Текст книги "Сторож маяка в Нейверке"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

КЛАУСЪ ШТЕРТЕБЕКЕРЪ,
могущественный Владыка Морей
Выпуск 8.
Сторожъ маяка въ Нейверкѣ

ГЛАВА I

– Это не может так продолжаться дальше. Виталийцы все более поднимают головы, а что касается этого Клауса Штертебекера так ни один человек и ни один город столько еще не вредил нам как этот пират!

– Действительно, это стыд и позор! Мы уже дошли до того, что гамбургский корабль прямо не смеет оставить Эльбу, даже когда они собираются многие сразу. Виталийцы лежат со своим флотом пред Гелголандией и не дают даже мыши проскользнуть.

– Мы не должны были допустить, чтобы они основались на острове, но теперь уже поздно; построенная ими крепость непобедима. Это доказала борьба пяти тысяч рыцарей Немецкого ордена, разбивших свои головы о неприступную крепость.

– Больше половины их погибло при штурме.

– Это действительно неслыханно, до какого позора мы дошли!

– Но что нам делать? Да если мы соберем отряд солдат в пять тысяч человек и пошлем их в Гелголандию, это тоже не поможет нам. Солдаты не могут быть надежнее рыцарей.

– Мы должны пытаться победить этого Штертебекера хитростью, в открытой борьбе мы ничего не поделаем с ним. Флот виталийцев насчитывает теперь двадцать один корабль, да какие! Мы не можем выставить даже одного подобного.

– Боже избавь. Ведь этот негодный юнкер провозглашенный «королем виталийцев», разбил даже английский флот, под командой знаменитого адмирала лорда Хурхиля, так, что король Ричард II должен был подчиниться требованиям пиратов.

– Как?? что? это ново для нас!

– Расскажите бургомистр! Это ужасные новости? – кричали сенаторы, собравшиеся в ратуше, чтобы найти средство против усилившегося морского разбоя в северном море.

Бургомистр Бальтазар Кольмстеде ответил:

– Сегодня утром я узнал это известие. Самое курьезное, это то, что виталийцы своей победой оказали нам тоже услугу.

– Как это возможно? Расскажите! – кричали сенаторы.

– Король Ричард II закрыл гостиный двор.

– Это неслыханно! Это нарушение мирных отношений. Мы не можем это так оставить, – шумели сенаторы.

– Слушайте дальше, – продолжал бургомистр, – виталийцы узнали об этом гораздо раньше нас, и Штертебекер с шестью кораблями предпринял настоящую войну против Англии.

– С шестью кораблями? это невероятно! Где же был английский флот?

– Он стоял, под командой лорда Хурхиля за островом Вигт и охранял индийский корабль с золотом, который попал в руки Штертебекера после гибели британского флота.

Гамбургские сенаторы были поражены. То, что бургомистр рассказал им, казалось им невозможным, хотя они уже давно знали о геройской деятельности Штертебекера.

Это известие совсем придавило их. Если величайший флот в мире ничего не мог сделать против виталийцев, так что может сделать одинокий город Гамбург?

На Ганзейский Союз нельзя было полагаться. Каждый город заботился о собственных делах и, хотя они обещали друг другу помощь и поддержку, они редко исполняли свои обещания.

Наконец в Гамбурге убедились, что они могут рассчитывать только на свои собственные силы, и вот они теперь занялись вопросом о защите торговли от морских разбойников.

– Штертебекер поехал со своим флотом вверх по Темзе, – продолжал бургомистр, – и заставил короля вновь открыть гостиный двор, так что наш рынок в Лондоне теперь тоже открыть.

– Это храброе дело, – сказал Юрген Мюльвартер. – Мы бы должны были быть очень признательны этому Штертебекеру, если бы он был гамбургским адмиралом или моряком какого-либо другого признанного города или государства. Но он ведь только пират. Какая нам польза от того, что мы свободно можем продавать наши товары в Лондоне, если мы не имеем возможности доставить их туда.

– Мы должны предпринять что-нибудь против дерзкого морского разбойника, – крикнул Генрих Вальтерр. – Чем дальше мы откладываем это, тем более возрастает его сила и тем труднее будет победить его.

