Текст книги "Сторож маяка в Нейверке"
Автор книги: Автор Неизвестен
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
ГЛАВА IV. Изменчивость судьбы
На второй день море немного успокоилось. Штертебекер провел ужасную ночь. Негодяи бросили его на холодный каменный пол, не дав ему даже связки соломы.
Он остался лежать в том же положении, как его бросили, не в состоянии двинуться. Ни хлеба ни воды ему не подавали. Но все таки Брауман не только запер внешнюю дверь карцера, но и устроил еще за ней целую баррикаду из бочонков и старой мебели.
Он все опасался за свои деньги. Он охотнее всего перерезал бы своему пленнику горло, ибо при невероятной силе последнего он все не мог быть спокоен. Но сенат поставил непременным условием, чтобы Штертебекер был доставлен живым.
Негодяй хотел поэтому хотя бы обессилить пленника голодом и жаждой, чтобы он не мог вырваться в последнее мгновение.
Еще одна работа волновала жадного предателя. Он боялся, что товарищи Штертебекера бросятся его искать.
Поэтому он заставил солдат бодрствовать всю ночь. Как только начало светать, он приготовился отвезти своего пленника в Гамбург.
С собой в лодку он взял шесть солдат. Они были вооружены с головы до ног, но теперь они должны были испытать обязанности гребцов, так как ветер был неблагоприятный для паруса.
Клаус страшно страдал от жажды. Кровь застывала в его жилах, и он каждое мгновение боялся, что он задохнется от тесноты шнурования. Но он все-таки не вымолвил ни слова жалобы, ни просьбы.
Он не хотел унизиться пред такой грязью и желал только, чтобы поскорее избавил его от нечеловеческих мук.
Поездка в Гамбург продолжалась недолго, ибо Брауман заставлял гребцов напрягать все свои силы.
Появление лодки в гавани произвело большой фурор. Весть о том, что страшный пират Клаус Штертебекер привезен связанный, распространилась по городу с быстротой молнии, и все побежали к берегу, чтобы убедиться собственными глазами в правдивости этого невероятного слуха.
В Гамбурге Штертебекер имел много восторженных приверженцев, и обыватели разделились на два лагеря. Бедная часть населения открыто держала его сторону. Все знали, что он никогда не обидит бедных и страждущих, он грабил только богатых, живущих в роскоши на счет своих ближних.
Все те, которые раньше лично знали его, сохранили о нем хорошую память, и многие хотели бы его видеть свободным и сами бы не прочь были способствовать его освобождению.
Последние с ужасом смотрели на шествие, движущееся к ратуше. Один взгляд на пленника вызывал общее возбуждение, ибо Брауман оставил на нем все веревки, из боязни, что он убежит в последнее мгновение и лишит его крупной премии. Клаус Штертебекер не мог сам ходить или стоять, и его буквально таскали по улице.
Между зрителями, прибежавшими взглянуть на морского героя, находился также Реймерс, владелец винного погреба, в котором Клаус фон Винефельд в молодости осушал не один стакан вина.
Гнев и возмущение охватили его при виде такого недостойного обращения с его былым любимцем. Неужели этот бедный, весь израненный человек, которого тащат, как низкого преступника, неужели это его Клаус?
В ярости он чуть не бросился на негодяев, тащивших пленника. Но он вовремя опомнился, поняв, что он может этим разбить свои собственные планы.
Он задумал освободить юнкера, которого он знал за безусловно честного человека, несмотря на то, что он находится в враждебных отношениях с высоким советом. Как это сделать, было довольно трудно решить. Но теперь помог ему простой случай.
Многие зрители осыпали солдат и сенат ругательствами за такое жестокое обращение с пленником.
Этим Реймерс воспользовался. Он начал спорить с этими людьми и призывать солдат арестовать их.
– Это очень хорошо, – кричал Реймерс, заглушая своим басовым голосом общий шум, – что высокий совет обращается с морским разбойником, как он это заслужил. Честный гражданин, любящий мир и порядок, должен убить такого пирата собственными руками.
Эта речь повлияла, как искра, брошенная в пороховой погреб. Теперь разгорелись все страсти. Оба лагеря, образовавшиеся за и против пленника, враждебно столкнулись, и Реймерс своими возбуждающими речами раздразнил их до величайшей степени.
Скоро началась общая свалка, в которую солдаты были втянуты против воли, таки они не могли протиснуться через толпу.
