Текст книги "Байкала-озера сказки Том I разд.2"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

КТО ТЫ?

Сказывают, жил в лесу славный охотник. Не было для него тайн в родных лесах: знал он всех птиц, всех зверей, какие только водились. И вот однажды повстречал он на охоте диво: на макушке сосны сидела птица величиной с овцу. Удивился охотник и, недолго думая, выстрелил в нее. Птица была так тяжела, что падая, переломала сучья.

«Много я охотился в жизни, но такого чудища не видал», – думал охотник. Взвалил он на плечи и понес домой небывалую добычу. Повстречался с ним шаман.

– Э-э, мэрген,[9]9
  Мэрген – стрелок.


[Закрыть] на беду тебе досталась эта птица: быть беде! Не к тебе беда придет, а навалится она на улус, на весь народ. И придет беда, слышь, от сердца и печени этой птицы.

Испугался охотник, потому что был он честным человеком и не хотел родному улусу зла.

– Но может беда и мимо пройти, если исполнишь, что я тебе велю, – продолжал шаман. – Станешь ты варить мясо этой птицы – вари. Станешь ты есть мясо этой птицы – ешь, ничего не будет. Только смотри, не ешь ты ее сердца и печени, а свари ты их в отдельном котле. Я приду – и уж я знаю, что с ними делать.

Пришел охотник домой и лег спать. У него были два сына и дочь. Играли они в это время на дворе, и, услыхав запах вареного мяса, забежали в дом. Мать ничего не знала о наказе шамана. Отрезала она кусочек от сердца и дала одному мальчику, отрезала кусочек от печени – дала другому. Вышли мальчики на двор, и что же: один из них плюнул серебром, а другой – чистым золотом. Плюют ребята, надивиться не могут.

Приходит шаман. Идет он, торопится – и прямо в дом. Встречает гостя охотникова жена, подает ему сердце и печень добытой птицы. Так велит обычай: самое лучшее – гостю. Смотрит шаман на блюдо, облизывается, рукава засучивает, за нож берется.

– А ты, дочь моя, никому не отрезала отсюда? – спрашивает он жену охотника.

– Попробовать, только попробовать, – ответила женщина. – Ребята забегали.

Ахнул, позеленел шаман:

– Горе тебе, глупая баба! – закричал он. – Ты наделила своих детей страшной язвой. И горе всему улусу: весь народ умрет теперь. Что ты наделала, что ты наделала, глупая баба!

Ужаснулась охотникова жена, оглохла и онемела от этих слов шамана. А тот трясется весь, скривился, сгорбатился и продолжает:

– Имеешь ты если уши, слушай: убьешь ты, мать, своих детей, вынешь их сердца и печень и отдашь мне, – а я – видят духи! – приму все на себя, отведу от улуса заразу, спасу народ.

Проснулся в это время охотник и понял, что случилось.

Зарыдали они оба с женой, повалились в ноги шаману.

– Страшные слова говоришь ты, шаман-батюшка! Убей лучше нас, оставь только невинных наших деточек.

Еще пуще затрясся шаман, округлились от злобы его глаза, топнул он ногой и закричал:

– Сюда их сейчас же! Слышите? Слышала все это охотникова дочь. Жалко ей стало братишек, выбежала она на двор и говорит мальчикам:

– У нас шаман. Он страшно рассердился на вас, что вы попробовали сердце и печень птицы, велит он убить вас сейчас же.

Поняли мальчики, что им грозит, и говорят сестренке:

– Подкати-ка к нам старую кадушечку, что под рогожей в сарае стоит, подкати ее к нам поскорее.

Побежала сестренка в сарай и выкатывает оттуда кадушечку. Поплевали в нее братья – наполнилась она золотом да серебром. Зарыли ее мальчики в землю и говорят девочке:

– Запомни это место, милая наша сестренка, будет вам плохо, голод ли придет, обноситесь ли, берите из кадки золота и серебра, сколько надо. А мы уйдем сейчас отсюда. Подрастем, найдем шамана и отомстим ему.

Обняли мальчики сестренку и побежали что есть духу, даром что были босиком.

А шаман, не дождавшись детей, вышел за ними сам. Искал, искал во дворе – нет мальчиков.

Вернулся в дом.

– Это девчонка ваша предупредила мальчишек, и те убежали. Сейчас убейте ее!