– В этом мы все согласны, – сказал седой Клаус Дитман. – Но вопрос в том, можем ли мы изменить это положение. При теперешнем обстоятельстве мы не можем выступить на борьбу с виталийцами. Помимо того, что у нас очень мало кораблей, равных кораблям виталийцев, но не хватает прежде всего способного адмирала.

С этими словами все были согласны. Сенаторы опустили головы и мрачно молчали.

– У нас остается только один исход, – сказал Николас Шоке после недолгой паузы. – Я уже раньше предлагал попытаться хитростью победить этого Владыку морей.

Бальтазар Гольмстеде покачал головой.

– Я на это не могу согласиться, – сказал он. – Неужели вы хотите, чтобы упрекали сенат вольного города Гамбурга, что он купил свою безопасность коварным обманом? Нет, господа, это не годится.

– Вы меня плохо поняли, почтенный бургомистр, – ответил Николас Шаке. – Я совсем не думаю, чтобы сенат пустил в ход обман или измену, хотя с таким разбойником совсем не следует быть особенно разборчивым в средствах.

– В таком случае, сенатор Шоке, я не понимаю, что вы подразумеваете.

– Очень просто. Город Гамбург назначил двести дукатов за голову атамана разбойников. Если найдется кто-нибудь, кто захочет заработать эти деньги и предаст пирата в наши руки, разве можно будет обвинить сенат в нечестном поведении?

– Нет! Этого никто не скажет! – крикнули все сенаторы.

– И я думаю, для нас безразлично, каким образом этот человек доставит нам пирата, – продолжал Шоке торжествующим голосом.

– Конечно! Нам никакого дела нет до выбора средств этого человека. Но до сих пор не нашелся еще человек, который захотел бы заработать этот приз, хотя мы его несколько раз повышали.

– Повысьте его еще раз, благородные сенаторы, и я вам доставлю человека, который возьмется за это дело.

– Сколько же нужно прибавить?

– Сто дукатов, так чтобы всего было триста дукатов.

– Это неслыханно, – крикнул Юрген Мюльвартер, и другие сенаторы тоже выразили свое недовольство.

– Но разве торговля Гамбурга не дороже для вас? – спросил Николас Шоке. – Если вы построите корабли и наймете солдат, вам обойдется гораздо дороже, не говоря уже о бесполезно пролитой крови.

– Вы говорите так, как будто вы имеете в виду определенную личность, – сказал бургомистр.

– Да, господа. Сегодня утром явился ко мне один человек с предложением доставить нам Штертебекера, мертвого или связанного.

– На смерть мы не можем согласиться, – сказал седой Дитмар. – Связанного, это другое дело.

– Я тоже так думаю, – сказал Шоке. – Я сказал ему, что совет согласится только на то, чтобы он доставил Штертебекера живым, иначе он становится как бы участником убийства. Этот человек согласился доставить пирата живым. Но он требует за это триста дукатов.

– А кто он такой? – спросил бургомистр.

– Я обещал ему назвать его имя только тогда, когда сенат согласится на эту сумму. Во всяком случае его имя должно остаться в тайне.

– Странные условия, – вспыхнул молодой Юрген Мюловартер. – Что, мы позволим изменнику делать нам предписания? Ибо ведь все дело основано на измене. Я удивляюсь, Николас Шоке, что вы взялись делать сенату подобные предложения.

Шоке гневно вскочил с места.

– Не смейте еще раз говорить такие слова, молодой Мюльвартер. Вам многое прощают, потому что все знают, что вы горячая голова и не всегда обдумываете то, что говорите в то время.

– Держите язык за зубами! – гневно крикнул Мюльвартер. – Иначе…

– Успокойтесь, господа, успокойтесь! – вмешался бургомистр. – Как можно совещаться, когда вы готовы из-за простого слова лезть на стены.

Оба сенатора все еще стояли друг против друга в вызывающих позах. Но благодаря усилиям других участников совещания они наконец успокоились, после чего Шоке продолжал холодным голосом:

– Я считал своим долгом сообщить высокому совету предложение, сделанное мне как сенатору, с просьбой передать ее сенату. Этот человек берется доставить Штертебекера и хочет за это триста дукатов. Теперь сенат должен решить, принимает ли он это предложение или нет. Если да, я назову здесь имя этого человека и представлю его сенату, чтобы все формальности были закончены.

