Текст книги "Манекены - жизнь в стеклах витрин"
Автор книги: Автор Неизвестен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Кузнецов Сергей
Манекены – жизнь в стеклах витрин
Сергей Кузнецов
Манекены – жизнь в стеклах витрин
Пьеса в двух действиях.
Екатеринбург, июль 1997 г.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
ПАВЕЛ, мужчина 32 лет
ЕКАТЕРИНА, женщина 28 лет
МЕСТО ДЕЙСТВИЯ :
Витрина мебельного магазина в самом центре города Коптиловска. Прямо под вывеской "Евро-люкс" за чистым стеклом стоит совершенно новая дорогая мебель иностранного производства – спальный гарнитур, стенной шкаф с заграничной чудо-техникой, чуть дальше, в глубине – кухонный стол с табуретками и раковина для умывания.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
ПЕРВАЯ СЦЕНА. ( ДЕНЬ ПЕРВЫЙ )
На диване почти без движений в напряженных позах сидят двое – мужчина и женщина. Он – в тройном костюме серого цвета с галстуком, она – в красном вечернем платье.
ПАВЕЛ. ( пытается говорить, не шевеля губами ) Не двигайся! Посмотрят, и уйдут!
ЕКАТЕРИНА. Не уйдут они! Пять минут уже стоят!
ПАВЕЛ. Это потому что ты шевелишь губами. Не шевелила бы давно бы ушли.
ЕКАТЕРИНА. Как я могу говорить, не шевеля губами? Я же не агент контрразведки?
ПАВЕЛ. А я как? ( нервно постукивает пальцами по обшивке дивана ) Что интересного-то, непонятно. Диван, он и есть диван. На нем сидят двое: мужчина и женщина. Обычные совершенно. Сидят себе и сидят, чего пялиться?
ЕКАТЕРИНА. Они, кажется, увидели... Там один на тебя показывает. Ты же рукой дергаешь... Ты что?
ПАВЕЛ. Это, наверно, нервное. Не поворачивай головы! Они же видят...
ЕКАТЕРИНА. Да бог с ними, уже увидели. Не уйдут теперь...
ПАВЕЛ. Конечно, будут теперь до вечера. Думал, им надоест... Подумают, неживые, уйдут...
ЕКАТЕРИНА. Как же, уйдут они, жди! Бесплатное представление! Кто откажется?
ПАВЕЛ. Не надо так жестикулировать! Нам же сказали, чтобы движения были как можно более естественными...
ЕКАТЕРИНА. А что у меня, что, не естественные, что ли?
ПАВЕЛ. Да ты напряжена вся... И сутулишься... Расслабься!
ЕКАТЕРИНА. Ты тоже сидишь! Точно кол осиновый проглотил как Войцех Ярузельский.
ПАВЕЛ. Да не могу я расслабиться, когда целая толпа стоит и пялится... Сколько их?
ЕКАТЕРИНА. Только не надо считать! Я тебя прошу, Павел! Нас же предупредили, чтобы мы не обращали внимания!
ПАВЕЛ. Мы-то на них не обращаем... Еще бы они на нас не обращали... Совсем бы здорово было... Ладно бы показывали чего, а то ведь просто диван этот , люди сидят, что интересного?
ЕКАТЕРИНА. Ну ты бы сам, что, мимо прошел, если бы увидел такое?
ПАВЕЛ. Не знаю, может, остановился бы, посмотрел, да и дальше пошел... Всякое ведь бывает! Чего глазеть?
ЕКАТЕРИНА. Им ведь просто скучно, наверно, вот и пришли...
ПАВЕЛ. А что им делать-то еще? Театров в городе мало раз-два, и обчелся! А тут и в театр ходить не надо, билет покупать, стой себе и смотри бесплатно хоть целый день... Благодать!
ЕКАТЕРИНА. Зачем они это придумали, фирма-то эта? Ладно бы где, но здесь, в этой дыре?
ПАВЕЛ. Для рекламных целей все! Мебель эту не берут ихнюю, – кому она здесь по карману? – вот и придумали.
ЕКАТЕРИНА. Ладно хоть будет гарнитур этот спальный. В зале его поставим. В спаленке нашей он не поместится... Представляешь, итальянский! Дорогой безумно! Пять тысяч! Нам бы его в жизни не купить! А так получим! Здорово, да? Такой конкурс выдержали! Сухоплюева, идиотка эта, тоже кандидатуру свою подавала с мушкой, я тебе говорила? Кандидадуру! Представляешь, наглость какая? Ни рожи, ни кожи, а все равно с самомнением!
ПАВЕЛ. Тише ты! Люди же видят! Забыла, что ли, совсем?
