Текст книги "Камикадзе"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Выпустив облачко вонючего дыма, бронетранспортер завращал многочисленными колесами, развернулся и отполз, перекрыв въезд во двор.

– Веселенький у тебя тут, брат, райончик.

Пытаясь протрезветь, Даниил смотрел на бронетранспортер. Протрезветь удавалось плохо.

К окошку водителя подошел милиционер.

– Вы во двор? Живете там?

– А в чем дело?

Голос у Даниила оказался высокий, истерично-пьяный. Милиционер скривился:

– Сейчас туда нельзя. Объезжайте по соседней улице.

Водитель, едва не задев махину бронетранспортера, развернулся, отъехал за угол, и Даниил полез за деньгами. Холода он больше не чувствовал. Воротник кожаной куртки противно прилипал к голой шее.

Раздавался шум множества работающих моторов, мелькали огни, было слышно, как рыкающий голос отдает во дворе неразборчивые команды. Даниил выкинул сигарету, сунул руки в карманы и в обход, через два проходных подъезда, зашел во двор.

Двор был заставлен машинами – пожарными, "скорой помощи", с эмблемами МЧС, МВД, ФСБ и АБВГД. Кучками стояли плечистые парни в камуфляже. Между машинами бродили полураздетые люди, завернутые в одинаковые серые одеяла.

Медики в белых халатах выносили кого-то на носилках. Вперед ногами и с головой накрыв простыней.

Голос в мегафоне бубнил:

– "Пятый!" Подойти к Шерстобитову! Повторяю, "пятый"!..

По диагонали через двор лежали длинные тени. Асфальт на дорожках был потрескавшийся. Непослушными, пьяными ногами он запинался о выбоины.

Люди переговаривались вполголоса. Несколько мужчин в накинутых поверх рубашек куртках. Старуха в платке. Молодая женщина.

– У вас тоже окна выбило? У меня все четыре окна вдребезги. А ведь скоро зима. И каждое стекло – пол моей зарплаты. Как их теперь вставлять?

– Говорят, в таких случаях выплачивают компенсацию. Всем пострадавшим, за счет государства.

– У нас? В нашей стране? Людям от государства?

– Извините... извините, что перебиваю... а что случилось?

Даниил старался как можно тщательнее выговаривать слова. Чтобы не дышать на окружающих водкой, он отворачивал голову в сторону.

– Вы не знаете?

– Нет.

– Взрыв... Произошел взрыв...

– Что взорвалось?

– Газ, наверное. Газовая колонка.

– Да какой газ?! Где у нас в доме газовая колонка? Это бомба! Кому-то подложили бомбу!

– Я имею в виду: ГДЕ взорвалось?

– Да вот же!

Мужчина вскинул руку. Подчиняясь его жесту, Даниил задрал голову. Сперва он ничего не увидел. Над ним было мертвое небо. Не узнавая, не находя привычных квадратов окон, он сместил взгляд чуть в сторону, и тогда до него полностью дошло.

Квартиры больше не было. Вместо пяти этажей в его доме теперь было три. Вместо двух верхних чернели обугленные стены и хлюпала, стекая по стенам, мокрая пена пожарных брандспойтов.

Запинаясь о неровный асфальт, он пошел к своей парадной. Почти у самой двери зажмурился и опустил голову.

Когда он снова открыл глаза, рядом стоял тощий врач в белом халате.

– Вы врач?

– Вам нужна помощь?

– Кого-нибудь нашли?

– В смысле?

– Кого-нибудь из разрушенных квартир? Кто-нибудь спасся? Выжил?

Врач ответил коротко:

– Нет.

(ну вот и все... на этот раз – совсем-совсем все...)

За полгода до этого. Весна

"Идеолог левого терроризма Хуан-Карлос Маригелла писал:

"Физическое истребление предателей даже более оправданно, чем убийство врагов! Добиваясь торжества нашей идеи, нашей истины, мы не можем испытывать сомнений!"

Руководствуясь этим принципом, современные террористы не оставляют предателям ни единого шанса.

Карло Фьорони, член "Красных бригад", выдавший полиции троих товарищей, был повешен уже на следующий день. У Патрисио Печо, руководителя одной из ячеек "Бригад", перешедшего на сторону властей, боевики вырезали всю семью.

