Текст книги "Комбинат Эскулапа"
Автор книги: Автор Неизвестен
Соавторы: Алексей Смирнов
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
Рассказ о семье повешенных
– Короче говоря, – рассказывает мой доктор Поручик, – приехали мы по адресу, и там еще не полный гоблинарий, обои еще есть
Довольно простые проживают граждане.
Сидят за столом, отмечают девять дней со дня одного своего домашнего повешения. Закуска, скупая слеза, рюмка с хлебушком. И вдруг:
"А чего это дедушка не приходит?"
Действительно. Все сидят, а дедушки нет. Уже пора ему помянуть покойника!
Квартира большая, у дедушки своя комната.
Заходят к дедушке в комнату, пригласить к столу.
Мол, как-то не по-людски, папаша или дедуля, кому как.
А дедушка там уже и сам висит. Первый-то был его зять.
Повесился очень грамотно – наверное, кто-нибудь научил.
– Семейка не конченая, но... короче, обои есть, – сформулировал доктор после моих расспросов о семье, – и это уже положительный факт.
Подполье
Случались и такие события.
Приезжает бригада с утра, помогать особо изощренному пьяному. Санитары грузят его и заносят в машину, но кладут там не поверх носилок, а снизу: переворачивают как-то систему, или просто его туда заталкивают, вниз, под носилки. Перебинтовав, разумеется, если есть показания..
И быстренько рулят на следующий вызов.
Там уже давно ждут Скорую Помощь. Там-то уже норма. Ну, почти норма – иногда тоже немного пьяный. Сердце, голова или живот. И вот его тоже закладывают в ту же карету, но теперь, как положено, на носилки. Сверху, как царя.
А дальше едут в больницу. Везут.
Норма, которая сверху, интересуется: кто это у вас там хрюкает внизу, да ворочается?
– Да это, – говорят ему доктуры и фершалы с шоферами-санитарами, – бомж такой, вася, давно живет в машине, пригрелся, мы его подкармливаем всей подстанцией.
Норма сочувствует, предлагает бутерброды, пирожки, яйки.
– Извольте, сделайте одолжение. Давайте сюда.
– А он от водочки не откажется?
– Конечно, нет!
Биржа труда
Одна врачебная бригада часто возила бомжа Беспалова. Был он после Афгана, а может, и нет. Сильнейшим образом надирался и был одноногий.
Звали часто, потому что падал с одной ноги.
Заебал.
Однажды, вот так загрузившись Беспаловым, дохтур велел водиле остановиться и выгрузить Беспалова на углу Гороховой улицы. Посадил его там, достал шапку-ушанку, положил между ногой и минус-ногой. Бросил для почину десять копеек. И уехал по своим делам.
Через два часа вернулись, а там деньжищ!
Пошли обедать.
Бомжу принесли пива из ресторана. Все были счастливы.
Он так и прижился к этому делу.
Микстура Кватера
Был эпизод – да и не один – о котором не сразу вспомнишь. Помнишь-то всегда, а вспоминать нежелательно.
Я, вообще говоря, не обо всем рассказываю. Не все можно рассказывать.
На пятом ли, четвертом курсе попался нам лютый доцент-хирург, который гнобил всех своими каверзными вопросами. Например, его интересовал состав микстуры Кватера – обычного успокаивающего средства, и хрен бы с ним. Или еще что-то, посерьезнее. В общем, приходилось почитывать.
Поэтому наблюдать за операцией мы шли, как на праздник.
И помню, была там молодая пациентка, женщина с узелком в груди. Наш доцент должен был сначала удалить узелок у нее, а потом допросить нас. Двузубая вилка, и один зуб отломан.
Она, та женщина, еще переживала – не слишком ли заметным будет рубец. Да нет, улыбался тот.
И вот мы стоим на операции; разрез сделан, кусочек узла выстрижен и отправлен под микроскоп. Посмотреть, что за узелок, не дурной ли.
И через несколько минут затишья грянуло:
– Срочно! Мыться! Расширенная операция!... Радикальная!