Услыхала девочка слова шамана, испугалась страшно и бросилась вслед за братьями в лес.

А в лесу и змее трудно проползти: такой он был густой. Искала сестренка своих браьев, бродила по тайге – даже следов не нашла. Приуныла, запечалилась девочка и уж совсем выбивалась из сил, как увидела в овраге землянку. Зашла туда, а там – никого. Чудно ей показалось: кругом ни души, а в землянке жилым пахнет, и на столе стоят всякие кушанья, будто кто дорогих гостей ждет.

Девочка наелась досыта, а потом забралась в подполье и там заснула.

Землянка-то была разбойничья. Приходят к вечеру разбойники.

– Кто-то у нас был, – говорит один из них, посмотрев на стол.

– Кто-то у нас есть, – говорит другой, потянув носом.

– Раз он был и не ушел, значит, он не боится нас, – сказал третий.

– Если он не боится нас, надо с ним подружиться, – добавил четвертый.

Все согласились.

– Эй, кто там? Ты слышишь, что мы решили, выходи! – кричат разбойники.

– Я – бедная девочка, я заблудилась в тайге, проголодалась, – ответила охотникова дочь, – я убежала от злого шамана…

И осталась охотникова дочь жить у разбойников, и стала она им варить и стряпать. И так полюбилась разбойникам девочка, что они не оставляли ее одну, а караулили по очереди: мало ли что может случиться!

Услыхал как-то шаман о девочке, которая живет в лесу, живет без матери, без отца, а охраняют ее семь грозных разбойников. Переоделся шаман во все женское, пошел в лес, ищет охотникову дочь, а сам делает вид, что ягоды собирает. Девочка в ту пору сидела в землянке у окна. Увидал ее шаман и говорит:

– Девочка, не подашь ли мне воды?

Налила охотникова дочь воды и подает. Шаман напился, поблагодарил:

– Возьми-ка вот эту ягодку, поешь ее, дочь моя, посмотри, какая она спелая, сочная.

Отказывалась сначала охотникова дочь, но, чтобы не обидеть добрую женщину, взяла ягоду в рот. Только взяла – свалилась замертво.

Караульный разбойник все это время спал, а проснулся – девочка мертва. Загоревал разбойник и побежал в лес – давиться. К его счастью, подоспели тут остальные. Рассказал им разбойник, что случилось.

Старший говорит:

– Не дело ты задумал. Вот если ты найдешь виновника да накажешь его как надо – тогда будет дело.

Погоревали разбойники, выбрали гору покруче да повыше, сложили из камней гробницу на самой вершине и положили туда мертвую в стеклянный гроб.

Много дней прошло с того времени. Пришлось в тех местах охотиться ханскому сыну. А места глухие, лес дремучий, горы высокие, реки быстрые – и заблудился ханский сын. Бродил, бродил он по лесам – нет нигде ни дороги людской, ни тропы звериной. И вот видит ханский сын – льется свет с горы, будто звезда опустилась на ее вершину. Поразился ханский сын и направил туда коня. Кое-как добрался до вершины. Видит – лежит девушка в стеклянном гробу, подобная луне и солнцу. Смотрит ханский сын – не насмотрится. У девушки такой вид, будто она только что заснула. До того понравилась ханскому сыну красавица в стеклянном гробу, что он навьючил гроб на коня и направился в путь. Приехал домой. Занес стеклянный гроб к себе в комнату, никого туда не пускает, никому не показывает.

Видит хан: сын его начал худеть день ото дня. Забеспокоился он и отправил сына в степь на лучшем скакуне порезвиться, поохотиться. Волей-неволей поехал ханский сын, а перед тем как ехать, закрыл свою комнату таким замком, что на коне не увезешь.

Как только уехал сын, велел хан позвать кузнецов да сбить замок. Так и сделали.

Вошли в комнату, видят – красавица в стеклянном гробу.

– О, господи, – вознегодовал хан, – вот что сотворили с моим сыном злые силы! Выбросить ее сейчас же!

Подняли слуги гроб, чтобы выбросить его в окно. Но тут случилось, что стукнулся гроб об колоду. А от удара раскрылся у девушки рот и выпала ягода. Девушка ожила. Она была так хороша, что если кто посмотрит на нее, тот больше не в силах отвернуться.