Чтобы вопросов, почему свершилось возмездие, не возникало, "бригадисты" отмечают трупы предателей особым знаком: им в гортань забивают большие куски битого стекла.

Наиболее жестокими расправами над изменниками прославилась японская организация "Рэнго Сёкигун" – "Красная армия Японии".

На учредительной конференции "красноармейцы" приняли решение "взорвать штаб-квартиру Интерпола и министерство обороны Японии, а также стереть буржуазию с лица земли".

Выполняя резолюцию, в начале 1970-х боевики захватили самолет с несколькими министрами Японии и угнали его в коммунистическую Северную Корею. В 1980-х они обстреливали ракетами класса "земля-воздух" консульства европейских капиталистических стран.

Их самая громкая акция была проведена в 1990-м. Тогда "красноармейцы" осмелели настолько, что с борта угнанного стратегического бомбардировщика пытались забросать бомбами Пентагон.

Несколько лет назад в одной из своих групп руководители "Армии" обнаружили ростки измены. Для их искоренения был сформирован карательный отряд.

Когда в квартиру, где пытались укрыться предатели, прибыла полиция, первых прошедших внутрь офицеров пришлось выносить.

Обезображенные трупы устилали пол огромного помещения. У предателей были вырваны языки и раскаленными металлическими штырями выжжены глаза. Один из изменников был повешен на собственном вырезанном из живота кишечнике.

Беременной девушке, входившей в состав провинившейся группы, боевики положили на живот доску и прыгали на ней до тех пор, пока не случился выкидыш.

Террористы всегда помнят главный принцип конспирации: "Кто не молчит, тот должен умереть!""

Иногда, перед тем как отправиться на доклад к Майору, Даниил перечитывал эту страницу и улыбался. За ним стояла машина настолько огромная и грозная, что он чувствовал себя в абсолютной безопасности.

Да, он общался с подонками и у него больше не было работы. Зато теперь он ничего не боялся, не испытывал недостатка в деньгах и жил, как хотел. Вернее, не так. Он жил, как хотел, но чересчур много пил.

Это его "много пил" началось именно тогда. Он не хотел пить... не хотел пить ТАК... хотел пить реже. Все равно он был похмелен и пьян, пьян и похмелен каждый день.

На полчасика оставив Полину, он вышел поговорить с приятелями. Было понятно, что "полчасика" – это вряд ли. Он все равно сказал: "Скоро буду. Без меня не ложись", и ушел.

Ближе к полуночи, растеряв приятелей, он обнаружил за соседним столиком "Кактус-клаба" коллег из городской газеты, для которой когда-то писал. Дальше они клубили вместе.

Он еще помнил, как они ехали в такси и за рулем сидел огромный, наверное, два сорок ростом, парень. В "девятке" он выглядел, как биг-мак в упаковке от чизбургера. Помнил, как во всю ночь работающей кантине они договорились пройти внутрь вшестером, заплатив только за троих. Дальше с памятью начались проблемы...

Танцуя, он забрался на сцену. Охрана довольно вежливо попросила его "покинуть". В следующем клубе (ехали опять на машине, но кто платил?), не добежав до туалета, в коридоре на пол блевал известный телеведущий (или этого не было?). Что запомнилось хорошо – финал вечеринки.

Вместе с долговязой рыжей девицей он был заперт в женском туалете "Корсара". Она стояла спиной к нему, со спущенными ниже колен белыми трусами. В тусклом свете они смотрелись особенно белыми. Девица громко и неприлично стонала, всхлипывала, хрипела и говорила "fuck!".

Продолжалось это долго. В дверь иногда стучали. Задыхаясь, рыжая выкрикивала: "Занято!" Потом она торопливым детским жестом натягивала обратно свои белоснежные трусы, а он прикуривал и, морщась, кривя губы от дыма, движениями сильного мужчины застегивал ширинку.

Девица за руку провела его сквозь строй столпившихся у входа в туалет дамочек. Те обалдели от подобной наглости. Потом девица растворилась в ночи. А он побежал к Полине.

