Текст книги "Письма"
Автор книги: Автор Неизвестен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 47 страниц)
ПИСЬМА 1886 ГОДА
А. С. СУВОРИНУ
16 января 1886 г., Петербург
Уважаемый Алексей Сергеевич!
Прилагаю Вам статью о календаре графа Льва Толстого, который печатается здесь на моих глазах. Статья написана по корректуре. Книга должна выйти через два дня. Цензурою она пропущена (к удивлению моему). Для газеты, конечно, хорошо, чтобы статья упредила выход книги за день. Для этого и поспешаю. – Статья, конечно, вполне цензурна. Не прикажете ли ее немедленно набрать и прислать мне корректуру, так как все писано мною страшно наспех. Я сделаю поправки по корректоре и сообщу Вам накануне о дне выхода книги; но набор должен быть готов, чтобы его можно было тотчас поставить по приказанию Вашему.
Преданный Вам
Н. Лесков.
А. С. СУВОРИНУ
28 февраля 1886 г., Петербург
Уважаемый Алексей Сергеевич!
Усердно благодарю Вас, что в сегодняшний знаменательный для Вас день Вы вспомнили обо мне и почтили меня приглашением, от Вас и от имени Вашей супруги Я очень ценю этот знак Вашего внимания и внимания Анны Ивановны.
Лично прибыть на радушный зов Ваш не могу, по нездоровью и некоторым иным обстоятельствам, угнетающим душу; но всеусердно прошу Вас верить моей радости за успех, которым венчались труды Ваши в истекшее десятилетие. Припоминаю прошедшее, гляжу на настоящее и сердечно желаю еще лучшего будущего. А если бы кто-нибудь по душе спросил меня: чего же я могу пожелать Вам в настоящем, втором десятилетии? – то я сказал бы, что желаю Вам того, что многие почитают для Вас гибельным, – я желал бы Вам поработать еще при лучших условиях для свободы совести и слова… Вы бы доказали тогда, что успех может принадлежать Вам не в силу сторонних обстоятельств, а по праву таланта и знания своего дела. И тот успех, без сомнения, оживит Вас и даст Вам такие радости, которые милы и дороги при всяком благополучии.
Этих-то радостей я Вам и желаю, как самый старый Ваш литературный сотоварищ, никогда во всю жизнь не нарушавший своей к Вам приязни.
Николай Лесков.
А. С. СУВОРИНУ
3 марта 1886 г., Петербург
Простите меня, старый коллега, что я два дня не ответил на Ваше дорогое и милое письмо! Я Вам не лгал: я болен, и еще больше – расстроен. Я был бы «не к пиру гость», но я был все время с Вами, и притом очень близко и очень приятно. – До 12 час. я говорил и спорил о Вас и внушал добрые к Вам чувства, находя в собственной душе моей для Вас мир и благословение. «Несть бо человек, иже поживет и не согрешит». – До 5 часов утра я читал полученные из Москвы новые тетрадки Льва Толстого и… все время с Вами… Я чувствовал: «как он до святости искренен!» И слышал, как это Вас радовало и восторгало. – В 5 час. я сам открыл бутылку красного вина и выпил ее всю за Ваше здоровье, – причем подошел к окну, поглядел в Вашу сторону и сказал: «Будь, друг, счастлив!» На другой день нашел у подушки Ваше прекрасное письмо и… рассмеялся. Выходит, что мы оба всю эту ночь были вместе, и притом в самом хорошем друг к другу настроении… Много ли таких воспоминаний в жизни!.. Я свернул Ваше письмо и положил его в своей божничке строгановскому Спасу за спину. Он у меня бережет то, что мне нравственно дорого.
Спасибо Вам за это письмо.
Что мы не умеем сойтись плотнее, – это, конечно, досадно, но хорошо и то, что добрые чувства все-таки живут в нас.
Я зайду скоро, а пока напечатайте-ка прилагаемую заметочку о пасквильных акростихах. Поэт тут упоминаемый есть Д. Минаев. Событие, разумеется, верно, как то, что я чту имя божие.
Ваш Н. Лесков.
P. S. А замечаете ли Вы, что Лев Толстой и в нынешнем своем настроении оживляет литературу. Он шевелит совесть, будит мысль, переустанавливает точки зрения на лица и репутации… Сколько бы дела и интереса для независимой критики, чтобы все это разобрать и оценить! Отчего же этим не занимаются? Ведь это живо, любопытно и полезно!