ЕКАТЕРИНА. Да ну их! Стоят, пялятся! Я вообще внимания на них обращать не буду! Пусть себе стоят! Мне-то что? Умирать теперь, что ли, за этим стеклом? Пятнадцать дней быстро пройдут... Не успеешь оглянуться, а уже выходить... Я вот только о чем беспокоюсь? Я же тебе не сказала... У меня же не сегодня-завтра месячные начаться должны?! Как я буду?
ПАВЕЛ. Тише! Что ты такое говоришь? Ну нельзя же так! Есть же люди, которые по движению губ читать могут, почти все эти глухонемые и разведчики разные...
ЕКАТЕРИНА. Спросить нельзя! Таким сразу стал нервным!..
ПАВЕЛ. Ты же не у них на глазах этим будешь заниматься. Зайдешь же, наверно, в комнату, ну в туалет, они же это не запретили, кажется?..
ЕКАТЕРИНА. А, ну да! Точно!
ПАВЕЛ. Если бы они сказали это делать прямо на глазах у всех, я бы, не раздумывая, отказался... Ну что уж издеваться-то совсем? Мы ведь тоже люди! И так сидеть здесь будем, как в зоопарке, полмесяца целых... Таблички только не хватает над клеткой: "HOMO SAPIENS". Или нет, над нашей надо повесить: "HOMO INSAPIENS". Как цуцики сидеть здесь будем потому что... Я про одного читал, он тоже в зоопарке сидел, только, не помню, за сколько... Это ж не каждый согласится, верно? Может, поторговаться можно было?
ЕКАТЕРИНА. Павел, я же тебе говорила, они бы других взяли! Желающих же много было! Тридцать семь пар, по-моему, по списку. Если бы Черевякины не отказались бы в последний момент, мы бы с тобой точно пролетели... Их бы точно взяли: она – бывшая танцовщица, он – телевизионный режиссер... Ей 20, ему 30... И оба такие смазливые, что хоть сразу на витрину сажай! Живут в гражданском браке, а официально он за другой числится... Из-за этого, видно, и передумали – испугались... А так я, честно сказать, даже и не думала, что конкурс такой пройдем ... Требования же были очень высокие... А я домохозяйка, пусть и с высшим, ты не забывай! Да и у тебя тоже профессия такая! Но теперь уже все позади...
ПАВЕЛ. Наоборот, все еще только впереди! Представляешь, целых пятнадцать дней! А чем заниматься-то? Чем? Газеты и журналы сюда приносить не будут свежие – "Известия", "Огонек"... А как я без них? Нужно было, кстати, этот пункт оговорить особо... Подкладывали бы сюда или подсовывали как-то газеты свежие, чтобы хоть в курсе быть событий-то происходящих... А то как в темном мешке... А что в мире будет твориться – неизвестно... А вдруг конец света настанет, а мы с тобой даже не узнаем?
ЕКАТЕРИНА. Телевизор же есть... Забыл?
ПАВЕЛ. Та... Телевизор – не то... Фонарь идиотов, его называют... Ящик для дураков... Кто-то сказал даже: включая телевизор, ты выключаешь свой разум... А где ДеУшка-то?
ЕКАТЕРИНА. Я эти слова помню... Ты же тогда на телевизор табличку с ними поставил, так они тебе понравились... Только убрал через пару месяцев... Почему?
ПАВЕЛ. Ну как? Неприятно же осознавать было, что ты постоянно с выключенным разумом...
ЕКАТЕРИНА. Ладно, давай, что ли, выключим разум... Может, легче будет?.. ( Встает и неестественно прямо идет к шкафу, берет ДУ и возвращается назад, но по дороге запинается о край ковра.) Блин, чуть не упала!.. ( Садится. Включает телевизор. Переключает каналы. ) Дрянь везде какая-то... Что-то я даже не отражаю...
ПАВЕЛ. Посмотришь тут телевизор, когда сам как на экране! Ведь целая же толпа зрителей глазеет!.. Как рыба в аквариуме себя чувствуешь! Кто мы с тобой – меченосцы, гурами или, может, скалярии? А?
ЕКАТЕРИНА. Не знаю, как ты, а я – точно золотая рыбка в воде этой мутной...
ПАВЕЛ. Почему золотая? Красная!
ЕКАТЕРИНА. Так ведь не видно ж все равно...
ПАВЕЛ. А я бы как угрь сейчас залег бы на дно да зарылся бы в песок – пусть себе смотрят!
ЕКАТЕРИНА.( Смотрит телевизор. Косится на зрителей. ) Ой! Снимают! И камера-то какая! На треноге целой! Не смотри! Выпрямись! Чего отворачиваешься? Не горбься! Делай вид, все нормально... Мы же должны быть естественными... Как у себя дома... Это, наверно, с четверки... Сегодня вечером будем про себя смотреть в местных новостях...
ПАВЕЛ. В местных? Может, и в центральных!.. Не дай, бог, конечно!
