Текст книги "Туркменские сказки об Ярты-Гулоке"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

ЯРТЫ-ГУЛОК И РАЗБОЙНИКИ

Однажды к отцу Ярты-гулока пришёл гость из далёких краёв. Это был его старый друг – знаменитый караван-баши, проводник караванов. Отец Ярты-гулока расстелил посреди двора свою самую мягкую белую кошму и усадил на неё дорогого гостя.

Гость сказал:

– За долгие годы моих странствий я не накопил ни золота, ни имений. Есть у меня только одно богатство – мой белый ишак. Это мой друг и помощник. Вместе с ним я прошёл все караванные тропы от славного Хорезма до древнего Хорасана, и он так хорошо их запомнил, что сам находит теперь пути среди песчаного моря пустыни. Накорми его досыта, хозяин, и привяжи на ночь в надёжном месте.

Отец ответил:

– Будь спокоен. В нашем ауле никто не обидит твоего друга. Я привяжу ишака за дувалом и прикажу сторожить его своему единственному сыну.

Ярты-гулок стал сторожить белого ишака, а ишак стал щипать траву возле дувала.

* * *

Ярты-гулок был очень доволен тем, что ему доверили сторожить такое сокровище. Он важно уселся на высоком дувале и даже болтал ногами от гордости. К тому же было перед кем погордиться! Со всего аула сбежались ребята к дому Ярты-гулока. Они любовались бархатной попоной белого осла и не могли отвести глаз от нарядной уздечки с резными серебряными пряжками. Такие пряжки умели делать только славные мастера Ургенча.

Очень понравился ребятам осёл. Они наперебой предлагали Ярты-гулоку постеречь осла вместе с ним, – но куда там! Ярты только покрикивал на ребят и ни с кем не хотел делиться своей честью:

– Эй, Дурды-клыч, куда лезешь! У тебя грязные руки, не тронь уздечки!

– Эй, Гюль-Джамал! Не подходи близко к ослу, – он лягнёт тебя!

Долго стояли ребята на дороге, любуясь ослом. Но всему бывает конец; насмотрелись они и на уздечку, и на попону – и разошлись. Остался Ярты один караулить осла. Скоро ему стало скучно, а чтобы не скучать, он знал верное средство – он затянул песню. Что видел, – о том и пел:

 
Вот пасётся белый ишак.
Смотрите, какой учёный ишак, —
Он прошёл много дорог,
Его караулит Ярты-гулок…
 

Так пел Ярты, а солнце садилось всё ниже и ниже. Стало смеркаться, но Ярты и этого не испугался: он стал петь ещё громче.

И вдруг – совсем близко – мальчик услышал нежный голос:

– Как сладко ты поёшь! Не учился ли ты петь у соловья?

Ярты-гулок присмотрелся и увидел девушку, нарядную, как гвоздика, и прекрасную, как волшебница-пери. Никогда в жизни не видел Ярты такой красавицы. Но он не удивился: что странного в том, что сама дочь хана или даже шаха пришла полюбоваться на диковинного осла! Он поклонился девушке и сказал:

– Подойди поближе, не бойся: мой ишак не лягается. Если хочешь, ты можешь его погладить.

Но девушка даже не взглянула на осла, она подбежала к Ярты-гулоку и ласково зашептала ему:

– Кто может сравниться с таким, как ты, стройным джигитом! Не про тебя ли поётся в песне, что красота твоя подобно луне озаряет весь свет!

Первый раз слышал Ярты такие слова, но он не растерялся: он поправил свои косички и ответил девушке:

– Если ты называешь меня луной, то я назову тебя солнцем. Если же ты назовёшь меня солнцем, я отвечу тебе, что у солнца только один глаз, а у тебя их два! – и Ярты засмеялся.

Девушка тоже засмеялась, а потом вынула из-за пояса мешочек со сладостями и набила мальчику полный рот тягучей и сладкой халвой. А Ярты-гулок очень любил халву. Но не успел он её проглотить, как красавица, прекрасная, как пери, и нарядная, как гвоздика, исчезла, а вместе с ней исчез и драгоценный осёл!

Ярты хотел закричать, но рот у него был полон халвы.

Ярты хотел побежать вдогонку, но сорвался с дувала и так больно ушибся, что не мог даже встать.

Тогда он заплакал.

На плач прибежала мать, и все узнали о пропаже осла.

Старый караван-баши от горя не мог сказать ни слова. Он рвал свою бороду и стонал.

