Текст книги "Свидание на троих (СИ)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Урррааааа!!!

В считанные секунды была надета и заправлена в шорты рубашка, ноги в белых выходных носках впрыгнули в единственные растоптанные сандалии, а лопоухую голову прикрыла стиранная-перестиранная панамка. И вот уже присмиревший Вовка, держась за Любину руку, выходит со двора, робко выглядывая из-за сестриной спины: а ну как Любка рассказала очкарику, как Вовка на него обзывался?!

Но очкарик, слышавший минуту назад восторженный вопль, стоял у калитки и улыбался во весь рот. Он протянул Вовке руку, как взрослому, и совсем по-простому сказал:

– Здравствуй! Меня Гена зовут, а тебя как?

Вовка, не поднимая глаз, сунул свою ладошку лодочкой и выдавил:

– Ввоввка…

Затем, набравшись храбрости, взглянул Геннадию в лицо, в, как ему казалось, страшные очки и… увидел за стёклами совсем-совсем добрые, смеющиеся светлые глаза.

– Я очень рад, что мы с тобой познакомились! – пожал Вовкину руку Геннадий и мальчик с изумлением понял, что Любин жених и правда ему рад.

– А теперь давай одну руку мне, другую Любе, и пошли быстрым шагом, пока вечер не закончился!

Вовка еще ни разу в жизни так не гулял. Почти как в кино показывают: мама, папа и ребенок. Его собственные родители работали в совхозе, папа – комбайнером, а мама – помощником комбайнера. В страду они оба пропадали в поле, приходя домой только поспать, да и то не на долго. Зимой пропадали на моторно-технической станции, подготавливая технику к новой посевной и уборочной. В селе, конечно же, отмечали праздники, но это было редко и совсем по-другому. Накрывали у Правления общий стол, взрослые сидели, ели, говорили много и скучно. И то и дело выпивали. Потом под гармошку хором пели про революцию, аж пока самим нудно не становилось. Тогда какая-нибудь из женщин сдергивала платок с головы, вскакивала из-за стола и с криком «Ваня, а вжарь-ка нашу, любимую!» заводила крикливым голосом частушки. Самые голосистые выкрикивали по очереди свои куплеты, начиналась веселая кутерьма, но Вовке, как и его друзьям-подругам, до взрослого веселья не было никакого дела. Они носились вокруг стола, играли в догонялки и в прятки, и вволю наедались пирожков с праздничного стола. Иногда удавалось стянуть у захмелевших мужиков коробок спичек или даже папироску, и это была настоящая удача. Можно было пошмалить втихаря за коровником или обменять трофеи на что-нибудь ценное у взрослых парней.

В городе же было все иначе. Вот сегодня, например, обычный день, никакой не праздник и даже не выходной, а он, нарядный, шел по чистым улицам и во все глаза рассматривал диковинные дома в два, и даже в три этажа, большие витрины магазинов, и таких же, как и они сами, праздно гуляющих людей. Больше всего Вовку поразили кусты роз, растущие прямо посреди широкой улицы, вокруг которых даже забора не было, а рвать их никто не собирался.

Люба с Геной шли довольно быстро, наверстывая упущенное (вот же дураки они с Любкой – столько времени зря потратили, пока за шторами сидели!), и Вовка, чтобы поспевать, двигался между ними вприпрыжку озорным козликом. Иногда на дороге попадалась канава или лужа, и тогда Гена считал: «Раз, два…», а на счет «три!» Вовка повисал на руках, поджимал ноги, и перелетал препятствие по воздуху, как волшебник. Это было очень весело, сердечко замирало и в животе было щекотно, и хотелось, чтобы дорога никогда не заканчивалась.

Таким спортивным темпом они быстро дошли до центральной площади и Гена скомандовал:

– Всё, дальше можно не бежать, а ходить, как вздумается и делать, что хочется! Итак, господа отдыхающие, какие будут пожелания? – склонился он в шутливом поклоне и Любка с Вовкой, забыв, что нужно держаться «прилично», принялись загибать пальцы:

– На качели!