А. С. СУВОРИНУ
<Март 1886 г., Петербург>
Я не в претензии, Алексей Сергеевич, но на «тетрадки» указывать можно, и на них люди указывают (например, Скабичевский). Другое дело – «неудобно». Тут все сказано.
О Розенберге – пустяки. Это дело забавное и интересное для редакторов, которые сами часто подпадают диффамациям.
Вообще же пусть ничто из этого Вас нимало не стесняет.
«Китрадки», по миновании в них надобности, мне возвратите.
Если бы со стороны железнодорожников было возражение, – я Вам пришлю указание на конкретный случай в этом роде.
Преданный Вам
Н. Лесков.
P. S. Щебальский Аксакова терпеть не мог… «С.-П<етербургские> в<едомости>» соврали. – Щеб. лицо искреннее, а не направленское, как Аксаков. Его характеристика, может быть, не велика, но оригинальна: Петр Карлович – это тот, который «Каткову не уважал» и, будучи крайне беден, умел держать перед собою в решпекте даже Леонтьева. А сухой Любимов и надменный Феоктистов дорожили честью знакомства этого голого бедняка. – Как «литературный характер» это был самый благородный и вполне независимый человек и патриот с превосходным тактом. Славянофилы его всегда не любили и отягчали его судьбу в Москве, а Щ. считал их «людьми своего вкуса», для которых нужны «декорации». Очень жаль, что такое характерное лицо остается помянутым совсем по-казенному. – В литературе, кажется, нет уже и тени литературного вкуса и преданий.
Н. Л.
С. Н. ШУБИНСКОМУ
<Апрель 1886 г., Петербург>
В статье Штромберга было не 600 строк, а 196 строк. В таком наборе она стояла два месяца за неимением места. – 27-го марта мне прислали корректуру с просьбою «сократить». Я еще сократил на 80 строк. Всего осталось в статье 116 строк. – Я поспешил тотчас известить автора, что мною корректура уже прочитана и статья завтра выйдет… С тех пор прошло пять дней, и 116 строкам нет места… Понимаете ли Вы мое положение? Да будет проклята эта минута, когда Вы сочли нужным отдать эту статьишку в «Новое время» и там вызвались ее напечатать! На что мне это было нужно, чтобы выйти свиньею из свиней перед людьми добрыми к оказывавшими мне дружбу. В «Новостях», в «Пет<ербургской> газете», в «Русских ведомостях», в «Газете Гатцука» – везде бы это мне напечатали, и я бы услужил людям, а теперь я с ними навсегда расстался… Для чего Вы мне это сделали? Чем я заслужил такую предательскую гадость? И наконец – будет ли же этому конец? Имейте же хоть каплю сострадания. Вы ведь не в лесу выросли.
Н. Л.
С. Н. ШУБИНСКОМУ
3 апреля 1886 г., Петербург
Высокочтимый генерал!
Мне до глубины души больно, если я в самом деле огорчил или «обидел» Вас моею запискою. Вы знаете и не можете не знать, что я Вас горячо и искренно люблю и уважаю, а потому огорчить Вас умышленно я не могу. Но, может быть, в словах моих было что-нибудь неуместное. Простите мне это, дорогой и милый друг мой Сергей Николаевич! Как я узнал об этом, так сейчас же поехал к Вам лично просить не извинения, а прощения. Так я всегда делаю, чтобы наказать себя за несдержанность и дать тому, перед кем виноват, – самое полное удовлетворение, какое человек человеку дать может.
Самое дело не стоит слов, на него потраченных. Рекламой можно назвать все – даже статьи о Богдановиче и о Григоровиче. Но и это наплевать. А не надо было держать статью и давать обещание, не читая ее… Была бы она где-нибудь мною приткнута, и мне было бы спокойно, – а мне только и нужно. Посмотрите-ко, что я получал ежедневно… Это было очень неприятно. – Теперь я положил сообщенную Вами переписку в конверт и отослал ее, и мне спокойно: человек увидит, что я свое дело сделал и даже обруган за это. Знаменитым людям «какой-то Ш<тромберг>» – все равно, а для меня это сосед, приятель, оказывавший мне услуги, и я не могу так презрительно относиться к людям вообще.