ЕКАТЕРИНА. Знаменитостями с тобой станем, представляешь? Звездами настоящими... Как выйдем, интервью у нас брать будут, корреспонденты всякие приходить будут, может, и иностранцы даже!.. У них ведь такое тоже нечасто там бывает... Может, даже в Голливуд возьмут! А я ведь всю жизнь мечтаю – с Микки Рурком встретиться чтобы... Он такой... такой...
ПАВЕЛ. Не надо бы, чтоб про нас писали! Позориться еще! Я выйду, у меня отпуск закончится, на работу идти, а там узнают...
ЕКАТЕРИНА. И так узнают... А ты думаешь, нет, что ли? У нас город не такой большой, все равно разнесут по всей округе...
ПАВЕЛ. Что-то мне уже надоедать начинает это... Еще костюм не нравится этот – мышиного цвета... Так я себя в нем чувствую... Как боксер в балетных тапочках... Галстук еще этот – как удавка... А зеваки все стоят и глазеют... Толпень такая!
ЕКАТЕРИНА. Да не обращай на них уже внимания? Сколько можно!
ПАВЕЛ. Все глазеют и глазеют... Как на обезьян каких! Нецивилизованная у нас все-таки публика! За границей бы, наверно, так не стояли!..
ЕКАТЕРИНА. Стояли бы! Стояли! Еще как бы стояли! Такие же люди! С заграницей все сравнивают! У нас, может, люди даже лучше... У нас люди у витрины постоят, улыбнутся непонятно чему злорадно, потом домой придут, ругать нас будут на чем свет стоит, матом крыть трехэтажным, говорить, родину мы предали, а на их место придут другие и так же встанут... Загадочная русская душа! Чего предали-то? Тайна в этом какая-то есть, никому не понятная... Может, люди просто подзаработать решили, деньги им нужны позарез... Может, им от безысходности уже деваться некуда? Да ведь не объяснишь... Все одно не поймут...
ПАВЕЛ. Ну все-таки Запад-то уже, что ни говори, проникает в наше сознание... Фильмы эти американские, боевики дешевые, джинсы, "Мальборо" и "Кока-кола". Раньше ведь и представить-то невозможно было, что мы будем так вот в витрине сидеть, как манекены, только живые. Мне бы сказали такое лет десять назад, так я бы рассмеялся и плюнул бы, наверно, в лицо тому, кто чушь несет такую. А сейчас вот сижу, и ничего... Потому что знаю, что пару недель посижу, и мебель себе заработаю хорошую... А все-таки, наверно, в зале его лучше не ставить! Может, в спальню удастся втиснуть? А? Он ведь все-таки спальный считается! А так все на нем телевизор смотреть будут, гости разные, Антошка ерзать будет – он же непоседа!..
ЕКАТЕРИНА. Пусть ерзает! Чехлы пошьем!
ПАВЕЛ. Слушай, а, может, вообще, продать его, а деньги на что-нибудь другое потратить, а?
ЕКАТЕРИНА. Ну да, конечно! У нас гарнитура спального нет, я ведь только потому и согласилась! Надоело уже на полутораспальной кровати мучиться! Тем более, ты все ворочаешься, меня сталкиваешь на край на самый... Предлагала же тебе, давай местами поменяемся, так нет, не захотел же, знаешь, что если не у стеночки, то на полу спать будешь, ты же неспокойный... А сейчас предлагаешь... Да ты что?
ПАВЕЛ. Катенька, не нервничай, пожалуйста. Хочешь гарнитур – будет у нас гарнитур с тобою... Это ведь тоже работой считается, а просто так деньги никто не дает... Заработать надо... Вот ты уже и нервничать начинаешь, а еще ведь и часа не прошло... А что дальше будет? Дальше мы что, головы друг другу свернем, что ли? Смотрят? Ну и пусть смотрят! А мы внимания на них обращать не будем, вот и все... Будем жить нормальной домашней жизнью, не дома только и без Антошки... Зато потом у нас обстановочка будет, как в кино... Не стыдно будет друзей приглашать! Пять лет мы с тобой прожили, не ссорились почти, и здесь, конечно, не будем тем более, да? Вся трудность в том и заключается, чтобы мирно прожить это время. Это как бы замкнутое психологическое пространство, и мы эти пятнадцать суток должны очень терпимо относиться друг к другу... Короче, как обычно... Как они говорили... Как у себя дома... А что? Давай внушать себе, что здесь очень уютно и хорошо! Это ведь наш дом теперь на пятнадцать суток...
ЕКАТЕРИНА. Извини... Эти пятнадцать суток... Как срок какой заключения... За хулиганство дают столько... Мне кажется, они никогда не закончатся... Подумать только, сколько здесь сидим, а еще и часа не прошло... Кошмар какой!
ПАВЕЛ. Катенька, ну будет тебе вредничать... Мы же с тобой вместе...
