Текст книги "Свидание на троих (СИ)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Любка

На дворе стояла весна тысяча девятьсот шестьдесят пятого года. Месяц май, день недели – понедельник.

Понедельник был самым обыкновенным. В меру скучным после воскресенья, в меру тяжеловатым с недосыпа. Но сегодня все события проходили на автомате, проходя мимо Любкиного сознания, ибо она пребывала в растрепанных чувствах. Нет, не подумайте, вовсе не в расстроенных, а именно в растрепанных. У нее никак не получалось выстроить в правильной последовательности мысли и планы. К тому же и тех, и других было явно с избытком, поэтому нужно было еще и определить, какие важные, а какие – нет. И лишние выбросить к собачьим чертям. А вдруг не угадаешь и выбросишь важные?!

Ну вот сами посудите: кавалеров у нее на данный момент целых трое: черноволосый и черноглазый Жора Жопкин, гармонист и душа компании, предмет поголовных воздыханий всех девчонок маленького городка. С некоторых пор он явно пытался подкатить именно к Любе, устраивал разные хохмы в ее присутствии и не сказать, что он ей не нравился. А как смешно он умел «ставить на место» новеньких учительниц школы рабочей молодежи! Приходила такая краля, вся в строгом синем, да с кружевным воротничком, очками в пол-лица, указкой и журналом подмышкой… Каблучками по коридору цок-цок-цок! Входит такая в класс, губки поджатые, глазки со стрелками, морда министерская…

– Здравствуйте, садитесь! Кто сегодня присутствует в классе? Аверьянов Василий!

– Есть!

– Банникова Таисия!

– Я!

– Евстафьев Алексей!

– Присутствую!

– Жо… Жо… Георгий Жоп… Как?!!!

– Да Жопкин я, Жора Жопкин! – вальяжно поднимался красавчик из-за парты, и в миг растерявшая всю напыщенность, красная как вареный рак училка, суетливо тыкала карандашиком в журнал, пытаясь разглядеть сквозь съехавшие очки следующую по списку фамилию.

– Люб, хватит лыбиться, работай давай, вон Кондратьич идет, щас как увидит, как заорёт! – ткнула локтем в бок Галка, и Любка, спохватившись, закусила губу и склонилась над конвейером, возвращаясь в реалии рабочей смены.

Как только гроза в виде Кондратьича, кряхтя и покашливая, прошла стороной и вышла из цеха, Любкины мысли вновь закрутились вокруг насущных проблем. Второй из кавалеров, во всех смыслах положительный бригадир электриков, был ее постоянной тенью. И на танцплощадке, куда не глянь – везде оказывался он; и в кино приглашал, и домой провожать порывался. И свиду – ничего себе, вполне даже ничего. И комнату, говорит, ему отдельную дадут в общежитии, если женится. Это он с намеком, и смотрел – как Люба отреагирует. А она что … Есть и есть. Простой и понятный, весь как на ладони. На работе за целый день надоест, после работы рядом вертится, так еще и замуж за него?! Вот ещё… И поддакивала: «Да, Коля, уважают тебя на работе!..»

А на прошлой неделе город взбаламутил слух, что на Бромный завод прислали нового молодого специалиста. Вроде как в заводском общежитии его сразу в отдельную комнату поселили, значит – специалист-то – ценный! И непьющий, и серьезный, и главное – неженатый!!!

– Любань, слыхала? А этот… новенький с Бромного… Девчонки говорят, воспитанный – страсть! Ко всем на «вы» и по имени-отчеству, и ничего такого – ни-ни!

– Сама-то видела его? Может, наврали, а ты и поверила?

– Да ты чё! Не врут, честное комсомольское! Бронька с ним уже две смены отработала, она не соврет! Говорит, – блондин… В очках, правда.

– Фиии!!! Очкарик! – разочарованно выдохнула Любка. Сморщила носик и припечатала: – Умереть – не встать, какой красавец! Как раз для Броньки!

– Люб, да погоди ты! Давай в воскресенье на танцы сходим, а? Может, и он там будет, вот и поглядим, красавец или нет!

– Ну сходим, сходим! Все равно и так собирались .