Николас Шоке сел с решительной миной на свое место, как человек, которому нечего больше сказать по этому делу и ему остается только дожидаться решения других.

Теперь заговорил Клаус Дитмар.

– По зрелом обдумывании я нахожу, господа, что мы должны согласиться на эти триста дукатов. Ведь их придется платить только тогда, когда Штертебекер действительно будет передан в наши руку. Не правда ли, мистер Шоке?

Шоке утвердительно кивнул головой.

– Значит, мы ничем не рискуем. Арест этого разбойника стоит даже большую сумму. Я, господа, голосую за принятие предложения.

– И я, и я! – кричали бургомистр и другие сенаторы, даже Юрген Мюльвартере голосовал за принятие предложения.

– К порядку, – сказал Бальтазар Гольмстед. – Сенат единогласно решил принять ваше предложение, сенатор Шоке. Теперь вы должны представить нам этого человека. Вы можете это скоро сделать?

– Через несколько минут, господа. Он ждет внизу в ратуше.

– Как? внизу в ратуше? как его имя?

– Вильмс Брауман, сторож маяка в Нейверке.

Все были изумлены этим ответом, ибо этот человек находился на службе у сената. Но это не могло быть основанием отказаться от его помощи, хотя сенат охотнее предпочел бы, чтобы это дело было исполнено посторонним; злые языки всегда сумеют упрекнуть сенат в слишком близком соучастии.

Но дело было уже решено, сенат не мог отказаться от своих слов, и Шоке поручено было ввести Браумана.

Над головой смелого руководителя виталийцев повисла ужасная опасность. Изменник готовился предать его в руки палача, за кровавые серебреники.

ГЛАВА II. Мерзкий обманщик

– Гей, лодочник! Что вам нужно на «Буревестнике»? – крикнули часовые на палубе адмиральского корабля Штертебекера к человеку, приблизившемуся на парусном судне к флоту виталийцев.

– Я хочу сделать вам важное сообщение, прошу разрешить мне подняться на палубу.

Часовые доложили атаману Лимпургу, стоявшему на шканцах, о желании лодочника.

Атаман Лимпург сам подошел к рейду и осмотрел пришельца, скромно спустившего свой парус, ибо лодка его тем временем причалила вплотную к «Буревестнику».

– Что вам нужно? С кем вы хотите говорить? – коротко спросил Лимпург.

– С вашим королем. Я должен сделать ему чрезвычайно важное сообщение.

– Как? вы? – сказал атаман, и в голосе его ясно слышалось презрение. – Вы, кажется, носите гамбургские цвета?

– Да, сударь. Но это не относится к делу.

– Вы знаете, что гамбуржцы наши враги, – ворчал Лимпург. – Всё, что исходит оттуда, скверно. Мы имеем все основания недоверчиво относиться с ним.

– Сударь, то, что я явился вам, доказывает, что я вам желаю добра. А то, что я открыто показываю вам мои цвета, говорит только в пользу моей честности. Разве я бы осмелился один приблизиться к вам, если бы не был вашим другом; дайте мне подняться на борт. Ваш король сам решит, важно ли то известие, которое я приношу, или нет.

– Кто вы такой, что вы хотите лично говорить с королем виталийцев?

– Я Вильмс Брауман, сторож маяка в Нейверке.

– Погодите.

Атаман удалился. Он не хотел, на свою ответственность, позволить этому в высшей степени подозрительному человеку подняться на борт, он хотел спросить на это разрешения Штертебекера. Одно то обстоятельство, что человек, находящийся на службе города Гамбурга, вообще явился сюда, возбуждало подозрения атамана, и он предупреждал адмирала не слишком доверяться пришельцу.

– Я готов отрубить себе руку, если этот человек не изменник, – сказал Лимпург. – Или он изменяет своим кормильцам, или нам. Первое так же скверно, как второе. Будьте осторожны, адмирал, я чую что-то недоброе. Его бегающий взгляд обнаруживает нечистую совесть.

Штертебекер улыбнулся. Он уже привык к тому, что эти люди слишком уже беспокоятся за него и всюду подозревают опасности.

– Дайте ему подняться на корабль; что он может нам сделать один?