ЕКАТЕРИНА. Не надо только меня гладить при всех! А то сейчас вообще весь город соберется...
ПАВЕЛ. Не знаю, как мы спать будем... без всего... А если вдруг... того... захочется?
ЕКАТЕРИНА. Терпеть придется... Мы же подписали этот пункт два-один-два, так что ничего не поделаешь...
ПАВЕЛ. Ладно, как-нибудь продержимся без аморалки, как они это называют... Думаю, все у нас будет хорошо...
ЕКАТЕРИНА. Кто это песню эту поет, не знаешь?..
ПАВЕЛ. Какую?
ЕКАТЕРИНА. Ну эту... Тум-дум-дум-дум...
ПАВЕЛ. ( удивленно) Не знаю...
ЕКАТЕРИНА. Ну слова там еще такие есть: "Жизнь в стеклах витрин..." Кто?
ПАВЕЛ. Не знаю... Да и какая сейчас разница?..
ПАВЕЛ незаметно сжимает ей руку. ЕКАТЕРИНА кивает головой.
ВТОРАЯ СЦЕНА. (ДЕНЬ ТРЕТИЙ)
ПАВЕЛ и ЕКАТЕРИНА сидят за столом и кушают. На столе преимущественно заграничные продукты с яркими этикетками, не требующие приготовления. По сравнению с предыдущей сценой, они держат себя совершенно раскованно, лишь изредка поглядывают в сторону зрителей. ПАВЕЛ в яркой футболке и в джинсах, ЕКАТЕРИНА – в спортивном костюме.
ПАВЕЛ. ( жует бутерброд ) А что, не так-то здесь и плохо! Я сегодня спал вполне... Конечно, не как дома, но и не как в первую ночь... А эти! Стоят, ждут, думают, сексом заниматься будем... Черт-с-два! Фигу им! И вообще, настоящая любовь, она ведь не афишируется... Это ведь состояние души!
ЕКАТЕРИНА. ( кушает ложечкой йогурт )Я первую ночь тоже мучилась. Такое было состояние: спишь и как будто бы не спишь. На стекло все смотрела. К утру они только разошлись. Представляешь, до самого утра стояли! И вчера – точно так же. И не лень им стоять? А этой ночью даже не знаю, до скольки. Открывала глаза так периодически, смотрела – вроде бы стоят, и снова засыпала. А вот только когда ложимся или встаем, вот тогда настоящее столпотворение.
ПАВЕЛ. Плевать! Можно подумать, что они никогда в жизни не видели мужчину в комбинации и женщину в плавках...
ЕКАТЕРИНА. Да ведь подростки в-основном ведь! Им все в диковинку!
ПАВЕЛ. Не говори! Можно подумать, сами в костюмах спать ложатся...
ЕКАТЕРИНА. Как, тебе, кстати, плавки не жмут, они ведь на резинках?
ПАВЕЛ. Да вроде ничего... А ты как в комбинации?
ЕКАТЕРИНА. Да мне-то что? Это же ты всегда, даже до замужества, голышом спал, чтобы ничего не стягивало там резинки эти...
ПАВЕЛ. Да, не очень-то, конечно, комфортно себя чувствуешь, но хуже всего то, что даже поплавать нельзя...
ЕКАТЕРИНА. Да... Бассейна здесь нет...
ПАВЕЛ. А так, по-моему, все вполне... Не знаю, почему так в первый день страшно было... У страха, говорят, глаза велики... Чего бояться было? Пищи навалом! Каждый день и "сникерсы" тебе, и "кока-кола"! Лепота! Когда мы так кушали, как теперь?
ЕКАТЕРИНА. Паша, тебе мороженое достать?
ПАВЕЛ. Нет, у меня уже вчера от него все слиплось... Мне "спрайта" или, нет, лучше "фанты"... А вообще, не надо ни того, ни другого...
ЕКАТЕРИНА. ( подходит к холодильнику ) Ты с жиру уже бесишься!.. Не знаешь, чего... А мне мороженое нравится! Здесь его еще полно! И обновлять, сказали, будут припасы... В таком холодильнике мышь не удавится, как в нашем...
ПАВЕЛ. Кушай, мамочка, опилки! Я – начальник лесопилки!
ЕКАТЕРИНА. Разошелся! Разошелся!
ПАВЕЛ. А что? Мне здесь даже нравится... Никаких тебе забот! Никакой головной боли! Сидишь, телевизор смотришь... Каналы здесь все ловятся, – антенна у них, наверно, параболическая... И фильм этот посмотрели ничего – с клиентом Иствудом... И не скучно вовсе... Гости мне вчера даже понравились... Хоть с людьми поговорили... Я же сначала думал, будем одни здесь... А так вовсе неплохо... И ужин вкусный был, ничего не скажешь... Я поросенка фаршированного никогда не пробовал... И не попробовал бы, если бы не здесь... Я же в ресторане-то даже, стыдно признаться, никогда не был... Куда мне, на мои-то шиши... А тут такое...
