Текст книги "Земное тепло"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

ОЛЕНЬЯ ШКУРА

Затосковал старый Суеват, когда в сосновом бору схоронил свою старуху. Ночи стали длинными казаться, дни тёмными. Опустились плечи, отяжелели ноги, а в голове будто метельные бури зашумели. Перестал Суеват слышать лай собак, токование глухарей, свист уток, мычание оленей. Тоска подкралась да и извела человека.

Попросил он сыновей принести из лабаза старую оленью шкуру, подстелить под него.

День лежал на ней Суеват, два лежал, три лежал, а потом и говорит сыновьям:

– Не уходите на охоту далеко от чума. Как начнёт солнце за тёмный пихтовник прятаться, – торопитесь. Скоро я умирать буду.

Не хотели сыновья такие слова от отца слышать, да только знали: попусту отец слов не теряет, на ветер их не пускает.

Прошло ещё несколько дней. Вытянулся Суеват на оленьей шкуре, положил сухие длинные руки под голову, уставил в звёздное небо глаза и долго смотрел, прощаясь со звёздами и облаками. А когда холодная слеза покатилась по частым бороздкам у глаз да спряталась в редкой бородёнке, окликнул сыновей.

Присели они у изголовья Суевата, слушают, что он скажет.

Приподнялся Суеват на локтях, посмотрел каждому в глаза. Видит – лица у всех побелели, губы пересохли, а свет в глазах старших сыновей недобрый, так в них и пляшут огоньки нетерпения и жадности. Только у меньшего – Куземки – на ресницах слёзы дрожат.

Застонал Суеват, лёг на шкуру, закрыл глаза и говорит:

– Как умру я, увезите меня в сосновый бор, поближе к матери. Везите меня сидя на оленях, чтобы сам Торум видел, что поехал я к нему, как оленщик.

– Отвезём, отвезём! – в голос ответили старшие.

– Как изловите на пастбище оленей, поровну всех разделите. Не обижайте друг друга.

– Разделим, разделим! – согласились сыновья.

– Как станете шкуры делить, то вот эту старую, что подо мной лежит, младшему, Куземке, отдайте.

– Отдадим, отдадим!—сказали сыновья.

Закрыл глаза Суеват да так после и не открывал их, больше не посмотрел ни на кого, умер.

В это время вбежали в чум жёны старших братьев и давай кричать на своих мужей:

– Чего вы перед ним на коленях сидите? Куда он денется? Чего по сторонам смотрите? Делите скорее оленей, мы уже стадо пригнали!

Вскочили старшие братья, выбежали из чума вслед за своими жёнами.

Стадо у Суевата было большое, олени сытые, большерогие. Быки с бородами длинными. Бегают олени по округе встревоженные, шарахаются из стороны в сторону, купаются в глубоком снегу, мычат, из сил выбиваются, убегая от разъярённых собак, которые лаем и визгом своим пугают их, сгоняют к речной долине.

– Ловите быков! Ловите коренников! – кричат жёны.– Чего вы с этого дырявого чума глаз не спускаете? Остался там Куземка, он и похоронит отца. Не больно трудная эта работа.

Не посмели старшие братья ослушаться своих жён. Стали ловить оленей да делить тут же между собой, а про Куземку совсем забыли.

Слышит Куземка – тихо вокруг стало. Прикрыл он оленьей шкурой отца, вышел из чума. Видит: стоит в стороне упряжка из трёх оленей, а на снегу остались только следы от отцовского стада да оленьих нарт. Подогнал Куземка упряжку к чуму. Одел отца в савик, в котором он на охоту да в дальние стада ездил, пояс застегнул со всеми амулетами, положил на нарту оленью шкуру, посадил отца на правую сторону, дал в руки ему хорей, а сам на левую сел, с какой всякий каюр садится. Погнал оленей неторопко. Понесли они нарты в сосновый бор. Там и схоронил Куземка отца. Только положил на его могилу охотничий лук, как буран поднялся. Заметелило вокруг, зашумели деревья, заскрипели сухими стволами сухары, затрещали, застреляли перемёрзшие сучья. Почуяли олени пургу, сразу в снег легли. Подбежал к ним Куземка, хотел между ними лечь погреться и видит: поднялась с нарты старая оленья шкура, покружила у него над головой и расстелилась на снегу перед ногами Куземки. Только успел Куземка встать на неё, она обняла ему плечи, прикрыла ноги. Вроде и дырявая была шкура, а как подлетела – ворс поднялся, густым стал, мягким. И такое тепло от неё пошло, будто материнские руки Куземку погладили. Так и не заметил Куземка пурги, не тряс его озноб, не щипал за щёки и нос мороз, не летел снег за шиворот. Обогрела его старая оленья шкура.