Отец утешал его:

– Успокойся. Я продам и верблюда и кибитку, но расплачусь с тобой.

Мать тоже утешала гостя:

– Я буду ткать ковры с утра до ночи, но куплю тебе осла, и будет он лучше старого.

Но караван-баши был безутешен.

Ярты-гулок думал, что родители станут его бранить, но ни отец, ни мать не сказали ему ни слова. Они хорошо знали старую поговорку: «На своего ребёнка кому пожалуешься?» Они молчали. И от этого мальчику было ещё тяжелее.

Ярты заплакал:

«Если бы я не был таким гордым и не прогнал бы товарищей, они помогли бы мне караулить осла и до сих пор бы белый осёл стоял за дувалом и спокойно щипал траву. Я сам во всём виноват».

Так подумал Ярты, вытер слёзы и потихоньку выбрался из кибитки. Родители уже крепко спали, и его никто не заметил. Ярты решил разыскать осла.

Долго бродил Ярты по пескам пустыни. Он карабкался на крутые барханы, скатывался в сухие арыки. Он пробирался в зарослях колючей травы и проваливался в песок по пояс, но нигде не нашёл осла.

Настала ночь, но луна еще не взошла. Ярты уже ничего не видел. Он стал звать осла. Он называл его ласковыми именами, но ишак не откликался. Мальчик выбился из сил. Он опустился на песчаный холмик и решил ждать рассвета. Очень хотелось ему вернуться домой, но он сказал сам себе:

– Лучше я погибну в пустыне от голода и жажды, чем вернусь домой с пустыми руками.

И вдруг по пустыне пронёсся ветер. Он подхватил мальчика, как сухую травинку, и понёс над землёю. Ярты полетел. Он летел очень долго. Он стал уже думать, что никогда не вернётся на землю. Но всему бывает конец; малыш зацепился за ветку саксаула и повис на ней. Так он дождался рассвета.

Если бы мимо прошла девушка, она бы сказала: это птичка.

Если бы мимо прошёл юноша, он сказал бы: это стрела охотника.

Если бы мимо прошёл старик, он посмотрел бы на дерево своими слепыми глазами и прошамкал: это сухой прошлогодний лист!

Но это была не птичка, не стрела и не лист. Это был Ярты-гулок, и ему было очень неудобно висеть на дереве вниз головой. Он стал барахтаться и упал на песок. Песок был такой мягкий, а Ярты-гулок так устал, что сейчас же заснул, как богач на пуховых подушках.

Сколько он спал, мы не знаем, но его разбудил конский топот. Мальчик высунул голову из своей норки, прислушался и совсем близко услыхал голоса. Он взобрался на ветку дерева и увидел, что на опушке саксауловой рощи собрались в кружок какие-то люди, а посредине, на богатом текинском ковре, сидит девушка – прекрасная, словно пери, и нарядная, как гвоздика. Ярты сразу узнал её. Он понял, что эти люди – разбойники, а девушка – их атаман.

Ярты спрыгнул с ветки и стал подползать поближе, чтобы слышать, о чём говорят разбойники.

Девушка сказала:

– Какую вы мне принесли добычу?

Самый высокий разбойник вышел вперёд и поклонился девушке. Он сказал:

– Я был на базаре. Старый купец задремал на пороге своей лавки, и я взял у него кусок самого лучшего бархата.

И разбойник положил бархат к ногам красавицы, а на смену ему вышел другой:

– Я был на площади. Сам великий визирь, окружённый блестящей свитой, шествовал во дворец. Я снял у него с пояса саблю, осыпанную алмазами.

И разбойник положил саблю к ногам красавицы. Но тут выступил вперёд третий. Он с презрением взглянул на товарищей и хвастливо сказал:

– Поглядите, что я принёс! Я побывал в ханском дворце. По верёвочной лестнице я пробрался в окошко ханской бани и, пока хан мылся, унёс у него чалму.

Так сказал третий разбойник и положил к ногам красавицы белую шёлковую чалму, увитую жемчужными нитями. Такую чалму мог носить только сам всесильный хан!

Разбойники молчали, поражённые дерзостью своего товарища, но красавица рассмеялась:

– Все трое вы не могли сделать того, что сделала я одна!