ЕКАТЕРИНА. Сказали же вчера по телевизору: "Голливудская сказка в Коптиловске"... И еще...еще... "Уголком райской жизни" назвали... Хорошо хоть фамилии наши не обнародовали...
ПАВЕЛ. Да... Все хорошо! Плохо вот только, что книги они не дали с собой...Как я без них?
ЕКАТЕРИНА. Они же знают, ты учитель литературы... Тебе волю дай, тебя от книг не оторвать будет... А те, которые мебель покупают дорогую, они книг не читают – они деньги зарабатывают... В отличие от учителей литературы... Слышишь?
ПАВЕЛ. Плевать! Пусть зарабатывают! Я свою жизнь ни на какую другую не променяю...Не хлебом единым жив человек...
ЕКАТЕРИНА. Что-то, помнится, ты недавно совсем другое говорил...
ПАВЕЛ. Еще Достоевский писал: "Не менять своих убеждений аморально..." Заметь, не плохо, а а-мо-раль-но...
ЕКАТЕРИНА. Да, но не так же быстро?
ПАВЕЛ. Мы с тобой тоже зарабатываем – сидим вот, разговариваем, а денежки все капают и капают... Пятнаддцать долларов почти получается в час – я вчера подсчитал... Не так уж и плохо, согласись, если учесть, что мы ничего здесь не делаем – только едим вот и спим...
ЕКАТЕРИНА. Не пятнадцать, а четырнадцать в час... Точнее, даже, тринадцать-девятьсот... Пять тысяч раздели на триста шестьдесят, сколько получается, ну? Счетовод!..
ПАВЕЛ. Все равно получается, значит, что тысячу уже заработали, представляешь? А сколько нам месяцев нужно там, чтобы эти же деньги заработать?
ЕКАТЕРИНА. А все благодаря кому? Не попалось бы объявление это, так до сих пор хлебом бы одним питались...
ПАВЕЛ. Денег последние семь сантиметров осталось, да?..
ЕКАТЕРИНА. И как у тебя только оптимизма хватает, чтобы не повеситься?..
ПАВЕЛ. ( Встает и потягивается.) Ой! Люблю повеселиться, особенно – пожрать...
ЕКАТЕРИНА. Здесь только не полежать тебе, как дома...
ПАВЕЛ. Почему не полежать?
ЕКАТЕРИНА. Люди смотрят!..
ПАВЕЛ подходит к дивану и ложится на него.
ЕКАТЕРИНА. ( удивленно смотрит на него ) Паша! Среди бела дня...
ПАВЕЛ. А что, может, сходим в туалет?.. Вместе...
ЕКАТЕРИНА. Зачем это? ( качает головой ) Нельзя, Павел!
ПАВЕЛ. Никто ведь даже не заметит...
ЕКАТЕРИНА. Я думаю, там видеокамеры... Они все заснимут и будут потом нас шантажировать... Нельзя! Мы же подписали соглашение... Будем терпеть...
ПАВЕЛ. Я не могу...
ЕКАТЕРИНА. Можешь – не можешь... Надо, Павел, надо!
ПАВЕЛ. Ну и ладно! ( Отворачивается.)
ЕКАТЕРИНА. ( подходит к нему и гладит его по голове, как малого ребенка.) Пашенька, ну ты же все равно без эротики этой и порнографии своей не сможешь, а здесь ведь ничего этого нет, так что потерпи, немного осталось. Скоро домой вернемся, видик включим и тогда... Ты ведь у меня не Микки Рурк, конечно, но ты мне и такой нравишься, хоть и нет у тебя улыбки такой загадочной, как у Джоконды... А у него есть! Ну и пусть! Все равно ты лучше... Все равно ты мне нравишься больше...
ТРЕТЬЯ СЦЕНА. (ДЕНЬ ПЯТЫЙ)
ЕКАТЕРИНА в деловом костюме сосредоточенно смотрит на зрителей. Смотрит долго. Слышно, как толпа скандирует: "Проститутки! Проститутки! Манекены!" ПАВЕЛ в спортивных трусах и в майке делает наклоны.
ПАВЕЛ. ( повторяет в такт наклонам ) Тридцать два года уже... Тридцать два года уже... Тридцать два года... ( делает последний наклон ) Дураку!..
ЕКАТЕРИНА. Тебя что, совсем это не волнут?..
ПАВЕЛ. А что я могу сделать?..
ЕКАТЕРИНА. Не сейчас, а раньше нужно было делать... Чтобы в витрине не сидеть, выкрики эти не слушать...
ПАВЕЛ. Они там куклу какую-то притащили надувную...Мы с тобой стали даже популярнее президента России...