– А если это шпионство, адмирал! Негодяй, может быть, хочет понюхать, сколько у нас орудий и людей.

– Это он может узнать! Это только заставит их еще больше бояться нас.

Лимпург поклонился и вышел из каюты. Лицо его приняло более спокойное выражение. Адмирал прав: один человек не может им вредить, будь у него хоть семь пядей на лбу.

Атаман разрешил лодочнику подняться на палубу и провел его в каюту Штертебекера.

– Что вы хотели сообщить мне? – спросил адмирал. – Говорите коротко и ясно. Вы видите, я занят. Вы сумеете рассказать гамбуржцам, что юнкер фон Винсфельдт не тратит все свое время только на грабежи и попойки, как они там рассказывают, но умеет так же заниматься серьозными работами. Вы видите, вот наброски морской карты устья Эльбы. Там находится ваш остров с маяком.

Брауман низко поклонился и поспешил уверить заискивающим тоном, что он всегда считал короля виталийцев величайшим моряком всех времен и преклоняется пред его громадными заслугами. Конечно, – гамбуржцы на этот счет другого мнения, и именно поэтому он явился теперь сюда, с исключительной целью предупредить Штертебекера.

– Предупредить? мне? против гамбуржцев? – принявший слова посетителя за чистую монету. – Не стоило трудиться. Что гамбуржцы мне враги, об этом знают даже дети.

– Совершенно верно, адмирал, это не тайна. Но теперь готовится против вас особенный удар.

– Да? – засмеялся Штертебекер. – Я нисколько не боюсь их.

– Вам нечего было бы бояться, если бы они открыто выступили против вас. Но для этого гамбуржцы слишком трусливы. Они замышляют нападение из-за угла.

– Но ради каких целей вы сочли нужным предупредить меня? Ведь вы сами находитесь на службе у гамбуржцев?

Вильмс Брауман низко поклонился, вероятно, с целью скрыть выражение своего лица от пронизывающих глаз короля виталийцев. Когда он опять поднял голову, на лице его было выражение скромности и услужливости.

– Адмирал, – начал он как бы колеблясь, и глаза его подстерегающе бегали по лицу Штертебекера, выглядывавшего из окна на морской простор. – Мое положение очень тяжелое. Я, конечно, слуга гамбургского сената, но на этом заброшенном посту я весь во власти виталийцев. Если они захотят что-нибудь сделать против меня, так я не сумею защититься.

– Вы живете там совершенно один в башне?

– Нет, адмирал, я имею помощника, с которым мы сменяемся в дежурстве.

– Есть у вас семья?

– Нет, адмирал.

– Вам нечего бояться виталийцев, вы нам тоже нужны.

– Я вам нужен, адмирал?

– Конечно. Вот маяк одинаково служит нам, как и другим кораблям. Вы делаете очень необдуманно, пытаясь войти с нами в сношения. Ведь вас могут выдать, ваш помощник, например.

– Адмирал, никто не будет таким негодяем, чтобы изменить другому, – ответил Брауман, изобразив на своем лице невинность и преданность.

– Ну, Брауман, то, что вы теперь делаете, тоже похоже на измену, – резко сказал Штертебекер. – Как вы думаете, что скажут на это гамбуржцы?

– Адмирал, я покорнейше прошу вас не судить меня слишком строго, – сказал негодяй. – Именно потому что я ненавижу измену, даже когда она исходит от моих кормильцев, я явился сюда. Сударь, я люблю вас, я уважаю вас еще больше, чем виталийцы уважают вас, поэтому я не могу быть спокоен, когда вам угрожает низкая измена, Сенат выслал против вас тайных убийц.

– Тайных убийц? Чорт возьми! Разве у Сената уже нет других средств, кроме яда и кинжала?

– Вы видите, благородный адмирал! Разве может быть спокойно сердце честного человека, когда он слышит о таких позорных деяниях? И разве это неблагородно – предупредить такого великодушного героя, как вы, от укусов змеи?

– Действительно; вы правы, Брауман, – сказал Штертебекер и протянул свою руку этому иуде, который пожал ее с подобострастной миной.

– Я хочу спасти вас, адмирал. Но я действую не самостоятельно, а по поручению человека, обязанного вам своей жизнью и состоянием, по поручению молодого графа фон Ритцебютеля.

