Текст книги "Земное тепло"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

РОДНОЕ СТАДО

Пришла в род Лазарин беда: сильное племя из-за гор отогнало у них всех оленей. Не бывает в жизни манси страшнее беды. Сразу и голод пришёл, и болезни всякие.

Поставили Лазарины свои чумы на берегах рек и стали рыбачить. А рыбалка для них дело новое, непривычное. Пока научились сети вязать да заводи примечать, узнали, какая рыба раньше на нерест идёт да в какой месяц жирнее она, – немало лет ушло. Успели к тому времени нарты мхом обрасти, а вдоль оленьих троп и дорог деревья высохнуть.

Спросил как-то молодой юноша Иля у отца: почему так много вокруг почерневших, гнилых нарт?

Рассказал отец о печальных днях всего рода, о своей тоске по оленям.

Заплакал Иля. День плачет, другой плачет, третий плачет, а на четвёртый и говорит отцу:

– Пойду я на лыжах к богатым оленщикам! Верну домой родное наше стадо.

– Что ты? – испугался отец. – Разве под силу тебе такое? Молодой ещё! Братья твои давно ушли за своими оленями. Уже и деревья успели вырасти, и моя голова поседеть, а они всё ещё не вернулись!

Замолчал отец, а сам стал точить топор с утра до вечера.

Точил неделю. Таким острым топор стал, что им можно было траву косить.

А вечером подошёл отец к сыну и говорит:

– Наточил я топор и убью тебя сам. Зачем тебе, как братьям, в чужие края ходить да там погибать?

Да как замахнулся! Отскочил Иля в сторону, просвистел топор над самым ухом. Отец второй, третий раз взмахнул топором, потом бросил его в сторону и говорит:

– Собирайся, сын мой! Ловкость есть у тебя. Возьми в дорогу щит, колчан со стрелами.

Достал отец свои доспехи старые, подал Иле. Примерил он их и говорит:

– Лёгкие они очень: не чувствую я ни лука, ни стрел.

– Давай саблю смастерим, как у русских, – говорит отец.

Согласился Иля. Стали они саблю ковать. Нелёгкое это дело, незнакомое. Сел отец в нарты, в русскую деревню съездил, мужика привёз. Тот помог им смастерить саблю. Взял её в руки Иля, помахал вокруг себя.

– Чувствуешь силу в руках? – спросил отец.

– Теперь чувствую. Потяжелее сабля, чем лук со стрелами.

– А теперь возьми в нартах тынзян (Тынзян – аркан для ловли оленей) и иди к болотине. Там давно четыре оленихи пасутся.

Обрадовался Иля. Поклонился отцу и побежал к болотине.

Почуяли оленихи приближение человека, захоркали широкими ноздрями, убежали на середину болотины, прижались друг к дружке, рогами снег стали бодать.

– Ты лови их, Иля, сразу в одну петлю! – кричит сзади отец, догоняя сына. – Только так они покорятся тебе!

Послушался Иля, размахнулся тынзяном и прямо с первого взмаха заарканил всех четырёх. Присмирели сразу оленихи, подошли к Иле, обнюхали ему руки.

Вытащил из-под дерева отец обросшую мхом нарту, впряг олених – и понеслись они, взлетели над облаками, лесами, реками. Потом полетели над оленьими стадами. На третий день стали принюхиваться, шевелить ноздрями, поводить ушами да к земле ближе спускаться.

Видит Иля – у высокой пихты чум стоит. Поставил он упряжку в стороне и пошёл к чуму. Вокруг тихо. Вошёл Иля в чум. У огня сидят старуха и молодая девушка. Возле них на полу лежат кучи шкур выделанных, а они шьют из них сахи (Саха – тёплая меховая шуба), малицы, унты и топоги (Топоги – меховые сапоги мехом наружу).

Вдруг вскочила со шкур старуха да как закричит страшным голосом. Закружилась на одном месте, замахала руками и давай рвать на себе волосы и бросать их в огонь. Вспыхнули волосы, и полетели вверх искры огненные.

– Говорите, в какой стороне ваших мужиков искать? – сердито спросил Иля.