ЕКАТЕРИНА. Ну почему ты учитель? Почему не столяр, почему не плотник, почему не плиточник? Не каменщик, не облицовщик, не штукатур? Почему именно учитель?
ПАВЕЛ. ( Садится на диван.) Что, все должны быть новыми русскими, что ли?
ЕКАТЕРИНА. Все зарабатывают... Один ты такой... Еще даже философию какую-то под это дело подвел...
ПАВЕЛ. Если хочешь знать, не я, а вся великая русская литература. Чичикова же не я придумал, а Гоголь... А ты вспомни, как он его описывает... Еще в детстве отец ему что советовал? "С товарищами не водись, они тебя добру не научат, а если уж пошло на то, так водись с теми, которые побогаче, чтобы при случае могли быть тебе полезными. Не угощай и не потчевай никого, а веди себя лучше так, чтобы тебя угощали, а больше всего береги и копи копейку, эта вещь надежнее всего на свете. Товарищ или приятель тебя надует и в беде первый тебя выдаст, а копейка не выдаст, в какой бы беде ты ни был. Все сделаешь и все прошибешь своей копейкой." Вот!
ЕКАТЕРИНА. Ну хватит, хватит! ( Во время его дальнейшего цитирования она пытается остановить его, но не может и от этого нервничает – делает знаки руками, качает головой, переминается с ноги на ногу.)
ПАВЕЛ. А он как стал выполнять эти заветы? Ты слушай, слушай! "Особенных способностей к какой-нибудь науке в нем не оказалось, отличился он больше прилежанием и опрятностию, но зато оказался в нем большой ум с другой стороны, со стороны практической. Он вдруг смекнул и понял дело и повел себя в отношении к товарищам точно таким образом, что они его угощали, а он их не только никогда, но даже иногда, припрятав полученное угощенье, потом продавал им же. Еще ребенком, он умел уже отказывать себе во всем. Из данной отцом полтины не издержал ни копейки, напротив, в тот же год уже сделал к ней приращения, показав оборотливость почти необыкновенную: слепил из воску снегиря, выкрасил его и продал очень выгодно. Потом в продолжение некоторого времени пустился на другие спекуляции, именно вот какие: накупивши на рынке съестного, садился в классе возле тех, которые были побогаче, и как только замечал, что товарища начинало тошнить, признак подступающего голода, он высовывал ему из-под скамьи будто невзначай угол пряника или булки и, раззодоривши его, брал деньги, соображаяся с аппетитом. Два месяца он провозился у себя на квартире без отдыха около мыши, которую засадил в маленькую деревянную клеточку, и добился наконец до того, что мышь становилась на задние лапки, ложилась и вставала по приказу, и продал потом ее тоже очень выгодно. Когда набралось денег до пяти рублей, деньги по тем временам немалые, как пять миллионов сейчас – он мешочек зашил и стал копить в другой..." Ну чем тебе не детство нового русского, а?
ЕКАТЕРИНА. Ну хватит, хватит уже! Хватит! Знаю я, что ты можешь часами так рассказывать... Только что толку? Денег за это не платят?..
ПАВЕЛ. Ну что ты все – деньги да деньги...Это ведь не самое главное! Я тебе об одном, а ты мне о другом...
ЕКАТЕРИНА. Повезло мне с тобой... Ничего ты не умеешь, ни кран починить, ни бачок там, только книжки читать да в себе копаться... Вот ты говоришь, не деньги... А ведь каждый человек что он имеет, того он и стоит...
ПАВЕЛ. Нет, то есть да, но я не хочу, чтобы так было...
ЕКАТЕРИНА. Амбиций у нас у всех много... Только что толку? Тебе нужно просто разозлиться! Разозлись по-настоящему! Злость – созидательная штука! Разозлись! Докажи всем, чего ты стоишь!
ПАВЕЛ. Ну не могу я! Не могу! Может, ты и права... Жалкий я и ничтожный человек... Жизнь почти всю прожил, возраста Христа вот уже почти достиг, а ничего-то не добился. Умирать буду, нечего будет вспомнить... Всю жизнь крохи жалкие считал... А как мечтал в детстве, как мечтал! Думал, по всему миру буду ездить! И на катере плавать, на машинах гонять, с парашютом прыгать... Буду красивым, сильным, загорелым – как Шаши Капур в одном фильме... индийском, и собака у меня будет охотничья – как у него... А у меня кот рыжий, деревенский валенок... И жизнь почти позади. А что в ней было? Что?.. Бандиты эти погибают. Конечно, по-человечески их жаль. Но они в свои тридцать-тридцать пять хоть пожили, а я нет... А я обитал исключительно в духовной сфере, а дух ведь, знаешь, с материей связан, и напрямую. И это я понимаю слишком поздно, слишком поздно... И если спросят меня в последнюю минуту у развилки двух дорог "Что сделали вы, Павел Федорович Бурундуков, в своей долгой жизни значительного?" я задумаюсь и не смогу ответить... Нечего мне будет вспомнить! Нечего!..