Весь день он говорил ей ласковые слова и виновато заглядывал в глаза. Она не могла понять, в чем дело, и говорила: "С ума сошел?" Не дожидаясь вечера, он все-таки затащил ее в постель и раз и навсегда решил, что лучше ее на свете нет... зачем ему кто-то еще? и чтобы он?! когда-нибудь еще?! ей?! своей Полинке?! изменил?!

Прошло две недели. Возвращаясь из "Mad Dog'a", на заднем сиденье такси он слушал, с какими утробными всхлипываниями возится, уткнувшись лицом в его ширинку крашеная блондинка. Таксист всю дорогу мужественно не оборачивался.

Утром Даниил снова целовал золотые волосы Полины. Да чтобы я?! когда-нибудь еще?!

Это была не его вина. Просто в то время он слишком много пил.

Раньше по утрам он вскакивал, приводил себя в порядок и садился работать. Сесть за компьютер, громко включить радио, поставить перед собой чашку с горячим кофе.

С похмелья все упрощалось, становилось примитивным, направленным на самое близкое. Теперь по утрам

(в два часа пополудни)

он сидел со вчерашними собутыльниками в городских скверах и радовался, что жив.

– Голуби пошли какие-то больные. Облезлые. Смотрите! У них же на лапах пальцев нет!

– Голуби заразу переносят. Могут даже сифилисом заразить.

– Один раз я делал секс на крыше Университета. Знаете? На Васильевском. С собой у нас было две бутылки шампанского. Но только один презерватив. Мы долго делали секс, а иногда прерывались и пили шампанское. Большими глотками...

– Слово-то какое – "прерывались".

– Та тетка заразила меня сифилисом. Как голубь... Вон на ту была похожа.

Все поворачивали головы и глядели на девушку, похожую на ту, которая заразила нашего друга сифилисом.

Потом, если были деньги, все шли пить пиво. После первой бутылки утреннего пива лицо становится тяжелым. Ты расплываешься в улыбке и глазах прохожих, и кажется, что пьян так же, как вчера.

Впечатление обманчиво. Если на первой бутылке остановиться, то через полчаса ты будешь в порядке. Тем летом Даниил останавливался редко.

Кроме того, раз в две недели Даниил занимался делами, знать о которых партийным товарищам было незачем. Встречался с Майором. Ходил в серое здание на Литейном. Являлся на встречи в конспиративных квартирах.

Конспиративных квартир в конторе было много. Даниил знал о четырех. Большинство – просто квартиры. Там можно было, не привлекая внимания, поговорить, рассмотреть фотографии, получить новое задание.

Через год после начала работы Даниил впервые оказался в особняке с колоннами в центре города. Несколько этажей здания были заставлены одинаковыми серыми металлическими гробами с мигающими лампочками и скачущими стрелками индикаторов. Аппаратурой слежения. Последними наработками в области контроля. Их уровню позавидовали бы и специалисты из НАСА.

Как все это работает, Даниилу объяснил молоденький лейтенант-"слухач". Не выходя за пределы своего этажа, лейтенант мог отследить чуть не каждое слово, произнесенное в подведомственном районе. Комната спутникового контроля. Слуховые детекторы. Машины, переводящие электрические импульсы в видеосигнал.

Лейтенант пробовал набиться Даниилу в приятели. Пару раз они даже выпили по чуть-чуть алкоголя. Никакого удовольствия от посиделок Даниил не получал. Лейтенант предпочитал пить водку. Говорил он с чудовищным провинциальным акцентом.

(лучше бы пил кровь младенцев. это бы я ему простил. акцент – не могу.)

– Думаешь, чтобы прослушать разговоры, нужно, как раньше, по ночам влезать в квартиры? Ставить "жучки"? Это даже не вчера – это позавчера нашей техники. Мои машины могут прослушать, о чем говорят в любой комнате всего центра города. Понимаешь?

– Нет.

– Смотри. Всего один пример. В любом телефонном аппарате есть микрофон. Когда трубка повешена, микрофон отключен. Я посылаю на аппарат электрический импульс, и микрофон активизируется. Начинает передавать звук. Трубка положена, а мы можем слышать, о чем говорят на том конце. И таких способов у меня очень много!