Заплакала девушка, смотрит украдкой на старуху и дрожит от страха. А старуха кричит на разные голоса, бормочет что-то, понять Иля не может.

– Не ори ты! – закричал ей Иля. – Говори: в какой стороне ваших мужиков искать?

Замолчала старуха, села, спрятала лицо в подол широкого платья, а девушка прикрыла лицо и кивнула Иле в сторону, откуда солнце встаёт по утрам.

Выбежал Иля из чума, подбежал к своей упряжке, и помчали его оленихи в сторону, откуда по утрам солнце встаёт.

Скоро на снегу показались следы от нарт, а ещё подальше большое стадо оленье. Косматые собаки в снегу прыгают, сгоняют стадо в кучу, а мужики торопятся, кричат, ловят оленей, впрягают их в нарты.

Как увидели оленихи стадо, замычали. Подняли вверх головы олени в стаде, стали бить копытами снег.

Закричали мужики на собак, а старый старик с редкой белой бородой выскочил на середину болотины и давай сам бросать тынзян на большерогого быка. Кричит старик хриплым голосом: «Гоните оленей по нашей тропе!. Гоните оленей по нашей тропе!»

И погнали они стадо. Видит Иля, что много тут оленщиков, не справиться ему одному, повернул свою упряжку обратно, а на душе всё равно радость: нашёл своё стадо. Узнали олени олених!

Едет, а сам всё думает: как перехитрить оленщиков да стадо в родные края угнать?

Вернулся он опять в чум, где старуха с девушкой шкуры выделывают. Увидев его, старуха опять закричала, да скоро от крика голос совсем потеряла, дрожит вся и одно твердит: род Лазарин, род Лазарин!

– Правда твоя, – ответил Иля. – Я из рода Лазарин, который ваши мужики на голодную смерть оставили.

Услышала его слова девушка, заплакала.

– Зачем ты пришёл сюда? – спросила она. – Они убьют тебя.

– Ты не реви, а лучше скажи: где мои бритья, которые давно ушли за своим стадом да так и не вернулись?

– Твои братья давно замёрзли в тундре! – закричала старуха. – Их кости давно растащили голодные волки.

– Нет, нет, – шепчет девушка. – Ты иди в тундру. Там у реки стоят семь чумов. В одном из них живёт всесильный шаман, а в остальных – твои братья. Только все они бессильны. Шаман отобрал у них силу, и лежат они на шкурах, как дети маленькие, подняться не могут.

Как услышала это старуха, вскочила, схватила девушку за волосы и стала их рвать и в огонь бросать. Оттолкнул старуху Иля, взял с собой девушку, посадил на нарту, и понесли их оленихи!

К вечеру на берегу речки показались чумы, послышался звук бубна, из крайнего чума дым валил чёрный, искры яркие летели в небо. Прижалась девушка к Иле, дрожит вся, слова сказать не может.

– Ты чего это?

– Это наш главный шаман Саян духов по тундре послал. Тебя искать велит, дорогу путать тебе велит. Метели шлёт, чтобы следы они замели.

– Не бойся! Всё равно шаман старый! Разве у него столько силы, сколько у меня?

– У него колотушка сильная. Кого он ею заденет – все сразу силу теряют. Так и братья твои силу потеряли!

Ничего ей не сказал Иля. Поставил упряжку в стороне, а сам тихонько к чуму шамана подкрадывается. Слышит: бьёт с силой шаман по бубну, в тугую оленью шкуру, и кричит во всё горло:

– Неужели у Лазарин младший сын вырос? Неужели у Лазарин младший сын вырос? Зря Майпа свои волосы жечь не будет, у неё и так их осталось на одну драку со мной.

Услышал это Иля, подошёл к оленихам, призадумался, сел на нарту рядом с девушкой, думает, как бы ему перехитрить шамана. Скоро стало темнеть, стал гаснуть огонь в чуме шамана, меньше искр летело из него, а тут вышел из чума и сам шаман Саян. Повертелся вокруг, схватил в пригоршню снег и стал им мыть лицо и руки. Вскочила с нарты девушка и спряталась под шкуру, упала в снег между оленихами и притаилась ни жива ни мертва.