Разбойники удивились, а девушка продолжала:

– Сколько раз мы сбивались с пути в пустыне! Сколько из нас погибло, заблудившись в чёрных песках! Вот почему днём и ночью следила я за белым ослом старого караван-баши. Он знает все дороги пустыни, он идёт впереди коней и верблюдов и всегда приводит путников к воде и прохладной тени деревьев. Я выследила его. Вот он!

Так сказала девушка-атаман и указала рукой на заросли саксаула.

Ярты вытянулся во весь свой маленький рост и увидел, что в зарослях, привязанный к дереву, стоит его драгоценный осёл.

Он замер от удивления, а девушка громко засмеялась:

– Я обманула глупого мальчишку! Я обольстила его ласковыми словами! Из-под носа у дурачка увела я осла, равного которому нет от Хорезма до самого Хорасана!

Этого Ярты не мог вынести. Он вырвал из травы острую камышинку, подкрался к девушке и больно уколол её в поясницу. Красавица взвизгнула и набросилась на разбойников:

– Дерзкие! – закричала она. – Кто посмел прикоснуться ко мне! Признавайтесь! Виновному не будет пощады!

Разбойники попАдали перед ней на колени и стали молить:

– Смилуйся, ханум-джан – любезная госпожа! Никто из нас не прикасался к тебе. Это тебе показалось!

И вдруг самый высокий разбойник заревел, как взбесившийся верблюд. Он вскочил и наотмашь ударил своего соседа:

– Как ты смеешь колоть меня в спину?!

А Ярты не зевал: он уколол своей камышинкой и второго и третьего разбойника.

Разбойники набросились друг на друга, и завязалась такая драка, что песок закружился столбом, а земля задрожала.

Напрасно пыталась разнять их девушка, напрасно старалась перекричать: разбойники продолжали драться.

Как раз этого и добивался Ярты. Он отвязал осла, вскарабкался на его спину и погнал прочь от саксауловой рощи.

Как ветер, скакал осёл, не чувствуя на себе тяжести седока, а Ярты-гулок всё подгонял и подгонял его:

– Ио, ио! Прибавь рыси, дружок, или мы оба погибнем! – И осёл мчался вперёд и вперёд, прижав уши и поднимая за собой целые тучи пыли.

Но вот Ярты услышал топот погони: как ни спешил осёл, его настиг кровный ахалтекинский скакун, чёрный, как воронёная сталь, и быстрый, как вихрь.

– Стой, упрямец! – закричала ослу разбойница. – Как ты смел отвязаться и уйти от своей хозяйки! – и она стала бранить осла. Не могла же она заметить Ярты-гулока: он был маленький и спрятался в бахроме попоны.

Разбойница привязала повод осла к своему седлу и погнала коня обратно к саксауловой роще, а Ярты выбрался из-под попоны и на всём скаку стал ползти по спине ишака: вот он уже на голове, он крепко ухватился за ослиное ухо. Рядом с собой, совсем близко, он видит круп лошади. Ярты изловчился и вырвал волос из пышного хвоста коня. Конь заржал от боли и поднялся на дыбы. Всадница пошатнулась и выпала из седла. А конь, осёл и Ярты – все трое умчались вперёд. Теперь осталось немного: когда скакун успокоился, Ярты вскочил ему на спину, звонко гикнул и помчался к родному аулу.

Верно говорят люди: у смелого джигита и конь не хромает, и халат не изнашивается.

Был уже поздний вечер, когда Ярты-гулок вошёл в свою кибитку.

На земле около очага, низко опустив головы, сидели отец и мать и старый караван-баши.

– Беда не приходит одна, – сказал отец: – сначала пропал ишак, а теперь пропал и Ярты-гулок!

– Я здесь! – закричал Ярты. Он подбежал к отцу и одним прыжком вскочил к нему на ладонь.

Мать хотела разбранить мальчишку за то, что он убежал без спроса и пропадал так долго, когда в поле столько работы, но в эту минуту на дворе закричал осёл. Он закричал громко и протяжно. Мать вскрикнула и крепко прижала к сердцу Ярты-гулока, а отец и старый караван-баши радостно засмеялись.

А осёл всё кричал и кричал, он хрипел, как труба, но его хриплый рёв казался людям слаще соловьиного пенья.

Вот и вся сказка.

Теперь ты видишь, как плохо гордиться и отказываться от помощи друзей, когда они предлагают её от чистого сердца. Теперь ты понял, что под красивым лицом не всегда скрывается доброе сердце. Теперь ты знаешь, что иногда и ослиный рёв кажется нам прекраснее пенья соловья.