Удивился хан, подобрал выпавшую ягоду и, расщепив ее на кусочки, дал мышонку – мышонок подох сразу; дал собаке – подохла и собака. Понял хан, что случилось, послал во все концы наказ, чтобы отыскать преступника.

А сын хана тем временем вернулся. Увидел он, что его красавица воскресла, влюбился еще больше и женился на ней. Родился у них сын. Решили устроить праздник в честь ребенка, и отец уехал в северные леса добыть побольше соболей, изюбров.

Узнал шаман, что охотникова дочь жива, и не только жива, а в ханском доме живет, за ханского сына замуж вышла.

Потерял шаман со зла покой, оделся он женщиной, отправился к хану.

– Возьмите меня в няни, я колыбель хорошо качаю, хорошо песни пою, – говорит шаман ханше. Обманул шаман ханшу, стал няней.

Охотникова дочь пуще глаза берегла свое дитя. Но однажды забыла она закрыть дверь. Этого и ждал шаман. Зашел он в спальню, застал охотникову дочь сонную. Зарезал шаман ребенка, обмазал кровью губы, нос, руки матери, а нож спрятал ей под подушку.

После этого прибежал коварный шаман к хану и говорит:

– Господи помилуй, посмотрите, хан-отец, что наделала ваша невестка! Она зарезала свое дитя и напилась его крови…

Не поверил хан. Бежит в спальню – все так, как говорит «няня». Помутился от ужаса разум у хана.

– О, проклятая, о, людоедка! За что же ты убила дитя свое? Слыхано ли, чтобы мать сожрала своего ребенка, виданное ли это дело? Выбейте ей глаза, сломайте ей руки, привяжите ей на спину младенца и выгоните ее вон.

Выбросили охотникову дочь с выбитым глазом, со сломанной рукой из ханского дома, и побрела она с мертвым ребенком на спине. Измучилась, исстрадалась она, почернела от горя, пока не нашла студеный ручей у подножья горы. Кипел тот ручей, бурлил, словно живой. Присела отдохнуть у ручья и видит диво: выполз какой-то червяк из воды, схватил другого червяка, дохлого, потащил в воду. А тот, как только коснулся воды, зашевелился, задергался – ожил и уполз в сторону. Удивилась охотникова дочь и опустила в ручей сломанную руку – рука тотчас же зажила. Умыла она глаз – зажил и глаз. Тогда опустила она в ручей ребенка – ожил ребенок и заулыбался.

Поправились мать с сыном, и пошла несчастная женщина куда глаза глядят. Шла, шла и дошла до конца царства.

Приютил ее какой-то добрый человек, что жил на краю одного селения. Стала охотникова дочь кроить да шить одежду – прослыла большой мастерицей.

Слышит как-то охотникова дочь: хан послал во все стороны гонцов, настает день рождения ханского наследника, ее мужа, и ищут гонцы портного, который сшил бы для наследника самый красивый наряд.

Нарядилась охотникова дочь пареньком, чтобы ее не узнали, пришла в ханский дворец и видит там своих братишек. Их, как прославленных баторов, пригласил хан на праздник. Обрадовалась она, но виду не подала. А когда прошла мимо них, те сразу обратили внимание: родная кровь тянет.

– Ты посмотри, какие у паренька глаза! – заметил один.

– Он мне нравится, – сказал другой.

– А не кажется ли он тебе женщиной, ты посмотри, какие у него пальцы? – сказал первый.

– У него пальцы мастерицы, – сказал второй.

Хан велел позвать на праздник всех мудрецов, всех улигершинов.

– Может, и я сумею кое-что рассказать, – говорит охотникова дочь ханскому сыну, которому шила и примеряла платье. И она была принята как улигершин.

Муж не узнал жену.

Наконец настал праздник. Съехались со всех сторон ноёны, богачи, мудрецы. Расставили кушанья на золотые столы: мяса целые горы, вина целое море.

Началось состязание в мудрости и продолжалось оно долго – не могли победить друг друга мудрецы.

– А послушаем теперь молодого улигершина! – говорит один из братьев охотниковой дочери.

Встала охотникова дочь, поклонилась хану и ханше и стала рассказывать под вид улигера о своей жизни. И такая выходит сказка – льется, переливается, за сердце хватает.

Рассказала она, как один охотник добыл дивную птицу, как его сыновья попробовали сердца и печени и стали плевать золотом и серебром.