То есть не рубчик, а удаление всей груди с ближайшими лимфоузлами, а заодно, если не путаю, и части легкого. Злокачественное дело образовалось и проросло. А женщина не знала ничего, она спала, ей снился рубчик. Она и не мыслила, какой проснется.
Но мы не без ликования переглянулись. Это надолго! Вилка сломалась совсем. Не спросят про микстуру.
Мы, конечно, посочувствовали, ликуя. Но недолго. Вообще ушли из корпуса, пошли в столовую, что ли.
Я потом написал об этом рассказ, но вещь не получилась, я ее выбросил.
Приквел и сиквел
Нынче нет ни преступления, ни наказания. Нынче есть приквел и сиквел. Иногда – желудочный гэг.
Доктор, подключенный к телефону, которому доверяют, напился пьян: ходил везде, звонил, падал, склонял к сожительтву диспетчер (а?). Ответственный дежурный по городу, сидевший напротив, сделал доктору замечание: от вас пахнет.
Был послан на хуй.
За такое, как писал Достоевский, полагается пострадать!
И доктора, сняв с телефона, сослали на одну подстанцию Скорой Помощи. Не зная, что он там уже отработал 10 лет. И встреча была очень торжественной, да еще и как раз накануне его юбилея.
Наказание перетерпелось легко.
Много вспоминали.
Как молоды они были, как верили в себя, как все было хорошо, как коньки надевали пьяным людям, как намертво привязывали им к шеям какие-то самодельные талисманы.
А уж сколько им выпало диспетчерских мармеладных Сонь! Не хватит пальцев (понимайте, как знаете).
Дорога ложка к обеду
Бывает, что Скорая Помощь приезжает не очень скоро. Я ее однажды четыре с половиной часа прождал. У меня давление взвилось, и я ткнулся лбищем прямо в ЖЖ.
Вот и еще был случай нерасторопности.
Есть такая станция, отуда выезжают якобы наркозы делать. Очень крутые, навороченные ребята, все у них есть, полный боекомплект. Ну, заодно подбирают на улицах всякую пьянь, для отчетности. Пару вообще зарезанных нашли. Намертво. Что тут сделаешь? Ничего, конечно.
А новая нерасторопность с их стороны случилась потому, что дело творилось в общаге завода имени товарища Свердлова.
Там было устроено нечто вроде приюта-богадельни образца начала столетия, но не нашего, а позапрошлого, что ли. Такая ночлежка. Где одна хронь сдает койку другой хрони. Знает, что Андрей – и все.
"А что? Приходит, платит – и все. Нормально. Вот Андрей, которому сдавал, только вышел в коридор – тут его и зарезали. Он прятался от кого-то".
Пьяный хозяин так ничего и не понял толком.
Сказал, что тот Андрей пошел покурить или купить пива. Зарезали очень грамотно. Вот где расторопность! Учиться надо было еще на оперативной хирургии, а не потом, в докторском рафике. Докторский рафик это тот еще жук.
Крылатый афоризм о простатите:
Sic! Transit gloria mudi.
Copyright © 2004 Алексей Смирнов (Константинович).
Операционное поле
Вот история, которую я просто обязан был расказать, однако нигде не нашел в архивах. Неужели забыл?
Приехали на вызов обычный доктор и молоденький фельдшер. Скорее, не просто молоденький, а немного дебил. Неотложная помощь.
И нужно, естественно, сделать больному животворящий Укол.
Тот, больной или больная, уже лежит, приготовившись: штаны спущены, Восточное и Западное полушария мирно сосуществуют. Слегка распавшись идеологически. Так себе, локальные конфликты. Прыщики, бородавочки. Родинки – малые родины, то есть.
Доктор, не оборачиваясь от бумаг, командует:
– Два куба дибазола!
Послушный фельдшер радостно насосал.
– А в которую колоть? – интересуется. – Справа или слева?
– Между! – не сдержался тот.
Дисциплина – прежде всего. Раздался глухой, прицельный удар. Дьябазол.