Приехал он к чуму, отряхнул шкуру, положил её в угол.

Пусто, сиротливо стало Куземке одному в чуме да и обидно, что не пожалели его братья, не взяли с собой, одного оставили, завещанного отцом пая не дали. Только подумал он так, а шкура в углу пошевелилась, приподнялась, подлетела к Куземке, расстелилась у его ног. А на самой середине её лук оказался со стрелами, охотничий нож в резных ножнах да тынзян. Посмотрел Куземка, отодвинул тихонько от себя подарки, руки за спину спрятал, а шкура перевернулась и положила всё это у его ног, а сама снова в угол улетела.

Не стал Куземка долго раздумывать, взял подарки, сел на упряжку, поехал на охоту. А в охоте он был удачлив. Может, оттого, что угодья отцовские были богаты, может, сноровка у Куземки была и стрелы сразу нагоняли зверя, может, дырявая оленья шкура помогала ему, только скоро о Куземке заговорили в округе. Купцы в его сторону стали почаще заглядывать.

Прослышали это жёны старших братьев, рассердились, ночи спать перестали, на шкурах с боку на бок ворочаются, всё думают, как же мужей своих к Куземке послать, отцовский чум раскидать, выгнать Куземку с родного места.

В один из дней встала старшая жена и говорит: – Сон я видела, будто Куземка сжечь отцовские угодья надумал. Пламя хочет пустить по борам и кедровникам!

– А я видела во сне, – с плачем сказала вторая, – будто Куземка весь ягель истоптал, чужие стада в отцовские пастбища пустил.

– Так мы же сами угнали оленей из родных мест. Сами Куземке только одну упряжку оставили, – ответили жёнам братья.

– Поезжайте к Куземке! Поезжайте! Узнайте, откуда он столько зверя берёт.

Нечего делать братьям – поехали. Едут, смотрят по сторонам, видят много вокруг следов собольих, беличьих, горностаевых. Подальше поехали – стали попадаться следы росомах и рысей. Заехали в бор, а там гул поднялся от взлёта боровой птицы. Небо закрыли птицы своими крыльями.

Молчат братья, едут дальше. Отцовский чум показался.

Прислушался Куземка к бегу упряжек. По звону сразу узнал отцовские колокольчики. Выбежал из чума, обрадовался встрече с братьями, угощать стал.

Сидят братья, молчат, а потом старший и говорит:

– Мы приехали в отцовских местах поохотиться. Обрадовался Куземка, что не один будет ходить по лесу, заулыбался и говорит:

– Хороши отцовские угодья. Зверя всем хватит. Зря вы отсюда уехали. Хватило бы здесь всем места.

Молчат братья. Нечего им ответить Куземке.

Как только пришло новое утро, старший брат и говорит:

– Я с дороги отдохну ещё, а вы идите на охоту вдвоём. Я вам еду приготовлю, чум натоплю.

Ушли Куземка со средним братом на охоту. Остался старший брат в чуме, перевернул все шкуры, пересмотрел все пустые берестяные туески. Пока дрова рубил, котёл скоблил, полдня прошло. Стал мясо варить. Сварил мясо, поставил его в сторону, сидит, ждёт братьев с охоты.

Вдруг в дальнем углу шум раздался. Видит: повалились в углу шкуры – и вышла из-под земли старая чёрная баба. Волосы длинные, как салом намазанные блестят, руки худые чёрные, платье длинное, до пят. Села перед старшим братом на корточки, смотрит на него, потом как дыхнёт на огонь. Чувал [Чувал – очаг] как ожил – затрещали дрова, искры в небо столбом поднялись. Испугался старший брат, слова вымолвить не может, ноги под себя спрятал, сидит ни жив ни мёртв.

– Ага, это ты! – закричала чёрная баба. – Воротился. Про отцовские угодья вспомнил.

А старший брат сидит, молчит.

– А я за Куземкой пришла. Тебя мне не надо. Жадный ты! – сказала чёрная баба, забегала по чуму, обнюхала все шкуры, схватила котелок с мясом, съела всё, фыркнула старшему брату в лицо и обратно в землю полезла.