Так говорит старая сказка, а сказка всегда скажет правду. Не я её сложил: я её слышал от стариков, которые ещё старше меня.

ЯРТЫ-ГУЛОК И ДЕРВИШИ

Солнце с утра палило землю. Птицы улетели к прохладным колодцам. Ящерицы и те попрятались под камнями. А дехкане никуда не попрятались: от зари до зари они гнули спины на своих полях, растрескавшихся от зноя. Весь день Ярты со своим отцом поливал хлопковое поле и очень устал, потому что это была нелёгкая работа.

Недаром народ сложил пословицу: пошлёшь на полив, узнаешь, кто ленив!

Они трудились до позднего вечера; когда же солнце коснулось края земли, старик сказал:

– Довольно мы потрудились, сынок, пойдём домой и напьёмся чаю.

Ярты вымыл руки в арыке, вскинул на плечо свой маленький кетмень и пошёл вслед за отцом. Отец пел, а Ярты ему подпевал:

 
Снег на горных вершинах бел,
Хлопок ещё белей.
Голубиный пух лёгок,
А хлопок ещё легче.
Хлопок нас одевает,
Хлопок нас кормит, —
Слава тому, кто вырастил хлопок…
 

Песня кончилась, и дорога кончилась. Отец и сын пришли домой.

Мать вышла навстречу и сказала:

– Скорей садитесь. Ужин готов.

Старик и Ярты разостлали посреди двора кошму-подстилку, покрыли её белым платком и стали ждать, когда старуха подаст им кашу из тыквы. Но не кашу из тыквы, а жирный душистый плов приготовила в этот день на ужин старуха. С улыбкой поставила она перед хозяином полное блюдо риса, украшенного кусками жареной баранины, и сказала:

– Кто потрудился, тот может и отдохнуть. Вы много работали сегодня и заслужили хороший ужин. Для вас выменяла я у соседки за моток шерсти кусок жирной баранины и наварила полный котёл отличного плова.

Ярты с отцом смеясь засучили рукава, натёрли чесноком хлебные лепёшки и уже поднесли к губам первую горсть жёлтого и прозрачного от жиру риса, как вдруг за дувалом раздался жалобный крик:

– Во имя аллаха-бога, отворите калитку и впустите в дом бедных путников, умирающих с голоду у вашего порога.

Конечно, старуха сейчас же встала, широко распахнула калитку и сказала, как велит обычай:

– Войдите, добрые люди. Ни один голодный еще не ушёл из нашего дома без куска хлеба.

Путники вошли. Это были два толстых дервиша – два странствующих монаха. Они были одеты в рваные, засаленные халаты, подпоясанные верёвками. Поклонившись хозяевам, дервиши принялись бормотать молитвы, а потом, не ожидая, что их пригласят, подсели поближе к блюду с пловом и очистили его так быстро, что Ярты даже не успел моргнуть глазом.

Старик посмотрел на груду костей, оставшуюся от вкусного ужина, и вздохнул. Но пословица говорит: последний чай гостю отдай! И хозяин отвязал от пояса маленький кожаный мешочек, в котором он хранил свой любимый зелёный чай, потому что гость имеет право на отдых и уважение.

Когда гости напились и наелись, хозяева уложили их спать в кибитке на своих одеялах, а сами легли во дворе под телегой и всю ночь дрожали от холода.

Наутро старик и Ярты снова пошли работать на хлопковое поле, а старуха принялась стирать гостям рубахи и засаленные халаты.

Так было и на другой день, и на третий: Ярты с родителями трудился от восхода и до заката солнца, а два толстых монаха только ели, пили и спали и ничего не делали. Когда же старуха жаловалась им на тяжёлую крестьянскую долю, они ласково отвечали:

– Не грусти, хозяйка, – мы помолимся, и аллах подарит тебе счастье и богатство.

Они садились посреди двора на ковёр и, раскачиваясь из стороны в сторону, принимались петь.

Так было и на четвёртый и на пятый день.

Наконец Ярты сказал своей матери:

– Апа-джан, отчего ты не прогонишь этих разбойников? Долго ли еще мы будем на них работать, а сами жить впроголодь?

– Что ты, сынок! – зашептала в ответ старуха. – Разве можно выгнать из дому гостей, да еще монахов! Этого никогда не простит нам мулла: ведь они святые!