Рассказала, как жила дочь охотникова у разбойников, как она была похоронена в стеклянном гробу на горе и как ханский сын увез тот гроб.

Рассказала она обо всем, что проделал шаман-убийца.

И поразились все: разгневались братья, разгневались муж и свекор, заплакала ханша, зарыдал народ.

– Кто ты, о паренек, столь похожий на нашу невестку? – вскричали хан с ханшей.

– Кто ты, о молодец, столь похожий на мою жену? – спросил ханский сын.

– Кто ты, о человек, столь похожий на нашу сестру? – спросили братья.

– Кто ты, о сынок, перестрадавший больше всех из нас? – закричали в народе.

И ответила всем охотникова дочь:

– Я та, о ком поет улигер, – и упала без памяти.

Посылает хан гонцов во все стороны, объявляет народу: поймать шамана и наказать его, оденется женщиной – сорвать одежду, оденется зверем – содрать с него и шкуру.

Ищут шамана, ищут подлого, ни одного уголка не оставляют, ни речки, ни кустика. Наконец поймал его один молодец, нашел в болоте гнилом, между кочками. А нашел его тот самый разбойник, который проспал и допустил шамана с поганой ягодой к дочери охотника. И передал он шамана в руки братьев охотниковой дочери.

– Что делать с таким звенем? – спросили братья у народа.

– Казнить его! – ответил народ.

– Что решил народ – закон, – сказали братья и казнили шамана.

И все, счастливые, вернулись по домам.

КОБЫЛИЦА-3ЛАТЫНИЦА, СВИНКА – ЗОЛОТА ЩЕТИНКА И ЗОЛОТОРОГИЙ ОЛЕНЬ

Жил старик. Он был богатырь, этот старик. У него были сыновья: Данилушка, Гаврилушка и Ванюшка-дурак. А он не дурак, только рожденный так. Он лучше всех был. Вот отец и говорит сыновьям:

– Когда я помру, вы кажну ночь приходите ко мне на могилу. Три ночи приходите.

Умер отец, его похоронили. Вот Ванюшка и говорит:

– Данила, иди на могилу!

– А я, – говорит, – кого там забыл?

– Гаврила, иди на могилу!

– А я кого забыл?

Вот Ванюшка надеет иманушку, берет хлеба краюшку, взял дубину и пошел на могилу.

Приходит.

– Тут ли ты, батюшка?

– Тут. Кто пришел, Данилушка?

– Нет.

– Гаврилушка.

– Нет.

– Ванюшка?

– Я, батюшка.

Глуха полночь приходит, отец из могилы выходит. Свистнул по-молодецки, гаркнул по-богатырски:

– Где мой Бурка-космач ни гулял, был бы на пору готов!

Бурка бежит – мать-сыра земля дрожит, леса ломятся, трава клонится. Зелены луга хвостом застилат, между ног мелки реки пропускат, из-под копыт головни летят, из ноздрей пал пышет, из ушей дым столбом идет. Встал перед его, как лист перед травой.

Вот отец коня похлопал, потрепал, в чисто поле отпускал.

– Как мне служил, так служи и Ванюшке!

Коня отпустил, а сам опеть в могилу залез. Вот Ванюшка приходит домой, братья спрашивают:

– Но чё, тебе отец кого дал?

– А кого он мне даст? До церкви дубиной гнал!

– Но вот, ходи – он будет тебя попугивать.

Вот на другу ночь очередь Гавриле идти на могилу.

– Иди, Гаврила, – Ванюшка говорит, – на могилу.

– А я кого там забыл? Тебя дубиной прогнал и меня прогонит. – Не пошел.

Вот Ванюшка опеть надел имануху, взял хлеба краюху, взял дубину, пошел на могилу. Пришел, стукнул дубинкой по могилке.

– Тут ли ты, батюшка?

– Тут. Кто пришел? Гаврилушка?

– Нет.

– Ванюшка?

– Я, батюшка.

Вот опеть глуха полночь приходит – отец из могилы выходит. Свистнул по-молодецки, гаркнул по-богатырски:

– Где мой Бурка-космач ни гулял, был бы на пору готов!