Пришли Куземка со средним братом с охоты с хорошей добычей, а в чуме холодно, чувал еле теплится, еда не сварена, а старший брат на шкурах лежит, морщится, стонет, больным притворяется.

Нечего делать: разжёг Куземка огонь, сварил мяса, поели все, ободрали с убитых зверей шкурки, сушить повесили, спать легли.

Утром старший и говорит:

– Пусть сегодня в чуме средний брат останется, еду нам сварит.

Остался средний брат. Тоже, как старший, обшарил все углы, все берестяные туески. Только сварил мясо, а из земли снова чёрная баба вылезла.

Побегала по чуму, съела в котле всё мясо, потрясла за шиворот среднего брата, крикнула ему в лицо хриплым голосом:

– За Куземкой я пришла. Тебя мне не надо! – и обратно в землю ушла.

Пришли с охоты Куземка со старшим братом, а есть опять нечего. Катается по шкурам средний брат, за живот хватается.

– Ладно, идите одни на охоту, – сказал Куземка братьям на новое утро. – Я останусь в чуме, еду вам сварю.

Ушли братья. Быстро сварил Куземка еду, освежевал белок, сидит у огня, стрелы делает. Вдруг в углу треск раздался, повалились шкуры – и вылезла из-под земли чёрная баба. Глаза уставила на Куземку, руки худые к нему протянула.

Испугался Куземка, а виду не подал, говорит:

– Чего глазищи уставила? Или есть хочешь? Ешь, я братьям ещё сварю.

Замотала чёрная баба головой, закружилась вокруг Куземки и давай его за ворот рубахи хватать.

– Ты чего это балуешь? – спросил её Куземка. Зафыркала чёрная баба, от её дыхания в чувале искры затрещали, дрова вспыхнули.

– Пойдём со мной, Куземка! – присев перед огнём на корточки, сказала чёрная баба. – Тебе одному хочу земное тепло показать. Сердце у тебя доброе и жадности никакой нет. Давно я такого человека искала.

– На что мне твоё земное тепло? Мне и этого хватит.

– Ох, ох! – простонала чёрная баба. – Ничего ты не знаешь. Тепло, которое я тебе покажу, может всю твою стылую землю отогреть.

– Не надо мне твоего тепла, чёрная баба! Уходи подобру! Уходи, пока мои уши не устали тебя слушать.

Но не успел Куземка обернуться, как чёрная баба подскочила к нему, схватила его за волосы и потащила в яму. Не оплошал Куземка, перебросил бабу через себя, перекрутил ей руки и ноги ремнями и толкнул в угол на шкуры.

В это время возвращались с охоты старшие братья. Подходят к чуму, дрожат, а как увидели в углу чёрную бабу, забормотали всякие заклинания, спрятали головы под шкуры.

– Вот отчего у вас животы болели да еда не варилась! – сказал Куземка братьям. – Не бойтесь её, идите есть. Ничего вам не сделает чёрная баба. Крепко держат её ремни сыромятные.

Наутро и говорит Куземка братьям:

– Давайте посмотрим, откуда к нам чёрная баба пришла.

Испугались не на шутку старшие братья, замахали руками, попятились назад, хотели выскочить из чума, сесть на упряжки и уехать домой.

– Не надо, Куземка! – просят братья. А Куземка своё:

– Несите сюда ремни длинные! Спустимся, посмотрим, про какое земное тепло говорит чёрная баба.

– Боимся мы! Домой поедем! – чуть не плачет старший брат.

– Полезай ты первым! – сказал Куземка, будто и не слышал его слов.

Нечего делать. Подошёл старший брат к яме и говорит:

– Как только я закричу, тяните меня наверх.

Полез он в яму. Сколько ни храбрился, а как только голова скрылась под землёй, закричал не своим голосом. Вытащили его скорее наверх, а он трясётся от страха, слова сказать не может.

Нехотя полез в яму средний брат. Тоже закричал, не успев с головой под землёй скрыться.

Пришла очередь Куземке лезть. Перед тем как сесть в ременную петлю, постелил он на неё оленью шкуру и говорит:

– Если я закричу, не тащите меня наверх, а ещё скорее вниз спускайте.

– Ладно, ладно! – согласились братья.