В отношении Вас виновата форма «памятных листков». Они очень удобны, но всегда отдают какою-то резкостью. Так пенсне делает дерзким лицо. Оскорбить же Вас я не желал и еще в третий раз говорю Вам: простите меня, Христа ради!
Преданный Вам
Н. Лесков.
А. С. СУВОРИНУ
8 апреля 1886 г., Петербург
Достоуважаемый Алексей Сергеевич!
Праздную радостное для меня событие! Сегодня получил из Вашего магазина расчет, из коего явствует, что все мой издания, у Вас сделанные, окупились, и мне еще следует получение в 104 руб – vivat! Да еще из Москвы нет счета, а там тоже что-нибудь продано… Но главное то, что я Вас ни подо что не подвел и Вы на мне ни копейки не потеряли. Это все мое самолюбие. Да еще не забудьте, что я забирал ежегодно (рублей на 80—100 книг, и это тоже все погашено изданиями. Зачем же Вас тревожили и пугали и отбили от издания «Обойденных», которое идет у Тузова благополучно?..
«Очарованный странник», попавший умнице Комарову, лежал восемь лет в погребу и потом продан С. Истомину, у которого я его забирал по 60 коп. назад. Ступин Истомин был рыночник и, может быть, поступил со мною нечестно, – он мне будто отдал все, что у него было; а быть может, он, как больной человек, и сам не знал, что у него есть в складе. Но, как бы то ни было, после его смерти его наследник нашел еще связки «Странника». Я вчера его обязал предъявить мне все, что у него есть, и он объявил мне, что у него, может быть, есть «экземпляров 100–120». Он их продает только с уступкою 20°/о. Я у него возьму все с уступкою 40 %, то есть по 60 коп. за экземпляр, и предлагаю эту книгу (100 или 120 экз.) Алексею Алексеевичу по той же цене, за которую сам надеюсь выкупить весь остаток. – Затем предлагаю «Левшу» по полтине за рубль, то есть по 20 коп. за экз. вместо 40 коп. – «Смех и горе» по 75 коп. вместо 1 руб. 50 коп., «Шерамура» по 75 коп. вместо 1 руб. 50 коп. и «Некуда» по 1 руб. 50 коп. вместо 3 рублей. – «Странник», «Левша», «Шерамур» и «Смех и горе» – это книжки самые железнодорожные. Вы их знаете и можете судить, правду ли я говорю. Покупка эта для Вас небезвыгодна, а мне более нет нужды иметь книги на комиссии, и надо с ними развязаться. Если не возьмете их Вы, – я должен буду продать их кому-нибудь другому. Ваш же опыт показал, что книги эти в торговом смысле безопасны, – особенно с такою большою скидкою, какую я предлагаю. Если же на какую-либо из них и эта цена кажется высокою, – скажите без церемонии, и постараемся сойтись. Я только не вижу причины – почему мне не сделаться с Вами, а идти к кому-либо другому? Может быть, и Вы с этим согласитесь.
Затем «Очарованного странника» сейчас же (к зиме) надо издать в одном томе с «Левшою», под одним общим заглавием: «Молодцы». Они пойдут и не могут не идти теперь. Вместе они составят 12–13 листов и могут идти по 1 рублю, не мешая остатку «Левши» (по 40 коп.) и «Страннику» (по 60). Притом 120 экз. «Странника», конечно, до тех пор и распродадутся. «Странник» убит или, лучше сказать, заморен глупым издателем, томившим его восемь лет в погребе. Так и книгу «О женщинах» можно было заморить. Но ему надо дать выход, и он пойдет. Не иное что, а его надо было переводить г-же Коскуль на французский язык. Он занимателен, оригинален, и от него «Рысью пахнет». Мне жаль видеть, что из него сделал Комаров.
Пожалуйста, не оставьте моего письма без внимания и без ответа. Я очень болен, и мне надо ехать полечиться и надо свои дела справить. Вишневский же в воскресенье верно изобразил меня у Вас в вымышленной им беседе с Лейкиным. Там неправда только то, что будто у меня «есть зависти причина», – я никому и ничему не завидую. Только так еще и можно сносить кое-что.
Преданный Вам
Н. Лесков.