– В кино!

– Стадион!

– В парк!

– Газировки с сиропом!

– Стоп-стоп-стоп!!! – замахал руками Гена. Давайте по очереди. И я предлагаю для начала охладиться, выпить газировки и спокойно решить, что сегодня будем делать! Идёт?

– Идёт! Даёшь газировку!!! Чур, мне сиропа двойную… Нет, тройную порцию! – с горящими глазами вопил Вовка, а Люба только смеялась и ничуть не возражала, что Гена ими всеми командует.

Они дождались очереди в автомат с водой и организовали три стакана с тройными порциями сиропа. Это оказалось очень просто, но очень смешно: бросаешь в щелку три копейки, и подставляешь стакан только тогда, когда льется сироп. Главное – вовремя его убрать и отскочить от аппарата подальше, когда шипящей струёй ударит сама газировка. И так – три раза, и только в последний раз стакан можно оставить, чтобы все-таки получился напиток, а не сплошной сироп. Любка, неумеха, замешкалась и не отпрыгнула, и ее обдало фонтаном из холодных брызг. Она визжала, как резаная, Вовка хохотал, а Гена достал откуда-то чистый, сложенный аккуратным квадратиком носовой платок вытер насухо Любино лицо и руки.

Потом они отошли в сторонку, нашли свободную скамейку и стали смаковать получившуюся вкуснятину. Любка выбрала вишнёвый сироп, Гена – лимонный, а Вовка намешал все три вида, которые были в автомате: вишнёвый, лимонный и какой-то зеленый, с незнакомым названием «Тархун». Было безумно вкусно и сладко, и жаль, что полный стакан опустел в одно мгновение. Но Гена моментально поправил ситуацию. Пока они растягивали удовольствие, он отошел куда-то на минуту и вернулся с тремя порциями мороженого в картонных стаканчиках, с воткнутыми деревянными палочками. У Вовки аж дух захватило от такой невиданной удачи: подумать только, в один день – и газировка, и мороженое…

Однако и мороженое исчезло очень быстро, как будто испарилось. Вовка вылизал стаканчик почти до донышка, докуда язык достал, но после этого его пришлось выбросить – совсем размок и расклеился. А вот деревянная палочка была еще хоть куда и пахла мороженым, и ее можно было сосать сколько угодно. Правда, Любка, заметив такое дело, велела палочку выбросить, но Вовка схитрил и послушно отойдя к урне, незаметно сунул ее в карман шорт. Любке хорошо, она хоть каждый день может с Генкой гулять и мороженое трескать, а ему хоть палочка останется. И как еще он ребятам в деревне докажет, что в гостях он жил шикарно и лакомился такими деликатесами!

Гена хотел купить еще по стаканчику, но мороженого у продавщицы было совсем немного и его уже успели расхватать другие. И тогда он подумал про столовую, в которой то ли обедал, то ли уже ужинал пару часов назад. Он совершенно точно помнил, что видел там в витрине множество разных пирожных и огромный миксер для молочных коктейлей.

– Дорогие отдыхающие! – снова перешел он на шутливый голос конферансье. – Поскольку мы чуточку подкрепились, то у нас теперь наверняка хватит сил дойти до одного очень хорошего места! Там мы и продолжим наш вечер отдыха! Прошу всех встать, взяться снова за руки и следовать за… вернее, со мной!

Заинтригованный Вовка моментально выполнил команду, и даже Любе было интересно, что же еще придумал ее кавалер. Она, чтобы уж совсем не впадать в детство, состроила равнодушную мину, но послушно взяла брата за другую руку и маленькая шеренга отправилась дальше.

Когда Люба поняла, куда именно они пришли, не на шутку забеспокоилась: это была столовая Бромного завода, готовили здесь отменно, по слухам – не хуже, чем в ресторане, но и цены заламывали – ого-го, какие. Галка как-то была здесь на свадьбе, еще до того, как Любка в город приехала, и рассказывала. Сама же Люба сюда ни разу не заходила, ей эта городская роскошь была совсем не по карману.