Только Куземка сел на ремни, только скрылся под землёй с головой, братья тут же перерезали ремни, потом подбежали к чёрной бабе, перерезали ремни у неё на руках и ногах, а сами скорее выбежали из чума, сели на оленьи упряжки и погнали оленей во весь мах.

Полетел вниз Куземка. Подхватила его дырявая оленья шкура и понесла по подземелью. Видит Куземка – за ним чёрная баба летит. Подол юбки – как хвост большой птицы колышется, широкие рукава как крылья, длинные волосы – как перья. Увидела Куземку, захохотала. Как гром под землёй её смех загремел. А внизу видит Куземка реки широкие да пахучие, камни какой-то неземной красоты. Вдруг пронеслась его шкура возле огненного пламени. Осветило зарево всё подземелье, зажмурился Куземка, прижался к шкуре, зашептал:

– Неси меня, шкура, в родные края. Неси меня к нашему солнышку, к нашим широким рекам, к зелёным лесам! Неси меня к моему отцовскому чуму.

Услышала его слова шкура, повернула обратно. Летит. Вдруг промелькнула возле шкуры чёрная баба, да потерялась, а на том месте светлое пятнышко оказалось. Всё ближе и ближе к шкуре подлетает. Видит Куземка – возле него девушка кружится. Малица на ней нарядная, разными узорами расшита, шапка соболья, косы длинные, до пят достают.

– Миснэ это, что ли? – вскрикнул Куземка. – Как ты попала сюда? Или не нравятся тебе наши леса?

А оленья шкура летит мимо, не останавливается. Приподнялся на шкуре Куземка, посмотрел на красивую девушку и увидел глаза чёрные, искры огненные в них так и прыгают!

– Уходи! – закричал во весь голос Куземка. – Ты не наша Миснэ! У нашей Миснэ, лесной красавицы, глаза, как озёра, голубые да добрые! У нашей Миснэ косы золотистые, белым инеем искрятся! Не подлетай ко мне, чужая девка!

Достал Куземка из-под рубахи лук со стрелами да и выстрелил в девушку. Попала стрела в неё, и раздался под землёй гром. Покачнулись чёрные реки, и взвилась над Куземкой не нарядная девушка, а опять чёрная баба.

– Не улетай, Куземка! – кричит баба, схватить его хочет, а оленья шкура не пускает её.

– Не нужно мне твоё земное тепло! Не нужно! – кричит ей Куземка. – Домой я хочу! Беречь буду оленей и зверей в лесу, лес и реки.

Подняла оленья шкура Куземку ещё выше да скоро и в свой чум доставила.

Обрадовался Куземка. Свернул скорее старую оленью шкуру и унёс её в лабаз до поры до времени. Да так и стал спокойно в родных местах жить. Долго жил не тужил, уже совсем и про шкуру и про земное тепло забывать стал, а тут все про него заговорили. Говорят, где-то оно из-под земли к людям вышло.

Доставал ли свою шкуру Куземка? Летал ли посмотреть земное тепло? Не знаю. Может быть, и летал, потому как утерпеть, наверное, не смог.

ВОЛШЕБНЫЕ ЛЫЖИ

В ранешние времена в мансийских семьях первым отец умирал. Успевал он за свою короткую жизнь износить себя. И не мудрено: целые дни на лютых морозах да под дождями, да на ветрах. А по-другому было нельзя. Если не пойдёт он на охоту, не выследит зверя, не добудет его, – значит, всей семье помирать с голоду. А при такой жизни к нему и простуда, и болезни разные подбирались. А нередко и беды всякие приключались: то ногу на охоте изувечит, то неожиданно с каким-нибудь зверем встретится, вступит с ним в единоборство, да половину сил и здоровья оставит, пока победит его.

Не обошла эта участь и семью охотника Вырпаду. Недолгую жизнь прожил их отец. В одну из суровых зим он на медвежью берлогу набрёл. И собаки с ним были хорошие, а сам оплошал. Потревоженная медведица выскочила с другой стороны, потому как в берлоге два выхода оказалось.

Бросился на неё Вырпаду, а она успела его с ног сбить. Налетели на медведицу сзади собаки: давай рвать ей бока, только шерсть в разные стороны летела, а она хоть и рычала от боли, а под собой крепко держала Вырпаду, гнула его, ломала ему спину. А когда собаки стали сильно донимать, медведица встала во весь рост, раскрыла пасть и бросилась на собак.