– Видно, много я сегодня багульника пил, – пробормотал шаман. – Всё перед глазами у меня внучка была, будто где-то она здесь, рядом с моим чумом.

Услышал это Иля, ещё одну шкуру на девушку положил. Прижали её между собой оленихи, лежат в снегу, водят ушами, прислушиваются.

Походил вокруг чума шаман да скоро и ушёл обратно.

Встал Иля, пошёл к чуму. Выскочила из-под шкур девушка и шепчет ему:

– Ты только колотушку у него возьми да сломай её! Как сломаешь – братья твои сразу сильными будут! А одному тебе с шаманом не справиться.

Идёт Иля тихо, к чуму пробирается. Только хотел отбросить шкуру, закрывавшую в чуме вход, как из-под неё выскочила собака, взлаяла, а тут и шаман – вот он стоит. Высокий, горбоносый, с распущенными волосами, с большими оленьими рогами на голове.

– Ах, ты подумал, что я уснул? – закричал шаман. Выхватил Иля саблю, занёс её над головой шамана. Один взмах – и оказалась голова у Илиных ног, но не успел он моргнуть, не успел дух перевести, как голова шамана подскочила и снова оказалась на месте, а шаман хохочет Иле в лицо. Растерялся Иля, а шаман руку под шкуру толкает, достать колотушку хочет, задеть ею Илю – и тогда всё, тогда потеряет Иля си-лу и станет беспомощным, как все его братья.

– Не ту саблю смастерил! Не ту! – кричит ему шаман, а сам всё рукой под шкурой шарит. – Эта сабля не возьмёт моей шеи! Не возьмёт!

И засвистел шаман голосами разными. Поднялся вокруг ветер, задрожали стены чума, а у шамана вместо глаз загорелись огоньки.

Испугался Иля, но вида не подал, снова размахнулся, и опять покатилась голова шамана к его ногам, погас свет в глазах, да только снова вскочила голова – и ещё громче стал смеяться шаман.

– Хватай скорее колотушку да ударь его! – услышал Иля девичий голос.

Взвыл шаман, обернулся назад, а в это время и схватил Иля колотушку, замахнулся да как ударит ею по голове шамана, и тихо вокруг стало. Упал шаман к ногам Или обессиленный и застонал:

– Пощади!

– Руби скорее ремни сыромятные на чумах, освобождай братьев своих! – кричит девушка. – Коли оленя из шамановой упряжки. Напои их горячей оленьей кровью, и придёт к ним прежняя сила!

Сделал Иля всё, как говорила ему девушка. Ожили братья. Обнимают Илю, домой зовут.

– Разве можно домой без родного стада возвращаться? – сказал Иля. – Или вы забыли, зачем сюда шли?

– Мы истосковались по родным местам! – говорят братья. И тут Иля заметил, что нет рядом с ним девушки, которая помогала ему во всём. Заметался он из стороны в сторону. Стал кричать, звать её, а её будто и не было, даже следов на снегу не может найти Иля. Подошёл к оленихам, а у них на глазах слёзы. Большие их чёрные глаза смотрят грустно, жалобно мычат они.

«Ох ты, беда какая! —думает Иля.– Я даже и имени её не знаю!»

– Давай, Иля, скорее своё стадо искать! Давай скорее домой ехать!—торопят его братья.

Вздохнул Иля, да делать нечего, сам виноват. Обрадовался, забыл девушке доброе слово сказать, а и надо было сделать-то совсем немного.

– Ладно, поедемте стадо искать. Оно где-то тут недалеко. Мои оленихи нашли его.

И пошли братья. Кто на лыжах, кто на упряжку рядом с Илей сел.

Вышли они с разных сторон к большому болоту. Стадо пасётся.

– Это наши олени! Наши! – закричали братья. – Смотрите: у всех на шее наш родовой знак стоит: утка со стрелой в клюве! Смотрите!

Услышали пастухи, что хозяева стада пришли, – и бежать в разные стороны. Бегут, кричат: «Лазарины пришли! Лазарины пришли!» Собаки за ними. Так и оставили стадо.

Домой дорога хоть и труднее была, но короче всем показалась. Бежит стадо к родным местам весело, только топот стоит.