Но Гена уже распахнул дверь и приглашал внутрь:

– Проходите, граждане отдыхающие, витрина с пирожными направо, столики у окна налево, руки можно помыть сразу у входа, вот раковина, кран и мыло!

Люба с Вовкой с помывкой управились быстро и отправились рассматривать пирожные, Гена же мыл руки тщательно и не торопясь, давая время им освоиться.

– Люююб… Вот это да!.. – только и смог выдохнуть Вовка, рассматривая невиданное доселе зрелище.

Да что там Вовка, если даже у Любы глаза разбежались от разноцветно-кремового изобилия. Гена, наслаждаясь произведенным эффектом, широко повел рукой:

– Выбирайте, кому что нравится, не стесняйтесь!

Но в рядах сладкоежек возникла непредвиденная заминка: всего было так много, и всё оно было такое аппетитное, что выбрать было практически невозможно. К тому же, мудрёные названия многих лакомств были им незнакомы, и их раздирали противоречия: заказать что-то известное, но на сто процентов вкусное, или рискнуть попробовать новое.

Вовка сделал попытку, но она бесславно провалилась: когда он ткнул пальцем в то, что просилось в рот в первую очередь, получилось столько, что при всем желании он бы столько не съел. Подобно Буриданову ослу он стоял у витрины, решая непосильную задачу, и вдруг дверь из кухни в обеденный зал распахнулась и в клубах пара в зал вплыли подносы с блюдами из меню ужина. Повара расставляли все это богатство на стойке, а Вовка, как гончая, учуявшая след, раздувая ноздри вдыхал восхитительнейшие ароматы : вот исходят соком огромные отбивные, рядом – золотятся поджаренными боками котлеты по-киевски, а в глубоком прямоугольном противне плавают в томатной подливе круглые тефтели…

Гена моментально засёк перемену и его внезапно осенило…

– Любушка, Вова, давайте мы на несколько минут сядем за столик, чтобы не мешать поварам, а потом продолжим выбор!

Послушно, как под гипнозом, его гости расселись за столом, и Гена начал разведку:

– Я вот о чем спросить хотел. Может быть, нам чего-нибудь поосновательнее пирожных съесть?

Вовка вскинул на него загоревшиеся глаза и хотел было кивнуть, но Любка вовремя спохватилась и ткнула его локтем в бок.

– Мы не голодные!

– Не голодные… – уныло повторил за ней Вовка и покраснел.

– А когда ж вы ели? Мы уже столько времени гуляем, что сто раз можно заново проголодаться!

– Дома ели, перед выходом! Пирожные – это одно, а есть мы не хотим! – отнекивалась Любка.

– А что ели-то? Вова, а ну, расскажи, чем тебя в гостях кормили?

– Ну… Супом сегодня кормили… – мямлил Вовка, чертя пальцем по столу.

– А с чем суп был?

– Обычный суп!

– Супы, братец, разные бывают! Вот в сегодняшнем – что было?

– Вода…

– Вода? Хорошо. А ещё?

– Ещё картошка. Люб, ты мне на ногу наступила, не видишь, что ли? Больно же!

Любка сидела красная, как рак, а Вовка простодушно добавил:

– Вермишель там еще была, вспомнил!

– Ясно! – сказал Гена и жалобно добавил: – Обожаю вермишелевый суп! Но варить не умею, к сожалению. А ты как рассказал, так у меня аж слюнки потекли! И вообще… Я ж сегодня со смены, так к вам торопился, что поесть не успел. Только сейчас понял, как проголодался!

– Ну так поешь, кто ж тебе не дает? А мы с Вовкой тебя подождем, а потом вместе пирожные попробуем! Правда, Вов?

– Правда… – сглотнул слюну тот и окончательно скуксился.

– Ну нет, так дело не пойдет! Один я есть не могу. Раз вы не хотите, то и я обойдусь!