Еле-еле поднялся Вырпаду да успел медведице нож прямо под левую лопатку всадить. Взревела грозно медведица. От её рёва собаки, поджав хвосты, в лес убежали. Пошатнулась, повернулась несколько раз вокруг себя да и рухнула замертво в снег медведица. Но и Вырпаду не смог больше подняться. Лежит он на снегу, головы поднять не может, зовёт к себе собак.

Подбежали они к нему не сразу, жалобно повизгивая. Снял Вырпаду с руки меховую рукавицу, подозвал к себе серобокого остроглазого Серко и отдал ему. Заскулил Серко, забегал вокруг своего хозяина, коснулся холодным носом его лица и побежал через тайгу, к чуму.

Был вечер. В небе горели высокие яркие звёзды, светила луна, когда жена Вырпаду Пайка и её трое маленьких сыновей встали на лыжи и побежали по следу собаки. Услышали они в стороне жалобный вой собак. Подбежали, а Вырпаду уже умер.

Так и осталась жить Пайка с тремя сыновьями и дочерью Неркой. Мало-помалу сыновья стали подальше в лес уходить охотиться. Вначале вокруг чума белку промышляли, потом начали следы собольи выслеживать. А соболь – зверь хитрый! Заметит погоню да так начнёт свои следы петлять, что и бывалый охотник потом еле дорогу обратно найдёт.

Речка, где стоял их чум, была небогата хорошей рыбой. На ту, что ловили, ни у кого спроса не было, добывали только себе на уху да собакам на корм. Вот и говорит Пайка сыновьям:

– Смастерите-ка вы мне обласок, и поплыву я на нём с Неркой к берегам великой Оби. Посмотрю, как там люди живут. Может, и мы туда уйдём, там поставим свой чум.

Сделали сыновья обласок, и поплыла Пайка с дочерью к Оби. День плыли, два плыли. Речка их всё шире и шире становилась, волны на ней стали сильнее да темнее. Подгоняет Пайка лодку ближе к берегу. А от берегов дух идёт – голова кружится. Черёмуха цветёт! Белые гроздья все деревья обметали. Издали берега белыми кажутся, будто с них так и не сходил снег. А скоро и Обь показалась. Видит Пайка – на берегу костёр горит, а рядом с елью маленький шалашик стоит, из черёмуховых прутьев сплетённый. Подъезжают они и видят: старый хант из сил выбивается, из реки рыбину большую тянет. Пот с него градом катится, руки дрожат, а корявые пальцы крепко держат крапивную сеть. Рядом с ним молодой паренёк по пояс в воде стоит, помогает. «Ну и рыбина!» – подумала Пайка. Видит: рыба большим хвостом волны бьёт, порвала сеть, вот-вот обратно в воду уйдёт. Не оплошала Пайка, выскочила из лодки и давай помогать старику. Вытащили они на берег осетра чуть поменьше обласка Пайкиного. Побился на песке осётр, покрутил своё сильное тело в кольца да скоро и уснул, а старик сидит, отдышаться не может. Обтёр рукавом пот, развёл костёр, а сын тем временем из осетра чёрную зернистую икру вынул в берестяное корыто да уху поставил.

Горит костёр. Смотрит старик на Пайку, на Нёрку, головой качает, а потом и говорит:

– Куда это ты поехала на своём обласке? Волна обская сильная! Она тут же перевернёт тебя! Оставайся с нами. Места тут хорошие, рыба всё белая водится, сама видела, а купцы только такую и берут. За неё хлеб, сахар, медный котелок дадут. А если надо тебе, то и топор и ружьё сможешь на рыбу сменять: ружья их и зимой в тайге гром делают, зверя сразу насмерть бьют!

Послушала Пайка старика, осталась. И стали они рыбачить. Уловы хорошие были.

Нёрка тем временем починила старику и его сыну всю одежду, из выменянной у купцов материи новые, нарядные рубахи сшила. А время шло. Скоро и осень показываться стала. То ветер холодный по Оби пробежит, то волны тёмные заворачиваются целыми днями и ночами, то дожди заморосят долгие, тягучие, а в одну ночь весь черёмушник оголился. Раздели ветры черёмуху, одни голые ветки оставили.

– Пора нам в свою сторону собираться, – сказала Пайка. – Спасибо вам за дружбу, за привет.

Призадумался старый хант. Сидит, на огонь смотрит и говорит Пайке:

– А может, мы с вами сроднимся? Понравилась мне твоя Нёрка, да и мой Арэмча, сама видишь, не ленивый парень.