Вот Бурка бежит – мать-сыра земля дрожит. Лес ломится, трава клонится, зелены луга хвостом застилат, промеж ног мелки реки пропускат, из ноздрей пал пышет, из ушей дым столбом валит. Вот стал перед его, как лист перед травой. Отец в право ухо влез, в лево вылез – всю богатырску сбрую вынес. На себя и на коня. Седлал его: потнички на потнички, коврички на коврички, сверх ковричков черкасское седло о двенадцати подпругах, подпруг шелковых. Шелк шамотинский. Шелк не рвется, булат не гнется, чистое серебро в грязе не ржавеет. Вставал на стремя тальянско, садился в седло черкасско, отправлялся добрый молодец. Драл своего коня по крутым бедрам. Конь его рассержался, от земли отделялся – скакал выше леса стоячего, ниже облака ходячего.

Вот прибежал обратно, слез. В лево ухо влез, в право вылез – всю богатырскую сбрую там оставил. Похлопал коня, потрепал, в чисто поле отпустил.

– Как мне служил, так и Ванюшке служи! – И опеть залез в могилу, а Ванюшка домой пошел. Там его братья спрашивают:

– Кого тебе отец дал?

– А кого он мне даст? До церкви меня дубиной прогнал.

– Но вот ходи – он тебя будет попугивать.

На третью ночь Ванюшкина очередь. Он никого не отправлят. Сразу надеет имануху, берет хлеба краюху, взял дубинку и пошел на могилку. Стукнул:

– Тут ли ты, батюшка?

– Тут, кто пришел? Ванюшка?

– Я, батюшка.

Вот глуха полночь приходит – отец из могилы выходит. Свистнул по-молодецки, гаркнул по-богатырски:

– Где мой Бурка-космач ни гулял, был бы на пору готов!

Вот Бурка бежит – мать-сыра земля дрожит, лес ломится, трава клонится. Зелены луга хвостом застилат, между ног мелки реки пропускат, из-под копыт головешки летят, из ноздрей пал пышет, из ушей дым столбом идет. Стал перед его, как лист перед травой. Вот отец Ванюшке велел так же делать. Ванюшка коню в правое ухо влез, в лево вылез – всю богатырскую сбрую вынес. Седлал его: потнички на потнички, коврички на коврички, сверх ковричков – седло о двенадцати подпругах шелковых, шелк шамотинский. Шелк не рвется, булат не гнется, чисто серебро в грязе не ржавеет. Скакал выше леса стоячего, ниже облачка ходячего. Вот прибежал назад. Ванюшка с коня слезал, в лево ухо влез, а в право ухо вылез – всю богатырскую сбрую оставил там, в ухе. Отец опеть говорит коню:

– Как мне служил, так и Ванюшке служи!

Вот Ванюшка распрощался с отцом, и этот конь ему достался. Пустил его Ванюшка в чисто поле, в широко раздолье. Сам домой пришел.

– Но, кого тебе отец дал?

– Никого не дал. До церкви дубиной гнал.

А сам соплями замазался, тряпицами завесился, корчагу на голову – сел на печку и сидит. Вот братья бегают. Там царь посадил свою дочь в терем на три этажа и объявил:

– Кто ее достанет, за того и замуж отдам!

Братья чешутся, мажутся, на бал собираются. Ванюшка и говорит:

– Братья, я тоже поеду. Дайте мне кобылу!

– Да ты что, дурак. Тебя свяжут, и нам не уйти! Ты всех людей насмешишь.

– Но дайте мне кобылу, я хоть бабам грибов наберу.

– Тогда бери вон ту, еле ходит, ее черви едят.

Братья уехали на бал. А Ванюшка взял эту кобылу, сел задом наперед, хвост в зубы берет. Доехал до огорода, за хвост дернул – шкуру на огород, мясо под огород:

– Ешьте, сороки-вороны, поминайте моего батюшку!

А сам пошел в чистое поле, в широко раздолье. Свистнул по-молодецки, гаркнул по-богатырски:

– Где мой Бурка-космач ни гулял, был бы на пору готов!

Вот Бурка бежит – мать-сыра земля дрожит, лес ломится, трава клонится. Зелены луга хвостом застилат, промеж ног мелки реки пропускат, из ноздрей пал пышет, из ушей дым столбом валит.

Стал перед его, как лист перед травой. Ванюшка коню в правое ухо влез, а в лево вылез – всю богатырску сбрую вынес, на себя и на коня. Седлал его: потнички на потнички, коврички на коврички, сверх ковричков черкасско седло о двенадцати подпругах шелковых – шелк шамотинский. Шелк не рвется, булат не гнется, чисто серебро в грязе не ржавет. Вставал на стремя тальянско, садился в седло черкасско, отправлялся добрый молодец. Драл своего коня по крутым бедрам. Конь его рассержался, от земли отделялся – скакал выше леса стоячего, ниже облака ходячего.

