Текст книги "Сказки темного леса"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 52 страниц)

DJONNY
Сказки темного леса

Вступление, разъясняющее замысел и суть

“Планом творческим своим

Поделись-ка ты с другим,

Как своим делились планом

Братья-сказочники Гримм”.

Холодной была осень 93-го. Такой холодной, что я нацепил зимнюю шапку и надел шинель, собираясь на первую в своей жизни ролевую игру. Мне было шестнадцать, а играть я умел только в дурака, три палки, вкладыши, бутылочку и сифу. Эти простые игры все знают, но слухи – а их силу познал каждый – уже донесли до меня кое-что про другие.

Долетавшая до меня в те далекие времена молва утверждала однозначно – волшебный мир есть! Он огромен и прекрасен, а добро и зло в нем представлено ярче, чем в повседневной жизни: зло – не только наркоманами и уголовниками, а добро как-то ещё, помимо отвлеченных понятий. Эти вещи там не смешиваются, как это происходит обычно – зло практически абсолютно, а добро и подавно: увидишь, так ни с чем не перепутаешь! Как будто огромная река властно разделила весь этот мир на два лагеря – на западном берегу покоится предвечный свет, а восточный от начала веков затемнён.

Вышло так, что мы побывали в этом мире, вдоволь наплавались по этой реке, досыта пили и ели на обоих её берегах. Мы кое-чего повидали такого, о чём вам больше никто не расскажет – ни охотники, ни даже опытные рыбаки. Человеческий разум блекнет перед силой подлинных чудес, и не всякая летопись сможет вместить происходящее. Мне немного жаль, ведь рассказ о событиях – лишь слабая тень, и никто не в силах облечь живую реальность в слова. Существует только одно противоядие, то, что способно снова превратить нашу летопись в непосредственный поток впечатлений, заставить картинки двигаться, а ноты звучать – ваше воображение. Так всегда – сказки и истории, как дым, вечно сопровождают пламя, что подчас вспыхивает и окружает дела людей. Многое из того, что случилось, тонет в этом дыму, ясности нет, а все услышанное вами ранее – только неверный отзвук, эхо действительных событий. Ведь память – как художник, и каждому она рисует свои картины.

Я не советую вам судить о подлинности тех обстоятельств, про которые здесь дальше пойдет речь. Может быть, это блажь, навеянная кому-то во время вечернего сна пакистанской шалой, в сути своей – ложь, измышления и неправда. Может быть – летопись отдаленных событий, искаженных глумливым разумом летописца. А может быть, вам станет доступна память прошедших дней, пусть даже это будет чужая память. Ведь если двое смотрят на один и тот же пляж, один – через розовые очки, а другой – в коллиматорный прицел, у этих двоих будут немного разные впечатления.

То, о чем мы хотим рассказать – история людей и мнений, а мы сами – только фокус, линза восприятия, через которую в этой истории преломляется волшебный и удивительный мир. Этот мир – люди, и далеко не каждый из них мечтал попасть на страницы этой книги. Но нам их нисколько не жаль, ведь о том и сказ – про наши отношения с другими людьми. Про то, что было только между ними и нами. Некоторые из этих людей нам дороги, и мы скажем о них с уважением, еще кое-кто не нашел нашей дружбы, кто-то претерпел от нас унижения, кому-то дали пизды, а были и такие, от кого нам самим пришлось опиздюлиться.

Все эти люди так или иначе существуют: может быть, они есть, может – были, а может, как считают буддисты школы Читтаматра, всё это существует лишь как образы нашего ума. И если кому-то не понравится наш рассказ из-за того, что про него там плохо сказано – так впредь ему будет наука. В следующей жизни старайтесь быть лучше, тогда и в сказках о вас скажут хорошо.

Так что написанное ниже, а равно и выше, распространяется на правах волшебных сказок. Это следует понимать так – если пишут: “Алеша Попович половцев побил, а их скарб отнял”, то не спрашивают потом: где именно и на территории какого отдела это произошло? И если пишут про сказочных существ, что они ни в чем – ни в питье, ни в наркотиках – себе не отказывают, так это ещё не значит, что сказочные существа призывают употреблять наркотики именно тебя. Нет. Они призывают: если взялся за подвиги, убедись, блядь, что ты в сказке!