С. Н. ШУБИНСКОМУ
22 мая 1886 г., Петербург
Извините меня, достоуважаемый Сергей Николаевич, что я не могу послать Вам теперь рукопись «Повесть о боголюбезном скоморохе». Повесть еще немножечко не закончена, и притом она в самом примитивном виде, то есть вся измаранная. Ее надо переписать, выправить и еще раз переписать. Это у меня так делается. Иначе – вещь не в своем виде. – Далее можно говорить только о Вас, который иногда бывает любопытнее всякой повести о скоморохе. Я Вам писал, что повесть вполне цензурна, а Вы мне отвечаете: «Я не верю». Почему это? Разве не я сам всегда удерживал Вас, когда Вы хотели посылать рукописи мало-мальски сомнительные? – Вы не можете сказать, что это было не так! Потом, – разве, Вы думаете, я мало горд для того, чтобы не давать поводов говорить обо мне с Феоктистовым?.. Или я так глухо писал Вам, что в повести о скоморохе нет ничего религиозного, – до того, что даже не упоминается ни про евангелие, ни про церковь, ни про попа, ни про дьякона, ни про звонаря. Словом – нет ничего относящегося к церкви, а только сюжет заимствован. Живет скоморох, хочет исправиться, но не может, потому что все увлекается состраданием к несчастным, а в конце ему говорят, что ему уже и исправляться не в чем. Даже бздёху ладонного, и того нет, а есть просто очень любопытная повесть, написанная с изучением и старанием. – Я очень рад, что она Вас испугала и что Вы мне не верите. Это Вас займет и сделает Вам приятное досаждение от самого себя.
Очень сожалею о Ваших семейных неблагополучиях. Мое здоровье тоже очень худо – так худо, что не знаю, как и ехать.
Желаю Вам благополучного лета.
Ваш покорный слуга
Н. Лесков.
С. Н. ШУБИНСКОМУ
14 июня 1886 г., Петербург
Достоуважаемый Сергей Николаевич!
Четыре дня, как я уже хожу и даже помаленьку выхожу из дому. Работы для Вас сделал две: «Повесть о скоморохе» и статью «О женских способностях и о противлении злу». Первая написана вся, но вчерне, – только «вдоль», а еще не «впоперек». В ней от 31/2 до 2-х листов. Ее надо отшлифовывать и переписывать, что я и сделаю в Аренсбурге, куда пора уехать. Статья состоит из большого, в 2 печатные листа письма Пирогова к Эдифе Фед<оровне> Раден о значении дел вел. кн. Елены Павловны, с моим предисловием и послесловием. Объем ее от трех до трех с половиной листов. Это статья в высшей степени интересная в историческом и философском смысле, имеющая живое отношение к вопросам о женщинах и о противлении злу, которые коверкает юродственно Толстой. Воззрения Пирогова, конечно, противоположны воззрениям Толстого и уничтожают сии последние и умом и серьезностью авторитета Пирогова. Статья два раза переписана и доведена до отделки, выше которой я дать уже не могу. Она совсем готова к печати, и по существу трактуемого в ней предмета ее надо не задерживать. Она имеет большой интерес исторический и еще больший современный. На случай указано в рукописи место, где удобно разделить статью надвое. Это на 17-м листе. Если же не захотите делить, – тем лучше. Как мне досталось это письмо Пирогова, писанное к Раден, – объяснено в самом начале статьи. Вы, может быть, не знаете, что я по рекомендации Грота и Победоносцева (!) был приглашен в Михайловский дворец, чтобы принять на себя составление «Истории деятельности вел. кн. Елены Павл.», и имел в своих руках многие ее бумаги, а от «истории» отказался. Письмо Пирогова (на немецком языке) Раден дала мне с тем, что оно мне, «может быть, пригодится». Я сделал себе с него перевод и берег его до лучшего случая Случай этот теперь настал Семевский слыхал об этом письме и искал его, но не нашел, потому что оно у меня. Статья совершенно цензурна, и я ею очень дорожу. Это вдохновительно, серьезно и умно, и теперь кстати. – И так мною для Ваз изготовлено 7–8 листов работы, из коих 3–3 1/2 в совершенно отделанном виде сегодня же сдаются Короленко. (Что это так, то есть, что статья сегодня будет сдана, – я надеюсь, Вы мне поверите.) Теперь о деньгах, которые нужны, чтобы ехать. Усердно прошу Вас доверить мне, что работа сдана Короленке, и выслать мне, если можно завтра, записку на получение 350 рублей, которые мне необходимы. В невольном долгу, образовавшемся на мне от запрещений, теперь останется около 200 рублей, которые и отчислятся из повести, для Вас написанной. К концу июля Вы ее получите, и тогда долг будет не за мною, а за редакциею. Гатцуку, «России» и «Варшавскому дневнику» я отказал в этой повести и никому, кроме «Исторического вестника», ее не отдам. Вы, кажется, имеете ко мне доверие и можете ее считать, как бы она была у Вас в портфеле. Не отнимайте только у меня удовольствия ее на свободе выправить и отделать.