В тот вечер у Даниила должна была пройти рабочая встреча. Даниил сдает рапорт, объясняет лейтенанту, что и когда следует взять под контроль. Майор убеждается, что работа идет. Можно быть свободным.

Лейтенант сказал:

– Майор просил подождать.

– Подожду.

– Сказал, что хочет сказать тебе что-то важное.

– Пусть скажет.

Он сел на диван и стал листать журнал по радиоэлектронике. Минут через сорок журнал был тщательно изучен. Погоду с лейтенантом они обсудили несколько раз подряд.

Еще через час Майор позвонил и сказал, что сегодняшняя встреча не состоится. Срочные дела, он просит извинить. Даниил сказал "слухачу", что, пожалуй, пойдет.

– Может, подождешь?

– В смысле?

– Работа у меня кончилась. Техники сейчас разойдутся. У меня с собой.

– А здесь можно?

– Здесь только часовой на этаже. В аппаратную он не сунется. Понимаешь, у дочки день рождения, а она у меня в другом городе. Год ее не видел.

– За дочку? Ну, хорошо. Только немного, о'кей?

– Майору не говори.

Через час Даниил заметил, что у "слухача" немного заплетается язык. Тот запихивал розовую вареную колбасу под рыжие усы.

– Где мне еще такую технику дадут? Больше нигде нет такой техники. А у меня есть! Ты, Данила, писатель. Тебе интересно книжку написать. А я техник. Для меня это железо – как для тебя твои книжки.

– Да-а-а.

– Ты даже не представляешь, как интересно бывает за людьми наблюдать. У нас тут кассет – полторы комнаты. Не считая тех, что в Главке. Когда вокруг никого нет, люди так себя ведут! Знаешь, кто для "Московского комсомольца" министра с тетками в бане снял?

– Ты?

– Почему я? Это же в Москве было. Ты порно смотришь?

– Бывает. Хотя не люблю.

– Я тоже не люблю. Но когда все в живом режиме... банкир или глава администрации... хочешь, покажу?

– Потом как-нибудь...

Даниил прикурил сигарету. Улыбнулся. Одно дело – выпить после работы. Пусть даже на рабочем месте. Совсем другое – болтать о секретах майоровой конторы. А если он пойдет к банкиру... или главе администрации... и решит продать информацию?

Банкир... С секретаршей... Банкир, резвящийся у себя в кабинете... Тот, кто работает в банке... О!

– Погоди. На твоей территории находится этот... как его?..

Он назвал банк, в котором работала Полина.

– На моей.

– Там есть такой Юрий Анатольевич. Лысый кекс, с педерастической бороденкой.

– Наверное, есть. А что?

– У тебя на него что-нибудь есть?

– У нас на всех есть. А зачем тебе?

Уговорить "слухача" показать пленку с Юрием Анатольевичем стоило Даниилу пятнадцати минут макиавеллиевских махинаций. На шестнадцатой минуте лейтенант ушел в дальние помещения, долго там брякал и вернулся, только когда Даниил начал прикидывать, а не сходить ли за ним, может, заснул?

– Вот она! Видишь индекс? Тут твоему Анатольичу на два инфаркта хватит.

Он склонился над монитором, а потом повернулся и посмотрел на Даниила. Глаза у него были пьяные.

– Только, Данила... Между нами, ладно?

– Могила!

Кассета была вдвое меньшего размера, чем стандартная. Сперва долго, минут сорок, шла запись переговоров Юрия Анатольевича с тщедушным мужчинкой в ярком галстуке.

– Это мы перемотаем. Это он взятку дает. Или ему дают. Во! Смотри!

Снято происходящее было с неудобного ракурса. Но главное было видно.

На экране голый по пояс снизу Юрий Анатольевич багровел лицом. Ему было неудобно, мешал живот и душил галстук. Он продолжал сосредоточенно двигать могучим тазом.

Из-под него торчала тощая блондинка. Она лежала на столе, до шеи задрав подол черного платья. Блондинка напоминала дрессированную обезьянку.

– Выпьем еще?

"Слухач" начал разливать остатки водки. Рука дрогнула, и водка полилась на стол. Даниил вытер стол подвернувшейся салфеткой, разлил оставшееся, повернулся к экрану и умер.

