то хотя бы немного продвинуться к такому переосмыслению.

Хаос, как известно, не "беспорядок" в обычном смысле слова и вообще не нечто однозначно злое, негативное. Это до-порядок, источник всякого порядка, космоса. Это первичные воды, в которых плавает материк реальности с его заливами, фьордами, морями, реками, озерами "внутренней нереальности" и горными вершинами непотопляемых констант восприятия и осознания. Говоря о катастрофе, мы говорим о, безусловно, изменении "береговой линии" и, вполне вероятно, затоплении участков яви или даже Всемирном потопе – 2.

Именно о потопе, а не о тех формах конца света, которые описаны в Апокалипсисе. Но потоп уже был и больше не намечается, если принять авторитетное мнение Писания. Радуга над водами была символом "Завета вечного" между Богом и человеком. Однако что есть завет, как не высшая форма договора о реальности, то есть некоторой гарантии стабильности описания мира. Он действительно вечный и абсолютный, если одна из договаривающихся сторон вне всех описаний, то есть, по предложенной метафорической схеме, вне материка. Если это и "Дух над водами", то такой, о котором дон Хуан не мог бы сказать: "Это не нагваль, это вот эта бутылка чачи на том же острове тональ".

Запомним эту развилку, мы еще вернемся сюда. А пока свернем к понятию Хаоса и более подлинному символу первичных вод. Это не до-вселенское ничто, а весьма насыщенная полнота "Все", "Более, чем Все. Вода – то, что наполняет Бездну (Тьму внешнюю), непредметное отрицание пустоты, наполненность и присутствие в своем пределе. Она полнее сама в себе, чем твердь, ибо не терпит в себе пустот, она ищет пустоты и делает их преисполненными. Это живая вода, та, крещеные которой войдут "в Царство Небесное" (а не те, что от плоти, – не от тверди). И если где-то "материк реальности" затопляется, то это не конец тверди, а конец пустоты, возникшей в ней, спасение от Бездны. Не нарушение сверх-гармонии, а ее действие, активность, интенсификация Творения. У этого Творения нет уже никаких границ, так как в нем просто нет ничего, что могло бы граничить с Бездной вода Хаоса заполнит всякую прореху. Эта Бездна – Небытие Парменида, небытие, которого нет, – только не Парменид отрицает его, а Бог. Бог – это и есть "Нет Небытия". Можно было бы сказать в мексиканской забегаловке ищущим дона Карлоса туристам: "Нагваль? Нет, это не Бог. Нагваль – это вот эта бутылка чачи на соседнем столике".

Итак, большая часть наблюдаемых и вызывающих тревогу "пограничных" процессов – это восстановление Божественной полноты творения там, где твердь открылась пустоте, где реальность, словно боясь вод Хаоса, ищет в себе пустоту, ищет Бездну. Вовсе не странно стремление порядка, космоса к Бездне, – единственное присутствие чистого ничто есть граница, контур, отделение отдельного, – то есть из ничтожности Бездны соткана всякая оформленность, артикулированность первичного Хаоса в космическую предметность тверди. Ничто реализуется в этой ткани формности и в ней же отрицает себя.

Любое стремление тверди к "дополнительной" отдельности, самовычленение чаще создает новое русло для вод Хаоса, чем новую границу. Отделение подразумевает, что каждая часть становится сама по себе и сама по себе создает свою границу, а этот раскол в намерении реальности приводит к несовпадению новых границ, наложениям и пустотам. Активность изначально проявляет не Хаос, а самоволие вещи, претензия тварного стать самому творцом границ, пределов и форм.

Этот процесс имел место всегда, он естественен для отпавшей от Бога материи. Что же изменилось (если изменилось) в последние 2-3 столетия, еще стремительней – в 2-3 десятилетия нашей истории – истории реальности? Что такое прогресс в этом описании? Да, конечно, пресловутый индивидуализм, гуманизм после распада средневекового космоса, конечно, сепаратизм века – в обществе; распадение Науки на много наук, Искусства на такое множество, которое просто теряется в чуждых ему самовольных отдельностях – но это все следствия, да и не самые главные.