– Реймарс? – обрадованно крикнул Штертебекер. – Он тоже знает о позорном плане гамбуржцев?

– Да, он знает еще больше, чем я. Его родственники из Гамбурга сообщили ему все подробности этого мерзкого решения. Граф Реймар просил меня передать вам, чтобы вы встретились с ним на маяке в Нейверке, там он сообщит вам все подробности.

– В Нейверне? – изумленно выговорил Штертебекер, однако без всяких подозрений. Подозрительность была противна его открытой душе и неиспорченному характеру, так что у него даже не явилась мысль о возможности обмана.

– Это странно, – бормотал он про себя. – Молодой граф никогда не вел себя так таинственно, он всегда открыто и бесстрашно встречался со мной.

Брауман слышал эти слова, собственно не относившиеся к нему, и ответил с миной святоши.

– Удивительно ли, благородный адмирал, что молодой граф предпринимает теперь всякие предосторожности, чтобы не выдать ни себя, ни вас? Он наверное знает, что замок Ритцебютелей окружен шпионами. Поэтому он выбрал для встречи такое время, когда за ним меньше следят.

– Когда именно?

– Сегодня в полночь.

– Хорошо, сегодня в полночь на маяке в Нейверке. Я приду, вот вам моя рука.

– Это исключительно для вашей безопасности, благородный адмирал, – сказал Брауман и подобострастно наклонился к руке Штертебекера, как бы для того, чтобы поцеловать ее, а на самом деле для того, чтобы скрыть торжествующий блеск его глаз.

Коварный изменник не напрасно рассчитывал на доверчивость и честное сердце благородного короля виталийцев.

– Я уже поймал его, – думал он выходя из каюты. – Он идет в ловушку, премия и уже моя.

ГЛАВА III. В доме изменника

Темная ночь опутала Северное море, воды которого казались черными, как густое чернило. На небе не было ни звездочки. Это была ночь, как бы приспособленная для черного предательства. Только одна световая точка виднелась в мраке. Это был маяк Нейверка.

Маяки в былое время совсем не были такие сложные аппараты, как теперь. Тогдашним светочем было только одно освещенное окно в верхнем этаже простой, не особенно высокой башни, могущей служить в военное время своего рода крепостью.

В обычное время в Нейверке не было никакой военной силы. В случае войны даже сторож маяка оставлял свое место, и остров оставлялся на произвол судьбы, ибо маяк мог оказать пользу только врагам.

На этот раз на острове был сильный отряд. Вильмс Брауман потребовал от гамбургского сената двадцать четыре солдат и спрятал их так искусно, что даже его помощник не подозревал об их присутствии. Они явились сюда прошлой ночью. Никто не видел и не слышал, как они прошли мимо самого Браумана, назначившего своего помощника на такие занятия, что тот не мог уйти с своего места.

Двенадцать солдат он спрятал на чердаке и двенадцать в подвале. Здесь они должны были просидеть двадцать четыре часа без всяких движений. Это было очень трудно сидеть в этих затхлых, переполненных людьми, темных помещениях, но солдаты не роптали, ибо сенат обещал выдать каждому хорошее вознаграждение, если это предприятие окончится успехом.

Жадный Брауман, для которого не было ничего святого, когда дело касалось корысти, ухитрился даже выхлопотать вознаграждение для его помощника, и сенат назначил последнему пятьдесят дукатов. Но Брауман совсем не думал делиться с кем бы то ни было. Он скрыл от своего помощника весь этот план и думал воспользоваться его вознаграждением.

Теперь он стоял у подножия башни и вглядывался в ночную темноту. Ветер гневно рвал его волосы и платье, а пена бьющихся о набережную волн брызгала ему в лицо.

Но он не отходил от своего места. Он поджидал того, которого он подкупил своими льстивыми словами и заманил его с адским коварством в расставленную ловушку.

Единственной его заботой было то, что Штертебекер, может быть, не придет. Море слишком сильно волновалось, и нужно было обладать необыкновенной храбростью и презрением к смерти, чтобы пуститься теперь по морю в легкой лодке.

Большим кораблем нельзя было пользоваться. Около острова море было не глубоко и большое судно совсем не сумело бы добраться к берегу.