– Любань… А я тогда платье дошью, и «лодочки» у Нинки попрошу, она все равно в ночную… И-и-и!!! – тоненько запищала Галка и унеслась в свой угол цеха.

… В воскресенье, как и договаривались, ближе к вечеру пошли в парк. Вышли вдвоём, но пока добрались до танцплощадки, еще подружек прибилось, как репьяхов к собачьему хвосту. Погода была отменная, середина мая на юге – это уже давно лето. Благоухали клумбы, кипенно-белым и розовым светились в ранних сумерках кусты и деревья, и девушки в цветистых летних платьицах казались диковинными цветами на широких аллеях городского парка.

Постояли поодаль, потянули время, пока народ соберется, и только потом, будто нехотя, купили билетики и вошли внутрь высокой кованой ограды. На бетонном круге для танцев было не протолкнуться, но еще больше народу толпилось у забора. Скамейки, стоящие почти впритык друг к другу по всей окружности, были забиты под завязку. Девушки на сиденьях, парни на спинках, а кому места не хватило – плотными кучками по бокам и сзади. Были и такие, кто подпирали спинами забор. На их угрюмых лицах выражение безнадеги иногда сменялось робкой надеждой; но скользнув, подобно лучику солнца в пасмурный день, надежда быстро исчезала и оставляла неудачников при своём, при кислом…

– Любаня, Галка, девчата – идите к нам, мы здесь! – звонко выкрикнул девичий голосок из толпы, и девушки, разглядев машущие им руки, вскоре протиснулись к одной из скамеек, где собрались все с соко-винного.

– Галь, а примарафетилась-то как, платье – новое, что ль?

– Да новое, новое! Она когда еще его кроила, наконец-то дошила!

– А че за спешка? Пусть бы и дальше валялось… Галь, а Галь! Признайся – для кого нарядилась?

– А для новенького с Бромного!

– Ну что вы за люди такие?! – деланно возмутилась Галка. – Я его в глаза не видела, больно надо! У нас что, своих парней нет? – продолжала негодовать она, исподтишка осматривая собравшуюся пуюлику и пытаясь понять, пришел этот новенький или нет.

– Не туда смотришь, Галь. Налево гляди, где фонарь. Рядом с Гришкой стоит. В рубашке белой, – видишь?

Любка все это время с безучастным видом ощипывала гроздь акации, отправляя полные нектара цветки в рот. Процесс поглотил ее целиком, цветы были почти такими же вкусными, как конфеты, и, расслышав лишь последнюю фразу из всего разговора, она автоматически повернулась туда, куда подсказывали посмотреть Галке.

Среди парней с Бромного завода и впрямь стоял незнакомый молодой мужчина. Ему наперебой что-то рассказывали, а он внимательно слушал, глядя говорящему в глаза, иногда улыбался и изредка отвечал. Роста чуть выше среднего, стройный, скорее даже сухощавый. Белоснежная отутюженная рубашка с расстегнутым воротом и короткими рукавами, открывающими красивые сильные руки. Сдержанные жесты, строгая поза и такой же строгий профиль с прямым тонким носом. Цвета выгоревшей соломы волосы, аккуратно подстриженные и зачесанные по моде назад. Бледная кожа, как и у всех блондинов, еще совсем не тронута южным загаром. И очки. Огромные, нелепые, в темной роговой оправе, из-за которой этот молодой, в сущности, человек, выглядел гораздо старше своих лет.

– Ой, какой представительный! – выдохнула Галка, а Любка, убитая наповал этими очками, разочарованно отвернулась.

Тем временем, отыгравший положенные для первой части вечера польки и вальсы, баянист унес стул в темные недра эстрады-ракушки, убрал инструмент в футляр и поставил на него, как на стол, помятый заслуженный термос. Отвинтил крышку, нацедил в нее из термоса плодово-ягодного. Сел, вытянул затекшие ноги, и, потягивая прохладное винцо, наслаждался заслуженным отдыхом, наблюдая за веселящейся молодежью.

Ему на смену принесли радиолу и стопку грампластинок. Электрик поколдовал над проводами и на танцплощадке воцарился рок-н-рол: «Буги-Вуги» сменялись чарльстоном, затем шейком, биг-битом и еще чем-то незнакомо-иностранным. Но чаще всего, под одобрительный свист танцующих, ставили твист. Казалось, его можно было танцевать бесконечно, самозабвенно «давя окурки» сначала одной, потом другой, и наконец – обеими ногами сразу.