ЕКАТЕРИНА снова смотрит то на зрителей, то на ПАВЛА, разрывающего на клочки блокнот. Снова слышно, как толпа митингующих скандирует: "Проституция! Проституция! Манекены!"
ЕКАТЕРИНА. Ты что делаешь-то?
ПАВЕЛ. Злюсь... Ты же хотела?
ЕКАТЕРИНА. Павел, как я тебя понимаю!.. ( Стоит за его спиной.)
ПАВЕЛ. Может, манекены-то вовсе и не мы, а они, они, стоящие за этим стеклом тесной стеной и жадно внимающие глянцевому западному быту...
ЕКАТЕРИНА. Они, Павел, они... ( Садится рядом. Нервно курит.)
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ. (ДЕНЬ СЕДЬМОЙ)
ЕКАТЕРИНА очищает пылесосом мягкую мебель. Она в ярком домашнем халате. ПАВЕЛ читает книгу. Он в шортах и в майке.
ЕКАТЕРИНА. Я эту мебель уже как свою ощущаю... Она ведь у нас и стоять будет...
ПАВЕЛ. ( Отрывается от книги. Тупо смотрит перед собой.) Пусть только Тимофей после этого попробует когти об нее точить, я ему голову оторву... Такой ценой она нам достается...
ЕКАТЕРИНА. Ладно ты, что... Он же в прихожей когти точит, пенеплен там рвет...
ПАВЕЛ. Я ему порву, как мы вернемся...
ЕКАТЕРИНА. Что это с тобой? То он ему каждый день литр молока покупает, нагревает, поит... А тут ругает!
ПАВЕЛ. Да ну его! Жирнючий такой стал!..
ЕКАТЕРИНА. А я так по Антошке соскучилась... Как он там? Даже не знаю! Скучает, наверно... Не дай, бог, мать еще поведет его гулять мимо нашего магазина, вообще, кошмар будет...
ПАВЕЛ. Да не поведет, наверно... Ты же предупредила?! Что, у нее, головка тыковкой, что ли?
ЕКАТЕРИНА. Это у твоей матери головка тыковкой, а у меня мать нормальная, и нечего ее обижать!
ПАВЕЛ. А что я сказал-то? Что? Что я, Америку открыл, что ли, что сказал, что у нее мозги куриные?
ЕКАТЕРИНА. Таким ты стал... Как твой отец...Я тебя раньше никогда таким не видела...
ПАВЕЛ. Ну извини, извини... Не хотел! Книгу мне эту паршивую подсунули – "Богатей, а то проиграешь!" Советы для начинающих бизнесмонстров тут. Сами, наверно, эту дрянь читают, а я не могу... ( бросает книжку ) Тебе тоже роман дали любовный, "Обнаженное сердце" – называется... Про трагическую любовь двух лесбиянок... Одной – восемнадцать, а другой – за восемьдесят, и никакого климакса, представляешь? Ну у них и вкусы! А сначала не разрешали, гады такие. Я бы знал, из дома бы книги принес, Толстого там, Достоевского взял, и сидел бы, читал... У меня много непрочитанного накопилось...
ЕКАТЕРИНА. Одно у тебя имя – чтец... ( ПАВЕЛ пристально смотрит на нее ) Извини!
ПАВЕЛ. А ты тоже хороша! На кухне жалюзи повесила! До сих пор понять не могу, зачем... Перед друзьями же стыдно!..
ЕКАТЕРИНА. Как зачем? Рекламируют же: "От солнца любопытных глаз защитят вас жалюзи..." Не зря ведь, наверно? Как ты думаешь? Во всех офисах и в наших, и в заграничных висят, между прочим, и ничего, никто не жалуется, ведь это же удобно!.. Слышишь, просто удобно!..
ПАВЕЛ. Так то ведь в офисах...
ЕКАТЕРИНА. А чем дома хуже? Ты всех видишь, а тебя никто... Это же здорово!.. Можно поднять, можно опустить... Утром встанешь, шмыг на кухню, вжиг-вжиг-вжиг, и все... Двадцатый век на дворе... А занавески – это пошло!..
ПАВЕЛ. ( ставит рядом с диваном табуретку и закидывает на нее ноги ) Давай, что ли, поиграем, как вчера...
ЕКАТЕРИНА. Да надоела уже игра эта... И я же, видишь, пылесошу... Кстати, как правильно, ты же филолух?