Но он только напрасно беспокоился. Он слишком мало знал Штертебекера, если у него хотя бы на мгновение могла явиться мысль, что владыку морей могут удержать бури и волны, даже если бы ему пришлось пользоваться ореховой скорлупой.

На губах предателя появилась теперь демоническая улыбка, глаза торжественно засверкали. Он заметил на бушующих волнах небольшой парус.

Это может быть только Штертебекер. Никто другой не осмелился бы выехать в такую бурю.

– Он идет в ловушку! – шептал он. – Деньги уже мои. И не только сенатская премия! Богатые гамбургские купцы не откажут мне, с своей стороны, в вознаграждении за то, что я избавил их корабли от пиратов. Через несколько минут все решится.

– Вот как! он едет один без всякой защиты! Тем лучше, совсем не нужно было привести столько солдат, достаточно было бы трех, четырех человек.

Негодяй не мог подавить свою радость. Но он должен был овладеть собою и не выдать себя слишком рано. Штертебекер должен при высадке встретить честное лицо, озабоченное только за жизнь своего гостя. Он старался всеми силами придать себе такой невинный вид.

Ледка приплыла к берегу. Штертебекер опустил парус и выскочил на землю. С помощью Браумана он вытащил лодку на берег.

– Слава Богу, – сказал Брауман, подняв глаза к небу, – что вы не утонули в такой буре. Я уже боялся, что с вами случится несчастье. Никто бы не осмелился плыть в такую ужасную бурю на такой маленькой лодке.

– Мой друг, – беспечно сказал Штертебекер, ударив иуду по плечу. – Я уже пережил не такие бури. Если бы даже эта ореховая скорлупа потонула, я бы добрался к берегу вплавь.

Брауман схватился за голову, как бы в ужасе, и перекрестился от такого предположения.

– Никто, кроме вас, не осмелился бы пуститься в море при такой погоде, – повторил он еще раз.

– Вы хотите этим сказать, что Реймар фон Ритцебютель не приехал?

– О, нет, адмирал! Он уже ждет вас наверху в башне. Он ведь пришел с другой стороны. Вода между островом и материком значительно спокойнее, чем в открытом море.

– Так проведи меня к нему. Любопытно узнать, что гамбуржцы задумали против меня.

– Вы это сейчас узнаете. Следуйте за мной.

Брауман пошел вперед и, войдя в башню, заботливо запер дверь за собой и Штертебекером. Он хотел перерезать своей жертве всякую дорогу к спасению. Помимо этой двери нельзя было выйти из башни.

– Ветер раскрывает мне двери, если они не закрыты, – сказал он к Штертебекеру, как бы извиняясь.

Клаус совсем не обратил на это внимание. Он находился теперь в скудно освещенном помещении нижнего этажа башни, под которым находился еще подвал, служивший кладовой, а иногда и тюрьмой для пленников. Последних бывало здесь очень редко.

Этажи соединялись вместе передвижимыми лестницами. Вместо дверей находились четыреугольные люки в полу, закрывающиеся плитами.

По предложении Браумана Штертебекер поднялся.

– Наверху кажется темно, – заметил Клаус, все еще ничего не подозревая.

– Мой помощник, наверно, опять забыл налить лампу, – негодующе сказал изменник, – Мне придется прогнать этого негодного человека. Поднимайтесь вверх, сударь, я сейчас зажгу огонь.

Король виталийцев поднялся по лестнице. Когда он наполовину уже всунулся в люк, на него вдруг была наброшена веревка, лежавшая уже наготове. Одновременно дюжина рук схватила его за голову, руки и плечи, чтобы удержать его.

В одно мгновение он почувствовал себя окутанным веревками. Он хотел броситься вниз, но там ему уже связали ноги и теперь затягивали веревку на его коленах и поясе.

– Негодяй! – загремел король виталийцев. – Мерзкое предательство! Так низко и подло, как ты, никто меня не обманывал.

Окутанный веревками с ног до головы, спущенный вниз, как мешок, Штертебекер бросил взгляд невыразимого презрения на негодяя, восторгающегося своей дешевой победой.

Теперь мерзавец показал свое настоящее лицо. Убедившись, что Штертебекер крепко связан, он подошел к нему и принялся издеваться над ним.