Любку закрутил вихрь музыки и наслаждения от движения. Танцевала она хорошо и явно была в ударе. Усталости не чувствовала и хотела танцевать еще и еще, как вдруг совершенно некстати поставили медленный танец. Раздосадованная девушка своенравно притопнула каблучком и направилась к скамейке, как вдруг кто-то коснулся ее руки:

– Милая девушка, позвольте пригласить Вас на танец?

Любка обернулась. Перед ней, почтительно склонив голову, стоял тот самый очкарик в белой рубашке.

Она уж было открыла рот, чтобы съехидничать и отказать, но кавалер вдруг решился и посмотрел ей прямо в глаза. И взгляд этот был… Такой прямой, такой бесхитростный… И улыбка в глазах – лучиками.

… После медленного танца объявили перерыв, и доставленную в родную компанию Любку затормошили со всех сторон:

– Ну, как он?..

– Везучая, самый первый танец – и твой!

– Как зовут хоть его, сказал?

– Геннадием зовут!

– А что он тебе говорил?

– И правда, о чем говорили-то?

– Да ни о чем не говорили! Танцевали, и все! – отмахивалась Люба. Не признаваться же, в самом деле, что он назвал ее какой-то Смиральдой, а она не поняла, хорошо это или плохо. Вроде, название как-то не очень, но, с другой стороны, вроде говорил не обидно…

После перерыва еще несколько раз ставили медленные мелодии, и каждый раз Геннадий приглашал только Любу. Правда, пару раз она выбирала не его, а Жору, и тогда он просто отходил и курил в сторонке. И только раз танцевал не с ней: когда объявили Белый вальс, а Любка даже не глянула в его сторону, Геннадий, смешно расшаркавшись с тремя претендентками, выбрал страхолюдную Броню и закружился с ней в самом центре площадки.

А потом… Потом как-то так получилось, что с танцплощадки вышли все гурьбой, шли по ночному городу и смеялись, и никто не вспоминал уже, кто из какой компании. По очереди расходились по домам и по общежитиям, и в конце концов, как специально, из всей компании остались только Люба с Геннадием. С Любкой-то понятно, она жила в частном секторе, снимая у хозяйки крохотную комнатку. Общежитие же Бромного завода осталось совсем в другой стороне.

– Любушка, а давайте мы с Вами как-нибудь вечером встретимся, после работы? Может, в кино попадем, а нет – так просто погуляем. Вы мне хоть город покажете, я же тут почти ничего не знаю!

Любка переминалась с ноги на ногу, ковыряла носком туфли пыль на тропинке, и в конце концов решилась:

– Ну ладно. Так и быть. В среду я в первую смену, так что вечером свободна.

– Отлично! И у меня как раз в среду утренняя смена по графику! Во сколько за Вами зайти?

– В четыре… А лучше в пять. Ну все, мне пора! – после короткого раздумья ответила Любка и юркнула в калитку. – До свидания! – спохватившись, крикнула она уже из-за забора и исчезла в темноте двора.

– До свидания… До… свидания… – с расстановкой повторил Гена, чуть помедлил и пошел прочь, в том направлении, где, по его мнению, находилось общежитие.

– Иди, иди! Как раз к утру дойдешь! – хихикала тихонько Любка, подсматривая из-за куста, как мечтательно считая звёзды, кавалер все дальше уходит в противоположную от общежития сторону.

– Люб, Люба! – Галкин голос с трудом пробился сквозь воспоминания, возвращая девушку из вчерашних событий в реальность. – Сворачивайся давай, домой пора!

Любка посмотрела на часы и ахнула: конец смены, а она и не заметила! Напарница снисходительно похлопала ее по плечу и съехидничала:

– Что, об очкарике своем мечтаешь? Говорила – «не надо мне таких красавцев!», а сама вона как, и глянуть в сторону ему не дала! Зря я и платье шила, и ноги Нинкиными туфлями натерла!

– Ой, да больно он мне нужен! Сам прицепился – не отклеился, забирай, мне не жалко!