ПАВЕЛ. Пыле-сосю... Короче, пыль сосешь... Ну ладно, не хочешь – не надо... Я один поиграю. Потренирую память. Итак... Вчера... Я подарил тебе кухонную посуду, самую лучшую, с антипригарным покрытием, какую ты и хотела – "Цептер", называется. Ты подарила мне зачем-то "Гербалайф" этот вшивый. Зачем? Я ведь еще не толстый. В отместку, наверно.
ЕКАТЕРИНА. Не весь "Гербалайф", а этот, для повышения потенции только... Корень жожоба, кажется... Фу! То есть нет! Ну, напомни, как называется... Да ты знаешь! А! Супер-Йохимбе экстракт! Во!
ПАВЕЛ. Ах, вот как? Экстракт, значит... Ну ладно. Я подарил тебе стиральную машину "Индезит", чтобы уберечь твои нежные ручки от покраснения. Ты подарила мне в благодарность музыкальный центр "Техникс" для услаждения слуха. Молодец, детка! Спасибо!
ЕКАТЕРИНА. Ну я же знаю, что ты давно о нем мечтаешь.
ПАВЕЛ. Едем дальше. Я подарил тебе бриллиантовое колье, как у королевы Анны...
ЕКАТЕРИНА. Зачем мне колье, если у меня еще платья нет достойного?
ПАВЕЛ. Не спеши, детка, не спеши... Ты подарила мне спортивный автомобиль "Феррари" красного цвета. У, класс!
ЕКАТЕРИНА. Только зачем он тебе? Все равно прав нет!
ПАВЕЛ. Ничего, получу еще! Едем дальше! Я подарил тебе платье принцессы Дианы...
ЕКАТЕРИНА. Зачем оно мне нужно, ношенное-то?
ПАВЕЛ. Она его, может, только один раз всего и надевала...
ЕКАТЕРИНА. Все равно я его носить не буду!
ПАВЕЛ. Ну ладно, как хочешь. Все равно продать можно будет, деньги выручить... Что там у нас дальше? Ты подарила мне компьютер какой-то...
ЕКАТЕРИНА. Навороченный, знаешь, со всеми прибамбасами...
ПАВЕЛ. Чего? Выключи свой пылесос уже!
ЕКАТЕРИНА. Самый навороченный, говорю, компьютер...
ПАВЕЛ. Зачем он мне нужен-то?
ЕКАТЕРИНА. Ну, я не знаю... Уроки свои загонять туда будешь, что ли... Ну все же сейчас все делают на компьютерах...
ПАВЕЛ. Если все делают, не значит, что и я должен...
ЕКАТЕРИНА. Не угодишь ему, на фиг, привередливый такой...
ПАВЕЛ. Не мешай, ладно? Я подарил тебе... Я подарил тебе... Ага, дворец! Представляешь, целый дворец я тебе подарил с зеркалами и люстрами, а ты еще чего-то ворчишь, недовольна чем-то! Да на твоем месте я бы вообще помалкивал – такой мужик у нее есть, всем мужикам мужик, дворцы ей дарит настоящие... А ты...
ЕКАТЕРИНА. Да ладно... Если бы на самом деле... Где он, твой дворец-то? Где? Что-то я его не ощущаю...
ПАВЕЛ. Это же игра, дура...
ЕКАТЕРИНА. Сам дурак! Чего ругаешься-то?
ПАВЕЛ. А ты умная, что ли? Была бы такой, в игру бы не встревала... Итак... Что там дальше? Я подарил тебе замок... То есть – тьфу! – дворец...
ЕКАТЕРИНА. Ты чего плюешься-то? Чего плюешься? Я убираю, а он тут же следом плюет!
ПАВЕЛ. Ты меня уже бесишь! Я подарил ей замок... Опять! Я подарил ей дворец... Она подарила мне... Она... подарила...
ЕКАТЕРИНА. Ничего я тебе не дарила!..
ПАВЕЛ. Ну в чем дело-то, а? Ты что, совсем, что ли, уже? Я подарил ей дворец, она подарила мне... подарила...мне... Не помню! Чего я тебе подарил-то там?
ЕКАТЕРИНА. Я же сказал тебе, ничего! Ты понял?
ПАВЕЛ. Ты что возникаешь-то? Что я тебе подарил? Не помню... Забыл! Забыл, что подарил. А!Я подарил тебе дворец, а ты подарила мне... Ну что же? Что же? Да что же ты мне подарила такое, что я даже и не помню. Наверно, ерунду какую-то, мелочь, пустяковину, и это после того, как я дворец ей подарил... Ничего себе благодарность! Спасибочки!
ЕКАТЕРИНА. Ты что несешь-то? Что несешь? Я квартиру нашу пылесосю... пылесошу... В-общем, пыль сосу, а он здесь на диване сидит и базлает... Все вы, все вы, мужики такие... Как дома он сидел, так такой ласковый, нежный был... А как в витрине оказался, сразу как собака стал... Точно с цепи сорвался, лает, укусить норовит!..