В тот вечер он умер, а взамен никто не родился. Его вообще больше не было. То, что похороны до сих пор не состоялись, было недоразумением.

Домой, туда, где они жили с Полиной, он не вернулся... даже не стал забирать вещи. Через четыре дня он немного протрезвел и поговорил с Густавом. Тот разрешил поселиться в квартире.

На встречи с Майором Даниил не ходил больше ни разу. Не желал вспоминать о нем – Майоре из всемогущей организации. То, что он увидел на экране, навсегда выжгло из него желание иметь дело с людьми из любых организаций.

(ах... можно еще?.. так хорошо мне не было никогда...)

Он сидел, держал в руках чашку и смотрел на экран. Через некоторое время выпитый за вечер алкоголь спрессовался в районе желудка, обжег его, в клочки разорвал горло. Рвало Даниила мучительно.

(а ведь с этим отвратительным мужчиной она делала ЭТО совсем не так, как со мной... почему?)

Он не помнил, как выбрался из особнячка. Следующие две недели он тоже не помнил. Он не желал даже в памяти возвращаться к тому, что произошло. Только иногда, просыпаясь, он понимал, что ночью опять плакал.

.......................................................................

Спустя месяц он случайно наткнулся в газете на заметку. Труп лейтенанта-"слухача" был выловлен в мелкой окраинной речке. Подозревали чеченцев и тамбовскую братву. Друзья убитого офицера клялись отомстить. Похороны были устроены с ружейными залпами и венками от боевых товарищей.

Даниил отложил газету. Он-то знал, в чем здесь дело. Просто Майор никогда и никому не прощал совершенных ошибок.

30 сентября, 10:23

После долгого подъема на колоннаду в боку кололо. Даниил подошел к бортику и облокотился на него обеими руками. Закрыл глаза... постоял молча... полез в карман за сигаретами.

Там, наверху, все опять напились, опрокинули пепельницу, и мир стал серым. С колоннады город казался жалким, совсем маленьким. Напрягись, плюнь – доплюнешь до самых окраин.

Согласно плану, Даниил занял позицию неподалеку от входа на колоннаду. Чуть дальше видами Петербурга любовался Гребень с гитарным чехлом в руке, а на другой стороне уже минут двадцать прогуливался Артем. Полный молодой человек в мешковатом плаще.

Горизонт выглядел так, что его хотелось пожалеть, назвать "горизонтик". За ним, далеко слева, лежал невидный Финский залив. Внизу плыли ржавые крыши троллейбусов. Даниил отвернулся и прижался к бортику спиной. Поправил воротник куртки. Несколько раз прошелся туда-сюда. Пригляделся к остальным посетителям.

Пожилая пара (немцы? скандинавы?) ходят, любуются. Молодой человек с девушкой – видно, что из провинции. Очкарик в дождевике. Типчиков с мускулистыми плечами и характерными стрижками видно не было.

Он еще раз достал из кармана сигареты, прикурил и снова повернулся лицом к Исаакиевской площади. Серое, похожее на тюрьму здание гостиницы "Астория". Зеленый от окиси Николай Первый на коне. Облезлый фасад Мариинского дворца.

Понятно, почему туристы к нам не едут. Приедешь в такую Северную Пальмиру, погуляешь по набережным и площадям, а потом вернешься в гостиницу и повесишься от тоски и безысходности.

В гробу туристы видали такой отдых – лучше уж съездить... ну, например, на Ривьеру. Впрочем, на Ривьере Даниил не бывал. Возможно, там все было так же, только солнца больше.

Сигарета, которую он держал в руке, быстро промокла. Он больше не чувствовал ее вкуса.

Стоявший дальше по галерее Гребень отвернулся от бортика и посмотрел Даниилу прямо в глаза. Не меняя позы, Даниил задрал бровь: "Что?" Гребень повел подбородком вниз. Даниил понял, что к лестнице, ведущей на колоннаду, прошел Густав.

Значит, через несколько минут появится и японец. Очень хорошо.