– Люб, а может, мы тоже поедим? За компанию, а? – попытался спасти нового друга от голодной смерти Вовка. И насколько мог жалобно добавил: – А то Гена что, так и останется и без обеда, и без ужина?..

Любка не знала, как ей быть. Есть-то она хотела, еще как хотела. Но гордость не позволяла в этом признаться, и ужинать за чужой счет ей было очень неудобно.

С другой стороны, оставлять голодным Геннадия было еще неудобнее. Он так добр и к ней, и к Вовке… Да и Вовку жаль. Она-то точно знала, сколько квелых вермишелин плавало в том обеденном супе.

Она внимательно посмотрела на обоих своих мужчин. Оба сидели с постными физиономиями и жалобными глазами смотрели на нее, ожидая решения.

– Ну ладно, давайте поедим. Если ты даже не обедал – то как гулять на пустой желудок ? – сдалась она.

– Уррааа! – Второй раз за день, но уже дуэтом рявкнули Гена с Вовкой и все трое пошли к раздаче.

– Вермишелевого супа сегодня, к сожалению, нет, но зато есть борщ! – нахваливал Геннадий наваристое блюдо, ставя тарелки на Вовкин и Любин подносы. Он-то уже успел оценить его по достоинству, и радовался, что и Люба с Вовкой поедят горячего.

– А себе?! – проявил бдительность Вовка, и Гена со вздохом поставил тарелку и на свой поднос.

Передвинулись ко вторым блюдам, и история повторилась. Вовка никак не мог допустить, чтобы голодный взрослый мужчина съел меньше его. Если Гена от чего-то пытался отказаться, то его подопечные тут же сдвигали обратно на раздачу и свои тарелки. Так и пришлось ему снова взять себе весь комплексный обед: борщ, отбивную, киевскую котлету и пюре со сливочным маслом на гарнир. Пробивая покупки на кассе, он сделал страшные глаза кассирше, которая явно не успела забыть его за два часа, и изо всех сил изображал радость голодного человека, который сейчас вкусно поест в отличной компании.

Чего ему это стОило, история умалчивает. Но он мужественно справился со своей ролью, еще и подбадривал Вовку, с трудом впихивающего в себя остатки котлеты:

– Давай-давай, тарелка должна остаться чистой! – и показывал, какой именно, вытирая остатки масла кусочком хлеба и отправляя его в рот.

… Через полчаса, сытые и довольные (сытыми были все, а вот довольным одного из троицы можно было назвать с большой натяжкой!), они вышли из столовой, решив за пирожными зайти в другой раз. И Геннадий хотя бы за это возблагодарил Судьбу: пирожных с кремом он бы уже точно не выдержал…

Впереди еще был длинный весенний вечер, и они от души нагулялись по парку, покривлялись в Комнате Смеха и вдоволь накатались на качелях-каруселях. Геннадий же только радовался, что на детскую карусель взрослых не пускали (Любка сошла за подростка), а в «лодочке» было всего два места. Он с помоста помогал ее раскачивать, а сам даже представить боялся, что было бы, окажись он на той «лодочке».

Гена чувствовал себя удавом, проглотившем бегемота, и в тот вечер дал себе страшный зарок: никогда, ни при каких обстоятельствах не ходить на свидания после еды!..

Когда же ночь опустилась на город, все трое прощались возле Любкиной калитки. Прощались ненадолго, а всего лишь до завтра. И чувствовали себя так, будто не вечер прошел, а много-много вечеров, так легко и хорошо было им в этой тесной веселой компании.

А на следующий день, вернее, вечер, свидание опять было на троих, и первым делом они наведались в полюбившуюся всем столовую. Поужинали и добрались-таки до вожделенных пирожных и восхитительного молочного коктейля.