Мы предупреждаем: сказки бывают добрые и злые, и какими покажутся вам наши сказки – не знаем. Мы уже начали и дальше собираемся использовать матную речь, ни хуя не побоимся описать сцены насилия, употребление наркотиков и половой акт. Герои сказочных сцен, которые мы собираемся обрисовать, могут высказывать разные, в том числе почитающиеся кем-то неправильными мнения или взгляды. Ни за какую хуйню, которую учинят и о которой сообщат на страницах этой книги сказочные существа, редколлегия не отвечает, если сказочные существа вас к чему-то призывают – не ведитесь, если вам кажется, что этот материал содержит запрещенную пропаганду – завязывайте его читать. Не давайте этого детям и сами не увлекайтесь. Помните основное правило: будь осторожен со сказками, они учат хорошему и плохому, а чему именно – сразу определить трудно. Так что лучше ничему у сказок не учиться, а уж если чему выучился – не жалуйся и на сказки потом не кивай. Вот пример: решил дядя Толя прославиться по примеру папы Карло. А правильного способа не знал, и все сделал неправильно. И хотя сына у него теперь зовут Буратино Анатольевич, сам он не очень-то этому рад.

Между 1991 и 1993. Рассвет над Лориеном

История Инвалида

Вот как Солнцеликий[1]1
  Здесь и далее слова Солнцеликого цитируется по: arshaib vahattab nu babertzim “honey of tales”.


[Закрыть] учил о тех строках, что предваряют в некоторых книгах основной текст: “Эпиграфы служат книге тем же способом, каким соль служит пище. Ведь когда человек ест, про соль он не думает – вкус блюда куда интересней! Но без соли это был бы совсем другой вкус”.

Honey of Tales

Началось всё в 91-ом, когда мой друг Костян стал захаживать в бардовский клуб “Восток”, что возле Владимирской. Там играли песенки и пили портвейн, то есть имел место культурный очаг, под водочку и со струнным аккомпанементом. Среди тамошней публики выделялся один инвалид с сухой ногой и на костылях, отрекомендовавшийся Филом. Он ещё добавлял, бывало:

– Не просто Фил, а Фил – трехногий эльф.

Вот он и понарассказывал моему другу такого, что Костян пришёл в кружок, где мы с ним занимались биологией, и спросил меня:

– Толкиена читал?

Мой друг чуть ниже среднего роста, зато заметно крепче меня. Спортшкола и правильные товарищи по двору – вот те факторы, которые изначально сформировали его мнение и взгляд на вещи. Характерной его чертой я назвал бы непримиримость – он из тех, кто старательно ищет повода для ссоры. Нельзя сказать, чтобы это всегда шло ему на пользу – к четырнадцати годам у него на голове было как раз четырнадцать шрамов. Но даже те, кому повезло выйти из схватки с ним победителями, не могли похвастать, что эта победа досталась им легко.

– Толкиена? – автоматически переспросил я, а затем добавил: – Нет.

Мы сидели в каптерке павильона Росси, что стоит на улице зодчего с таким же именем. Эта улица через сто метров от павильона упирается в Невский проспект и универмаг “Елисеевский”.

– Надо прочитать, – объяснил мне Костян. – Если прочитаем быстро, то впишемся в тему, о которой можно только мечтать. Вся жизнь по-другому пойдет.

– Но это точно? – спросил его я. – Неохота зря ничего читать.

– Инвалид клянётся, – ответил мне Костян, – что всё так и есть. Он, собственно, должен сейчас зайти.

– В чём тема-то? – перебил его я.

– Ну, – задумался мой друг, – так и не скажешь. Навроде как ездят люди в лес, там делятся на коллективы и дерутся.

– Охуеть, – удивился я, – а зачем в лес-то ехать? Вон, у меня в районе – зайди в Болото или в Листву[2]2
  В те времена была хорошая традиция – дворы имели собственные названия.


[Закрыть]. И пизды получишь, и часы снимут. И не надо ехать в лес.

– Ты не понял, – терпеливо объяснял мне Костян, – ни про какие “пизды” речь не идет. Поедем с тобой…

– Ты ебнулся, друже, – остановил его я, – нам двоим там голову снимут, в лесу. И до больницы ты, когда тебе опять башку разобьют, уже не доедешь. Не ездят на такое вдвоем.

– Ты меня, – разъярился мой друг, – будешь слушать, дебил? Это такая специальная тема. Но пока мы понять этого не можем, потому что инвалид сказал – сначала надо прочитать Толкиена.

– Что читать-то, – смирился я, – и где взять?

