Текст книги "Последний занавес"

Автор книги: Найо Марш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

2

В отличие от Миллимент Дженетта, она же достопочтенная миссис Клод Анкред, общалась со своими свойственниками вполне беззаботно. Это была приятной наружности женщина, элегантно одетая, с веселым голосом, умным лицом и, судя по виду, вполне довольная жизнью. Речь ее текла живо и непринужденно, и если миссис Клод Анкред и ощущала в доме некое внутреннее противостояние, то никак этого не выказывала и со всеми членами семьи держалась отстраненно-дружелюбно.

Дездемона, напротив, была самым театральным – после сэра Генри – человеком в кругу Анкредов. Она была на редкость красива, пышнотела и обладала теплым звенящим голосом – таким голосом произносят кульминационные реплики в популярных спектаклях театров Вест-Энда. «Ее так и видишь, – подумала Трой, – в сопровождении целой свиты – секретарь, драматург, агент, возможно, преданный продюсер». Ее окружала аура покоя и богатства, а в повадке ощущалась способность втягивать всех в ту театральную атмосферу, где так свободно пребывала она сама. Ее полковник, выпив бокал хереса, отправился по своим делам. В ушах его явно звенели слова благодарности, которыми щедро одарила его Десси. Выйдя из переговорной, Трой оказалась лицом к лицу с вновь прибывшими. Она была рада встрече с Томасом – для нее он уже был «стариной Томасом», человеком с хохолком выцветших волос и приятной улыбкой.

– О, привет, – прищурился он, – и вы здесь! Надеюсь, карбункул уже не так сильно вас беспокоит.

– Прошел.

– А мы тут о папиной помолвке толкуем, – сказал Томас. – Это моя золовка, миссис Клод Анкред, а это сестра, Дездемона. Милли и Полин занимаются комнатами. Ну, как картина, удачно получилась?

– Неплохо. А пьеса, которую вы у себя в театре ставите, удачная?

– О да, весьма, благодарю вас, – поджал губы Томас.

– Томас, милый, – вмешалась Дездемона, – как это «весьма удачная», когда там играет эта женщина? И о чем ты только думал, когда набирал труппу?

– Слушай, Десси, ты же знаешь, я говорил дирекции, что эту роль хочешь сыграть ты.

– Да ничего я не хочу. Я могла бы ее сыграть, но спасибо, не хочу.

– В таком случае все должны быть довольны, – примирительно сказал Томас. – Дженетта, – продолжал он, – тебе, наверное, не терпится увидеться с Фенеллой и Полом. Похоже, папина помолвка всех нас заставила забыть, что они тоже женятся. Тебе это так же не по душе, как и ему?

– Ничего подобного. – Она перехватила взгляд Трой и улыбнулась ей. – Пол мне нравится, я хочу поговорить с ним.

– Все это прекрасно, – поежилась Десси, – но Милли утверждает, что именно Пол с Фенеллой взорвали бомбу.

– Да ладно, – отмахнулся Томас, – уверен, что скоро все забудется. Тебе известно, что Старик послал за мистером Рэттисбоном, чтобы тот переписал завещание? Полагаю, он огласит его завтра за ужином. Как думаешь, Десси, на сей раз он тебя вычеркнет?

– Слушай, Томас, милый, – воскликнула его сестра, величественно опускаясь на диван и приняв эффектную позу, – я ведь так часто и недвусмысленно давала понять, что я думаю о мисс Орринкурт, что просто не оставила ему другой возможности. Только мне, Томми, на это совершенно наплевать. Если пап а думает, что я буду поздравлять его с этим браком, то он сильно заблуждается. Не буду. Не могу. Для меня это был страшный удар. Больно, здесь больно. – Она ткнула себя кулаком в роскошную грудь. – Вижу, Джен, по-твоему, я преувеличиваю. Тебе хорошо, тебя не так просто выбить из колеи.

– Ну, пока мне хотелось бы поговорить с мисс Орринкурт, – небрежно заметила Дженетта.

– Конечно, он же тебе не отец, – тяжело вздохнула Десси.

– Это верно.

– Тью-ю, – горько вымолвила Десси.

Разговор был прерван появлением Фенеллы, которая сбежала по лестнице, пересекла зал и с невнятным возгласом бросилась в объятия матери.

– Ну, ну, – мягко проговорила Дженетта, на секунду прижав к себе дочь, – не надо таких эмоций.

– Мама, ты не злишься на меня? Скажи, что не злишься!

– Разве у меня такой вид, что я злюсь, дурочка ты моя? Где Пол?

– В библиотеке. Поднимешься к нему? Мама, ты чудо. Ты ангел.

– Ладно, дорогая, притормози. Между прочим, тут тетя Десси и дядя Томас.

Только тут Фенелла оглянулась и поздоровалась с ними. Томас бережно поцеловал ее.

– Надеюсь, ты будешь счастлива, – сказал он. – Право, все должно быть хорошо. Прочитав объявление, я заглянул в медицинскую энциклопедию, там, где о генетике говорится. Этот малый, ну, автор статьи, утверждает, что ничего такого особенного в браках кузенов нет, если только в семье нет явных случаев психических отклонений, причем с обеих сторон.

– Право, Том, ну что ты такое говоришь? – укоризненно заметила его сестра.

– Ну что ж, Фен, – проговорила Дженетта Анкред, – ободренные таким авторитетным свидетельством, мы, наверное, можем теперь пройти к Полу?

Обе вышли из зала. Вскоре спустились вниз Миллимент и Полин.

– Ну и докука, – говорила Миллимент, – просто не представляю, как справиться со всем этим.

– Если ты о комнатах, Милли, – сказала Дездемона, – то заявляю со всей определенностью: если крыс не потравили, в «Брейсгердл» я не ночую.