Любка аж покраснела от негодования, быстро расписалась в сменном журнале и пулей вылетела из цеха.

Придя домой, она обнаружила у себя нежданных гостей. Из деревни приехали двоюродные сестра Катя с братом Вовкой, и у Любки мгновенно вылетели из головы все сегодняшние проблемы. Пока разобрали нехитрые гостинцы и приготовили ужин, пока рассказали друг другу и обсудили все новости, пока, наконец, не угомонился переполненный впечатлениями маленький Вовка, думать о кавалерах было некогда.

И только глубокой ночью, уложив братишку на единственную скрипучую кровать, девушки постелили себе на полу и улеглись рядышком, чтобы немного поспать. Но сон не шел, и девчонки потихоньку шушукались о всяком-разном, пытаясь наговориться впрок.

– Кать, а ты же книжек много прочитала, да?

– Ну… Немало, библиотека в сельсовете у нас большая. А что?

– А ты не знаешь, случайно… Про Смиральду есть какая-нибудь книжка?

– Про кого-кого?!

– Про Смиральду. Или как-то похоже, я точно не помню…

Катька вдруг закрыла ладошками рот и затряслась; она дрыгала ногами и каталась по постели, путаясь в одеяле и тыкаясь головой в подушку, и никак не могла толком продышаться.

– Кать, ты чего?..

– Сми… Смиральда!.. – вновь и вновь заходилась в смехе сестрица, пока Любка всерьез не обиделась.

– И что смешного?! Не знаешь – так и скажи, подумаешь, грамотейка нашлась!

– Знаю, Люб, знаю, только не Смиральда, а Эсмеральда! Любань, ну прости, просто так смешно, ну просто спасу нет, остановиться не могу!

– Ну так рассказывай скорее, что за Сми… Ну эта, кто она такая?

Катерина, наконец, успокоилась, прислонила подушку к дверце шифоньера и села, обняв руками колени. Вздохнула, собираясь с мыслями, и маленькую комнатку заполнили призраки героев красивой и печальной истории о прекрасной танцовщице, мести, предательстве и великой Любви…

За окном уже занимался весенний рассвет, а Любка невидяще смотрела перед собой широко раскрытыми глазами и не замечала слез, проложивших по ее щекам мокрые дорожки. Тихонько всхлипывала и Катя, пережившая во время рассказа всю историю заново, и даже давно проснувшийся и всё слышавший Вовка подозрительно сопел и изо всех сил тер кулаками покрасневшие глаза.

Вскоре зазвенел будильник, а потом в дверь заглянула хозяйка Анна Ивановна:

– Люба, Катюша, вставать пора! – нараспев сказала она и осеклась, разглядев в полумраке сидящих зареванных девчонок. – А вы что, и не спали совсем? И глаза вон красные… Вот беда, беда с вами, дурочками молоденькими!.. Давайте, умывайтесь скорей и завтракать, оладьи стынут!

Девчонок дважды звать было не нужно. Споро подхватились, быстренько скатали постель, на дворе, толкаясь и брызгаясь, умылись из рукомойника и вскоре с аппетитом уминали пышные оладушки, запивая их ароматным чаем.

Не утерпел и выполз на запах сонный Вовка. С полузакрытыми глазами и клюя носом плотно поел, а потом его совсем разморило и он, сытый и разомлевший, поплелся обратно в постель, досыпать, под присмотром добрейшей Анны Ивановны.

Спешить Вовке было некуда, он только что закончил третий класс и со вчерашнего дня наслаждался законными каникулами. Катя привезла его на пару недель к Любке в райцентр, погостить, город посмотреть, и может, кой-чего из одежды поприличней прикупить в городском универмаге.

Сама же Катя заканчивала девятый класс, у нее еще оставалось два экзамена и летняя практика, поэтому сразу после завтрака она поспешила на обратный утренний автобус.

Любке тоже пора была на работу; сёстры вместе вышли со двора и часть пути прошли вместе. На перекрестке дороги на вокзал и завод расходились в разные стороны. Девчонки обнялись и разошлись, но пройдя несколько метров, Катя вдруг обернулась:

– Люб, совсем забыла! Про Эсмеральду ты почему спросила?