На шум сбежались со всех сторон полицейские и солдаты, но их появление только подлило масло на огонь, общее волнение все более возрастало, и в суматохе никто не разбирал между друзьями и врагами. Реймерс счел этот момент как раз подходящим для себя. Он быстро столковался с некоторыми единомышленниками и бросился к пленнику.
– Граждане, – крикнул он громовым голосом. – Давайте доставить разбойника в подлежащее место. Бейте его, чтобы он не мог убежать.
Начались крики и вой, за и против Штертебекера. Реймерс бросился с целой толпой, гневно махающей руками и ногами как бы для ударов. Но Штертебекер чувствовал к его радости, что веревки его понемногу ослабевают.
Теперь наклонилось к нему старое, милое, немного раскрасневшееся лицо с седой бородой и волосами.
– Вот, мой мальчик, бери этот нож, это единственное оружие, которое я могу тебе дать. Теперь убирайся отсюда, я задержу немного твоих преследователей. Сначала ты должен куда-нибудь улизнуть, затем ты знаешь, где живет старый Реймерс. Задняя калитка останется все время открытой, пока ты не будешь в безопасности.
– Держите его! Он убегает! Разбойник убегает, он заколол меня! – закричал старый Реймерс и бросился в противоположную сторону от того, куда побежал Штертебекер. – Вон там, он бежит! Держите его, ловите его! Вон туда он побежал.
Реймерс ревел как зарезанный, а Брауман вторил ему. В суматохе сторож маяка не заметил, куда Штертебекер скрылся, в разгаре битвы он тоже получил несколько ударов от противников Штертебекера, и кровь бегала у него теперь по лицу.
Крики Реймерса он принял за чистую монету и помогал ему кричать.
– Разбойник убежал! держите его, ради Бога, держите! Вон там, там.
Он побежал рядом с Реймерсом, не переставая кричать. Вся толпа побежала за ними, сваливая друг друга с ног. Но никто уже не знал, куда нужно бежать.
Клаус Штертебекер бесследно исчез.
ГЛАВА V. В поисках за Штертебекером
– Где это адмирал может быть теперь? – сказал магистр Вигбольд к Генриху Нисену назавтра после случая на Нейверке. – Он еще не вернулся. Он не сказал, когда он думает вернуться?
– Нет, господин магистр. Но нечего беспокоиться. Сторож маяка хотя мне не нравится и он может быть способен на глупость, но на острове есть только два человека, он и его помощник, наш адмирал всегда справится с ними.
– Если они только не устроили какую-либо засаду, не отравили его или закололи спящего, – ответил ученый. – Ты еще дитя, Нисен, ты не знаешь, на что они способны.
Генрих вопросительно посмотрел на своего собеседника, как бы ожидая, что он еще что-то скажет. Но Вигбольд махнул рукой и сказал:
– Ну, не беспокойся, мой мальчик. Ты еще успеешь узнать мирскую подлость. Дай Бог, чтобы ты узнал это слишком рано и имел силы вынести это испытание. Но постараемся однако узнать, что с Клаусом.
– Неужели с ним случилось несчастье? – спросил Генрих, пораженный ужасной мыслью. – Этой ночью была страшная буря, а адмирал уехал в маленькой лодочке.
– В этом отношении нечего беспокоиться, Клаус Штертебекер слишком способный моряк. В худшем случае он плывет, как утка, и может вплавь добраться к острову. Нет, этого нечего бояться. Я скорее предположу, что он попал в какую-нибудь ловушку.
– Это тоже возможно, – сказал Генрих, – молодой граф предупреждал о каких-то тайных замыслах гамбурского сената, может быть, он поехал из-за этого в Гамбург.
– Или возможно, что он уехал с графом в замок Ритцебютелей. Но мы обождем еще немного. Если мы до обеда не получим никаких известий, я посоветуюсь с Годеке Михаилом. Он наверное предпримет что-нибудь, чтобы выяснить эту историю.
Вигбольд и Ниссен долго всматривались в море, но на ровной поверхности его ничего не видно было.
В полдень часовые на «Буревестнике» заметили лодку. Она плыла от «Железного Михеля», и на ней явился Годеке Михаил, чтобы осведомиться о местонахождении Штертебекера.