Он швырнул докуренную сигарету в лицо заплаканному миру и стал смотреть в сторону входной двери. Если бы Гребень не предупредил его заранее, он никогда бы не догадался, что перед ним Густав-Великий-и-Ужасный.

Бочком протиснувшись, под дождь выбрался средних лет мужчина в длинном, дорогом и элегантном пальто. У мужчины была чересчур пижонистая для его возраста испанская бородка и в дорогой оправе очки. Он скривился, посмотрел на небо, откуда продолжали сыпаться гаденькие капли, и раскрыл черный зонт.

Скользнув равнодушным, неузнающим взглядом по Даниилу, мужчина поправил воротник пальто и, не торопясь, зашагал по галерее. Когда он проходил мимо Даниила, тот почувствовал запах дорогого афтешейва.

Почти сразу внизу пискнули милицейские сирены, и из-за "Астории" показался кортеж машин. Впереди бело-голубая милицейская, за ней несколько дорогих лимузинов. Красные солнца на прикрепленных к капотам флагах были единственными солнцами этого самого дождливого из миров.

Высыпавшие из головного лимузина бодигуарды в темпе образовали живой коридор, и только после этого дверца самой большой машины открылась, а над макушкой японского премьера раскрылся громадный зонт. Вокруг раскрылось еще несколько зонтов, поменьше. Все это вместе поплыло в сторону собора и скрылось из виду под массивным фронтоном.

Во рту стоял кислый привкус. Как будто он только что на время пробежал стометровку. Вон в том ресторанчике за Мариинским дворцом они с Полиной как-то заказывали вкусного цыпленка. Сколько ему потребуется времени, чтобы подняться на эту высоту? По телевизору говорили, что нынешний японский премьер – спортсмен и вообще энергичный парень. Пистолет, лежавший в кармане, невыносимо оттягивал левую половину куртки. Даниил почувствовал, что начинает сутулиться. Сколько времени уже прошло? Он вспомнил, как позавчера, уходя, Лора сказала, что обязательно дождется его – во сколько бы он ни приехал. Или она не говорила "во сколько бы ни приехал"? Почему он это вспомнил? Говорят, перед смертью человек вспоминает самое главное в своей жизни. Он что, сейчас умрет? Когда же появится этот японец?

Дул сильный ветер. От холода у Даниила противно ныло ухо. Цыпленок с Полиной... Лора, обернувшаяся на пороге... это и было самым лучшим в его жизни?

В дверном проеме показалась внимательная физиономия бодигуарда. Не делая последнего шага вперед, он обвел взглядом галерею, зацепился на мгновение глазами за Даниила и наконец целиком вышел наружу.

Бодигуард оказался здоровенным мужиком под два метра ростом. У него был неброский, но очень дорогой пиджак и галстук спокойного сероватого оттенка. Ни того ни другого бодигуарду жалко не было. Не обращая внимания на дождь, он сделал несколько шагов по галерее. За ним вышли и все остальные.

Сверху, из-за зонтов, Даниилу не было видно, сколько человек приехало с японцем. Теперь, когда все поднялись, он задрал брови: на галерею вывалилась целая толпа сопровождающих.

Охранников, как и обещал Густав, было четверо. Один рядом с телом держит зонт. Еще двое – по бокам, чуть сзади. Сухонький японец мелкими шажками шел по металлическому полу галереи и вполсилы улыбался всему, на что падал его взгляд.

Рядом, старательно выговаривая слова, шагал отечественный дядька в дешевом костюме. Экскурсовод, догадался Даниил. За ним, на ходу тараторя, двигалась молоденькая переводчица, с зачесанными назад волосами и в юбке, как положено, чуть выше коленок. Остальная публика идентификации не поддавалась.

– Колоннада Исаакиевского собора – самая высокая смотровая площадка города. Петербуржцы и гости любят подниматься сюда, чтобы полюбоваться красотой открывающегося вида.

Провинциальные влюбленные прекратили свои фотоэксперименты

(давай сними меня вполоборота, чтобы было видно, какая у меня куртка, и во-о-он тот голубенький домик, но только на фоне площади, и пусть влезет немножечко неба, ладно?)

и тоже обернулись в их сторону. Когда японец проходил мимо, Даниил как можно дальше отступил из прохода и вежливо опустил глаза.