А святые отъелись, стали ещё более толстыми и румяными и на пятый день сказали хозяевам:

– Радуйтесь, правоверные! Сегодня мы молились всю ночь и узнали волю бога-аллаха: он приказал нам остаться здесь навсегда, а поэтому дом ваш станет теперь благословенным домом, – каждое утро и каждый вечер мы будем читать молитвы за ваше здоровье из священной книги Корана!

И дервиши остались жить в доме родителей Ярты-гулока. Старуха молчала. Старик вздыхал и шепотом говорил своему маленькому сыну:

– Что мы можем сделать, сынок? Такова участь дехканина: что не возьмёт хан, отнимет бай. А что бай не отнимет, – вытянут у тебя святые слуги аллаха. Так жили наши отцы и деды. И мы с матерью так живём.

Ярты чуть не плакал – так жалко было ему старика-отца.

«Если дервиши проживут у нас до зимы, и отец и мать погибнут от голода и холодного ветра!» – так думал малыш и решил во что бы то ни стало прогнать незваных гостей из родного дома. Но не знал еще, как это сделать.

Долго думал Ярты. Он думал в поле, окапывая хлопок под палящими лучами солнца, думал дома, помогая отцу поить ишака и верблюда, думал ночью, ворочаясь на жёсткой подстилке, и, наконец, придумал.

Однажды, тёмной, безлунной ночью, когда дервиши, наевшись до отвала, громко храпели в тёплой кибитке, Ярты выполз из-под телеги и потихоньку подкрался к спящим монахам. «Святые» спали так крепко, что ничего не слыхали. А Ярты взял бечёвку и крепко-накрепко связал ею длинные бороды странствующих монахов.

– Погодите же, лежебоки! – погрозил им мальчик своим кулачком. – Я вас отучу есть чужой хлеб!

Так сказал Ярты и длинною камышинкой стал щекотать в носу у одного из монахов. Толстый дервиш чихнул, повернулся на другой бок и опять захрапел. Тогда Ярты подкрался ко второму дервишу. Второй дервиш отмахнулся от камышинки, как от назойливой мухи, но Ярты настойчиво продолжал щекотать его и щекотал до тех пор, пока монах не проснулся. Дервиш открыл глаза, сел на подушках и стал зевать. Потом он откинул тёплое одеяло и решил выйти из кибитки – взглянуть, не пора ли завтракать. Но стоило встать монаху, как он почувствовал, что кто-то держит его за бороду. Монах рассердился и закричал на своего приятеля:

– Эй, старый верблюд, – пусти! Зачем ты держишь меня за бороду?!

Приятель проснулся и тоже вскочил. И тотчас же, схватившись за бороду, завыл от боли:

– Несчастный! Ты вырвал мне полбороды, на каждом волоске которой качается ангел!

– Разбойник! – кричал первый монах. – Не я, а ты оборвал мне бороду! Я тебе этого никогда не прощу!

С этими словами он так сильно ударил приятеля в жирный бок, что оба повалились на одеяла. Они стали кататься по полу, изо всех сил избивая друг друга.

На шум прибежал старик. В темноте он не понял, что происходит, и подумал, что в кибитку забрались воры и напали на дорогих гостей. Старик схватил палку и принялся бить драчунов по широким спинам. Ярты тоже не остался без дела. Он вскочил на дувал и заорал во всё горло:

– Эй, соседи! Скорее на помощь! В наш дом ворвались разбойники и убивают наших святых гостей! Если вы не придёте, вы прогневаете аллаха!

Он разбудил весь аул. Закричали верблюды, заревели ишаки, собаки подняли неистовый лай, и во двор стариков со всех сторон стали сбегаться соседи, вооружённые чем попало.

Дервиши давно уже выбежали из кибитки и продолжали драку посреди двора. Всем аулом дехкане набросились на драчунов и так их отколотили, что монахи, забыв про свою толщину, бросились прочь со двора и без оглядки помчались прямо в пески. А следом за ними бежали все собаки аула.

В этот день и отец, и мать, и Ярты-гулок наелись досыта плову, а когда наступила ночь, пошли спать в свою кибитку.

Ярты сказал отцу:

– Ата-джан, не кажется ли тебе, что теперь все дервиши за сто верст-ташей будут обходить наш дом?

Отец ответил:

– Пусть будут твои слова сказаны в добрый час. Добрый джинн сжалился над нами и избавил нас от напасти.