Промолчала Пайка. Не могла она одна, без сыновей ответить старику, хотя и видела – Нёрка часто с Арэмчей по берегу реки ходили.

– Чего молчишь? Или не понравились мы?

– Не могу никакого слова тебе говорить, – сказала Пайка. – Если хочешь, пусть Арэмча на одну зиму поедет в нашу сторону. Пусть мои сыновья посмотрят на него, испытают в охоте.

– Ладно. Пусть собирается Арэмча с вами, – сказал старик.

Стали собираться. Старик отдал Арэмче резное весло, лыжи, передал свой лук и стрелы, а потом отвёл в сторону и сказал:

– На вот, возьми этот ящичек и не открывай его, пока у тебя большой нужды не будет.

Пообещал Арэмча отцу сделать, как он велел.

Как только выдался день посветлее, поплыли они вверх по реке, а скоро и в маленькую речушку свернули. Ветер тут уже дохнул севером: по реке шуга пошла, и стало льдинами прибивать лодки к берегу. Связал Арэмча лодки рядом и грёб веслом не переставая, сколько было сил. Но вот потянуло дымком, да скоро услышали они собачий лай – значит, и чум был недалеко.

Обрадовались сыновья встрече с матерью и сестрой, а на незнакомого парня искоса поглядывали. Не нравилось им, что пришёл он с чужой стороны. Но нашла Пайка много хороших слов, и подружились все.

– Ладно, – сказали братья. – Пусть живёт. Посмотрим, на что он годится.

Недолго ждать пришлось, тут и зима пришла. Повалил снежище, подули ветры, замели метели.

– Пора на охоту идти, – сказал старший брат, когда стихла метель. – Собирайся и ты с нами, Арэмча!

Услышала Пайка, говорит:

– Не трогайте вы его! Нет у Арэмчи лыж.

Рассердился старший брат, отвечает матери:

– Пусть сам мастерит лыжи. Что это за человек, если на охоту ходить не будет? Не отдадим тогда ему в чум нашу Нерку. Пусть запрягает старых оленей и едет по нашему следу.

Согласилась Пайка. Верные слова говорит старший сын. Со гласился и Арэмча. Запряг он оленей и поехал по их следу, а догнать не может. Проехал день, проехал два, видит: двое старших братьев чум ставят. Подъехал Арэмча, стал помогать. Вдруг выбегает из лесу меньший брат. Лицо и голова инеем покрыты, от спины пар идёт.

– Вы чего чум ставите? Чего ленитесь охотиться? Наш отец эти угодья за одну зарю кружил! – кричал меньший.

– Устали мы. Дорога тяжёлая! – ответили братья. – Да и тебе отдохнуть надо.

Замолчал младший брат, снял лыжи, вошёл в чум. Пришло новое утро. Старший брат и говорит Арэмче:

– Теперь и ты, как мы, иди на охоту. Если меньше нашего набьёшь соболей, не отдадим тебе нашу сестру.

Призадумался Арэмча: непривычен ему охотничий промысел. «Видно, не видать мне Нёрки», – думает он.

– Смотри, не сиди у огня! Поезжай на охоту! – крикнули ему братья, встали на лыжи и пошли в урман.

Сидел, сидел Арэмча да и вспомнил про ящичек, который ему отец дал. Достал его, открыл крышку, а из него тут же пара лёгких лыж выскочила, а за ними – и лук со стрелами. Обежали лыжи вокруг Арэмчи, встали перед ним и спрашивают:

– Куда нам бежать? В какую сторону? Обрадовался Арэмча и говорит:

– Несите меня в урман, где старший брат Нёрки охотится. Только бегите впереди него.

Встал на лыжи Арэмча, насторожил лук – и помчали его лыжи! Не идёт Арэмча, а летит, только деревья мелькают. Добежали лыжи до высокого хмурого кедровника и давай вилять между деревьями. Только заметят соболий след – помчатся по нему быстрее ветра. Не успеет соболь в дупло спрятаться, а стрела Арэмчи уже догонит его.

Ещё солнце за вершины кедрачей не спряталось, а у Арэмчи уже полон лузан соболей набит.

Идёт по урману старший брат и видит впереди себя чей-то след, дивится: «Кто это посмел в наши родовые угодья прийти? Кто посмел вперёд меня урман обойти и первым соболей выстрелять?» Рассердился старший брат. Свернул в сторону, пошёл в буреломы и валежники собольи следы смотреть. Но и там следы от каких-то незнакомых лыж.