– “Властелин колец”, в районной библиотеке должен быть.

– Забито, – согласился я, – веди, показывай своего инвалида.

З десь и далее слова Солнцеликого цитируется по: arshaib vahattab nu babertzim “honey of tales”. В те времена была хорошая традиция – дворы имели собственные названия.

Мы вышли в парк через заднюю дверь, оставив позади всё – зал, где препарируют лягушек, стеллажи с книгами и ряды парт. Там остались наши прошлые увлечения – моя орнитология и гидробиология Костяна. Двери распахнулись, и я увидел занесенные снегом ступеньки, а на них – щуплого человека, опирающегося на пару костылей. Он кутался в светлую болоньевую куртку и курил, ожидая, пока мы выйдем. Со страху мне показалось, что инвалид старше нас лет на пять.

– Фил, трехногий эльф, – представился он мне.

– Ваня, – отрекомендовался я.

– Ну давай, – предложил ему Костян, – рассказывай.

– Тут вот в чем дело… – начал инвалид, ловко усаживаясь прямо на край мраморного парапета. Выходило по его словам следующее – что я усвоил скорее тезисно, нежели целиком. Во-первых, существует книга Толкиена “Властелин Колец”. Возле этой книги инвалид кружил долго, но, так как книги я еще не читал, то понял про неё мало. Второе – есть люди, которые уже читали эту книгу, например, инвалид. Это мне показалось правдоподобным. Дальше инвалид сообщил: такие люди устраивают мероприятия, называющиеся “хоббитские игры”, тема эта новая, ей едва ли несколько лет.

Суть темы в следующем: каждый выбирает себе роль по душе (но не любую, а из представленных в произведениях Толкиена), а затем где-то в лесу отстаивает свои интересы с помощью мечей, топоров, щитов и копий. Всё это нужно сделать самим, с помощью разнообразных подручных средств. Бои там, разъяснил инвалид, как бы понарошку – мечи и остальная снасть деревянные, бьют вполсилы, так что смертоубийства вроде бы нет. Но, и на это инвалид особенно напирал, совсем неумехам там делать тоже нечего. Нужно, объяснил он, уметь всем этим драться.

– Знаете, как фехтовать? – под конец спросил он.

В школьном возрасте из-за непрерывного и весьма насыщенного общения со злонамеренно настроенными сверстниками обостряется наблюдательность. Становится ясна необходимость наличия внимания к собеседнику. Я был достаточно внимателен, и мне показалось: задав свой провокационный вопрос, инвалид заранее приготовился услышать удивленное “нет”. Но вышла лажа.

– Так знаете, или нет? – на всякий случай переспросил Фил, заметив некоторое наше недоумение, выразившееся в том, что я уставился на Костяна, а он – на меня.

– Умеем, – решительно ответил Костян.

– Ясное дело, – поддержал его я.

Тут дело было в чём: многие родители берут за правило отягощать детей всевозможными секциями и кружками. Нынче мы с Костяном посещали биологический кружок, а незадолго до этого занимались фехтованием – я три года саблей в “Мушкетёре”, а Костян четыре года рапирой в секции при ДТЮ. Так что мы полагали, что знаем, как фехтовать. Об этом мы прямо заявили инвалиду.

– Что, – рассмеялся он, – спортивное фехтование? Это полное уродство, с дракой палками не имеет ничего общего.

Я был с инвалидом совершенно согласен, только не понимал – зачем он нам про это рассказывает? У нас в секции тренер лупил всех, кого ни попадя, спортивной саблей, а по некоторым дням – палкой. Разница между этими вещами была очевидна мне с детства, я даже полагал себя в этом вопросе компетентнее инвалида. Он ведь сам спросил: знаем ли мы, как фехтовать? Почему не спросил тогда: знаем ли мы, как драться палками?

Мы бы тут же ответили ему, что за павильоном у нас припрятаны сухие колья толщиной в руку, примерно по полтора метра длиной. Иногда кто-то привязывал их к деревьям, а мы отвязывали и прятали за павильоном. В погожие дни мы выходили с ними и колотили друг друга ради веселья и для пущей радости жизни. Инвалид был полностью прав – со спортивным фехтованием здесь мало общего.

– Так бы сразу и сказал, – заявил ему я, – что нужно будет палками драться. Это мы тоже умеем.

Наша дерзость, похоже, разозлила инвалида.

– Ничего вы не умеете. Вот, – Фил встал и поднял костыли, – смотрите.