Ярты-гулок сладко зевнул, натянул на себя тёплое одеяло и шепнул отцу:

– Ты прав, ата. Сегодня твой добрый джинн будет спать на своей кошме и в своей кибитке.

Так ответил Ярты и крепко заснул.

Мать посмотрела на сына и покачала своей головой, а старик засмеялся.

ЯРТЫ-ГУЛОК В ЧАЙХАНЕ

Когда наступила зима и холодные ветры стали носиться над песками, всё чаще и чаще стали заходить дехкане в старую чайхану на краю аула. Смех и шутки раздавались там до позднего вечера. До позднего вечера вели старики беседу, подсев поближе к огню. О чём только не рассказывали эти люди, прошедшие сотни дорог за свою долгую жизнь! Каких только песен не пели юноши под звон сладкозвучной дутары! И чем прекраснее была песня, чем длиннее рассказ, тем дольше пылал в очаге огонь, и тем больше чаю просили гости. И весёлый толстый чайханщик едва успевал разносить чайники с ароматным чаем и подносы, уставленные широкими чашками-пиалами. На дворе злился ветер, а на пиалах пылали маки и розы, нарисованные искусной рукой. Недаром говорит старинная мудрость: взгляни на цветок, и он согреет твоё сердце! А ещё мудрость говорит: согревает руки огонь, а сердце – беседа. И не было никого, кто, проходя мимо чайханы, не зашёл бы погреться у очага и выпить с друзьями по полной пиале душистого зелёного чая.

Заходил в чайхану и старый отец Ярты-гулока и частенько брал с собой своего маленького сыночка. Очень любил Ярты бывать в чайхане: заберётся на высокий телпех – на баранью шапку своего отца – и слушает песни юношей и рассказы стариков. Но больше всего любил Ярты, когда в чайхане собирались прославленные острословы. Они приходили сюда со всех окрестных аулов и состязались в шутках и забавных рассказах. Тут было чего послушать! Зарывшись в тёплый мех телпеха, малыш смеялся до слёз над затеями шутников. А были среди них и такие мастера, что весь вечер могли говорить одними пословицами и поговорками.

Ой, как хотелось Ярты-гулоку испытать и свои силы в этом весёлом споре! Но отец раз навсегда сказал мальчишке:

– Помни, сынок: слово – серебро, а молчание – алмаз! Если ты молод, слушай и не мешай старшим вести беседу. Будь благодарен уже и за то, что слышишь мудрые речи.

Так говорил отец, но не такой был парень Ярты, чтобы долго держать язык на привязи. За это однажды ему пришлось поплатиться.

Как-то раз, спасаясь от снежной бури, заехал в чайхану богатый купец со своими слугами. Он сел у самого очага, разгладил свою рыжую, крашенную хной бороду и, усмехаясь в надушенные усы, стал слушать беседу дехкан. К своему удивлению, он скоро заметил, что в чайхане собрались люди, знающие цену хорошей шутке. Острые слова, словно птички, перелетали по чайхане, попадая не в бровь, а в глаз собеседнику. Скоро стали они задевать и купца с его крашеной бородой. Тогда купец решил показать себя, да так, чтобы надолго запомнили его в ауле. Он встал и сказал:

– Эй, дехкане! Клянусь, вы остры на язык и за словом в карман не лезете. Скажу без лести – такой острой беседой остался бы доволен даже Алдар-Кесе – прославленный шутник и выдумщик. Но я бьюсь об заклад и ставлю десять золотых против одной медной теньга, что никто из вас не переспорит моего слугу Амана Весёлого!

Все замолчали, потому что имя Амана Весёлого было известно по всему Туркменистану – от садов Мерва до прозрачных вод Аральского моря. Это был такой говорун, что никто не мог его переговорить! Поэтому каждый боялся открыть рот и неосторожным словом уронить честь родного аула.

Увидев, что все молчат, рыжебородый купец стал насмехаться над дехканами:

– Что же вы попрятались, как цыплята от коршуна? Или мои слова прижгли вам языки?

Но и на эту дерзкую шутку никто не ответил. Тут уж Ярты не выдержал и решил выручить всех. Он подумал:

«Если я упущу этот случай, то мне долго придётся ждать другого. А сегодня я могу прославиться на всю округу».

Он поднялся во весь рост на отцовской шапке и закричал во всё горло:

– Если среди вас есть Аман Весёлый, то и в нашем ауле есть молодцы не скучнее вашего Амана! Если в вашем саду распустилась роза, то и в нашем саду цветут гвоздики!