– Да так, пустяки! Не обращай внимания! – Любка дурашливо помахала Кате ручкой и быстро пошла по улице, стараясь ставить ногу сначала на носок, а затем на пятку, чтобы походка была летящей и как бы танцующей, как у Эсмеральды.

– Пустяки! Не обращай внимания! – противным голоском передразнила ее Катя, показала в спину неблагодарной сестре язык и возмущенно добавила: – Вот же хитрюга какая!!! Подумав, показала язык еще раз и скорчила рожу, а потом махнула рукой и заторопилась на автобус, решив, что в следующий приезд никаких новостей Любке рассказывать не станет, пока не выведает секрет про Эсмеральду. В чем в чем, а уж в том, что это Секрет с Большой Буквы, Катя ни секунды не сомневалась!

К великому Любкиному удивлению, смену она отработала легко, несмотря на бессонную ночь. Возможно, потому, что из головы не шли образы книжных героев, и она вновь и вновь представляла себя Эсмеральдой, то танцующей на площади, то в объятиях легкомысленного капитана Феба, то лежащей мертвой, но все еще прекрасной, на холодных камнях Монфокона.

Эти видения перемежались с мыслями о молодом инженере, и Любка краснела от удовольствия, осознавая, какое впечатление она на него произвела. И если вчера еще она готова была отдать нового ухажера кому угодно, хоть Галке, хоть даже Броне, то сегодня твердо решила, что на свидание завтра пойдет, а потом уж будет думать, что делать с ним дальше.

Любка решила даже в школу рабочей молодежи сегодня не ходить, все равно уже почти каникулы, а целиком посвятить вечер подготовке к свиданию. Были вынуты из шифоньера все немногочисленные наряды и по несколько раз перемеряны. Выбранное платье на всякий случай повторно выстирано и еще влажным тщательно отутюжено. Единственные выходные туфельки-лодочки, на которые Любка откладывала деньги с зарплаты несколько месяцев, накремлены и начищены до блеска. Роскошные черные волосы вымыты, прополосканы душистым отваром из ромашки и мокрыми накручены на деревянные самодельные бигуди.

Вовка, за неимением никого лучшего, был удостоен статуса главного советчика и смотрел во все глаза, стараясь угодить сестре, правильно угадать и насоветовать чего получше. Попутно он пытался выведать, какой же у Любки кавалер, что она в лепешку готова расшибиться, но выглядеть на все сто, и даже немного в этом преуспел. Но как только услышал про злополучные очки, пренебрежительно скривил губы:

– Тююю… – разочарованно протянул он. – Разве в городе покрасивше никого не нашлось?! У нас и то парни без очков, несмотря что деревенские!

– Много ты понимаешь! – фыркнула Любка. – Деревенским зачем очки? Быкам хвосты крутить? Так их и без очков видно! А Геннадий, чтоб ты знал – инженер. В институте на химика в большом городе учился, а в химии знаешь, какие молекулы махонькие? Без очков никак не разглядишь! – припечатала она не терпящим возражений голосом.

– Квазимода он страшный, а не инженер! – упрямо гнул своё Вовка. – Давай ты лучше на другое свидание пойдешь, найди, кто без очков, и иди!

– Замолчи уже, нос не дорос про взрослых рассуждать! – прикрикнула на него Любка и для пущей острастки добавила: – А не будешь слушаться – завтра же домой отправлю! Посажу на автобус и езжай обратно, сиди там, пока не вырастешь и не поумнеешь!

Угроза возымела действие, и Вовка благоразумно заткнулся, припомнив, что у Любки нрав горячий, и если ее разозлить, то чего доброго, и правда все каникулы в деревне проведешь.

И в эту ночь Люба спала не очень хорошо – мешали твердые бигуди, впивавшиеся в голову и нещадно тянувшие волосы. Но упрямства ей было не занимать, и если уж решила быть красивой, то готова была терпеть неудобства до победы. Даже на работу пошла, не сняв бигуди, а прямо поверх них плотно завязав голову большим платком, чтобы кудри не выпрямились раньше времени.