Он начал размахивать костылями вокруг себя, крутить ими, приседать на одной ноге и делать еще много всякого, от чего я лично был в шоке. До того нелепо и странно, если не сказать – глумно всё это выглядело. Но инвалид, похоже, был другого мнения.

– Возьмите ваши палки, – предложил он нам, – и нападайте на меня. Мы с Костяном переглянулись.

– Ты уверен, – спросил Костян, – что этого хочешь?

– А! – воскликнул Фил. – Так вы решились?

Он остался ждать, пока мы сходим за кольями. Когда я доставал из нычки колы, мне пришло в голову спросить:

– Слушай, Костян, так что, реально нужно будет дуплить его кольями?

– Хочешь быть в теме? – строго спросил меня мой друг.

– Ну… – задумался я, представляя, как множество незнакомых людей дуплят в лесу такими вот кольями меня самого, – я не уверен. Хотя наверное…

– Не ссы, – мои сомнения Костян истолковал по-своему. – Что мы, с инвалидом не справимся? Фил занял позицию на ступенях павильона. Угрожающе выставив костыли, он стоял на обледеневших камнях и смотрел, как мы подходим – с одной и другой стороны. Я должен был атаковать первым, с целью отвлечь внимание, и выполнил это так: подскочив, несколько раз ткнул наудачу в инвалида колом. Фил извернулся, принял кол в костыли и мои удары отбил, но упустил время и за Костей недоглядел.

С устрашающей силой ударил мой друг, а своей целью выбрал единственную ногу, на которой стоял Фил. Бил он из-за плеча, по широкой дуге, и удар вышел хороший – размашистый и в то же время резкий, как в крокете.

– О! – только и смог сказать я, когда Фил, взмахнув напоследок костылями, обрушился спиной вниз со ступеней.

– Ну, подходим мы? – спросил Костян, подходя к лежащему. – Нормально?

– Что вы делаете, сволочи, – захрипел Фил, – что же вы делаете?

– А что? – спросил его я. – Что не так?

– И когда мы поедем на игру, – добавил Костя, – скоро?

– Никогда, – ответил нам Фил, – вы не умеете драться. Поняли меня, никогда! Он кое-как поднялся, подобрал костыли и, хромая на обе ноги, поплелся к выходу из парка.

– Но подожди, – пытался увещевать его Костян, – мы же…

– Нет уж, – не оборачиваясь процедил Фил, – это не для вас. Обойдемся.

– Брось ты его, – посоветовал я, – ну его. Сказал же, обойдутся без нас.

– Это мы ещё посмотрим! – ответил мне мой друг, и по его голосу я понял, что он не слишком доволен. – Это надо же! Он повернулся ко мне.

– Всё ты, блядь, виноват!

– Ни хуя себе, – удивился я. – Чем же это я провинился?

– А кто, – спросил меня Костян, – кто предложил дуплить его кольями?

– Я тебе скажу, кто, – отозвался я, глядя на Фила, почти добравшегося до ворот. – Вон кто. Он и предложил.

– Ладно, – признал Костян, – проехали.

– А как же Толкиен? – спросил я. – Теперь, наверное, не надо читать?

– Как знаешь, – ответил мне Костян, – но я думаю, надо. Не один же этот инвалид, подвернется еще кто-нибудь. Будем ждать.

Старуха и её макраме

“Прежде чем стать эльфом, следует перестать быть человеком. Без наркотиков эта задача совершенно неразрешима ”.

Elvenpath

Прошла пара лет, но не нашлось никого, кто бы пожелал нам помочь. Сказки остались сказками, слухи слухами, а ролевые игры были также далеки от нас, как луна. Но луну мы видели часто, а игры продолжали быть скрыты от нас. Наш первоначальный интерес не угас – как костер, пищей которому служили чужие слова, он продолжал тлеть, ожидая своего часа. Временами, пробираясь в помещение секции фехтования за новой партией эспадонов и рапир заместо сломанных, я думал – когда же уже? Но время шло, и мы, следом за ним, не стояли на месте.

Толкиена мы прочитали, и это сказалось, но было и ещё кое-что: в озере наших интересов открылся ключ, вот только воды в нём не было. Мы начали запой, которому суждено было длиться всю ближайшую десятилетку – и этанол вобрал в себя, преломил и растворил всё, чего мы касались. Алкоголь стал для нас другом и защитником, ибо подлинно сказано: “Всё – ты, и ничего без тебя”.