– Гм? это очень странно! – бормотал он, когда магистр рассказал ему все, что он знал. – Клаус еще не вернулся и не прислал никаких известий. Не скрывается ли здесь какая-нибудь проделка сената?
Вигбольд испугался.
– Так, вы тоже думаете, что там не все в порядке? – спросил он, побледнев.
– Я даже убежден, что тот собачий сын Вильмс Брауман заварил нам кашу, которой мы можем подавиться. Но клянусь сатаной, нет, моим ангелом хранителем, св. Михаилом, он сам расхлебает ее вместе с тарелкой, а ложкой он сам подавится.
– Вы близко знаете этого Браумана?
– Близко, покорнейше благодарю! Но я все же настолько знаю его, чтобы считать его способным на всякую глупость. Я один только раз взглянул в его змеиные глаза и даже вздрогнул: столько было там хитрости и коварства.
– Но он ведь не посмеет причинить нам какое-нибудь зло, когда мы ежедневно можем рассчитаться с ним.
– Эта собака уж найдет оправдание или приведет себя в безопасность. Но я это сейчас же разузнаю. Это нельзя оставить в долгий ящик.
– Совершенно верно. Вы мне позволите сопровождать вас?
– Нет, дорогой магистр. В этой поездке мне нужны такие молодцы, из которых каждый мог бы справиться с тремя или пятью противниками. Я выберу отряд железных людей, и горе негодяю, если он осмелился тронуть Штертебекера. Впрочем я вспомнил: адмирал кажется думал встретиться в Нейверке с молодым графом Реймаром?
– Да. Сторож говорил, что молодой граф должен был ждать его вчера ночью.
– Хорошо, теперь мы разузнаем всю эту комедию. У Ритцебютеля я думаю напасть на какой-нибудь след. Но горе Брауману, если он соврет!
– Вы хотите поехать из Ритцебютеля в Нейверк?
– Я думаю, придется так.
– Не думаете ли вы, что мы должны были бы совсем овладеть этим островом?
– Конечно, я это всегда советовал Штертебекеру. Мы бы тогда владели всем устьем Эльбы, следовательно и Гамбургом.
– Превосходно! Я приобрел новый светильный материал, похожий по составу на греческий огонь. Этим светом наш маяк превзойдет все бывшие до сих пор светочи и сумеет оказать нам хорошие услуги в этом трудном фарватере.
– Хорошо, магистр! Даю вам слово, что Нейверк раньше или позже попадет в руки виталийцев. Пока прощайте.
Годеке Михаил отправился в шлюпке к замку Ритцебютелей и был принят молодым графом с большой радостью. Он не напрасно был так привязан к виталийцам. Ведь Штертебекер спас его из его ледяной могилы ужасов и безумия и вернул ему все его состояние.
Граф Реймар был изумлен, услышав, что сторож маяка передал Штертебекеру какое-то поручение от его имени. Он Браумана даже в глаза не видел и конечно не был ночью на острове.
– Я так и думал! – крикнул Годеке Михаил, топнув ногой по полу. – Гей, люди, мы едем в Нейверк. Если мы теперь выедем, мы приедем туда к вечеру. Прощайте, граф!
– Прощайте, благородный Годеке. Обещайте мне, если вы привезете моего друга Клауса Штертебекера целым и невредимым, непременно заехать ко мне в замок. Мы выпьем на радостях несколько бокалов вина.
– Прекрасно, – ответил Годеке Михаил. – Мы таки вернемся из Гамбурга голодные как волки.
– Из Гамбурга? Я думал, вы хотите ехать в Нейверк?
– Сначала да. Но я убежден, что нам придется отправиться оттуда в Гамбург.
Годеке Михаил вышел и приказал приготовить лодку. Пред закатом лодка выплыла в море и направилась к острову. Капитан правил так, чтобы они причалили к такому месту на острове, где их меньше всего могли заметить с маяка.
Он хотел явиться совершенно неожиданно, чтобы не дать время могущей находиться там страже приготовиться к защите.
Наступил вечер. Лодка бесшумно приплыла к цели. Двенадцать виталийцев с капитаном во главе вышли на берег. Черные фигуры медленно двинулись к башне, обитатели которой совсем не подозревали о приближающейся опасности.
Солдаты осушали стакан за стаканом вина в честь великой победы двадцати четырех человек над одним. Никто не ожидал, что им скоро придется расплатиться за свою «победу».