Братьев обогнал Ванюшка, скакнул и заскочил на первый этаж. А его только и видели. Вот склики скликают, барабаны бьют:

– Кто был? Царь-царевич, король-королевич? Или сильный, могучий богатырь?

А он взвился птицей. Приехал, коня в чисто поле отпустил. Грибов бабам набрал и опеть залез на печку. Тряпицами завесился, корчагу на голову надел.

Вот братья приехали, говорят:

– Кто такой был: царь-царевич, король-королевич или сильный, могучий богатырь? На первый этаж заскочил и птицей улетел.

– А не я ли, братья, там был.

– Ох ты, дурак едакий! Тебя свяжут, да и нам не уйти!

– А вот я-то и был.

Назавтре опеть братья чешутся, мажутся, на бал посылаются. Ванюшка опеть просится:

– Дайте кого-нибудь мне, кобыленку, я хоть бабам грибов наберу.

– Да ты все обдерешь тут! Но вон иди, иману возьми.

Ванюшка поймал иману, сел задом наперед, хвост в зубы берет. Доехал до огорода, дернул иману за хвост – шкуру на огород, мясо под огород.

– Ешьте, сороки-вороны, поминайте моего батюшку!

А сам опеть пошел в чисто поле, в широко раздолье, свистнул по-молодецки, гаркнул по-богатырски. Конь к нему прибежал, Ванюшка на него сел. Драл по крутым бедрам – конь скакал выше леса стоячего, ниже облака ходячего. Полетел, заскочил на второй этаж. Тут совсем народ ладушки бьет: кто такой? Он птицей взвился, улетел. Бабам грибов набрал, пришел и на печку сел. Опеть замазался, закутался, корчагу на голову – и сидит.

Вот братья приехали, рассказывают.

– Чё, не я ли там был?

– Ох ты, дурак ты такой! Да тебя свяжут, и нам не уйти!

– А вот я-то и был. – На третий день опеть братья собираются ехать. Ванюшка просится.

– Дайте кого-нибудь мне, я хоть по грибы съезжу.

– Но вот там жеребенка возьми – издавили волки. Езжай по грибы.

Вот он едак же сделал: до ограды доехал, за хвост издавленного жеребенка дернул – шкуру на огород, мясо под огород:

– Ешьте, сороки-вороны, поминайте батюшку! – Сам пошел в чисто поле. Свистнул по-молодецки, гаркнул по-богатырски:

– Где мой Бурка-космач ни гулял, был бы на пору готов!

Бурка бежит – мать-сыра земля дрожит, лес ломится, трава клонится, зелены луга хвостом застилат, промежду ног мелки реки пропускат, из ноздрей пал пышет, из ушей дым столбом валит. Стал перед его, как лист перед травой.

Ванюшка в право ухо влез, в лево вылез – всю богатырскую сбрую вынес, на себя и на коня. Клал потнички на потнички, коврички на коврички, поверх ковриков черкасско седло о двенадцати подпругах шелковых, шелк шамотинский. Шелк не рвется, булат не гнется, чисто серебро в грязе не ржавеет. Вставал на стремя тальянско, садился в седло черкасско, драл своего коня по крутым бедрам.

Конь рассержался, от земли отделялся – скакал выше леса стоячего, ниже облака ходячего.

Прискакал к царскому терему и на третий этаж залетел. А царевна под этот момент Ванюшку золотым кольцом ударила в лоб, и у него стало воссиять. Народ ревет:

– Лови! Держи! – А его и след простыл.

Приезжат домой, коня отпускат. Всяких грибов – червенистых, всяких – бабам насобирал, нарвал. Лоб залепил, домой прибежал. Закутался, замазался, на печку залез.

Но, сказка-то скоро сказывается, а время-то много идет. Там по всем городам жениха этого ищут. Искали, искали – не нашли. А потом тут и говорят:

– А вот какой-то дурак все на печке сидит. Не он ли это был?

Царь поехал со своей дочкой. Царевна зашла, посмотрела на Ванюшку и говорит:

– Дайте-ка мне водички, я его обмою.