Спиртное вошло в нашу жизнь стремительно и мощно – словно распахнулись ворота рая, отпустившие на волю бешеный ветер и ослепительный свет. Еще вчера мы были просто увлекающимися детьми, но с сегодняшнего дня начали стремительно взрослеть. Начав пить, мы больше не останавливались, подобно стартовавшей стреле, для которой немыслимо поворотиться вспять и снова вернуться на тетиву.

Я до сих пор помню свой первый глоток спиртного – огненное причастие, навсегда изменившее трогательный мир моего детства. Словно кровь братства[3]3
   Имеется в виду “становление” – глоток крови вампира, возносящий выпившего его в “вечную жизнь по ту сторону ночи”.


[Закрыть], обещающая бессмертие, алкоголь стер наши прошлые жизни, взамен подарив нам по новой. Пройдя рубеж, мы стали смотреть на мир совсем другими глазами, впервые соприкоснувшись с новым для себя чувством – нестерпимой жаждой спиртного. А самые первые наши “алкогольные опыты” были такие. Под Питером есть такой лагерь – “Зеркальный”[4]4
  Лагерь пионерского и комсомольского актива “Зеркальный”. Расположен на берегу озера Зеркальное в Ленинградской области, в пяти километрах от одноименной станции Приморского направления. Второй по стране (после знаменитого Артека) лагерь по подготовке детского и юношеского комсостава – активистов пионерской и (в будущем) комсомольской организации. (Часть “пионерских” традиций сохранилась здесь даже после августовского путча, когда Пионерская Организация в нашей стране перестала существовать). В Зеркальном проводились два типа смен – “красные” и “зеленые”. “Красная смена” проводится для так называемого “актива” – избранных членов пионерской организации, направленных в Зеркальный местечковыми Советами Дружин за “особые заслуги”. Там их учили чтить заветы партии и помыкать сверстниками, причем проходило все это в удушающей атмосфере бесконечных собраний, “линеек” и “Ленинских маршей”. “Красная смена” давала великолепную подготовку в плане психологии управления, учила правильно мотивировать товарищей и зубами рвать для себя высокое место в будущей “взрослой жизни”. Те, кто с умом прошел через “красную смену”, становились в ходе этого такими суками, что могли особенно не беспокоиться о собственном будущем. Зеркальный не зря считается “вторым лагерем по стране” —механизмы научения и контроля были поставлены там просто на недосягаемую высоту. В противоположность этому “зеленая смена” организовывалась не Пионерской Организацией, а отделом биологии городского Дворца Творчества Юных. Прибывшие на нее дети позиционировались перед руководством лагеря как “молодые ученые”, из-за чего никаких линеек на “зеленой смене” в помине не было. “Зеленая смена” – рай по сравнению с “красной”, проникнутой жесткой дисциплиной и на всю голову “уставной”.


[Закрыть], второй по значению пионерский лагерь в стране после знаменитого “Артека”. Это чудное место с обширными собственными традициями, где помимо “красных” смен вздумали проводить еще и “зеленые”. На несколько таких смен ездили я и мой друг Костян, а также наши коллеги по биологическому кружку – Рыпаленко и Пушкарев. Это были так называемые “зимние смены”, когда счастливые дети не только живут, но и “учатся” в лагере. На самой первой смене мы были еще слишком маленькие, чтобы воткнуться в расклад, но на следующий год Рыпаленко привез с собой пять банок сахарной браги. Именно она и заставила нас “проснуться и открыть глаза”.

В Зеркальном даже “зеленая смена” не свободна от подозрительных зомбирующих традиций. Важнейшая из них – так называемое “вечернее отрядное дело”, когда вожатый собирает отряд в темной рекреации и начинает усиленно промывать детям мозг. Сначала все садятся кружочком, а потом вожатый зажигает в центре свечку и начинает “гнать”:

– Эта свеча символизирует сияющую, чистую душу зеркаленка! – со значением говорит он. – Глубоко вдохните и как бы вберите в себя ее свет! Чувствуете, как он наполняет все ваше тело? Свеча горит сегодня не просто так – она хочет помочь вам рассказать отряду о себе, о своих надеждах, волнениях и тревогах. Выйди вперед, Пушкарев, и скажи нам …

Пока мы были маленькие и не пили, мы велись на это говно, но взращенная на “теплаке” брага быстро расставила все по своим местам. Первый же стакан этой пенящей жидкости освободил наш разум, сделав глаза и уши свободными. Брага потушила неверный свет “зеркалятской души”, подарив нам весь мир взамен этого мутного светоча. Вместо него в наших душах вспыхнули пары алкоголя – синее пламя ада, в свете которого россказни вожатых мгновенно потеряли всякую силу.