Прошу Вас сердечно – отвечайте мне скоро и удовлетворительно, чтобы я опять не разболелся и не закис тут безнадежно.
Облегчение я получил от лекарства, которое мне прислал аптекарь, без доктора. Три месяца я прострадал!.. Как я измучился, как изнемог, – Вы того и представить не можете. Рвусь в теплые грязи и на чистый воздух.
Поклон мой Екатерине Николаевне.
Пожалуйста, отвечайте тотчас.
Ваш Н. Лесков.
Мои «Соборяне» переведены и вышли в «Универсальной библиотеке». Это был мне совершенный сюрприз. – Теперь должны скоро выйти по-французски «На краю света» и рассказы из «Исторического вестника». – Конечно, я пальцем не шевелил, чтобы это было сделано.
С. Н. ШУБИНСКОМУ
17 июня 1886 г., Петербург
Благодарю Вас, любезный друг Сергей Николаевич, за исполнение моей просьбы и за милое письмо. Помимо того, что провидению угодно было дозволить нам обоим любить честность и благородство поступков, мы с Вами достаточно съели соли и горечи вместе, чтобы знать друг друга и один другому верить. Это отрадно и это в то же время есть своего рода право и обязательство. Статья, которую я Вам сдал (о Пирогове) есть, по моему мнению, не только любопытная и современная, но и драгоценная для «исторического» журнала. Это перл пироговской задушевности. И кого, как не его одного, можно поставить в упор против учительных бредней Л. Н. Толстого – Знаю, что Вы неохотно даете такие статьи в летнее время, и понимаю, почему это делается, но думаю, что на этот случай надо бы немножко отступить от правила. Теперь идут всё прожекты уничтожения женских курсов, и в женских сферах стоит страшное возбуждение. Таким настроением, мне кажется, издание должно воспользоваться – особенно когда оно может дать не фразы, а веское слово авторитетного лица, подкрепленное ссылками на факты из такой замечательной эпохи, как Крымская война. Притом тут взгляды Елены Павловны, которая имела массу почитателей – ныне ренегатов. Женщины чутки, и они отлично разносят вести о всем их касающемся. – Впрочем, я ни на чем не настаиваю, а я только советую. «Усматривайте полезное», – как говорит митрополит Платон.
Купил 57 записей о скандалах 30—40-х годов и заплатил 60 рублей. – Очень любопытно. Стану писать. Назову: «Шепотники и фантазеры. Апокрифы, вымыслы и шутки безмолвной поры».
(Эпиграф): «Беста им рвения велико на всяку прю, на зависти, и клеветы, и рети, и шептания, и плища, и суесловия, и инии дьячество имяху за шепты» (Акты ист., I и II, 381, 367).
Сделаем это вроде «Мелочей архиерейской жизни» и потянем отрывками на полгода, то есть книг нашесть, листа по 1 1/2. – Материал не строго достоверный, но любопытный по характеристике времени. Вообще я очень набрался историческим материалом и за все заплатил наличными. Купил тоже заметки «о помилованиях». Это очень важно к мотивам суда присяжных и само по себе прелюбопытно. Зато не найду рукописи «об архиерейских хиротониях». – Ал<ексей> Петр<ович> Коломнин взял у меня на короткое время литографированные статьи Льва Толстого, да и позабыл их у себя. Боюсь, не пропали бы! Пожалуйста, при свидании спросите его о них, и если они ему не нужны, то возьмите и приберегите их у себя до моего возвращения. Из Аренсбурга, вероятно, Вам напишу. Еду на корабле «Адмирал» 20-го числа, в пятницу. Здоровье кое-как служит пока. Как бы только добраться. Времени для лечения остается очень немного. Надо грязи, а потом купанье. Напуганность во мне огромная – ветерка боюсь. – Поклон мой Катерине Николаевне и Катеньке.