Волноваться она перестала сразу же, как только все мероприятия по наведению марафета закончились. В том, что будет выглядеть неотразимо, Любка была уверена, а волноваться насчет всего остального ей и в голову не пришло. Любовь еще ни разу не брала в плен ее сердечка, и как оно может трепетать в предвкушении встречи с любимым, Люба пока и понятия не имела!

Геннадий

А молодому инженеру-химику Геннадию впервые в жизни любимая работа была в тягость. Он то и дело переводил взгляд с наручных часов на цеховые, висевшие над каптеркой начальника смены, но педантичные механизмы не желали потакать ничьим слабостям. Они синхронно показывали одно и то же время, весьма далекое не только от конца смены, но даже от обеда. Геннадий тяжко вздыхал и пытался сосредоточиться на чертежах, но вместо линий и формул перед его глазами стояла совершенно иная картина: статичная размытая толпа на танцплощадке и на её фоне – девушка необыкновенной красоты.

… Он заметил её сразу, как только она в компании подруг подошла к билетной кассе. В этот момент Генкино сердце ёкнуло и пропало навеки, жаркая волна прошла по телу, а массивные очки чуть сами по себе не вспрыгнули на лоб от удивления: увидеть в провинциальном городишке, пусть и в райцентре, такую красоту он никак не ожидал.

Совсем юная, лет семнадцати с виду, и красивая, как артистка с открытки. Нежнейший овал лица, лучистые серые глаза, соболиные брови вразлет, точеный вздернутый носик и очаровательной формы губки. Вместо обрамления – лавина длинных черных волос до талии, которую пальцами обхватить можно. Идеальная изящная фигурка, стройные ножки в туфлях-лодочках с каблучком-рюмочкой…

Парню стОило огромных усилий не застыть соляным столбом, по-дурацки отрыв рот, а продолжать, как ни в чем не бывало, дышать, разговаривать, улыбаться. И даже танцевать. Но что бы он ни делал, старался не выпускать незнакомку из поля зрения и жадно примечал всё, что видел. Вот девушка пошла танцевать – и Гена с радостью отметил, что движения ее грациозны и легки. Засмеялась – смех звонок, как колокольчик, а волосы откинула с лица так, что смотрел бы и смотрел бесконечно.

Потихоньку, как бы между прочим, выяснил, кто она и откуда, и как звать-величать красавицу. Правда, попутно получил кучу сведений практически обо всех присутствующих и мало-мальски интересных девушках, но лишние знания, как известно, рук не оттягивают, а то, что узнал об интересующем его предмете, Гене очень даже понравилось. Девушка в городке немногим меньше года, деревенская, кокетничать не особо любит, но и цену себе знает. Поведения строгого и за себя постоять умеет. Много кто к ней клеился, да немногим фартило; а точнее – так, чтобы по-настоящему, – никому. Тут Геннадию, можно сказать, повезло: среди местных парней бОльшим успехом пользовались девушки постарше и поопытнее, а этой и семнадцати не исполнилось. И была она пока больше похожа на бутон, чем на распустившийся цветок. Ну, что ещё? Днём работает, вечером в школе рабочей молодежи учится, ничего особенного, всё как у всех.

Зовут… А вот зовут-то её не как-нибудь, а Любовью!

– Любовь… Люба. Любочка… Нет! – Любушка, – вот как я тебя буду называть! – на все лады смакуя девичье имя, Гена старался не отходить далеко и поэтому, как только поставили пластинку с медленной мелодией, успел первым пригласить ее на танец.

И хотя к этому моменту он готовился, все равно… Девушка была настолько хороша, настолько свежа и не похожа на других, что всё Генкино красноречие куда-то моментально улетучилось. И почти весь танец он только и мог, что смотреть ей в глаза и млеть от восторга.

– Люба, Любушка… Вам никто не говорил, что Вы похожи на Эсмеральду?– наконец нашел, что сказать Гена, но тонко завуалированный комплимент оставил девушку равнодушной.

– Нет, не говорили пока, – пожала она плечами и тут мелодия закончилась.

Гене ничего не оставалось, как проводить ее к подругам, но план действий уже созрел: приглашать сегодня он будет только её – пусть видит, что намерения у него самые серьёзные.