В ином контексте мы уже говорили о роли новых информационных структур. Здесь есть смысл понять, какому символическому описанию соответствует то, что мы называем информацией, знаковыми эквивалентами реальности, в ее завершенном, оформленном описании, в частях или в целом. Информация о предметности есть предметность без субстанции, границы и контуры без тверди, отдельность как самостоятельная сущность. Чем-то эти формы, конечно, наполняются, – если не духом и водами, как в живом сознании, то чем – если в "небытствующем" сознании информации-в-себе (в прессе, компьютерных сетях, во всем вне-человеческом, сделанным им, отделенном).

Да и так ли уж абсолютна здесь метафора, требующая наполнения форм, не допускающая образа отделенности самой отделенности, то есть реальном бытии абстрактного? Не стало ли отделение отделенности от субстанции отделяемого (информация-в-себе) той прорехой в полноте Творения, которая недоступна водам Хаоса? Не вошло ли в мир отрицание Бога (Бездна) не как казус мысли, а как БЕЗДНА ЕСТЬ? Это не совсем вопрос философии, даже символической и подвижной, это, конечно, вопрос веры. Мы не можем решить, пришло ли время расставить на столиках такие описания мира, которые не оставляют от ВСЕГО ничего. Мы можем это выбрать и этим стать, а это и есть КОНЕЦ СВЕТА. Мы можем стать Бездной, но не можем допускать ее "ЕСТЬ", оставаясь в Творении, в Боге. Мы можем утратить веру в Бога, но не можем оказаться без него. Там, где "я есть", всегда "Нет Небытия", – Бог. Описание мира, включающее в себя Бога как бутылку чачи, исключает меня и вообще кого бы то ни было, кто мог бы само это описание "включить".

Небытия нет, но оно проявляется в отделении и отрицает себя в нем. В отделении отделенности оно вновь проявляется и вновь отрицает себя. Но это все же в какой-то мере присутствие, какая-то тень, запашок, озноб бытия. Что-то третье по отношению к бинарности мыслимого мира, к его есть-нет, присутствует-отсутствует. Похоже на восточные парадоксы, но это сходство подобно сходству запаха озона в грозу с запахом озона вблизи дырявой АЭС.

Нет, мы не можем говорить о катастрофе. Мы не можем сравнивать. Нет способов доказать, что реальность изменилась. Но ощущение этого, переживание этого есть условие веры сейчас. Или тень легла на мир, лишь тень Мрака, но не Мрак – тогда вера возможна для нас, вера в этих тревожных сумерках, в этой "трещине между мирами" времени, между временем Истории и временем личной судьбы, – или тень была здесь всегда, всегда были эти сумерки, всегда МЕЖДУ, и тогда теперь вера невозможна.

Воды Хаоса – это кровь, это вино, это жизнь. "Катастрофа" это заполнение пустоты между "сепаратными реальностями", изначальными водами, над которыми вновь витает Творящий Дух.

КОЛЛЕКТИВНАЯ ЯВЬ

И СНОВИДЕНЧЕСКАЯ ВНЕ-РЕАЛЬНОСТЬ

(Е.Кузыев)

Понятие "реальность" производно от нереальности – сна, иллюзии, выдумки. Это "коллективная явь". В индивидуальном существовании сон – граница яви (подобная также водам, в которых плывут острова яви). Реальностью мы обычно называем явь, которая сохраняется независимо от нашего присутствия в ней. Я сплю – моя явь кончилась, но коллективная явь продолжается и хранит мою явь. Граница коллективной яви, реальности – та же стихия сна. Это отсутствие яви, которое сохраняется когда я бодрствую, несознательность, когда я сознателен, иррациональность, когда я рационален.

Сновидения – освещенные той или иной функцией сознания части неформного (предсмыслового, квазисемантического пространства). "Архетипическое", или общее, сновиденческое пространство имеет одну существенную черту, делающую его аналогом реальности: оно "коллективно", независимо от моего участия-присутствия. Его изучение – наша задача. Абсолютно все "иррациональные", пограничные явления – это явления "коллективного сновиденческого пространства". От фобий, галлюцинаций (снизу), НЛО, Шамбалы, парафеноменов и трюков магии ("сбоку", в той же плоскости) до высших – религиозных.

Явь вырастает из сна, сон первичен.

В коллективной реальности граница яви и сна выявляется и сохраняется, формируется и меняется речью. Развитая упорядоченность отношений со стихией сна, "не-яви" – это и есть культура. Границы сна и яви не абсолютны даже в индивидуальном существовании, в коллективной же яви стихия сна пронизывает все, граница в обычном смысле слова отсутствует, то есть она не есть где-то и в чем-то, а есть лишь как фундаментальное различие всегда и во всем.