– Я перехитрил тебя, пират, – смеялся он. – Тебя славят за ум и силу. Видишь, Вильмс Брауман умнее и сильнее тебя, он сманил тебя в ловушку и укротил тебя. Завтра утром я тебя отвезу в Гамбург и получу заслуженную награду, а завтра вечером твоя голова будет отрублена топором Розенфельда.

– Подлый барышник! Так ты меня продал за деньги? Уйди с моих глаз, меня тошнит от тебя!

– Почему ты был так глуп, юнкер Клаус, и позволил сторожу надуть себя? Разве я тебя не предупреждал? Разве это не честно с моей стороны, если я тебе сказал, что гамбуржцы что-то замышляют против тебя? Ты видишь, что я был прав. В другой раз прислушивайся больше тому, что тебе говорят, великий король виталийцев, ха-ха-ха, могущественный владыка морей, ха-ха-ха. Ужас Северного моря!

– Негодяй! избавь меня по крайней мере от твоего присутствия! Если мне придется кончить свою жизнь так печально, как ты мне предсказываешь, то я хочу по крайней мере не загадить свои последние часы видом такой каналий.

– Хорошо, мой сын, как тебе угодно, – издевался Брауман. – Ты хотя не вежлив и позволяешь себе неприличные выражения, но я исполню твое желание. Я ухожу теперь и оставляю тебя одного, как тебе хочется. А то я бы тебе рассказал еще что-нибудь о твоей матери, доброй госпоже Аделаиде фон Винсфельд, которая…

– О моей матери! – крикнул Штертебекер, забыв уже все остальное. – Ты что-нибудь знаешь про нее? О, скажи мне, прошу тебя, скажи мне.

Штертебекер совершенно изменился. Он даже не думал теперь ни о позорной измене, жертвой которой он стал, ни о ожидающей его судьбе. Он думал теперь только о своей несчастной матери.

Где она может быть? Жива ли она вообще? Что стало с ней?

Невинная женщина была куда-то утащена служителями сената, и с того времени он ничего не знает о ее судьбе. Все его усилия не привели ни к чему. С того ужасного дня, когда ему сообщили о ее аресте, она исчезла для него навсегда.

Негодяй замолчал и устремил свои лживые глаза на благородное лицо Штертебекера. Он наслаждался видом того, как сильный могучий человек страдает от вспоминания о несчастной судьбе его матери. Он торжествовал, любуясь тем, что этот знаменитый человек умоляет его о жалости.

– Я заклинаю тебя, Брауман, – сказал Штертебекер. – Скажи мне, что ты знаешь о моей матери. Могу ли я еще сделать что-нибудь для нее? Умоляю тебя, отвечай мне правду. Помни, что это сын хочет знать судьбу матери, что я, может быть, завтра умру.

– Ты, парень, как видно, очень любопытный, – издевался Брауман, любуясь мучениями своей жертвы. – Ты слишком много спрашиваешь сразу. Как раз теперь я могу тебе сказать правду, ибо она хуже всякой лжи, которую я мог бы придумать. Твоя мать продана морям. Сенатор Детлев фон Шенк подарил ее капитану одного испанского корабля, который увез ее в бухту Биская. Тот продал ее там. Большого богатства он не получил за нее, ибо за старых женщин плотят очень дешево.

– Негодяй! – гневно вскрикнул Клаус Штертебекер. – Ты смеешь насмехаться над священнейшим чувством людей, над любовью к матерям? О, будь я освобожден я бы задушил тебя собственными руками.

Штертебекер рвал на себе веревки, но они были слишком крепки. Но изменник все-таки боялся, что этот гигантски сильный человек может еще вырваться, и приказал солдатам опоясать его новыми веревками и бросить его в подвальный карцер.

– Завтра мы опять увидимся, – насмехался Брауман. – Завтра я предам тебя в руки палача.

– Великий Боже! – бормотал Штертебекер. – Так я уж ничем не могу помочь несчастной страдалице.

– Нет, – насмешливо ответил безжалостный сторож маяка. – Она останется рабыней, пока она не упадет под ударами нагаек негров.

– Мерзавец! Трусливая сволочь! – задыхался Штертебекер.

– Завтра! – ответил Брауман со смехом, указывая на шею, как отрубают голову.

Затем солдаты стащили пленника вниз.