ГЛАВА VI. Близится час расплаты
В Гамбурге весь город находился в страшном волнении. Клаус Штертебекер исчез, и все розыски не привели ни к чему. Каждому казалось, что он видел его, но никто точно не знал, где именно.
Замечательнее всего было то, что даже Реймерс, направивший толпу на ложный след, не знал, где его Клаус находится. Когда он отвлек внимание толпы от настоящих следов, он сам направился искать.
Он утешил себя мыслью, что он застанет его, может быть, дома. Но он ошибся, Клауса не было, и он после тоже не являлся, несмотря на нетерпеливое ожидание старого Реймерса.
Но хуже всех чувствовал себя Вильмс Брауман; его положение действительно было незавидное.
Помимо того что он лишился своей премии, он боялся теперь мести Штертебекера, которого он предал и вдобавок еще издевался над ним. Он насмехался над святыней своего изменника, над его любовью к матери. И этот человек находится теперь на свободе и может растоптать его как червя.
Струсивший Брауман побежал к ратуше, где собрался теперь весь сенат для приискания мер к успокоению общественного возбуждения и поимке морского разбойника.
Но и здесь, у мудрых отцов города, царила полная растерянность. Вся полиция была поставлена на ноги, чтобы найти беглеца, и все поиски до сих пор не привели ни к каким результатам.
Сенаторы сидели мрачные, с опущенными головами, и не знали, что предпринять. Они опасались несчастий для города и каждое мгновение ожидали пожаров.
Они привыкли считать Клауса Штертебекера убийцей и поджигателем, который способен только на уничтожение чужой собственности.
Они забывали, что это они сами толкнули благородного юнкера фон Винсфельда на путь пирата тем, что его несправедливо обидели, лишили родины и извергли из их общества. А сами виталийцы? Действительно ли они только простые морские разбойники, как их называли? Никогда! Они оказывали гамбуржцам хорошие услуги в их борьбе с Данией. Гамбуржцы сами оттолкнули их.
После того как они закончили свою войну и перестали нуждаться в помощи виталийцев, гамбуржский сенат вдруг потребовал, чтобы они рассеялись и продали или даже сожгли свои корабли. Возмущенные такой черной неблагодарностью виталийцы стали врагами Гамбурга.
Об этом гордые сенаторы не подумали все время. И теперь они в отчаянии от того, что виталийцы, которых они горделиво оттолкнули, не дают им покоя.
При таком мрачном настроении сенаторов в ратушу влетел Вильмс Брауман. Он потребовал ни более ни менее как премию, обещанную сенатом за голову Штертебекера. Но здесь он встретил сильный отпор со стороны сенаторов, не имеющих ни малейшей охоты раздавать деньги понапрасну.
Юргенс Мюльвартер первый выскочил и набросился на Браумана.
– Вы требуете плату за голову Штертебекера? – гневно крикнул он к предателю, дрожащему от волнения и страха. – По какому праву? Разве вы предали его в наши руки, чтобы мы могли передать его суду?
– Я его арестовал и привез в Гамбург, – заявил Брауман. – Если он опять убежал из-за бесчинства гамбуржской толпы, так это не моя вина.
– Не ваша вина? А чья же? Разве вы уже передали пленника сенату? Или, может быть, судьям? Или портовой страже? Ничего подобного. Он еще был в ваших собственных руках.
– Простите, господа, это ваши солдаты вели его. Они отвечают за то, что он убежал. Благородный сенатор Николас Шоке, к вам я обращаюсь с просьбой поддержать мое справедливое требование и не допустить, чтобы меня лишили вознаграждения, доставшегося мне с трудом и опасностью.
Сенатор Шоке досадливо пожал плечами. Ему и так уже было неприятно, что он был посредником этого неудавшегося дела. Но теперь гневно поднялся со стула сенатор Генрих Вальнигер и крикнул:
– Слыханное ли это дело, господа, чтобы такой раб осмелился оскорблять высокий сенат в самой же ратуше? Не сказал ли он только что, что мы хотим лишить его заслуженного вознаграждения? Такое нахальство не должно остаться безнаказанным. Я предлагаю сейчас же арестовать его и всыпать ему несколько десятков розог, чтобы он научился держать язык за зубами.
– Ах вы добрые, благородные господа, – захныкал сторож маяка, увидев что сенаторы не шутят. – Сжальтесь над бедным несчастным человеком. Клянусь именем Бога и всех святых, что мне даже во сне не снилось оскорблять высокий сенат.