Изучая общество с изнанки, изучая спрос и предложение экстрасенсорных, магических услуг, новые культы и т.д., мы, конечно, что-то узнаем об "иррациональной стороне" происходящего, о той стихии сна, из которого вырастает коллективная явь, но единственно "чистым" исследованием остается непосредственно исследование самого сна. Контролируемые сны – уникальный инструмент такого исследования. Ценны также и всевозможные контролируемые формы сноподобных состояний, неординарных проявлений стихии сна – медитации во всех их видах. Вполне понятен и наш постоянный интерес к таким формам опыта сна, которые выходят за пределы индивидуального, закрытого для других чередования сна и яви – взаимодействие в сновидении, медитативные синхронизации. Наш метод не научен, так как мы в качестве инструмента и средства исследования используем его объект, взятый в ином отношении к самому себе. Наш метод не есть новое мистическое или религиозное направление, так как указанное средство есть именно средство исследования в научном смысле слова, а не средство воздействия или изменения как путь, альтернативный обыденной жизни.

методики

МАГИЯ СНОВИДЕНИЙ

(вместо эпитафии к одноименной статье в "Вестнике" № 2)

(А.Морозов)

1. "Магия", безусловно, прямо происходит от санскритского "майя" – иллюзия, нереальность реальности, сновидение Абсолюта и его зеркало – мир отражений, напоминающий "Хроники Амбера" Желязны. Целью знающего секреты майи было или сохранять самосознание в этом сне реальности, достигая пробуждения в вершине не-сна – в Атмане-Брахмане, или научиться использовать майю, стать мастером иллюзий – то есть собственно магия. В то время Иран и Индостан представляли собой одну языково-культовую общность, но в Иране многое из отмеченного в качестве позитивных ценностей в Арьяварте (Индии) оказывалось негативным, осуждаемым, и наоборот.

Естественно, что если маги в древней Индии считались если не слугами демонов (асуров), то в любом случае йогами-недоучками, попавшими в тупиковый путь. В Иране, где асуры (ахура) были не побеждаемой, злой, а доброй и побеждающей зло стороной божественного мира, соответственно иную роль играли и маги.

Итак, маг в первичном и полном значении – это тот, кто знает относительность, сноподобность реальности и, поскольку само знание и формирует эти "отражения" ("авидья"* создает майю, – в случае магов это проявляется как "контролируемое незнание"); маг является мистическим иллюзионистом, может отклонять или видоизменять иллюзорные ряды причин и явлений. Он никогда не абсолютен в своей власти, так как всегда сам подчиняется Творцу всех иллюзий и имеет целью власть над иллюзиями, а не свободу от них.

В первом случае речь шла о наблюдателе майи, отстраненном и не вовлекаемом в нее. В индуизме это саньясин, йог, Будда и все пробужденные. Во втором случае речь идет о тех, кто хочет сам показывать сны реальности, о манипуляторах феноменами мира. У Кастанеды это примерно соответствует сновидцам и видящим вообще и мастерам сталкинга. Из двух типов людей в традиции, скрепленной преемственностью Нагваля (третий фактор), создана команда магов, действующая как единое целое. Кастанедиец-одиночка невозможен. Из всего сложного набора ролей в таинственном сверхчеловеческом проекте этой команды две выделяются отчетливо и постоянно практикующие искусство сновидения и практикующие искусство сталкинга. И тому, и другому можно обучать, но решает все врожденная предрасположенность человека. Можно сказать, что все люди делятся на эти две категории – по предрасположенности, потенциально. И, хотя это деление иногда заметно отражается на их жизни, оно не родственно иным схемам психологического деления на те или иные типы, это совершенно иной уровень – не психический, а онтологический, так как отражает изначальную установку на отношение к самому бытию, – более изначальную, чем тот первый вдох, на момент которого составляют свои гороскопы астрологи.

Дон Хуан говорит, что искусство сталкинга намеренно овеяно таинственностью, так как само по себе ее лишено и скорее напоминает изощренное жульничество. Оно сродни искусству всех великих авантюристов, шпионов, провокаторов, тиранов-манипуляторов и т.д. Но в этом высказывании старый нагваль немного поддразнивает молодого, ведь уровень "ловкости рук" у кастанедийских фокусников – это не уровень фокусников цирковых.