А старик Лазарин сидит целыми днями на берегу да всё по сторонам поглядывает: сыновей ждёт. Потом стал ругать себя, что зря отпустил младшего сына в чужую сторону, пожалел, что не с кем ему на старости лет всех добрых слов сказать, а их у него много было. И тут показалось старому Лазарину, что земля у него под ногами стала качаться. Припал ухом к земле, послушал. Земля всё сильнее и сильнее вздрагивает. «Неужели это наше стадо домой бежит?» – подумал Лазарин, а сам от радости встать не может. Еле добрался до первого лабаза, залез на него, смотрит вдаль. Видит: оленей бежит видимо-невидимо! Впереди коренник с длинной бородой. Выбежал, остановился, обнюхал воздух и побежал к берегу. Слышит Лазарин возгласы погонщиков и узнал по громкому гиканью своего младшего сына Илю. Заплакал Лазарин, на колени стал, начал поклоны бить в сторону, откуда стадо бежит. «Молодец, Иля, – шепчет старик Лазарин. – Не напрасно я тебя вырастил! Сумел ты отыскать в чужом краю родное стадо!»

Иля хоть и рад, да сам места себе найти не может, тоска его одолевает, ночи не спит. У всех радость, а он будто и не рад. Не может он простить себе, что потерял на радостях славную девушку, которая помогала ему в трудное время. Подошёл к отцу и говорит:

– Не сердись на меня, отец, собираюсь я опять в чужую сторону. Девушку я там потерял. Искать её поеду!

– Ищи, если сердцу люба! – ответил отец.

Пошёл Иля опять к своим оленихам, и помчали они его по бескрайним просторам, далеко в снега! Невесту искать.

ТАНЬЯ-БОГАТЫРЬ

Давно замечали пастухи-оленеводы болота, которые и в жгучие морозы не промерзали, дымом курились.

– Дурной дух из земли идёт! Олень морду воротит в сторону, – сокрушались пастухи.

А олени сердито били крепкими копытами богатые мхом кочки, фыркали широкими ноздрями и бежали прочь из этих мест – вкусный чистый мох искать, который летом пахнет грибами да сочными ягодами, морошкой и клюквой.

– Побежал олень! Видно, земное тепло близко! – говорили оленеводы. Собирали, складывали на нарты свои чумы и шли дальше от этих мест.

Случалось и рыбакам на озёрах видеть, как плавали на волнах большие чёрные жирные пятна.

– И сюда земное тепло из земли вылезло, – говорили они.

А охотники – те половчее: найдут где в низине между кочками воду жирную да пахучую – подожгут её. Вспыхнет пламя, озарит округу и начнёт слать тепло.

Хоть с опаской, а все тянулись к теплу: руки, ноги погреть у костра, чаю попить.

Сидят у огня, про всякие небылицы лесные рассказывают; ну, конечно, и про земное тепло не умолчали, про Танью-богатыря вспомнили, что давно это было... Когда ещё могучая Ась в берега не входила, когда вместо озёр, болот море-океан на просторе гуляло, когда на месте великанов пихтачей тонёхонькие тальники на ветру свистом свистели, напали на племя Алыча князья богатые с войском сильным. Много дней подряд стрелы свистели в воздухе, валили без жалости стариков и детей малых. Храбро дрались воины племени Алыча, да не хватало сил. Одолели их враги. Крепким сном уснули его воины.

Сколько стонал от ран Алыч-воин, никто про то не знает, только разве птица-холей.

Но не хотелось умирать воину. Не хотелось отдавать свои угодья богатые врагам. Видит Алыч – холей летает, машет с утра до ночи крыльями, будто ищет кого.

А вокруг тишина стоит: вся округа смолкла, вымерла. Вдруг в испуге как прокричит холей:

– Лах! Лах! Лах!

Вздрогнул Алыч, хотел приподнять голову, а в глазах круги тёмные вертятся, а холей всё кричит, будто зовёт воина. Собрал силы Алыч, приподнял голову и видит: по другую сторону реки войско движется. Пал Алыч к земле, будто прильнул, и зовёт шёпотом:

– Холей! Холей!

Услышал острокрылый холей, крылья сложив, камнем свалился.