– Позвольте мне, господа, сказать несколько слов, – заговорил седой Диммер. – Высокий сенат исследует это дело по всем правилам закона и никого не обидит. Но сегодня это дело еще не может решиться. Нужно обождать результатов поисков разбойника. Я думаю, что если мы его не поймаем, сторож маяка не имеет никаких прав на вознаграждение. Отложим же решение этого вопроса на после. А теперь, господа, я обращаю ваше внимание не другое обстоятельство. Теперь уже близится к закату, и я хочу спросить, на каком основании этот человек находится еще между нами. Он назначен нами сторожем на Нейверке и как таковой получает от нас жалование. Я предлагаю поэтому сейчас же отпустить его и отправить на пост. Если он не успеет во время прибыть к месту своей службы, я предлагаю оштрафовать его.
– О подождите господа, сжальтесь, – заревел Брауман, бросившись на колени. Ему сейчас же предоставился весь ужас его положения. Он вернется на свой пост, где он ближе к виталийцам, чем к городу Гамбургу? Ни за что! Каждое мгновение ему пришлось бы ожидать свой смертный час.
Он заливался слезами и умолял сенат оставить его в городе, где он готов на худшую службу, на ничтожнейшее жалование. Высокий сенат остался неумолимым, и, когда Брауман не двинулся с места после повторения приказа, бургомистр закричал:
– Наше терпение лопнуло! Я приказываю силой отправить его к маяку. О каре за ослушание сенату мы после поговорим. Солдаты! передайте его гаванной страже, пусть она доставит его в Нейверк, хотя бы связанного.
Брауман был и отбивался как сумашедший, но это не помогло ему. Его связали и бросили в лодку.
К вечеру лодка приплыла к Нейверку. Гаванная стража передала его солдатам. С поручением сената следить за ним, чтобы он опять не убежал и вернулся обратно в Гамбург.
Брауман обезумел от страха и ходил как помешанный. Он знал, что близится час расплаты.
ГЛАВА VII. Годеке Михаил в Нейверке
Солдаты согласились с указанием дрожащего сторожа, что каждое мгновение можно ожидать нападения виталийцев и в страхе забаррикадировали нижнюю входную дверь чем только возможно было.
Через час явились туда виталийцы и нашли дверь запертой. Это была крепкая дубовая дверь, обитая железом, с сильным замком.
Взломать ее нельзя было даже военными топорами, предназначенными на то, чтобы ломать человеческие головы, но не дубовые двери. Других орудий не видно было по близости, но Годеке Михаил нашел исход.
На борту его шлюпки были смола и пакля, которые употребляются для закрытия щелей в лодках. Этим капитан теперь воспользовался. Дверь была толсто намазана смолой, и около нее был разложен небольшой костер из пакли и щепок.
Обитатели башни до сих пор не подозревали, что их враги уже на острове. Тем более они были поражены, почувствовав запах гари и убедившись, что входная дверь горит. Этим был отрезан единственный выход из этой ловушки.
– Они пришли! Это они! Виталийцы пришли! – заревел Вильмс Брауман. – Мы все пропали!
– По твоей вине, – крикнул командир отряда солдат. – Если бы ты не придумал это мерзкое предательство, мы бы теперь не сидели в ловушке. Особенно глупо было, что мы твоими подлыми издевательствами раздразнили Штертебекера до крайней степени.
– Я невиновен! – хныкал Брауман. – Я невиновен! Сенатор Шоке подстрекнул меня на это. На него падает вся вина. Но он теперь в безопасности, а мы будем перерезаны.
– Молчи, несчастный! – презрительно крикнул командир отряда. – Мы будем драться до последней капли крови и, если мы умрем, так мы хоть возьмем с собой в могилу несколько противников.
– Вам хорошо говорить! Вы падете в борьбе, там смерть приходит совсем незаметно. Но меня замучат до смерти.
– Ты это заслужил, собачий сын! Мне с самого начала не нравилось то, что ты так подло издевался над Штертебекером. В особенности гадко было то, что ты говорил на счет матери, тьфу чорт! Я не хотел вмешаться в грязный разговор, но я должен был сразу заткнуть тебе рот.
– Дым становится все гуще, – стонал Брауман. – Дверь долго не выдержит, что будет тогда?