А Арэмча говорит лыжам:

– Теперь пора в чум возвращаться. Хватит нам на сегодня.

Повернули лыжи обратно.

Натопил Арэмча чум, ободрал соболей, сложил шкурки на оленью упряжку к старшему брату, а напоказ одного соболя оставил. Сам сидит, лыжи мастерит.

Вечером стали возвращаться братья с охоты. Средний и младший с хорошей добычей пришли, весёлые, смеются, а старший ввалился в чум чернее тучи осенней. Выбросил из крошней трёх соболей, говорит:

– Никогда такого не было, чтобы в лесу кто-нибудь меня обогнать мог. Всё шёл по чьему-то следу! Давайте переходить в другое место! Тут удачи не будет!

Послушали его братья. Запрягли упряжки, поехали на другое место охотиться.

Утром опять пошли на охоту. Арэмча достал ящичек, выскочили из него лыжи, спрашивают:

– Куда теперь бежать?

– Теперь несите меня впереди среднего брата.

Побежали лыжи. Арэмча опять отстрелял всех соболей засветло, приехал, натопил чум, ободрал соболей, все шкурки на нарту к среднему брату положил. Себе только одного оставил.

Пришли братья с охоты весёлые, только средний в этот раз двух соболей добыл и говорит:

– Поедемте дальше! Кто-то успел всех соболей раньше меня отстрелять.

Так же было и с младшим братом. И он просил переезжать в другое место.

Настала ночь. Не спят братья, на шкурах ворочаются, думы разные в голову лезут.

– Как придёт рассвет, – сказал старший брат Арэмче, – пойдём мы на охоту, ты вместе со мной пойдёшь!

– Пойдём, пойдём, – согласился Арэмча.

Надел он самодельные лыжи, и пошли они. Шли, шли, устал старший брат.

– Ну и бредёшь ты!—сказал он сердито. – Кто так на лыжах ходит? На лыжах надо ходить, чтобы ветер в ушах свистел.

Промолчал Арэмча. Вышли они на озеро. Большое озеро. Другого берега не видать. Остановился старший брат и говорит:

– Ты иди на ту сторону озера, Арэмча, там много соболей водится, а как набьёшь соболей полон мешок, так в эту дудочку засвисти, мы сразу и услышим тебя. .

Достал старший брат из-за пазухи длинную свистульку из черёмухового прутка и отдал Арэмче.

Взял её Арэмча и отправился на своих лыжах по озеру. Шёл, шёл, устал. Достал отцовский ящичек. Выскочили волшебные лыжи, покружились около него и спрашивают:

– Куда нести тебя, Арэмча?

– На ту сторону озера. Если есть там какое жильё – несите прямо к нему.

Понеслись лыжи. Только снег летит в разные стороны. Вынесли лыжи Арэмчу на берег озера, а там рос густой тёмный лес. Видит Арэмча: стоит большой чум возле пихтача. Присмотрелся и видит вокруг чума следы косолапые. Спрятался Арэмча за пихтач, поставил возле себя лыжи, ждёт. Под вечер заскрипела на чуме шкура, выползло из него косолапое чудовище. Ноги кривые, руки по земле волочатся. Голова косматая, с длинной седой бородой. Остановилось чудовище, завертело головой, зафыркало, засморкалось, закряхтело да вдруг и увидело следы Арэмчи. Закричало голосом звериным и побежало по следу. Только заглянуло под пихтач, Арэмча не оплошал. Набросил чудовищу на шею ременный тынзян, как оленя, заарканил и потащил к себе. Упало чудовище и давай когтями снег грести, а само всё норовит длинными руками схватить Арэмчу. Тут подскочила одна лыжина и давай колотить чудовище по длинным рукам. Взвыло чудовище от боли, а Арэмча успел притянуть его к дереву и привязать крепко-накрепко. Оставил одну лыжину возле него, а сам скорее в чум побежал.

Видит: у огня три девушки сидят, шкуры выделывают. Как увидели они Арэмчу, вскрикнули, цветастыми платками лица закрыли.

– Кто вы такие? Из каких краёв?—спрашивает их Арэмча.

– Давно ещё утащило нас в этот лес лесное чудовище из родных чумов. Не отпускает от себя, велит с ним жить, ему песни петь, ночью пятки чесать.