Взяла корчагу сняла, тряпочки размотала, Ванюшку вымыла, очистила – на лбу у него воссияло, как адали-звезда!

Она говорит отцу:

– Папочка, не прикажите казнить, прикажите речь говорить: вот это и есть мой жених!

А Ванюшка стал красавец – ни в сказке сказать, ни пером описать! Папонька видит, чё получилось: тако только в сказках быват. Пришлось свадьбу играть.

Все-таки царю не любо, что дочка за простого мужика пошла. Думает: «Я тебя допеку!» – и вызывает к себе Ванюшку с братьями.

– Вот, Ванюшка, како дело: за такими-то горами, за такими-то лесами живет кобылица-златыница, о двенадцати жеребцах. Вот кто мне эту кобылицу достанет, я тому полцарства отдам, а кто не достанет, тому мой меч – того голова с плеч!

Вот братья Ванюшкины засобирались: мы-де, пойдем, че же: «полцарства отдам!»

Вот долго ли коротко, низко ли высоко, близко ли далеко – ходили-ходили, искали-искали. Никого не нашли. А Ванюшка вышел в чисто поле, свистнул по-молодецки, гаркнул по-богатырски, заседлал своего коня и поехал. Подъезжат к медному дворцу, к нему выходит старушка. Тепериче эта старушка спросила его:

– Ты куды, дитятко, собрался?

– Да так и так: ищу кобылицу-златыницу о двенадцати жеребцах.

– О-ёханьки! Вот у меня дальше сестра живет, в серебряном дворце. Я дам тебе шкатулочку медну, ты покажешь – сестра тебе поможет.

Поехал Ванюшка дальше. Ехал, ехал – доехал до серебряного дворца. Вышла к нему старушка ишо той старе. Он ей дает шкатулочку, она узнала, что от младшей сестры. Накормила его, напоила и спрашивает:

– А куда же ты, дитятко, путь держишь?

– Я ищу кобылицу-златыницу о двенадцати жеребцах. Не знаешь ли, где она?

– О-о, не знаю! Может, моя старша сестра знает. Вот тебе шкатулка серебряна, езжай по дороге, пока не приедешь к золотому дворцу. Там живет моя старша сестра, она, может, чё знает.

Взял Ванюшка серебряну шкатулку и поехал дальше. Доехал до золотого дворца, встретила его старушка, совсем старая.

Отдал ей шкатулку, она узнала, кто отправил. Накормила его.

– Куда же ты едешь?

– Ищу кобылицу-златыницу о двенадцати жеребцах.

Старушка ему и говорит:

– Я знаю, где она живет. Поезжай на закат солнца, едь десять дён. В дремучем лесу пасется кобылица-златыница о двенадцати жеребцах. Ты своего коня отпусти, а сам садись на дуб и жди, когда прибежит кобылица и будет чесаться об этот дуб. Тут ты на нее прыгай да держись покрепче.

Усидишь – будет счастье твое. – Потом эта старушка дала Ванюшке золоту шкатулку и сказала, чтобы он открыл эту шкатулку, когда есть захочет: тут будет ему пивошна-разливошна и всяка всячина.

Ванюшка поблагодарил старушку и поехал дальше.

Через десять дён доехал до дремучего леса. Своего Бурку отпустил в чисто поле, а сам залез на самый большой дуб и стал ждать.

Вот летит кобылица-златыница о двенадцати жеребцах, подскочила к дубу и давай шоркаться об него.

Ванюшка прыгнул на нее. Стала кобылица-златыница его по белу свету носить. Носила, носила и устала. Ванюшка приехал на ней назад к этому дубу, привязал, а она и говорит человечьим голосом:

– Сколько на меня всадников ни садилось, кроме тебя, никто не мог усидеть. Владей теперь мной!

Вот он ей и повладел. Вывел в чисто поле, за ней жеребцы побежали. Ванюшка свистнул по-молодецки, гаркнул по-богатырски – прибежал Бурка. Ванюшка сел на него, кобылицу в поводу повел.

Ехал, ехал – захотел поесть. Достал шкатулку золоту, отвернул ее влево – выскочили солдатики и ему все выставили. Тут и пивошна, тут и разливошна, и столы, и ковры – все! Ванюшка напился, наелся и спать лег. Он же одетый в богатырскую одежду.