– Тебя они вероятно изрубят в котлетку, тогда мы избавимся от твоего собачьего воя.
Брауман вспомнил, что его ожидает, и упал на пол, без чувств. Командир презрительно оттолкнул его ногой и спустился по лестнице в нижний этаж. Там он убедился, что дверь действительно долго не выдержит натиска.
– Вот так, детки! Беритесь за топоры, – послышался голос Годеке Михаила за дверью, и вслед затем послышались частые сильные удары в обгоревшую дверь.
Командир отряда убедился, что они не могут остаться в верхнем этаже. Они должны встретить врага здесь у двери и стараться во что бы то ни стало прорваться.
Он быстро поднялся по лестнице и кликнул солдат вниз. Он старался делать это по возможности бесшумно, чтобы виталийцы не узнали, что враги приготовились к встрече.
Под ударами топоров дверь с грохотом лопнула. Виталийцы бросились в наполненное дымом помещение.
В темноте началась ужасная борьба. Оба противника имели свои преимущества. Гамбуржцы были почти вдвое больше виталийцев, но последние были избранные, неимоверно сильные люди и лучше вооружены.
Долгое время обе стороны стояли одинаково твердо. Нескольким солдатам удалось прорваться и исчезнуть в темноте. Они были спасены, ибо на берегу они могли достать лодку.
Остальные были все перебиты. Годеке Михаил не думал щадить своих врагов. Четыре виталийца лежали уже мертвыми на месте битвы и почти все были ранены.
Теперь проскользнула мимо какая-то темная фигура, стараясь исчезнуть в темноте. Но Годеке Михаил уже заметил ее.
– Стой, – крикнул он своим медвежьим голосом, схватив дрожащую фигуру за шиворот. – Не Брауман ли это? Нет, не убежишь мой милый! Мы должны еще потолковать между собой.
– Пощадите! Пощадите! – визжало жалкое существо, извиваясь, как змея.
– Пощадить тебя? Увидим. Сначала ты мне ответишь на мои вопросы. Где теперь Клаус Штертебекер, отправившийся вчера на твой проклятый остров, небо да простит ему эту глупость?
– Великий король виталийцев находится в Гамбурге.
– Ты его заманил в ловушку и с помощью солдат отправил в Гамбург, чтобы получить премию за его голову? Неправда ли, негодяй, это было так? Признайся!
– Клянусь Богом, это не верно, – сказал бесстыдник и клятвенно поднял руки к нему. – Король виталийцев совсем не был на острове, он уехал с графом Реймаром прямо в Гамбург.
– Врешь, мерзавец! Граф об этом ничего не знает. Но погоди, негодяй, я заставлю тебя признаться. Свяжите ему руки и ноги, – приказал он виталийцам.
Приказание сейчас же было исполнено.
Капитан вынул из костра, на котором горели еще обломки двери, кусок накаленного железа, на другом конце которого было еще немного дерева, так что можно было его держать в руках, и приставил его ко лбу сторожа.
Несчастный ревел от безумной боли, но Годеке не ощущал никакой жалости к предателю. С холодным тоном сказал он:
– Я тебе выжег на лбу каинову печать. Ты никого больше не обманешь. Признайся, что все было так, как я сказал. – С этими словами Годеке Михаил опять подставил накаленное железо к лицу клятвопреступника, поставившего Бога в свидетели своей ложной присяги.
– Да, да это правда! Я его выдал! Я признаюсь во всем, только уберите железо! Пощадите, сжальтесь, будьте человечны!
Он почти лишился рассудка от страха, боли и ужаса.
Годеке Михаил громко засмеялся.
– Негодяй! – крикнул он. – Что ты воешь о пощаде! Ты щадил благороднейшего человека, когда ты передал его в руки палачей? Благодари Бога, что я не имею времени возиться с тобой, а то я бы зажарил тебя на медленном огне.
Капитан всадил ему накаленное железо в грудь. Предатель упал на горящий костер, испуская нечеловеческие звуки.
– Оставьте его лежать, как он лежит, – безжалостно сказал Годеке. – Он заслужил еще худшую смерть. Теперь к лодке! Мы поедем со всем флотом виталийцев в Гамбург!
– Ур-ра! – крикнули виталийцы. – Мы спасем нашего любимого короля. Да здравствует Клаус Штертебекер и Годеке Михаил!