Тогда высокий чернобородый Аман вышел вперёд, упёр руки в бока и с усмешкой бросил мальчишке:

– Колючки тоже считают себя садом! – И все засмеялись его шутке.

– Солнце пригреет, и на колючках распустятся цветы! – крикнул в ответ Ярты, принимая бой.

– К солнцу для муравья дорога длинна! – отрезал Аман, намекая на маленький рост своего соперника.

Но Ярты в долгу не остался:

– К длинному ум приходит позже! – запищал малыш, и все собравшиеся разом захлопали в ладоши и так громко засмеялись, что Аман покраснел.

Но он не сдался:

– Эй, малыш! Побольше знай, поменьше болтай! – со злостью крикнул он мальчику.

Но Ярты в ответ так и посыпал пословицами:

– Слово не камень, а голову пробивает! Камыш тонок, а колет больно!

Аман не знал, куда ему деться, и только отмахивался от маленького острослова:

– Коза кричит, а вода – знай себе – бежит!

Но Ярты решил во что бы то ни стало добить своего противника:

– Ого! – запищал он на всю чайхану. – Змея не любит мяты, а мята растёт у её хаты!

Но Аман уже пришёл в себя и рассмеялся в ответ мальчишке:

– Глупец никогда не оценит чужой мудрости!

Это было уже слишком! Ярты не хотел оставаться в глупцах: последнее слово должно было быть за ним.

«Продавец лука знает цену чеснока!» – хотел он крикнуть в ответ, но вместо крика из его горла раздался лишь жалкий писк, похожий на писк маленького цыплёнка: голос его иссяк, как вода в колодце. Он только открывал рот, но не мог произнести ни слова. Ярты понял, что он слишком много кричал и охрип от крика.

Аман рассмеялся:

– Плохи твои дела, малыш: я вижу, что мои шутки занозили твоё горло!

И рыжий купец громко захохотал, и вслед за ним захохотали его слуги. Бедный Ярты от стыда и горя схватился за свои чёрные косички и горько заплакал. Он был побеждён.

Но в это время из далёкого угла чайханы раздался голос одного из стариков:

– Кто рано торжествует победу, – проигрывает бой!

Сейчас же другой подхватил:

– Не хвали себя сам, пусть другие похвалят!

А третий поддержал:

– Не видя воды, не снимай сапоги!

Не смолчал и отец Ярты-гулока:

– Не смейся, когда сосед в беде, – придёт очередь и тебе!

А толстый чайханщик, давясь от смеха, закончил:

– Чем считать блох на чужой собаке, посчитай дыры на своём халате!

Дехкане так разошлись, что и рта не давали открыть прославленному говоруну. Аман молчал. Купец пришёл в ярость и на чём свет стоит стал бранить своего слугу, посрамившего его при всём народе. Но что случилось, – того не вернёшь; осмеянный острослов закрыл своё лицо шапкой и выбежал из чайханы. Купец бросился было за ним, но дехкане схватили его за полы бархатного халата:

– Стой, богач! – закричали они. – У обманщика борода вспыхнет! Не так ли говорит пословица? Отдай нам сперва обещанные десять монет, а потом можешь бежать на мороз, если тебе жарко у нашего очага.

Купец бросил на глиняный пол чайханы кошелёк с деньгами и убежал вслед за слугой.

Дехкане пересчитали деньги и решили на десять золотых, полученных от купца, прорыть новый арык в ауле, чтобы каждый дехканин мог посадить два-три дерева у своего дувала. Все были очень довольны этим решением и вскоре разошлись по домам.

Пошёл домой и Ярты-гулок со своим старым отцом. В холодном небе сияла полная луна, и от её синего света ещё холоднее становилось на сердце Ярты-гулока. Отец молчал, и Ярты молчал. Он понимал, что отец разгневан.

Так молчали они до самого дома. А придя в кибитку, снял старик своего сына с мохнатой шапки, посадил к себе на ладонь, покачал головой и сказал:

– Ой, Ярты, Ярты! Много ты вспомнил сегодня пословиц и поговорок, а самую главную позабыл: старика украшает мудрость, а юношу – скромность. Завтра же ты пойдёшь и поблагодаришь наших добрых соседей за то, что они выручили тебя из беды и не дали уронить чести аула в глазах надменного гостя.

Так сказал отец, а Ярты ничего не сказал: сказать ему было нечего.