– Ребята, на отрядное дело! – прогнусавил в один из таких дней местный “шнырь”[5]5
  Шнырь (зерк. жарг.) – помощник вожатого.


[Закрыть] заглядывая в двери нашей комнаты. – Только вас и ждем, все давно уже собрались! Комната у нас была одна на четверых – пружинные кровати и несколько тумбочек, доверху набитых банками с брагой. Лично мне хватало тогда трехсот грамм, чтобы упиться “в говно”, а поллитрой я мог довести себя уже до “полного отрубона”. Поэтому слова “шныря” не произвели на нас особого впечатления – мне неожиданно стало похуй не то что на “отрядное дело”, а и на самих вожатых и на весь этот ебучий отряд. И, видно, не мне одному.

– Пошел отсюда! – прикрикнул на “шныря” Костян. – Пока мы не встали и не дали тебе пизды!

– Ах вот как! – рассердился “шнырь”. – Ну я вам …

Но что “он нам”, “шнырь” придумать так и не смог. Мы легко дали бы ему пизды, и “шнырь” неожиданно для себя очень хорошо это понял. Так что пришлось ему убираться ни с чем, а у нас появился опыт отстаивания собственных прав с помощью “угрозы пиздюлей”. Впоследствии нам это очень и очень пригодилось. Но в тот раз дело на этом не кончилось.

В Зеркальном у вожатых не принято самим врываться в комнаты к детям и орать. [6]6
  Считается, что вожатый – это учитель и друг, так что избивать ребенка вожатые станут только в самом крайнем случае. Обычно до этого стараются не доводить – давят ответственностью и моралью, но на пьяных детей эти методы действуют не слишком хорошо.


[Закрыть] И если уж кому-нибудь дали поручение привести ребят на “отрядное дело”, то за неявку “взъебут” в первую очередь нерадивого посыльного. “Шнырь” это знал, потому и принялся нас “заебывать” —открывать дверь на несколько секунд и орать:

– Вы что, блин, не слышали? На отрядное дело!

На третий раз терпение у Костяна истощилось. Вынув из-под подушки финку, он хлестко метнул ее в назойливого “шныря”. Метать ножики мой друг умел с детства, так что “шныря” спасло только то, что он вовремя закрыл дверь. Нож пробил тонкую филенку и застрял в фанере аккурат на уроне его лица.

На эту смену с ножами приехала вся наша четверка, а у Костяна была с собой еще и цепь с амбарным замком, пропущенная через ручку от велосипедного насоса. Вскоре нам очень пригодился этот нехитрый инвентарь.

Через два дня меня поймал возле нашей двери какой-то хмырь, года на три меня старше. Это был активист из “красных”, которого хитроумные вожатые попросили “повлиять” на дерзких нарушителей лагерного режима.

– Ну, ты! – заявило мне это хуйло. – Знаешь, я могу ударить тебя ногой вот сюда! С этими словами он прикоснулся пальцами к моей голове и сделал “страшное лицо”.

– Все понял?! – переспросил он. – А?!

– Хуй на! – спокойно ответил я, так как был всего в шаге от дверей нашей комнаты. – Сейчас мы с тобою поговорим! Тут я трижды постучал каблуком в дверь, как у нас было условлено.

– Что ты … – взбеленился мой собеседник, но ему не дали как следует развить свою мысль. Высыпавшие из комнаты товарищи окружили активиста плотным кольцом, уперев ему в бока лезвия длинных ножей.

– Ну что, сука? – спросил у нашего “гостя” Костян. – Будешь еще нас заебывать? Товарищи по двору успели привить Костяну правильные понятия, так что на людей с “красной смены” он смотрел теперь как на конченую мразь.

– Ага! – обрадовался я, взяв у Рыпаленко из рук мой собственный нож и поворачиваясь к активисту. – Знаешь, я могу ткнуть тебя ножом вот сюда! И сюда тоже!

С этими словами мы принялись приставлять ему ножики к различным частям тела. Активист вяло сопротивлялся, но без особого успеха, так как своего ножа у него не было.