– С этой стороны, господин премьер-министр, вы можете полюбоваться знаменитой стрелкой Васильевского острова и неторопливым течением Невы, главной реки нашего города...

Одновременно с экскурсоводом чирикала, едва успевая, переводчица. Японец прошел мимо Даниила, поравнялся со старичками-иностранцами. Охрана аккуратно убрала с дороги влюбленных. Не торопясь и не меняясь лицом, премьер кивал окружающим, послушно смотрел в ту сторону, куда указывал экскурсовод, и не переставал улыбаться.

Охранники настороженно вращали маленькими, коротко остриженными головками.

Они отошли от входа на галерею уже метров на десять. Мимо Даниила ползли последние сопровождающие. Из-за поворота показался Артем.

Артем прогуливающимся шагом шел навстречу японцу, а тот слушал, что Васильевский остров, отлично видный справа от нас, был назван так в честь одного из сподвижников знаменитого русского царя Петра Первого.

На Артеме был надет несуразный, почти до щиколоток, плащ. В плаще он выглядел на несколько размеров толще, чем был на самом деле. Когда он прошел мимо Гребня, тот отвернулся к стене и спиной закрыл чехол своей гитары. На Гребня никто не смотрел. Гуляющие по колоннаде смотрели на японца, а японец и охрана смотрели на приближающегося Артема.

Как только мимо прошагал замыкающий бодигуард, Даниил передвинулся на центр прохода, сунул руку за пазуху и нащупал рифленую рукоятку "ТТ".

Артем сделал еще шаг, и путь ему преградил охранник в дорогом пиджаке:

– В сторону, пожалуйста. Официальная делегация.

Артем был одного с ним роста и не обратил внимания на его слова. Он стоял и глупо улыбался. Громко, через голову бодигуарда, он сказал:

– Вы переводчица?

От удивления девушка запнулась, попыталась договорить предложение, окончательно забыла, о чем речь, и повернула голову в его сторону.

– Вы переводчица?

Охранник не понимал, что происходит. Одной рукой он пытался сдвинуть с пути Артема, а вторую шаловливо тянул к нижней пуговице своего пиджака. Словно прикидывал, а не пописать ли ему хоть раз в жизни с колоннады Исаакиевского собора, но немного стеснялся.

– Да, я переводчица.

Артем очень медленно расстегнул пуговицы и отвел в сторону левую полу плаща:

– Переведите, пожалуйста, что это – шесть килограммов армейского тротила. Если я просто шевельну пальцем, от собора не останется даже пары кирпичей.

Куда лучше эта картина смотрелась бы весенним солнечным утром, когда на металлических поверхностях играли бы блики света и мужественные лица бодигуардов покрывались смертельной бледностью.

Но утро не было весенним. За бортиком ограждения нудно барабанил дождь.

Даниил вытащил руку с пистолетом из-за пазухи и сделал шаг назад.

"Шаг в сторону! Это захват!" – рявкнул Артем, и все четверо бодигуардов синхронно, словно части одного механизма, пришли в движение. Двое телами закрыли ничего не понимающего японца, а тот, что ближе всех стоял к Артему, с пистолетом в руке бросился на него.

Это было глупо. Они не блефовали. Чтобы взорвать бомбу, Артему действительно нужно было лишь двинуть пальцами. Это было глупо, но громадный стокилограммовый мужик, не рассуждая, как учили, летел на Артема.

Руки у Артема были заняты. Он держал проводки детонатора, а охранник уже вытягивал пистолет к его голове. Спустя мгновение тишину взорвал первый за бесконечное утро выстрел. А спустя еще одно – молоденькая переводчица что есть силы завизжала. Так, как умеют визжать до смерти перепуганные молодые и симпатичные женщины.

Охранник рухнул на металлический настил сразу – всем телом. Густав, размахивая пистолетом, гаркнул: "Всем лечь!" – и одновременно Гребень дал очередь в воздух из "калашникова".

– Лежать! Лежать! Все взорвется! Лежать!

Он, надсаживаясь, кричал слова приказаний, но ничего не происходило. Охранники, вытянув в его сторону стволы пистолетов, прикрывали японца. Сопровождающие, открыв рты, смотрели на Густава в упор.