– Лети, холей, к Танье. Поначалу по могучей реке лети, ни в одну протоку не свёртывай. А как увидишь косу песчаную, а за ней протоку черёмушную, тут и ищи его. Танью сюда пошли. У Таньи оленей нет. У Таньи пастбищ нет. У Таньи доброе сердце есть. – И закрыл глаза Алыч.

Тише комара взлетел холей, прижался к реке, крыльями воду режет. Долго летел вдоль реки могучей, а как увидел косу песчаную, потом протоку черёмушную – и давай кричать:

– Лах! Лах! Танья-богатырь! Лах-лах, Танья-богатырь!

Парит в воздухе, расправив крылья, слышит, как рыба в реке играет, плавниками о воду бьёт; слышит, как ветер с тальником разговор ведёт. А Танью не видит. Дальше полетел холей, леса дремучие пошли, а он снова кричит:

– Лах-лах! Танья-богатырь! Лах-лах, где ты?

Снова к реке могучей вылетел. Веселее по ней лететь холею. Вдруг грохот в стороне раздался. Вздрогнул холей, одно, потом другое перо с усталых крыльев на воду пали.

Видит холей – богатырь по колено в воде стоит. На нём рубаха красная, замысловатыми узорами расшитая, на голове тугие две косы, нитками разноцветными переплетённые, а вокруг пояс широкий с амулетами да табакерками; нож большой охотничий, мешок кожаный со стрелами, лук огромный, через плечо перекинутый. Стоит богатырь, руками-вёслами друг о дружку хлопает. А от этого вокруг грохот стоит страшнее небесного. Догадался холей, кто это такой, и, закрыв глаза, к Танье полетел. Да не донесли крылья птицу, в полёте измученную, пал холей поодаль на гриву песчаную, слышит плеск воды, да головы поднять, крылья расправить сил нет.

– Танья-богатырь! Танья-богатырь! – шепчет холей. Подошёл богатырь, поднял холея, расправил крылья да спрятал себе за пазуху.

Скоро тепло Таньи оживило холея.

– Зачем дорогу большую летел? Зачем Танью звал? – спросил богатырь.

– Воин Алыч послал Танью искать, а найду – сказать: пусть вперёд ветра летит Танья, не то всю землю враги топтать будут.

Выпрямился Танья-богатырь. Плечи расправил да говорит холею:

– Обожди. Силы от родной земли-воды набраться надо.

Пошёл к реке Танья, по колено встал и давай воду пить пригоршнями. Пил, пил, пока его нярки (Нярки – нарядная, сшитая из оленьей шкуры обувь) из воды не показались. Повернул круто Танья да к лесу направился. Схватил сосну под самый комель да на берег с корнем легохонько вышвырнул. Подошёл к кедру, потянул да сам по колено в землю увяз, а кедр только ветками помахивает.

Снова вернулся Танья к реке, снова по колено в воду встал и пил, пока река наполовину меньше не стала. Полетели тогда к берегам кедры, пихтачи и лиственницы, а холей со страху спрятался в тальниках прибрежных да за Таньей поглядывал.

– Как не увидеть шерсти на оленьих копытах, так врагам земли нашей не видать! – громом прокричал Танья и пал на колени лицом к солнышку, поклон низкий земле отца-матери послал, горсть земли поцеловал да в лузан (Лузан – сшитая из войлока одежда) спрятал, перекинул лук и крикнул холею: – Не отстань от меня, птица!

И замерял Танья землю шагами-вёрстами. На широких лугах трава к земле гнулась, молчаливая тайга расступилась, ветер крылья свои отдал Танье.

Раз один да ещё один солнце пряталось за дремучий лес, а когда покатило в третий раз, услышал Танья знакомый крик птицы-холея. Остановился Танья. Видит: холей низко у земли летит. Прислушался Танья. Слышит стон кругом. «Неужто земля человеком стонет?» – подумал богатырь.

А стон всё громче да громче, прямо за сердце ловит Танью.

Выбежал богатырь на берег да замер на миг. На берегах воины будто уснули, только чёрной тучей над ними вороны кружат, орут. Поодаль в логу костры горят, а по могучей реке чужие колданки (Колданки – лодки) плавают. Притаился Танья, ночи скорой дождался да Алыча-воина искать стал. Долго ходил по берегу, через убитых братьев перешагивал. Да снова услышал холея стон. Побежал Танья на крик, тут и Алыча нашёл.

Взглянул Алыч в чистые глаза Таньи, вздохнул полной грудью, и слеза тёплая по щеке покатилась. Взял богатырь её в ладонь да к реке могучей отправился. Опустил в реку слезу воина, почернела река, расходилась, волны вздыбила, опрокинула, смыла с берегов колданки все. А Танья тем временем достал из лузана землю родную да всю на берег высыпал. Застонали, проснулись, поднялись воины храбрые, схватили луки свои и снова в бой пошли. Прогремел Танья громким голосом, затряслись деревья могучие, с перепугу птицы на разные голоса заорали, тучей в небо взлетели, солнце закрыли.

Взглянул вдаль Танья, тяжело вздохнул: не видать конца и края войску вражьему.

– Ничего, Танья-богатырь. Веди нас, – проговорил Алыч-воин. – На родной земле и заяц силён.

И пошёл Танья на смертный бой. Стрелы тучей в Танью летели, а он словно от комариного роя отмахивался. Развернёт плечи Танья, только кости хрустят, и летят тогда враги в разные стороны. Кто в реку летел, кого через лес перекидывал, кого к небу богатырь подбрасывал.

Сколько шёл тот бой, разве Торум знает, не запомнить человеку. Перебили врагов. Тихо стало. Приумолкла река, пригорюнился лес. И опять войско спит мёртвым сном, теперь беспробудным сном. Не осталось у Таньи живительной земли целованной, земли от отца-матери.

Только Алыча-воина в этот раз стрела не задела, не ранила. Видит Алыч: Танья к реке тяжело идёт, пошатывается, да и повалился вдруг от усталости или от многих ран, не понял Алыч. Побежал к Танье и видит, как у него из глаз свет выкатывается, а из ран всех кровь густая горючая хлынула. Подбежал Алыч к реке, притащил воды в пригоршне, только губы Танье помазал, а кровь так и свищет, так и хлещет.

Захотел Алыч ближе к реке подтащить богатыря, хвать – не может. Силой бог не наградил Алыча. Давай бегать Алыч к берегу да к Танье, как горностай, туда-сюда. Одну рану водой зальёт, десять других открываются. А Танья-богатырь распластал руки в разные стороны, обнял землю и захрапел.

Видит Алыч – нет толку от старания его. Сел Алыч около Таньи, задумался. «Птица мест родных не забывает, а человек и подавно, – думает воин. – Надо Танью тащить к земле отца-матери».

Нарубил Алыч ваги (Вага – жердь, подпорка) из молодых сосен, уложил на них Танью и поволок. По лесам волок и лугам, около озёр и болот. А из ран Таньи кровь ручейками горячими в землю пряталась.

Долго вёз Танью Алыч, долго плутал по тайге. Обернётся, поглядит и заплачет воин: Танья-богатырь всё меньше и меньше становится. Да, видать, привёз Алыч Танью на родную землю. Открыл Танья глаза, вздохнул глубоко да и потерялся весь, только глубокая яма на этом месте осталась да блеском чёрным вода на озёрах, болотах покрылась вокруг.

– Посиди, отдохни, я след Таньи посмотрю, – сказал холей Алычу и улетел.

Долго летел холей. Прилетел, сел на вагах, где Танья лежал, закрутил головой из стороны в сторону, снова взлетел и прокричал на лету:

– Плачь не плачь – нет Таньи. Нюхай не нюхай – всё кругом Таньей пахнет. Когда солнце светить не будет – тогда люди Танью забудут. – И улетел холей, жалобно крича.

Долго думушку думал Алыч-воин, как рассказать людям о Танье-богатыре, о его горячей кровушке, что вся в землю ушла.

– Река сохнет – название остаётся. Богатырь погибает – имя в народе живёт, – говорил всем Алыч.

Не дожил и Алыч-воин, не узнал, что нашли люди земное тепло и что горячую кровь богатыря Таньи нефтью звать стали.