Подлинный документ-лечебник (выдержки) из этнографического актива В. Тенишева; данные по Костромской губернии на рубеже XIX-XX вв.
ОСТЕОХОНДРОЗ
Если пожар случился от грозы, или, КАК У НАС ГОВОРЯТ, ОТ БОЖЬЕГО МИСЛОСЕРДИЯ, то полагают, что огонь ничем нельзя залить, как только молоком или квасом. Во время грозы громовая стрела ищет дьявола и гоняется за ним, а он прячется от нее за людей и за деревья. В первую грозу КУВЫРКАЮТСЯ, ЧТОБЫ НЕ БОЛЕЛА СПИНА (врачам на заметку – АС). Чтобы перестал град, бросают на улицу сковородник или ухват.
ГРОЗНОЕ ЛЕЧЕНИЕ
– У нас батюшко (отец) говорил: "При мне ударила молния в камень, так весь камень вдребезги разлетелся". "После-то я, – говорит, – и забыл, только через три года случилось проходить мимо и вспомнил, и нашел тут стрелку.
– При чем же тут три года?
– Да ведь стрела выходит из земли через три года. Вот ты заметь, где она упала, и через три года ее найдешь тут.
– Да что за стрелка такая?
– Камешек, вроде сайки, а наверху все полоски. У нас две стрелы: одна черная, а другая красная – огневая. С них водой поят хворых, так через шесть дней либо умрет, либо будет выздоравливать. У нас часто их берут.
ТЕРАПИЯ ВООБЩЕ, КОСМЕТОЛОГИЯ, КОЖНЫЕ БОЛЕЗНИ, ДИРЕКТИВНАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ, ОНКОЛОГИЯ
Больной человек для выздоровления в страстной четверг умывается из лужи. После первого дождя капельками с огорода мажут глаза. В ночь на Ивана Купалу смачивают росою скатерть, воду выжимают в бутылочку и этою водою мажут больные глаза. Могильная кость есть не что иное, как валок на теле. Чтобы уничтожить ее, нужно взять земли с могилы, в которой похоронен человек того же имени, и этою землею натирать валок.
Бородавки. Для уничтожения бородавок: 1) нужно дать кому-нибудь пересчитать их, НА ТОГО ОНИ И ПЕРЕЙДУТ (Кому Зюганов считал? -АС); 2) на каждую бородавку на нитке навязать по узелку, и эту нитку зарыть в землю; когда сгниют усики, тогда сойдут и бородавки; 3)При входе В ЧУЖУЮ ИЗБУ нужно незаметно бородавку потереть мочалкою; (4) отрезать часть бородавки, завязать в "баскую" (красивую) тряпочку и бросить на дороге; КТО ЕЕ ПОДНИМЕТ, НА ТОГО И ПЕРЕЙДУТ БОРОДАВКИ.
Остриженные НОГТИ НУЖНО КЛАСТЬ ЗА ПАЗУХУ потому, что когда на том свете придется лезть на стеклянную гору, то все положенные за пазуху ногти прирастут к пальцам и помогут влезать (а кал, простите? можно скатиться; впрочем, поможет сбритая щетина, как наждак, еще и лучше запастись тем и тем – АС).
Если чешутся: правый глаз, щеки, грудь, то будет какая-нибудь неприятность, придется плакать; левый же глаз – к радости, левая ладонь – получать деньги, правая – отдавать, лоб – кланяться, губы – целоваться, подошвы – идти в дорогу, кончик носа – в рюмку глядеть, переносье – к покойнику.
Про родинку существует поверье, что до того места СНИЗУ человек на том свете будет гореть в огне. (Ч-черт! – АС).
Верняк
– Все ли я выпотрошил? – спросил перед уходом Джек-Потрошитель. И чуть не попался.
Вот оно в чем дело: все мы люди, даже и нелюди некоторые, и все – с тараканами. Одного таракана зовут ОКР – обсессивно-компульсивное расстройство. То есть: обсессия – одержимость, компульсия – навязчивые, а вовсе не сатанинские, как нам расписывает газета, ритуалы. Выполняются часами. Заразны. Пока человек не уймется: все хорошо, он никуда не уйдет.