– Не дергайся, а то мы тебя зарежем! – сурово заявил Костян. – Стой спокойно, или тебе пиздец! Зарезать мы бы его, конечно, не зарезали, но активисту неоткуда было об этом узнать. Пришлось ему позорно терпеть унижения от малолеток, благодаря чему мы записали в свои “дневники” еще одно правило: “старше тот, кто с ножом”. Так что на время все успокоилось, пока мы с товарищами не придумали ограбить в нашем отряде “сладкое место”.

“Сладкое место” – немаловажная вещь для каждого зеркаленка. Это шкаф посреди коридора, куда вожатые складывают отнятую у детей еду – килограммы конфет, мешки пряников и многое другое. По традиции, все это богатство распределяется между членами отряда в равных долях, да вот беда – мы больше не считали наших сверстников “своим отрядом”.

Поэтому ближайшей же ночью мы “выставили сладкий шкаф” – выгребли все подчистую, оставив на полках лишь мешок каменного овсяного печенья, валяющийся там еще с прошлой смены. Кому-то это может показаться мелочью, но в масштабах Зеркального ограбление “сладкого места” – это наихудшее ЧП. Хуже будет, если только в старших отрядах запалят на ёбле какую-нибудь неосторожную девочку.

– Произошла трагедия! – толковал на утренней внеплановой линейке один из вожатых. – Кто-то предал своих товарищей и украл всю еду из отрядного “сладкого места”! Есть единственный способ исправить эту беду – выйти вперед и прямо сказать отряду о своей ошибке! Мы даем этому человеку время подумать, а до этой поры весь отряд будет стоять и …

Что это за “и”, мы так и не узнали. Потому что Костян тут же шагнул вперед и уверенным голосом заявил:

– Я уверен, что в нашем отряде “крыс” нет! Как вы вообще могли на нас подумать? Несмотря на собственные рассуждения по поводу “актива”, Костян занимал в своей школе должность командира отряда. А следовательно, умел говорить с администрацией как бы “от лица всего коллектива”.

– И товарищи со мною согласны! – вещал Костян особенным “пионерским голосом”, от которого лично у меня слезы наворачивались на глаза. – Я абсолютно уверен, что это сделали ребята из другого отряда!

Такая постановка вопроса сделала задуманный вожатыми “моральный прессинг” невозможным. Вряд ли нам удалось их обмануть, но знать наверняка они не могли, а одних подозрений было явно недостаточно. Так что им ничего не оставалось, кроме как согласиться с Костяном. Ведь в противном случае они бы противопоставили себя “отряду в целом”, что для вожатых Зеркального совершенно недопустимо.

На следующую ночь словам Костяна вышло самое что ни на есть конкретное подтверждение. Неизвестные хулиганы ограбили за одну ночь еще четыре “сладких места”, причем все – в нашем корпусе. Так что шмон наутро был уже на весь лагерь.

– Некоторые зеркалята стали не такими, как были прежде! – причитала на линейке одна старая мегера из администрации. – Но мы верим, что изменились не все! Я обращаюсь к тем, кто это сделал – осталась ли у вас хоть капля совести?! Пусть самый смелый из вас выйдет вперед и скажет, почему он это сделал! Он не понесет никакого наказания, а мы вместе с другими ребятами будем думать: как помочь этому человеку? Что мы можем для него сделать? Не могу сказать, чтобы тогда мне было легко все это слушать. Это сейчас я могу врать, глядя прямо в лицо следователю, а тогда совесть еще имела надо мной власть. Слова старой суки падали, словно гранитные глыбы, сгибая мои плечи и вбивая в горло предательский ком. Еще немного, и я бы сломался – но тут дух, что сидит на дне бутыли с брагой, заговорил со мной, зашептал мне прямо в левое ухо:

– Воспрянь духом, тебя же просто разводят! – в услышанном мной голосе чувствовалась уверенность и жестокая сила. – Ты отпил от меня, поэтому я убью твою совесть и заберу твой страх! Посмотри, чего ты боялся!

При первых же звуках этого голоса словно судорога прошла по моему телу – один краткий миг, и я полностью изменился. Цепкая совесть разжала холодные когти, с плеч упал многотонный груз, а голос старой мегеры стал просто далеким, ничего не значащим карканьем.

– У нее ничего на тебя нет, она просто тянет время, – твердил голос. – Пока вожатые шмонают все палаты подряд! Но ведь ты к этому готов?!