Преданный Вам
Н. Лесков.
P. S. Ахилла открывает мне двери в европейскую литературу. Получил требования на согласие из Лондона и из Бадена. Конечно, все это само собою – без всяких моих забот.
А. С. СУВОРИНУ
29 сентября 1886 г., Петербург
Уважаемый Алексей Сергеевич!
Очень хотел бы повидаться с Вами, да моя сироточка девочка заболела дифтеритом, и хотя я поместил ее в больницу Ольденбургского, однако сам хожу туда ее посещать и затем боюсь входить в дома, где есть дети.
Посылаю Вам статейку, чтобы прикончить вопрос о притеснении русских на рижских пароходах. При посредстве «Нов<ого> времени» мы провели это дело славно, – все выяснили, всех заинтересовали и довели дело до конца – или до того предела, до которого литература может вести общественное дело, помогая власти. Прочтете и увидите, что мы в три хода кончили кампанию, за которую Вам множество людей скажут спасибо.
Теперь о другом. По поводу же этого, но о другом, – хотя в том же роде.
Прожив изрядное количество лет, и много перечитав, и много переглядев во всех концах России, я порою чувствую себя как «Микула Селянинович», которого «тяготила тяга» знания родной земли, и нет тогда терпения сносить в молчании то, что подчас городят пишущие люди, оглядывающие Русь не с извозчичьего передка (как мы езжали за три целковых из Орла в Киев), а «лётком летя», из вагона экстренного поезда. Все у них мимолетом – и наблюдения, и опыты, и заметки… Всему этому так и быть следует, ибо «всякой вещи есть свое время под солнцем», – протяжные троечники отошли, а железные дороги их лучше, но опыт и знание все-таки своей цены стоят, да и покоя не дают. То напишу я заметку Вам, то Нотовичу, то Худекову, и они, кажется, везде читаются и даже будто замечаются и, быть может, отличаются от скорохвата. С. Н. Шубинский говорит, будто он везде меня узнает, а Худеков говорит, что «простые читатели» меня «одобряют». А мне что-то, наконец, надоело этак раскидываться повсюду… «И ту вспомянуся мне глагол некий», недавно усмотренный при перечитывании Ваших писем (числом 31!!), иде же глаголется: «Я сотрудничеству Вашему всегда рад». И я тоже рад, да оно у нас не клеится (хотя мы всегда отменно дружелюбно расходимся. Это я приписываю моей искренности и, может быть, чересчур чуткой щекотливости). Но хочу я еще раз предложить Вам вот что: не найдете ли Вы для себя желательным и удобным, чтобы я писал мои «Наблюдения, опыты и заметки» одному Вам, не отрывочно, а в размере фельетона, не в срочные дни, а по мере, как они у меня набираются от встреч с людьми и от чтения газет и книжек? Гонорар мне все платят 15 коп., и Вы тоже, и я этим доволен и больше ничего не требую, но только прошу, чтобы мой фельетон (раза два в месяц) не шел ни в чей приходский день, а шел на затычку – когда нет стихарного звонаря. (Я терпеть не могу никому мешать в работе) – В том, что называется «направлением», я, конечно, не со всем согласен, что иногда в «Н<овом> вре<мени>» пишут, но я и не верю, чтобы было возможно соглашение мыслей по всем пунктам, которых должно бывает касаться большое издание. Надо иметь ум и литературные понятия, которые, по моему имению, есть у Вас и не вполне отсутствуют у меня. Следовательно, есть то, о чем нечего распространяться, но на чем можно хорошо держаться. Немножко же разноречия даже и не мешает, – оно живит и разнообразит взгляды и веселит чтение. Итак, – если Вы мне по-прежнему «рады», то хотите ли Вы иметь «Наблюдения, опыты и заметки» Н. С. Лескова?
Повторяю: они будут пестрые, – о чем попало, но всегда по поводу чего-либо недавно случившегося и непременно из такой сферы жизни, которая мне хорошо известна.
Ваш смиренный ересиарх
Николай.