– Не бойтесь меня! Откройте свои лица. Привязал я ваше чудовище к дереву, а скоро и в озере утоплю! – сказал Арэмча.

Обрадовались девушки, сбросили с лиц платки, а сами все – красоты писаной. «Вот невесты для моих братьев!» – в радости подумал Арэмча, выскочил из чума, вытащил из-за пазухи свистульку и хотел засвистеть, позвать братьев, да вспомнил, что нет в его сумке ни одного соболя. Взял он в руки одну из лыжин и спрашивает:

– Сможешь одна меня на охоту свозить?

– Смогу, если устоишь, – ответила лыжина.

И понесла она Арэмчу по лесу. А там следов собольих видимо-невидимо. Весь снег истоптали! Играют, пищат, бегают по деревьям. Тут Арэмча набил их полон мешок, а к ночи вернулся обратно.

Девушки ему суп из боровой дичи сварили, мороженой рыбы принесли, ягод насыпали, а сами сели в угол, прижались друг к дружке, закрыли лица платками и сидят, не шевелятся.

– Что вы ко мне не подходите? Опять лица свои не открываете?

Заплакали девушки и говорят:

– Кричало нам без тебя чудовище, что братья твои обжоры ненасытные, что они только увидят нас и сразу проглотят.

Засмеялся Арэмча и говорит:

– Неправду оно говорит вам. Мои братья самые красивые! Самые ловкие! Самые смелые! Вот вы увидите их!

Выбежал Арэмча из чума, достал черёмуховую свистульку и засвистел. Полетел свист по земле и воздуху, по рекам и озёрам, по деревьям и кустарникам. Услышали его братья, удивились: «Неужели Арэмча полон мешок соболей набил?»

– Не может того быть, – говорит старший. – Он только до берега озера дойти смог на своих лыжах.

А свист снова летит по округе.

– Поехать надо. Может, к нему беда какая пришла.

Поехали. Видят – на берегу чум большой стоит, а у дерева чудовище привязано. «Видно, Арэмча попал в урочище самого лесного хозяина!» – подумал старший, но ничего не сказал братьям. А в это время и Арэмча им навстречу вышел.

– Неужели ты успел полон мешок соболей набить? – спросил Арэмчу старший брат.

– Соболи – это ещё не богатство, – ответил ему Арэмча.– Пойдёмте в чум.

Пошли братья в чум. Только подошли к огню и сразу увидели девушек красоты небывалой. Опустили они луки, наклонили головы, на колени перед ними встали, слов сказать не могут, будто потеряли их все.

– Где ты их взял?—спросил Арэмчу старший брат.– Мало таких красавиц на берегах всей Оби сыщешь. Взяли бы мы их в жёны, да разве пойдут они за нас, бедных охотников.

– Наши отцы тоже охотники, – ответила одна из девушек.

– В добыче зверя мы этот год совсем неудачливы, – сказал средний брат.

– А у вас на оленьих нартах соболей полные мешки лежат, – сказала вторая девушка.

– Так хотелось бы мне скорее домой попасть да свадьбу справить, – сказал младший брат.

– А у Арэмчи есть волшебные лыжи. Они быстро домчат нас до родного чума, – сказала третья девушка.

– Это правда, Арэмча? – спросил старший брат.

– Правда, чистая правда, – ответил Арэмча. Посмотрели братья свои мешки на нартах, а они полны соболей.

– Откуда они? – спросили братья.

– Не дал бы мне отец лыж волшебных, не найти бы нам невест, соболей целую зиму промышлять пришлось бы.

Хлопнул Арэмча два раза в ладоши, прилетели к нему лыжи, закружились вокруг ног.

– Ну и зять нам достался! – сказал старший брат. – Видать, счастливей нашей Нёрки не будет девушки.

Посмотрел Арэмча на братьев, на лыжи, что возле его ног кружатся, и говорит:

– Хватит, лыжи, у вас силы, чтобы всех нас скорее увезти в чум к Пайке?

– Хватит, – ответили лыжи. – Садитесь все, только не забудьте чудовище в озеро спрятать, а то оно ещё много худых дел сделает.

Пока бегали к чудовищу братья, лыжи вытянули полозья, подкатили к чуму. Уселись все на волшебные лыжи, пристегнули сзади упряжки и понеслись над урманами и борами, реками и озёрами к чуму Пайки большую свадьбу играть.