За те две недели, что Вовка гостил у Любы, Гена стал обоим близким и надежным другом. Они, конечно же, купили Вовке все, что требовалось, и даже сверх того. Обошли все городские достопримечательности и пересмотрели все фильмы, которые шли в двух кинотеатрах. Когда Люба работала в вечернюю смену, Геннадий забирал Вовку из дома, и они вдвоём ходили на канал на рыбалку, ездили в степь на велосипедах, которые Гена где-то раздобыл напрокат. Ловили сусликов и смотрели, как, отпущенные, они смешно убегают обратно в норы. Выманивали на пластилин тарантулов из норок и сравнивали, на чьем пластилиновом шарике оставались бОльшие отпечатки паучьих клыков, а вечером шли к проходной и встречали Любку с работы.

Вовка был в полнейшем восторге от Геннадия, и горько жалел только о двух вещах: что скоро нужно уезжать, и что нет у него такого старшего брата, как Гена. Ночами, когда еще сон только подбирался к его подушке, Вовка думал одну-единственную думу…

И кажется, все-таки кое-что придумал.

Когда через две недели за ним приехала Катя, он бросился к ней с громким криком:

– Катя, Кать, что скажу!!! У Любки жених есть!!!

– Прям так сразу и жених! – недоверчиво осадила она Вовку. – Две недели назад не было, а тут вдруг появился!

– Ты ничего не понимаешь, Катька! У Любки – самый лучший жених на свете!

После этих слов Любе уже трудно было отпираться, факты, как говорится, были налицо. Да и отпираться, если честно, не хотелось: Люба с каждым днем открывала в своем избраннике новые и новые достоинства, и никого другого рядом с собой уже не представляла. Пришлось ей-таки рассказать Кате и про танцы, и про Эсмеральду, и про свидания на троих – с Вовкой в компании.

А что же Гена?

Во время совместных походов с Вовкой он выспросил у мальца про Любу всё.

Про добрейшую маму, работавшую в школе уборщицей, которую деревенские дети обожали и слушались беспрекословно. Про отца, ушедшего из семьи, не дождавшись даже Любиного рождения. Про отчима-пьяницу, который на трезвую голову был отличным механиком – золотые руки, но как только начинал пить, то дурел на всю голову и становился похожим на кровожадного зверя. Про то, как приходилось Любке с матерью, иногда среди ночи убегать от него из дома, прячась то у родственников, то у соседей, а то и вовсе ночуя в скирде соломы посреди поля. Про то, что Любка с шести лет работала в совхозе: гусей пасла, потом – барашек, работала и в поле совхозном, и в саду, и в огороде. Про то, как пела хорошо и по-английски быстро выучилась говорить, и мечтала стать артисткой или переводчицей. Но пришлось ей вместо института ехать в город на заработки и доучиваться в вечерней школе. Что заветной Любкиной мечтой было устроиться в городе и забрать к себе маму, чтобы отчим никогда не смог их найти…

Слушая рассказы простодушного ребенка, Геннадий в бессильной ярости сжимал кулаки, глотал закипавшие слёзы и благодарил судьбу, что за очками их Вовке трудно разглядеть… Он понял, как одинока и беззащитна на самом деле была Любка, как уязвима, несмотря на всю свою силу и гордость. Маленькая, дерзкая, юная девушка. Его Эсмеральда. Его Любка. Его Любушка…

Наверное, именно тогда Генкина юношеская влюбленность переродилась в зрелую любовь взрослого мужчины. Он понял, что хочет быть рядом с этой девушкой всегда: в праздники и в будни, в радости и в горе. Чтобы никогда больше не пришлось его любимой испытывать страх и голод, чтобы никто и никогда не смог ее обидеть.

Они встречались год, и Гена четко соблюдал данный себе самому зарок. И каждое свидание с тех пор Геннадий начинал с вопроса:

– Любушка, а что ты сегодня кушала? Знаешь, а я ужасно проголодался! Не пойти ли нам перекусить?..

Следующим летом, как только Любке исполнилось восемнадцать, они подали заявление в ЗАГС. В начале августа поженились. А в конце апреля у них родилась я.

Моим маме и папе посвящается