Густав шагнул, приставил свой пистолет к высокому, с залысинами, лбу экскурсовода. И нажал на курок. Голова с громким хрустом разлетелась на куски.

Стоявший рядом с экскурсоводом пузатый тип в галстуке весь до пояса покрылся мелкими черными брызгами крови. Сила выстрела была такой, что стоявшего у самого ограждения экскурсовода выбросило наружу.

Мелькнув в воздухе старыми ботинками, он рухнул вниз и, проскользив немного по мокрой крыше, застрял, зацепившись плащом, почти у самого края.

Все разом повалились на мокрый металлический настил. Замыкавший колонну охранник рыпнулся куда-то вбок. Даниил упер ему в лицо дуло пистолета.

Японец медленно присел на корточки. По его черным прилизанным волосам стекали капли. Прикрывавшие его бодигуарды опустились вместе с ним.

– Это захват! Малейшее движение – и все взлетит на воздух!

Даниил, как и было ему сказано вчера на инструктаже, следил за теми, кто лежал у его ног, и одновременно посматривал, чтобы кто-нибудь не появился из ведущей на колоннаду двери.

(появится – тут же стреляй. или в голову, или в живот. будешь мяться и себя погубишь, и акцию.)

Забухав коваными ботинками по настилу, Гребень обежал колоннаду вокруг. Оттуда, тыча в бок автоматом и держа рукой за ворот куртки, он приволок давешнего интеллигента в дождевике.

– Больше никого?

– Никого.

За спиной Густава серел мокрый город и серело над городом мокрое небо. Зеленый от окиси Николай Первый презрительно отвернулся от происходившего на колоннаде. Ему, самодержцу и реакционеру, никогда не нравились злые парни в черных кожаных куртках.

Густав картинно передернул затвор "макарова" и не торопясь обвел взглядом распластанных перед ним мокрых людей.

– Все слушают меня внимательно. Мы не уголовники, мы ведем политическую борьбу. Никакого вреда простым людям мы не причиним. Это ясно?

Женщины тихо всхлипывали. Густав перешагнул через несколько тел и подошел к японцу. Охранники снизу вверх, как бездомные псы, смотрели ему в лицо.

Густав обратился к переводчице:

– Скажи ему, что мы не уголовники, что у нас только политические требования.

– Я уже перевела... все, что вы сказали.

– Скажи ему, чтобы лежал тихо. Будет делать, как я скажу, – останется жить. Переведи, что у нас бомба и смерти мы не боимся. Когда наши требования выполнят, он сможет идти.

Девушка, смешно кривя губы, залопотала по-японски. Премьер внимательно выслушал ее и что-то ответил. Даже лежа животом в луже, он умудрялся выглядеть так, словно под зацветающей вишней ведет неспешную беседу с приятным собеседником.

– Господин Фукоку просит, чтобы вы отпустили ни в чем не повинных людей и допустили врача к этому несчастному молодому человеку.

Густав перевел взгляд на охранников:

– Кто старший в группе?

– Я.

– Ты представляешь, что такое шесть кило тротила?

– Представляю.

– Тогда сдай оружие и скажи своим, чтобы сдали.

– А когда...

– Не рассуждать! Исполнять приказ! Еще слово скажешь, и я твоему японцу пулю между рогов влеплю! Сдал оружие и лег мордой в пол! Быстро!

Охранник положил пистолет на пол. Двое его подчиненных положили свои рядом.

– Ты! Иди сюда и осмотри раненого. Быстро! Остальным не шевелиться.

Охранник подошел к подстреленному парню. Вокруг того успела натечь довольно большая лужа черной крови.

– Плохо. Тут врач нужен.

– Тебя учили оказывать первую помощь? Перевяжи, и пусть лежит.

– Какая помощь? У него дыра в животе. Его тронешь – он кровью истечет.

Густав молча смотрел на охранника. Потом достал из нагрудного кармана вчетверо сложенный листок бумаги.

– Вот это – передашь своему начальству. Это наши требования. Когда приедет врач, скажете, что мы разрешаем ему подняться. Без фокусов – вход мы заминируем прямо сейчас.