К концу вечера Геннадий мог себя поздравить: восемь – три, в его пользу. И пусть Люба не пригласила его на белый танец (это он тоже засчитал в «плюс»), зато проводить её до самого дома выпало именно ему. И на свидание пригласить удалось тоже.

Блуждая по ночному городку в поисках общежития, Гена перебирал в памяти события прошедшего вечера и чувствовал, что все у него… Вернее, у НИХ с этой девушкой будет хорошо!

… Наконец, эта бесконечная, тянувшаяся резиной смена закончилась. Геннадий вышел из цеха с таким чувством, будто не с утра он здесь, а как минимум, с прошлой недели. До назначенного времени свидания оставалось полтора часа, и он, проигнорировав заводской автобус, пошел пешком через город, наслаждаясь каждой минутой, приближающей его к Любе.

Внезапно он почувствовал аромат чего-то жареного, вкусного, и сквозь зеленые плети ветвей огромной плакучей ивы с трудом разглядел на утопающем в зелени здании вывеску «Столовая». Оказывается, он зверски проголодался, ведь с утра кусок в горло не лез, но пока не запахло котлетами, даже не подозревал об этом! Он взял полный комплексный обед и дополнительную порцию второго, наелся до отвала и удовлетворенно отметил, что время за едой прошло приятно и незаметно, и уже можно, не боясь показаться невежливым, идти… за Любовью.

Без четверти пять Геннадий прогуливался по тихой улочке перед Любкиным домом. Естественно, волновался. Конечно же – опасался, не передумала ли она насчет свидания. И, как ни старался, не мог реже, чем раз в минуту, смотреть на часы. Вот уже и пять… Десять минут шестого, двадцать… В половине пятого хлопнула дверь, послышался стук каблучков и Любка, даже прекраснее, чем он ее помнил, вышла из калитки. Он хотел было попенять ей за опоздание, но только сглотнул и решил: главное – пришла, а все остальное неважно.

Откуда ему было знать, что Любка была готова к выходу еще в половине пятого, и заметила его сразу, как только он появился перед домом. И что все это время наблюдала за ним из окна, прячась за шторкой, решая, как долго будет испытывать его терпение. И что из-за другой шторы его рассматривал Вовка, выкладывая Любке результаты своих наблюдений:

– Гляди-ка, явился – не запылился!

– На целых пятнадцать минут раньше! – посмотрела на часы Любка. Ну, пусть теперь подождет, не развалится!

– Белый совсем, га-рад-ско-о-ой! – нараспев, по-старушечьи, делился впечатлениями Вова.

– Ничего, у нас быстро загорит, никуда не денется!

– Сам белый, волосы белые, одни очки черные – загорелые!

– Дурак!

– Ты зато умная, с очкариком ходить! Засмеют ведь в деревне!

– Ой, что б ты в этом понимал, с кем засмеют, а с кем – нет!

– Жорка красивше! А Колька выше.

– Ну и что – главное, что выше меня. Почти на голову!

– Ой, фу ты, ну ты – ножки гнуты! – кривлялся от души пацанёнок.

– Ой, получит сейчас у меня кто-то!

– Квазимода, Квазимода! – пританцовывал Вовка. – Настоящий Квазимода, как из книжки, точь-в точь, как Катька рассказывала!..

И так – все сорок пять минут Генкиного ожидания и переживаний. Любка, конечно, чувствовала, что поступает не совсем хорошо, но… Выйди она сразу, и вреднючий Вовка обязательно растреплет, как Любка бегом бежит к приезжему инженеришке на свидание. Ещё и от себя приврёт так, что вся деревня год судачить будет, перемывая ей косточки.

Наконец, решив, что времени выдержала достаточно, Люба в последний раз глянула в зеркало, выдала Вовке тетрадку и несколько цветных карандашей, включила погромче радио, велела сидеть смирно и ждать Анну Ивановну, и вышла из дома.

Вовка

Увидев, как просиял Геннадий, как радостно шагнул ей навстречу, Любка почувствовала жгучий стыд за то, что заставила его волноваться просто так, из-за своего нелепого каприза. И решила, что больше никогда… Ну, в ближайшее время… Не станет вредничать… Наверное.

– Любушка, здравствуйте! Хорошо, что Вы не передумали и вышли – пойдемте, как и договаривались, гулять?