А в это время подъезжают Данила да Гаврила. Они ездили, ездили, не нашли ничё. Подъезжают братья к Ванюшке. Не узнали его, боятся разбудить. Дивятся: и кто же это спит – то ли царь-царевич, то ли король-королевич, то ли могучий богатырь?

Вот он проснулся. Братья его спрашивают:

– Сколько же стоит эта кобылица-златыница о двенадцати жеребцах.

– Она не продажна, она у меня заветна.

– А какой такой завет?

– А ее тот возьмет, кто от рук и ног по пальчику, отдаст. Вот это и есть завет.

Братья постояли, поморщились, друг другу говорят:

– А чё, мы же в перчатках, в обутках ходим. Заживет все! Давай отрубим. – И отрубили себе по пальчику. Отрубили и отдали Ванюшке. Он этот завет в бумажечку завернул. В карман положил. Забрали златыницу-кобылицу с двенадцатью жеребцами и увели. И царю привели, отдали. А Ванюшка, как век не бывал, будто и не ездил, и ничё, – там уж, дома, посиживат. Царю полцарства жалко, он снова говорит:

– Вот за такими-то горами, вот за такими-то лесами ишо есь свинка-золота щетинка и золоторогий олень. Вот если достанете, то все царство отдам и дочь отдам.

Братья опеть засобирались. Чё же, довольны остались, что кобылицу-златыницу привели. Опеть собираются. А Ванюшке горя мало, ничё не думат.

Уехали братья. Ходили-ходили, искали-искали – не нашли ничё. А Ванюшка ночи дождался, вышел в чисто поле, широко раздолье, свистнул по-молодецки, гаркнул по-богатырски – прибежал к нему Бурка-космач и стал перед его, как лист перед травой.

Ванюшка заседлал коня и поехал за свинкой-золотой щетинкой и золоторогим оленем. Ехал-ехал, доехал до первой старушки, потом до второй. Третья старушка, сама стара, ему говорит, где найти свинку-золоту щетинку и золоторогого оленя. А братья сколько время ходили, искали, опеть пришли на туё место. Видят: то ли царь-царевич, то ли король-королевич, то ли могучий богатырь спит. Рядом привязаны свинка-золота щетинка и олень золоторогий.

Вот дождались братья, когда Ванюшка проснулся.

– Чё, продажны у тебя свинка и олень?

– Нет, заветны.

– А чё завету?

– А вон из спины ремень и вокруг задницы с петелькой.

Поморщились. Но да чё, де, – заживет. Ить царство получим все! Все богатство. А то ить «мой меч – голова с плеч» будет. Вот согласились, вырезали друг другу, из спины по ремню с петелькой вокруг задницы, отдали Ванюшке, а сами повели свинку-золоту щетинку и золоторогого оленя.

А Ванюшка уже дома. Вот теперь царь говорит братьям:

– Вас я наградю. А тебе, – Ванюшке говорит, – мой меч – твоя голова с плеч. Ты чё же не нашел? – Ванюшка говорит:

– Царско величество, не прикажи казнить, прикажи речь говорить!

– Говори, говори.

– А вот перед смертью-то мне желательно, чтоб в баньке помыться, да братья чтоб со мной мылись, и вы тоже.

– Хорошо!

Баню затопили. Вот за братьями раз отправили – не идут. А Ванюшка безо всяких пришел, разделся и вместе с царем моется.

Вдругорядь за братьями отправляют – опеть не идут. Что такое? Сам царь оболокся, пошел за ними. Привел. Вот они давай раздеваться, перчатки сняли.

– А это что у вас пальчики отрублены?

– А вот, – Ванюшка за них отвечает, – ваше царское величество, эти пальчики-то – кобылица-златыница и двенадцать жеребцов. Это завет. Это я у них отрубил. А глядите тут чё! – И вытащил из карману, приложил тому, другому из спины ремень с петелькой вокруг задницы. Вот так. – Это – свинка-золота щетинка и золоторогий олень. – Царь ему тогда:

– Но дак, значит, я тебе все царство отдам, а мой меч – их головы с плеч! – Ванюшка и говорит:

– Царско величество, не прикажите казнить, а прикажите речь говорить. Я над имя издевался сам, чтобы вам доказать, что это я все нашел, поэтому я их прощаю, и вы простите!

Царь братьев простил, а Ванюшку царством наделил и сам с имя стал жить-поживать да добра наживать.