Разумеется, я был к этому готов. Еще бы нет – все награбленное мы еще вчера спрятали в общей сушилке, а целую кучу фантиков и горсть самых невкусных конфет подбросили в соседний отряд. Так что голос был прав – беспокоиться было не о чем. Когда я понял это, во мне родилось собственное понимание чести – сильное чувство, испытав которое, человек никогда больше не станет самого себя предавать.

На следующий год меня в Зеркальный уже не взяли. Тогда я и мой школьный товарищ Саулин приехали туда как бы на выходные, чтобы тайно гостить в палате у “прорвавшегося” на эту смену Костяна. К тому времени мой одноклассник Ордынский уже побудил меня завязать с брагой и взяться за спирт. Так что мы взяли с собой две литровых бутылки спирта “Royal”, здорово переоценив таким образом свои юные силы.

За три дня, что мы провели в главном корпусе, мы довели администрацию лагеря не то что “до слез”, а скорее уже “до поноса”. Две бутылки “Рояля” для детского коллектива подобны атомной бомбе: и шума много, и убивает наповал. Нас всерьез начали ловить, так что нам с Саулом пришлось бежать из корпуса и скрываться на территории лагеря.

Стояла лютая зима, и, чтобы не подохнуть, мы с Саулом прорубили топорами стену в летний спортзал, забрались внутрь и взялись за обустройство “нашего нового быта”. Спортзал находится метрах в четырехстах от главного корпуса, по дороге к озеру – прямоугольное строение посреди привольного соснового леса.

Первым делом мы с Саулиным навалили матов поверх батутной ямы, чтобы получилось некое подобие медвежьей берлоги. В ней можно было жечь костер без опасения, что его свет случайно заметят. Топили мы в основном паркетом и шведскими стенками, а срать ходили прямо на другой конец огромного зала.

Иногда мы пробирались в корпус, чтобы взять еду, собранную для нас Костяном, или спиздить возле столовой бак горячего “утреннего кофе”[7]7
  На самом деле это никакой не кофе, а “кофейный напиток” из обжаренного ячменя.


[Закрыть]. Все это мы сопровождали такими попойками, что Костяну под конец тоже пришлось бежать из отряда и перебираться на жительство в спортзал. Однажды местный сторож учуял тянущийся из спортзала дымок, отомкнул навесной замок и ворвался в помещение. Спорим, что он и представить себе не мог, какая картина откроется его престарелым глазам.

Огромный зал был пустынен – если не считать нашей “берлоги”, от которой на десяток метров тянуло удушливой гарью. Батутная яма была завалена огромным количеством матов, большая часть из которых к этому времени уже прогорела. Паркет вокруг был сорван, обнажая желтые доски, на которых опочили сорванные со стен и изуродованные до неузнаваемости остатки “шведских стенок”. Валялось несколько пустых баков из-под “кофе” и целая куча битой посуды. Дальний угол зала больше напоминал общественный туалет – до такой степени мы все там загадили. А больше сторож не увидел ничего, так как мы к этому времени уже успели вылезти через дырку в противоположной стене.

Но перед тем, как окончательно покинуть Зеркальный, мы задумали и осуществили еще кое-что. В лагере есть несколько высокочтимых традиций, причем одна из них связана с расколотым пополам валуном, торчащим из воды у самого берега озера. Этот валун называется “Разбитое Сердце”, и местные легенды сообщают о нем вот что: “Тот зеркаленок, который найдет на поверхности Разбитого Сердца “теплое место”, сможет загадать желание, которое в будущем непременно исполнится”. Причем “теплое место” следует искать не как-нибудь, а ползая по камню и прижимаясь к нему собственной щекой.

Приближался пересменок – нынче целые отряды зеркалят перли на берег озера, чтобы облепить торчащий из-подо льда исполинский камень. Так что мы с Саулом и Костяном задумали недоброе. Обпившись холодного чаю, мы заняли позицию на берегу озера, совсем неподалеку от Разбитого Сердца. И как только очередной отряд показывался из-за спортзала, мы прыгали на камень и живо “обоссывали” обе его базальтовые половинки.

С прятавшись на берегу, мы с наслаждением наблюдали, как зеркалята прижимаются к камню лицом, силясь отыскать на нем заветное “теплое место”. Сегодня у многих это выходило на удивление легко, так как мы старательно подогревали поверхность камня своими струями. Но были и такие, кто быстро воткнулся в не совсем приятный расклад и тут же пожаловался вожатым. Так что в конце концов пришлось нам из Зеркального бежать.