– Пойдемте, конечно, только давайте, раз мы гуляем, перейдем на «ты», а то будто не на прогулке, а на работе!

– Я – с радостью, если Вы… Если ты не против, то такую милую девушку гораздо приятнее называть просто, чем «выкать», как чужой! – проглотил Геннадий Любину «конфетку» за долгое ожидание, не подозревая, что минуту назад ей бы и в голову такое не пришло. Наоборот, она собиралась держать дистанцию как можно дольше и дальше, насколько возможно.

Воодушевленный таким началом свидания, Геннадий галантно предложил девушке руку и они медленно пошли от дома в сторону городского центра.

– Ну, раз мы на «ты», – возобновил светскую беседу Геннадий, может, расскажешь, что ты делала в эти три дня, где была, что видела?

– Да нигде особенно не была, кроме работы. В магазин заходила, Анне Петровне в огороде помогала, с Вовкой вечерами гуляла.

– С Вовкой?!. – замедлил шаг Геннадий.

– Ну да, это брат мой младший. Двоюродный.

– Он с тобой здесь живет, учится?

– Нет, в гости приехал. В понедельник Катя привезла. У него каникулы сейчас, третий класс закончил.

– А Катя – это кто?

– Сестра Вовкина старшая. Мне – двоюродная, на год меня младше.

– И надолго – в гости?

– Катя вчера утром обратно уехала, экзамены у неё, а Вовку на пару недель оставила. Город посмотрит – никогда здесь не был ещё. В универмаг сходим – костюм к школе купить, ботинки, ранец.

– Погоди! Так значит, Вовка сейчас один дома остался?

– Ну… Пока – один, а скоро Анна Ивановна придет, приглядит за ним.

– Вот те раз… – расстроился Гена. Первый раз ребенок в гости приехал – и дома сидит…

Он некоторое время шел молча, о чем-то напряженно думая, а потом внезапно остановился:

– Нет, так не годится. Любушка, а давай мы Вовку с собой возьмем. Пока недалеко ушли – вернемся, заберем его и все вместе погуляем!

– Так а как же… Мешать, наверное, будет? – опешила Люба.

– Чем же он нам на прогулке помешает? Мы еще вдвоём успеем нагуляться, а он маленький, скучно ему, и времени в гостях всего две недели побудет. Любушка, давай вернемся, я тебе обещаю – все хорошо получится!

– Ну хорошо, раз ты так хочешь… Давай с Вовкой пойдем, мне всё равно!

По правде говоря, Люба была очень удивлена: где это видано, чтоб на свидания младших братьев с собой брали, пусть даже и двоюродных? Но перечить Геннадию в первый же вечер не хотелось, да и Вовку, действительно, было жалко. В конце концов, женихов может быть сколько угодно, а брат у нее один! И Любка уважительно подумала: какой Гена внимательный, оказывается!

Они быстро вернулись, Гена остался на улице, а Любка вошла в комнату.

Вовка чинно, как ему и было велено, сидел за столом и рисовал. По тетрадным страницам ехали зеленые танки с красными звездами, пыхая из пушек оранжевым пламенем, по синему небу летели кривобокие самолёты, и во всех незанятых местах картинки черными кустами дыбились взрывы.

Вовка удивленно уставился на ворвавшуюся Любку:

– Ты чего вернулась?! Поругались, да?

– Ничего мы не поругались. За тобой вернулись. Давай, собирайся побыстрее и пошли!

– Куда пошли? – недоумевал Вовка. – С кем? С тобой?

– Да нет же, не со мной! А с нами! Со мной и с Геной! Вместе гулять пойдем!

– С Квазимодой?! Гулять?! А он не заругается?

– Не заругается. Он добрый. Это он придумал тебя позвать, чтоб тебе не скучно было!

Вовка не верил своим ушам и никак не мог понять, что это все взаправду и вместо скучного рисования войнушки он сейчас пойдет гулять. Да не просто на улицу, а в город! И не с пацанами, а с нарядно одетой старшей сестрой. Да еще и с важным городским очкастым дядькой. Во дела-а… – только и успел подумать Вовка, а ноги уже несли его к выходу, и рот сам по себе вопил: