Текст книги "Заклятие древних маори"

Автор книги: Найо Марш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Найо Марш
Заклятие древних маори

Действующие лица

Доктор Джеймс Акрингтон, доктор медицины, доктор физиологии, президент гражданской службы федеральных медиков

Барбара Клэр, его племянница

Миссис Клэр, его сестра

Полковник Эдвард Клэр, его зять

Саймон Клэр, его племянник

Хойя, горничная пансионата Ваи-ата-тапу

Джеффри Гаунт, заезжая знаменитость

Дайкон Белл, секретарь знаменитости

Альфред Колли, лакей

Морис Квестинг, деловой человек

Руа Те-Каху, вождь племени Те-Рарауас

Герберт Смит, человек на подхвате в Ваи-ата-тапу

Эру Саул, полукровка

Септимус Фолс

Принцесса Те-Папа (миссис Те-Папа) из племени Те-Рарауас

Сержант Уэбли из уголовной полиции Гарпуна

Суперинтендант полиции

Маорийские слова и выражения, использованные в этом тексте

Ауи! Ауи! Ауи! Те мамаи и ау! – Увы! Увы! Увы! О, горе!

Ху! – привет!

Хаере маи – здравствуй, привет

Хапу – клан

Каинга – лачуга

Мараи – замкнутое пространство, двор перед домом

Матагоури – неверный пёс

Дискариа тоумауту – колючий кустарник

Макуту – заклятье, колдовство

Па – поселение

Пакеха – чужеземец. Обычно – белый.

Токи – топор

Токи-поутангата – топорик из диабаза или зеленого порфира

Ухаре – дом

Глава 1
Клэры и доктор Акрингтон

I

В понедельник днём, тринадцатого января доктор Джеймс Акрингтон добрался до Гарпун-клуба в наипресквернейшем расположении духа, готовый метать громы и молнии. Казалось, все вокруг просто сговорились, чтобы довести его до белого каления. Начать с того, что он дурно спал. После склоки с сестрой, вспыхнувшей по какому-то совершенно пустяковому поводу – сначала они с ней повздорили, не сойдясь во мнении насчёт целебной ценности грязевых ванн, а потом вконец разругались из-за того, как правильно зажаривать глазунью. Попросив ежедневную газету за прошлый четверг, доктор Акрингтон услышал в ответ, что в неё завернули какую-то снедь для пикника мистера Мориса Квестинга. Юная племянница доктора, Барбара, уличённая в этом злодеянии, выслушав справедливое обвинение доктора, разразилась своим обычным идиотским смехом, после чего принесла газету, заляпанную тухлым жиром и насквозь провонявшую луком. Гневно сотрясая перед носом негодницы изувеченной газетой, доктор Акрингтон пребольно стукнулся копчиком о край стола. Скрежеща зубами от боли и охваченный слепой яростью, он прохромал в свою комнату, разделся, принял душ, закутался в банный халат и, припадая на ногу, как подстреленная птица, гневно проковылял к самому горячему целебному источнику. И что же – там уже восседал (чтоб его черти разорвали!) мистер Морис Квестинг, нежа свои омерзительные чресла в пузырьках газа, тучами вздымавшихся на поверхность. При виде доктора мистер Квестинг нахально расхохотался и заявил, что собирается торчать в источнике ещё целых двадцать минут. Более того, негодяй посмел указать доктору Акрингтону на соседние источники, куда менее горячие, но зато пустующие. Доктор Акрингтон, с трудом балансируя на затвердевшем иссиня-сизом глинистом берегу источника, в самых отборных и изощрённых выражениях высказал всё, что думает по поводу такой наглости, но его голый противник в ответ только гнусненько хихикал. Кипя от злости, доктор Акрингтон вернулся к себе, оделся и, не найдя, на ком излить свой справедливый гнев, взгромоздился в машину и, нещадно пришпоривая металлического скакуна, погнал его вверх по крутому косогору к дороге на Гарпун. Позади себя злой, как все черти преисподней, доктор оставил атмосферу, вполне под стать своему настроению, ибо воздух курорта Ваи-ата-тапу всегда был насыщен удушливыми серными парами.

Пройдя в здание клуба, он забрал почту и завернул в читальню. Окна её выходили на живописную бухту, воды которой в этот мирный летний денёк[1]1
  В Новой Зеландии в январе стоит разгар лета


[Закрыть] были безмятежно гладки, бережно сохраняя безукоризненную голубизну неба и сказочную белизну песка, оттеняемого огненным багрянцем пышно цветущих деревьев – гордости Нортленда[2]2
  Провинция на севере Новой Зеландии


[Закрыть]. Призрачно мерцающие волны тепла, вздымаясь с раскалённого асфальта у входа в клуб, причудливо искажали очертания деревьев и окаймляющих залив гор, словно раскачивая их на невидимых качелях, отчего весь этот, сохранившийся со времени оного, пейзаж казался скорее миражом, нежели подлинным творением природы.

Зрелище было изумительное, но доктора Акрингтона оно не тронуло. Подумав лишь, что день выдался до омерзения жарким, он один за другим вскрыл конверты и пробежал глазами письма. Внимания заслуживало лишь одно. Разложив его перед собой на столе, доктор Акрингтон погрузился в чтение, тихонько посвистывая сквозь зубы. Вот что он прочитал:

«Харли Чамберс,

Окленд, С1,

Новая Зеландия

Глубокоуважаемый доктор Акрингтон!

Осмелюсь спросить Вашего совета по весьма деликатному поводу. Речь идёт об одном из моих пациентов – нашей заезжей знаменитости, Джеффри Гаунте. Как Вам, должно быть, известно, перед самым началом войны он приехал в Австралию в составе труппы шекспировского театра, а потом в числе прочих актёров остался на зеленом континенте, играя благотворительные спектакли и отдавая все сборы различным патриотическим фондам. Когда же труппу распустили, он перебрался к нам, в Новую Зеландию, где (это, должно быть, ускользнуло от Вашего внимания, ибо я помню Вашу нелюбовь к радио), не раз выступал в эфире с пламенными патриотическими призывами. Месяц назад он обратился ко мне с жалобой на бессонницу, острую боль в суставах, потерю аппетита, депрессию и общее недомогание. Спросил, могут ли его с такими симптомами призвать на действительную военную службу. Сказал, что готов вернуться в Англию, но только в том случае, если сможет реально помочь своей родине. Я определил у него фиброзит и нервное истощение, прописал умеренную диету и сказал, чтобы он и думать забыл об армии. Кажется, ему втемяшилось в голову написать автобиографию. Похоже, все просто помешались на автобиографиях. Я сказал, что неплохо бы объединить это занятие с водными процедурами и полным покоем. Предложил ему махнуть в Роторуа, но Гаунт пришёл в ужас. Сказал, что сыт по горло охотниками на львов и прочими авантюристами, да и вообще терпеть не может болтаться где-то при стечении народа.

Вы, должно быть, уже догадались, куда я клоню.

Я знаю, что Вы живёте в Ваи-ата-тапу, а заведует курортом Ваша сестра или её муж. Я слышал также, что Вы трудитесь над magnum opus[3]3
  Главный труд (лат.)


[Закрыть], из чего сделал вывод, что атмосфера на курорте вполне благоприятствует спокойной работе и отдыху. Буду очень признателен, если Вы ответите, подойдёт ли это место для моего пациента, и согласятся ли полковник Клэр и миссис Клэр принять его месяца на полтора-два. Я знаю, что в последнее время Вы отошли от активной практики, а поэтому заранее извиняюсь за следующую просьбу. Не сочтёте ли Вы за труд хоть немного присматривать за мистером Гаунтом? Это необычайно колоритная личность, и, возможно, Вам будет небезынтересно заполучить такого уникального пациента. От себя добавлю, что буду счастлив и горд поручить его столь выдающемуся целителю.

Гаунт путешествует вместе с секретарём и слугой, которых следует поселить отдельно.

Прошу простить меня за столь затянутое и (возможно) несколько бестактное послание.

Искренне Ваш

Иан Форстер».

Дважды перечитав письмо, доктор Акрингтон сложил его пополам, упрятал в книгу и, не переставая насвистывать, набил трубку табаком и закурил. Минут пять спустя он придвинул к себе чистый лист бумаги и принялся покрывать его затейливым неряшливым почерком.

«Дорогой мой Форстер!

Благодарю Вас за письмо. Оно заслуживает откровенного ответа и – вот он. Местечко Ваи-ата-тапу, как Вы справедливо подметили, и впрямь принадлежит моей сестре и её мужу, которые открыли здесь климатический курорт с термальными источниками. Лично я считаю обоих Клэров отъявленными ослами, однако, в отличие от многих других, они – честные ослы и настоящие трудяги. На мой взгляд, на курорте царит полный бардак, но (я это точно знаю) почему-то никто больше мою точку зрения не разделяет. Полковник Клэр – бывший служака, и я никак не возьму в толк, что ему мешает навести у себя такой же порядок, как в казарме; тем более, что я уже не раз это ему предлагал. Сестрица же моя – вообще витает в облаках. Ввязавшись не в своё дело, она тем не менее ухитряется ладить с приезжающими страдальцами; кроме меня, упрекать её никто не решается. Добавьте ко всему, что, вкалывая до седьмого пота, эта парочка не получает от своего бизнеса ни малейшей прибыли. Что же касается пресловутых целебных свойств местных источников, то вода их чрезвычайно богата щелочами, серой и углекислотой. Есть здесь также кремнистые грязевые ванны, о которых мой зять с придыханием говорит, что из них выделяется радиоактивность. Я-то считаю, что это полная чушь, но никто больше моего мнения не разделяет. Впрочем, кто его знает, может эта грязь и вправду окажется чудодейственной. Во всяком случае, моей ноге хуже не стало.

Что касается вашего уникального пациента, то, даже не зная, к какому уровню комфортабельности он привык, могу твёрдо обещать, что в Ваи-ата-тапу он такового не получит, хотя все тут без сомнения с ног собъются, чтобы ему угодить. С другой стороны, особо уж страдать ему тоже не придётся – секретарь и слуга вполне могут преуспеть там, где сядут в лужу мои беспутные родственники. Словом, я сомневаюсь, что здесь Вашему протеже будет значительно хуже, чем в любых других уголках этой несравненной страны. Денег с него точно взыщут меньше, чем где бы то ни было. Разве что Гаунт закажет себе отдельную гостиную, за которую с него возьмут дополнительно. Но, безусловно, не втридорога. Наблюдает за пациентами здесь некий доктор Тонкс из Гарпуна. Тут я – молчок. Возможно, это даже послужит косвенной рекомендацией целебности местных источников, но покамест ещё никто из пользовавшихся ими пациентов Тонкса не отправился на тот свет. Очевидных причин отказывать Вам в присмотре над мистером Гаунтом у меня нет, поэтому, если Вы (равно, как и он) и в самом деле этого желаете, то извольте. Заодно должен признаться, что Ваши слова о мистере Гаунте несколько изменили мои о нем представления как о чванливом кастрированном павлине, которые, увы, составляют в наши проклятые дни большинство среди интеллигенции старой доброй Англии.

Мой magnum opus, как Вы его (без всякого сомнения – иронично) окрестили, медленно, но верно продвигается, несмотря на упорные попытки моих ближайших сподвижников этому воспрепятствовать. Скажу Вам без обиняков, что хотя автобиографические излияния театральных деятелей даже отдалённо не согласуются с моим понятием о серьёзной работе, я тем не менее искренне надеюсь, что мистеру Джеффри Гаунту удастся преуспеть там, где сяду в калошу я.

Ещё раз благодарю за письмо.

Ваш

Джеймс Акрингтон.

P.S. Я окажу Вам и Вашему пациенту медвежью услугу, если не предупрежу, что его пребывание на курорте может быть безнадёжно отравлено наигнуснейшей личностью когда-либо обитавшей на Земле, которая каким-то мистическим образом ухитряется околачиваться сразу повсюду. Я не шучу – это крайне подлый, наглый, мерзопакостный и сверх всякой меры подозрительный субъект.

Дж.А.»

Когда доктор Акрингтон запечатал и надписал конверт, его привычно суровое лицо вдруг на мгновение просветлело. Он позвонил в колокольчик, заказал небольшой стаканчик виски с содовой и с выражением хорошо выполненного долга приступил к сочинению второго письма.

«Родерику Аллейну, эсквайру,

Старшему инспектору уголовного отдела,

Главное полицейское управление,

Окленд.

Сэр!

Наши газетчики со свойственной им то ли халатностью, то ли неосторожностью сообщили о Вашем приезде в Новую Зеландию в связи с расследованием возмутительной утечки информации, которая привела к потоплению парохода «Ипполита» в прошлом ноябре.

Считаю своим долгом проинформировать Вас о крайне подозрительном поведении одного субъекта, в настоящее время проживающего на курорте Ваи-ата-тапу, на берегу Гарпунской бухты. Этот субъект, именующий себя Морисом Квестингом, регулярно с наступлением темноты покидает дом. Насколько я знаю, он забирается на вершину пика Ранги, расположенного на территории национального заповедника и выходящего западным склоном прямо к морю. Я неоднократно наблюдал, как по ночам с этого склона подают странные световые сигналы. Обратите внимание, что «Ипполита» была пущена ко дну всего в двух милях от Гарпунской бухты.

В ответ на расспросы, вышеупомянутый Квестинг держится крайне уклончиво, а порой и откровенно лжёт.

Я счёл необходимым поделиться своими подозрениями с местными блюстителями порядка, однако растолкать их и пробудить от преступной (да-да!) дремоты мне так и не удалось.

Имею честь засвидетельствовать свою преданность и уважение,

Джеймс Акрингтон, доктор медицины, доктор физиологии, президент гражданской службы федеральных медиков.»

Официант принёс напиток. Доктор Акрингтон тут же обвинил его в подмене заказанной марки виски на какую-то дрянь, но отчитал его вяло, влекомый скорее чувством долга, нежели гневом. Безропотный лепет провинившегося он воспринял тем не менее с поразительной мягкостью, в конце даже великодушно заметив, что, должно быть, сами изготовители стали халтурить. Осушив стаканчик, доктор Акрингтон нахлобучил набекрень шляпу и заковылял к выходу. Швейцар услужливо распахнул перед ним дверь.

– Говорят, с театра военных действий хорошие новости, сэр, – учтиво произнёс он.

– Чем раньше мы все сдохнем, тем лучше, – ухмыльнулся доктор Акрингтон. Затем визгливо захихикал и быстро захромал вниз по ступенькам.

– Он шутит так, что ли? – недоуменно спросил швейцар официанта. Тот возвёл глаза к небу.

II

Полковник Клэр и его жена прожили в Ваи-ата-тапу уже двенадцать лет. В Новую Зеландию они приехали из Индии, когда их дочери Барбаре, появившейся на свет через три года после их свадьбы, было тринадцать, а сыну Саймону – девять лет. Друзьям Клэры сообщили, что хотят вырваться из рутины жизни, обычно поджидавшей отставников-военных в Англии. К тому же полковник получил кое-какое наследство, на большую часть которого Клэрам, перебравшимся в курортное местечко, прославившееся своими минеральными водами, и удалось отстроить неброский, но уютный пансион, где они и сами жили. Оставшуюся сумму чета потихоньку спустила, поучаствовав в нескольких сомнительных сделках. Работали Клэры как лошади, отвергая добрые советы с благородным негодованием, а дурные воспринимая со столь же трогательной благодарностью. Вдобавок эта семейка обладала поразительной способностью собирать вокруг себя совершенно невыносимых людей, и вот сейчас, в те дни, когда разворачивается наше повествование, они как раз привадили невозможного субъекта по имени Герберт Смит.

Дождавшись ухода на пенсию своего талантливого, но вспыльчивого братца, миссис Клэр предложила ему оставить Англию и присоединиться к ним. Доктор Акрингтон согласился переехать в Ваи-ата-тапу, но только в качестве обычного жильца; он хотел сохранить полную свободу, чтобы иметь возможность вволю критиковать и жаловаться – занятие, которому наш почтённый муж предавался столь же самозабвенно, сколь и постоянно, особенно по отношению к своему племяннику Саймону. Барбара Клэр, племянница доктора, трудилась сразу за двоих слуг и почти не выходила из дома, старательно сохраняя в нём милый добрый дух ортодоксального английского провинциализма, который исходил от её матери. Саймон, напротив, посещал местную школу и, находясь с одной стороны под влиянием фамильной бедняцкой гордости, а с другой – подозрительности местной ребятни по отношению к «помми», английским переселенцам, стал типичным колонистом, порой замкнутым, но определённо неотёсанным. За год до начала войны он оставил школу и теперь проходил стажировку в лётной части.

В то утро, когда доктор Акрингтон покатил в Гарпун, Клэры занимались привычными делами, хлопоча по хозяйству. В полдень полковник Клэр, страдающий радикулитом, погрузился в радоновую ванну, миссис Клэр лелеяла ишиас в горячем источнике, Саймон отправился в свою келью упражняться в азбуке Морзе, а Барбара готовила обед в раскалённой душной кухоньке; Хойя, юная девушка-маори, помогала ей.

– Займись-ка лучше тарелками, Хойя, – попросила Барбара, стряхивая со лба непокорный, влажный от пота локон тыльной стороной кисти. – Что-то я совсем закопалась. Для столовой нам сегодня потребуется только шесть приборов – мистер Квестинг обедает на свежем воздухе.

– Как здорово! – живо откликнулась Хойя. Барбара сделала вид, что не расслышала. Хойя, двигаясь с животной грацией, свойственной всем маори, радостно заулыбалась и принялась нагружать поднос тарелками. – Терпеть его не могу, – буркнула она себе под нос.

Барбара вскинула голову. Хойя вдруг ни с того, ни с сего звонко расхохоталась – смех у неё был грудной, сочный. «Никогда я их не пойму», – невольно подумала Барбара. А вслух сказала:

– Не лучше ли будет, если в следующий раз, когда мистер Квестинг начнёт к тебе… начнёт тебя поддразнивать – ты просто прикинешься, что не слышишь его?

– Он выводит меня из себя, – сказала Хойя и вдруг глаза её гневно заблестели. – Дуралей чёртов! – выкрикнула она, топнув ногой – точь-в-точь, как рассерженный ребёнок.

– Неужели ты и вправду так на него сердишься?

Хойя покосилась на Барбару, скорчила потешную гримаску и прыснула.

– Не забудь про чепец и фартук, – сказала Барбара и вышла из знойной кухни в столовую.

* * *

Деревянный одноэтажный пансион «Ваи-ата-тапу» был выстроен в виде буквы Е, у которой не хватало средней палочки. Столовая располагалась в центре длинной части здания, отделявшей кухню, раздаточную и подсобки от комнат постояльцев, занимавших также и восточное крыло. Западное крыло, целиком отведённое Клэрам, состояло из цепочки тесно прилепившихся друг к дружке комнатёнок и крохотной гостиной. Полковник Клэр в своё время сам разработал проект на основе планов армейских казарм, чуть-чуть разбавив крепкое военное варево санаторным бульончиком. «Для вкуса». Коридоров в доме не было, и все комнаты выходили на полукрытую веранду. Изнутри деревянные стены были покрыты желтовато-рыжей масляной краской. В пансионе стоял едва уловимый запах льняного масла и очень ощутимый – серы. Наблюдательный гость мог бы даже проследить историю развития клэровского бизнеса. Обрамлённые гравюры с видами Лондона, резные столы и стулья, покрытые неплохо сохранившимся лаком, аккуратно начертанные плакаты, развешанные в ванных и туалетах рифмованные обращения, призывающие гостей соблюдать чистоту и порядок – все это свидетельствовало о больших начинаниях. Сломанные паспарту, облупившаяся местами краска, рябая штукатурка и сиротливо висевшие по углам липучки для мух не менее красноречиво говорили о постепенном, но неуклонном упадке. В доме было прибрано и чисто, местами даже царил близкий к идеальному порядок, но вот дух того особого семейного уюта, что присущ старым английским пансионам, почему-то почти не ощущался. Наружная стена столовой была сконструирована из застеклённых панелей, которые по первоначальному замыслу должны были разъезжаться в стороны, но вместо этого, по какой-то дьявольской прихоти, предпочитали застревать. Зато через стеклянную стену можно было, не выходя из-за обеденного стола, любоваться горячими минеральными источниками.

С минуту Барбара постояла у окна, рассеянно созерцая причудливый пейзаж. Горы, испещрённые заплатками кустов, горбатились на фоне сизого предгрозового неба. За ними, по другую сторону невидимого залива, торчал усечённый конус пика Ранги – потухшего вулкана столь характерной формы, словно в окружающий ландшафт его воткнула проказливая рука современного художника-примитивиста. Хотя и удалённый на целых восемь миль, вулкан был различим гораздо чётче близлежащих гор, очертания которых то тут, то там скрывались за столбами густого пара, вздымавшегося вертикально вверх из восьми термальных источников. До самих источников было рукой подать – они располагались прямо позади естественной террасы из глины и пемзы, раскинувшейся перед пансионом. Пять горячих источников скрывались от дома густыми зарослями мануки – чайного дерева. Над шестым возвышалась грубо сколоченная купальня. Седьмой являл собой небольшое озерцо, над тёмными водами которого клубились и медленно дрейфовали паровые облака. Восьмой источник был заполнен целебной грязью – не столь, правда, горячей, чтобы от неё валил пар. Тёмная поверхность этой естественной грязевой ванны журчала и переливалась из-за искрящихся пузырьков воздуха. Источник был огорожен только с одной стороны, поэтому Барбаре не составило труда различить торчащую над поверхностью розовую лысину на тонком черешке шеи.

Выйдя на веранду, Барбара дёрнула за шнурок висевшего там колокольчика, который звонко заверещал. Розовая лысина медленно поплыла, рассекая радужную поверхность, словно какой-то фантастический перископ, и скрылась за ограждением.

– Обедать, папа! – громко выкрикнула Барбара, хотя нужды в том и не было. Она спустилась по ступенькам, пересекла террасу и приблизилась к проложенной посреди кустарника тропе. Надпись на покоробленном из-за дождей и пара щите гласила: «Источник Эльфин». А чуть ниже торчала табличка «занято». Клэры придумали довольно аляповатые и безвкусные названия для всех своих источников, а Барбара выжгла их с помощью линзы на фанерных щитах.

– Мамочка, ты там? – окликнула Барбара.

– А где же ещё, – ответил ей женский голос. – Заходи, милочка.

Обогнув плетень, Барбара приблизилась к источнику и увидела свою мать, пышное тело которой скрывалось под дымящейся тёмной гладью. Кружевная резиновая шапочка защищала волосы миссис Клэр, а на носу красовались очки. В правой руке, высоко держа её над водой, женщина сжимала дешёвое издание «Крэнфорда».

– Так здорово, – проворковала она. – Они все такие лапочки. Обожаю эти книжки.

– Обед почти готов.

– Что ж, значит, пора вылезать. Этот Эльф просто восхитителен, Ба. Моя зловредная рука уже почти больше не ноет.

– Я очень рада, мамочка, – громко сказала Барбара. – Я хочу тебя кое о чём спросить.

– О чем? – полюбопытствовала миссис Клэр, переворачивая большим пальцем страничку.

– Тебе нравится мистер Квестинг?

Миссис Клэр удивлённо вскинула глаза. Барбара стояла в странной позе, неуклюже балансируя на правой ноге и поджав левую ступню под правой лодыжкой.

– Дорогуша, – вздохнула миссис Клэр, – не стой так, прошу тебя. Фигуру испортишь.

– Так нравится или нет? – настаивала Барбара, резко выдёргивая пленённую ногу.

– Ну, я бы не сказала, что он из колоды тузов, – томно произнесла миссис Клэр. – Бедняжка.

– Ты мне не ответила, ма. Да и потом – что это за колода такая? Странная у тебя манера классифицировать людей. Извини, конечно, мамочка, я не хотела тебя обидеть, но кто мы такие, чтобы обсуждать аристократов! – Барбара громко хохотнула. – Ты только посмотри на нас!

Миссис Клэр переместилась к краю пруда и бросила дочери книгу. От потревоженной воды резко пахнуло серой.

– Держи «Крэнфорда», – сказала мать. Барбара взяла книжку. Миссис Клэр надвинула резиновую шапочку глубже на уши. – Дорогая моя, – произнесла она замогильным голосом, – не путаешь ли ты богатство с благородным происхождением? Мало ли, кто чем занимается… – Она приумолкла. – Но ведь бывает и нечто врождённое… Всегда ведь можно сказать, когда в жилах человека течёт голубая кровь, – неуверенно добавила она.

– В самом деле? Да ты только посмотри на Саймона.

– Ах, Саймон, лапочка моя.

– Да, он лапочка. Я его тоже очень люблю. О лучшем брате я бы и не мечтала, но вот насчёт голубой крови ты, пожалуй, погорячилась.

– Если бы ещё не его кошмарный акцент… Жаль, что мы не можем позволить себе отправить его учиться…

– Вот видишь! – воскликнула Барбара. И тут же торопливо застрекотала, словно выстреливая слова из тяжёлого пулемёта. – Нет, мамочка, классовая принадлежность – это все чепуха. Главное – деньги.

С веранды снова послышался звон колокольчика.

– Ой, нужно бежать, – засуетилась миссис Клэр. – Это Хойя.

– Я ведь не потому недолюбливаю мистера Квестинга, что он дурно со мной разговаривает, – заспешила Барбара. – Нет, он мне сам не по нутру. И мне не нравится, как он ведёт себя с Хойей. Как, впрочем, и со мной, – добавила она дрогнувшим голосом.

– Должно быть, это потому, что прежде он был коммивояжёром, – попыталась вступиться за гостя миссис Клэр. – Он так привык.

– Мамочка, ну почему ты всегда придумываешь ему оправдания? Почему папа терпит Квестинга, хотя, казалось бы, должен был его ненавидеть? Он даже смеётся его идиотским шуткам. Неужели все из-за того, что мы так нуждаемся в его деньгах? Вспомни, как папа и дядя Джеймс буквально выкурили отсюда тех богатых американцев, хотя мне они показались милыми и обаятельными. – Барбара запустила длинные пальцы в свои мышиного цвета волосы и, избегая взгляда матери, уставилась на вершину пика Ранги. – Может, у него какая-то власть над нами? – произнесла она, вдруг разражаясь нервным хохотом.

– Барби, милая, – в голосе миссис Клэр прозвенел металл, – я думаю, хватит обсуждать эту тему.

– Но ведь дядя Джеймс его точно терпеть не может! – выкрикнула Барбара.

– Барбара!

– Обед, Агнес, – прозвучал спокойный голос из-за изгороди. – Ты опять опаздываешь.

– Иду, дорогой. Пожалуйста, Барбара, ступай с папочкой, – попросила миссис Клэр.