Почему преступника всегда тянет на место преступления? Потому что он вечно думает, что кого-то не погасил и не выключил.
Ни с кем так не бывало? В смысле там – газ? Утюг? Дверь подергать? По дереву постучать?
Вот почему "иногда они возвращаются".
Надо открыть специальную клинику для лечения ОКР. И все проявятся, всех под замок! В наручниках!
Один полгода в строительную трубу ходил смотреть, как там жена лежит.
Фрейд полагал, что такие фигуры что-то сделали, но очень давно, еще до начала времен. Тут он крупно ошибся! Не до начала, а недавно!
Только что!
"Не забыл ли я пистолет-пулемет рядом с трупом?" – эта мысль не дает негодяю покоя.
Такое надо лечить.
Это лечится тем, что у человека вырабатывают уверенность в себе, она же – тренинг ассертивности. Каждому хочется, чтобы – верняк. Сделано – могила.
Термист
Это человек особенных качеств и наглухо скованных душевных движений. Нет, не так: ЭТОТ человек был особенных качеств и наглухо запертых душевных движений.
Термисты – сотрудники ожогового центра.
Я не стану описывать условия и специфику работы. Это лишнее. Лежат там, бывает, годам. В стерильных камерах, на импортных песочных матрацах, подлаживающихся под формы тела, а когда начинаются перевязки и пересадки лоскутов... нет, достаточно.
По задумке, мы, студенты пятого курса, должны были побывать в ожоговом центре и посмотреть, как там идут дела.
Дела шли заведенным путем.
Нас встретил куратор: человек, о котором ходили легенды: во-первых, без содержания; во-вторых, сам он своими действиями не подавал к ним никакого повода.
Просто-напросто он был высок, худ, с волчьим лицом и повадками. Огромные редкие зубы, клешнеобразные лапы, абсолютная неспособность к улыбке. Голос покойного генерала Лебедя. Стиль общения – тот же. Что понятно: человек подневольный, военный, благо дело было в Военно-медицинской академии. Фантомас мог запросто и нервно топтаться в углу, прикуривая сигарету от предыдущей.
Он нисколько не истязал нас, не спрашивал, не гонял. Всем поставил зачет. Скупо и дозированно информировал, многое показывал. Мне стало понятно, что термистом я не стану никогда, хотя и так было ясно.
Однажды он рассказывал об объеме обожженной поверхности, при котором более или менее вероятно выживание. Ведь самый вред – не от самого ожога, а от того, что в кровь попадают продукты распада и, скажем, блокируют почки.
Он говорил, что половина – это очень плохо. Конкретнее говорил мало. Как изучишь, кому поставишь эксперимент?
Под занавес термист, щурясь и взвешивая каждое чеканное слово, произнес:
– Есть мнение, что у некоторых лиц может существовать определенное представление...
Он говорил о материалах опытов над заключенными, поставленных в нацистских – и не только, я думаю, хотя нам важнее было лес валить – лагерях. Я уверен, что термист располагал этими сведениями и пользовался ими.
Бог обращает ко Благу любое Зло. Не унывайте, граждане: этот грех, по-моему, смертный; я что-то забыл, приунымши.
Сердце, разбитое голубой, но целой, кружкой
Покойный дед, Небесное ему Царствие, дожил до золотой свадьбы и не раз назидательно говорил мне нечто солдатское-походное: «Ложку, бритву и жену – НЕ ОТДАВАЙ НИКОМУ». Старенький уже был, и поучал часто.
Потом говорил: "Говны вы все", и ложился поспать.
Как же не дать, когда каждая сволочь норовит воспользоваться, не спросясь?
Помню, как я устроился интерном в свою первую больницу. И там, конечно, вызубрил назубок окружной пищеварительный устав чаепития.
Завел себе персональную кружку, от сердца оторвал. Раки очень тяжело расстаются с вещами.
Такие персональные кружки имелись у всех.
Ну, и послали меня вскоре на какие-то курсы дополнительного врачевания. Вернулся через месяц, спрашиваю у своего подельника, колоссального объема сослуживца:
– Ну, что? Как моя кружка? Была ли она мне верна? Что-то я ее не вижу?
Коллега развел ручищами, по женской мечте в каждой:
– Я вынужден признать, что за все время вашего отсутствия она занималась откровенной проституцией.
«Вешай, братцы, вешай! Вешай осторожно!»
Недавно я про это уже писал, так что самому странно:
Это был у Марка Твена такой стих в одном рассказе, от которого (стиха) некто – автор, что ли – сошел с ума:
| «Режьте, братцы, режьте, Режьте осторожно! Режьте, чтобы видел Пассажир дорожный!» |
Речь шла о билетах в автобусе. «Красный (речитативом) стоит № центов, желтый стоит №№ центов, и так далее». И о билетере, который это самозабвенно распевал.
...И вот бригаду Скорой помощи пригласили на очередное повешение. Они ехали и все боялись, что опять попадут на сорок дней: угощаться, поминать, разыскивать свежих...
Но нет, не свежих. Сорок дней – это да, зато на улице, в Мурино. Повесился один. А какой-то маньяк вскрыл ему брюхо уже потом.
Наверное, грешный был человек, и вовсе не Прометей, так что печень ему выклевывали обычные вороны с помойки, и шею тоже они исклевали всю. Но сорок дней есть сорок дней! плевать на печень, когда душа уже перед Богом.
В общем, дохтура попали не на тот, что хотели, пир.
А другая Скорая, уже психиатрическая, поехала в парк Сосновка на вызов.
Там были два мужичка, решившие растравить себе душу. Дело в том, что это как раз совпало с головщиной повешения их третьего товарища на суку в той же Сосновке.
Пришли помянуть. Все же не какая-то нерусь! Взяли водочки, закусочки.
Пришли к тому же месту, а оно занято: там уже новый висит.
"Вешай, братцы, вешай! Вешай осторожно! Вешай, чтобы видел пассажир дорожный..."
Следственный эксперимент при кажущейся попытке к бегству
«Есть наслаждение и в дикости лесов», писал Константин Батюшков. Во всем есть, если поискаться.
Скорую прислали выразить свое мнение по поводу огнедышащего убийства. Семья из трех человек – сын (лет двадцати, поспешно слинял), мама и папа – огнедышала, попив хмельного, да так, что стало огнедышать висячее ружье, надышавшись парами в последнем акте этой постановки.
Крошка-сын к отцу пришел, взял дробовик и заправил папе в живот. Папа остался в кресле.
Доктор сказал, что ничего подобного прежде не видел – чтобы по стенам, по потолку, брызгами, субатомными частицами. Картечью, небось?
– Ружье-то хоть оставил? – спросил доктор.
– Нет, с собой уволок. Да у меня точно такое же есть, – закричала жена, побежала к себе и принесла ружье.
– Прямо не верится, – приговаривал доктор, изучая притихшего папу.
– Что не верится? Что так стреляет? Смотрите!
Мама уперлась прикладом в плечо, спустила курок и разворотила папе грудную клетку.
Заготздоровье
Будь мой тесть не тестем, а нормальным больным, он обожал бы меня как доктора.
Я ведь очень люблю лечить. И я бы его полюбил. Он приезжал бы к Константинычу запросто, так, с дарами: медом и кроликами, да чтоб я послушал его трубочкой. И я бы еще подумал, уходить ли мне из поликлиники-больницы. А дочку его я знать не знал бы, получается. Вот ведь парадокс!
И вот жена заболела и ни хера не лечится. Я пакетики пересчитал: все на месте! Так. Устроил с утра летучку, в шесть ноль-ноль, и дочери заодно: профилактически.
Вот Ирина и говорит нечто такое: будь, мол, у Зураба Церетели настоящий, клинический диагноз, то своего Истинного Больного он ваял бы с ее папы. И запустил бы на Луну за неимением таких площадей в городах и селах. Не прибегая к ракетоносителю.
Заболевая, папа первым делом обматывал шарфами и платками голову. Я-то думал: откуда у жены эта привычка взялась отвратительная? Как увижу изоляционную обмотку с распухшим носом из-под нее – все понятно, шлялась без головы для красивости, по ветреным местам. Но нет, оказалось – от мамы.
А потом папа принимался пить таблетки, все подряд.
Через каждые пять минут он подходил к аптечке, рылся в ней, словно крот в мультфильмах, доставал одну, какая понравится, и ел. Лежал и смотрел свое любимое кино "День Сурка".
Пока не доедал все. Названия он читал уважительно, но они не откладывались в памяти, тесть не такой уж большой любитель чтения. Кое-что почитывал, но единственной настольной книгой я всегда у него замечал сочинение "Автомобиль ВАЗ №....."
Тогда он ложился навзничь и начинал стонать, говоря жене: "Галина, ты бы, что ли, в аптеку сходила, таблеток мне каких принесла".
Галина не без покупательского удовольствия-спроса брела в аптеку в оптовом настроении духа. Почему-то в особом почете все держали эритромицин.
Хотя, уверяю, никто даже не представлял... ну, пропустим. Ведь это все не при чем.
Папа немедленно брался за дело.
Все жидкое он по привычке смешивал на манер коктейля и выпивал на манер портвейна. Никогда он не пил за свое здоровье искреннее, чем в эти окаянные дни.
Но главным лекарством был вьетнамский бальзам Звездочка.
С первыми же признаками недомогания папа натирался им от корней волос до мозольных ороговелостей, и можно было пойти повеситься, благо недалеко всегда, в любом доме.
Современный Обломов
Ну, пора и о медицине немного.
Сейчас в некоторых больницах возникло поветрие, охота на свеженькие, не слишком тяжелые инфаркты. На них испытывают какую-то херню.
И если клиент подходит, то доктору, который его привез, выплачивают 2 тысячи рублей.
В первом случае доктор не спорил, там было немного хуже, чем хотелось.
И во втором не спорил, потому что вдруг выяснилось, что клиент прибывает в сопровождении диабета.
А третий случай был идеальный! Обизывать пальчики! 70 лет, все умеренно – красотища. Доктор умозрительно включил означенную сумму в семейный бюджет. И вдруг все пошло прахом. Точнее, в его направлении, в сторону Свана.
Давление полетело вниз, клиента перевели на искусственную вентиляцию, да десять фибрилляций в машине...
Сдали живым.
Ночью было прохладно, но шмотки свои доктор сушил. На батарее.
Современный Обломов – 2
Ночь. Улица. И как положено. Подстанция, в общем.
Дежурный доктор СП – Скорой Помощи, а не Союза Писателей – заснул-таки на обломовском диванчике. Но хрен ты, дохтур, покемаришь, накануне обломанный. Звонок.
Звонят обеспокоенные коллеги: что им делать? Тоже бригада, но не легла на диванчик, а приехала на суицид, отравление крысиным ядом. Мужчина лет пятидесяти. Мосты через Неву разведены, токсикологический центр – на другом берегу. "Там, на том берегу", – поет Юрий Антонов. "Седой паромщик", – поет его сослуживица. В общем, центр.
Чем же травят крыс? Вот оно, клиническое мышление, и дохтур, порывшись в памяти, ответил бригаде: "Наверное, каким-нибудь кумарином: дня через два обоссытся кровью, а через пять – помрет. Так с крысами и бывает, в аннотации написано".
Этого самоубийцу куда-то свезли и сдали. Нашли местечко. Доктор уснул.
Снова будят, докладывают!
Вы, говорят, правы – действительно, каким-то кумарином. Антидота нет. Лечат чем попало.
Ну, это они напрасно. И капельницу, и витаминчики – лечили хорошо.
Дома у самоубийцы нашли записку, составленную по всем правилам. "Дочка, прости меня! Я плохо относился к твоему мужу. Я больше не буду вам мешать."
Между тем, когда ему кололи и капали, посекундно любопытствовал:
– А что вы мне вводите? У меня на многое аллергия!!...