– Однако же, Десси… – начала Полин.

– Так как насчет крыс, сделано что-нибудь?

– Баркер, – с несчастным видом призналась Миллимент, – потерял яд. По-моему, некоторое время назад он обрабатывал комнату мисс Орринкурт, и после этого банка пропала.

– О Господи, – негромко вымолвил Томас.

– Жаль, что он не добавил немного яда в стакан, где она держит зубы, – мстительно заметила Дездемона.

– Как насчет «Эллен Терри»?

– В «Терри» я собиралась поместить Дженетту.

– Милости просим ко мне в «Бернхардт», Десс, – щедро предложила Полин. – Мне будет только приятно. Поболтаем. Давай.

– Единственная проблема состоит в том, – нахмурилась Миллимент, – что, поскольку пап а там держит старинную утварь времен короля Иакова, в комнате нет места для второй кровати. А в моей есть. Так что, Дездемона, если ты не против… Это «Леди Банкрофт», ну даты сама знаешь. Просторная комната, и вещи есть где разместить.

– Что ж, Милли, если ты меня вытерпишь…

– Вполне, – холодно сказала Милли.

– Но поболтать-то мы все равно сможем, – заключила Полин. – Моя комната по соседству.

3

В пятницу вечером погода переломилась, и на неровные крыши Анкретона обрушились потоки дождя. В субботу утром Трой разбудили повторяющиеся ритмичные звуки, как при игре на барабане: пинг, пинг, пинг.

Направляясь в ванную, она едва не споткнулась о таз, поставленный на лестничной площадке. В него методически падали капли, просачивающиеся сквозь большую заплату на крыше. Дождь лил весь день. Уже в три часа настолько стемнело, что рисовать далее в театрике стало невозможно, но все утро Трой проработала и, нанеся последние мазки, отошла от холста и села на стул. Она испытывала то удивительное ощущение пустоты, которое возникает, когда закончишь писать. Итак, работа сделана. Все это время дом ее пустовал. Пустовал, правда, недолго, ибо теперь, освободившись от настойчивых мыслей о работе, Трой была полностью поглощена предчувствием близкого свидания с мужем. «Послезавтра я, может быть, скажу „завтра“». [31]31
  Цитата из шлягера военных лет.


[Закрыть]Анкреды со всеми своими фокусами казались сейчас чем-то нереальным. Всего лишь двухмерные фигуры, жестикулирующие на смешной в своей величественности сцене. Это ощущение будет окрашивать все ее воспоминания о двух последних днях, проведенных в Анкретоне, стирать углы, придавать оттенок фантастичности вполне заурядным событиям и заставлять сомневаться в достоверности самих этих воспоминаний, когда, по прошествии недолгого времени, она должна будет восстановить их в максимальной четкости и полноте.

Ей придется вспомнить, что сэра Генри не было видно весь день, он отдыхал перед праздничным обедом в честь своего дня рождения; что во всем огромном доме чувствовалось напряженное ожидание; что подарки были выставлены в библиотеке, этой плохо освещенной ничейной земле в восточном крыле здания; и что члены семьи частенько наведывались в эту Мекку, пристрастно изучая подарки, приготовленные другими. Сама Трой, готовясь к празднеству, сделала живой и занятный набросок Пэнти и положила его вместе с другими подарками наверху, в библиотеке. Правда, ее смущало то, что подарок может показаться в высшей степени неуместным, – Пэнти была в опале. Набросок очень понравился самой Пэнти и ее матери – и больше никому, кроме, может быть, Седрика. Седрик предпочел увидеть в нем язвительный отклик на характер ребенка, что на самом деле не имело ничего общего с действительностью.

Впоследствии Трой вспоминала также, как разглядывала привезенные с собой длинные платья и вынуждена была признать, что ни одно из них недостойно такого грандиозного события. Она вспоминала, что ощущение праздника усилилось к вечеру, когда Баркер вместе со свитой престарелых служанок подняли предпраздничную суету. Но при этом, как ей впоследствии представлялось, в самом воздухе дома было разлито чувство приближающейся кульминации, что-то должно было завершиться. Тогда Трой говорила себе: «Все это потому, что Рори возвращается. И еще я закончила трудную работу и хорошо справилась с ней». Но задним числом все это звучало неубедительно.

Трой почистила шпатель, заперла ящик с красками, запасы которых изрядно истощились за эту неделю, и в последний раз в Анкретоне вымыла кисти. Портрет был установлен на сцене, задрапированный алыми бархатными полотнами – крайне неудачное обрамление для ее работы. «Будь это весна, – думала Трой, – заказчики, наверное, обложили бы портрет гирляндами». Перед портретом до начала вечерней церемонии был опущен занавес. Ее раздражали эти алые полотна. Ей надоел проливной дождь. Ей было очень не по себе. Ужин начинался в девять, предстояло заполнить чем-то целых три часа. Прихватив с собой книгу, Трой бесцельно слонялась по комнатам и везде заставала кого-либо из Анкредов, поглощенных интимным разговором. В кабинете обнимались Фенелла и Пол, в гостиной раздраженно шептались Дездемона и Полин, у лестницы Миллимент что-то выговаривала Баркеру. Трой пошла в соседнюю с библиотекой комнату, именуемую Большим Будуаром (Малый Будуар находился наверху). Прежде чем войти, Трой остановилась у двери и прислушалась. Все тихо. Она толкнула дверь и оказалась лицом к лицу с Седриком и мисс Орринкурт. Они сидели на диване и заливались неслышным смехом.

Трой дошла почти до середины комнаты, когда они наконец ее заметили. Реакция была более чем странной: смех тут же прекратился, и они уставились на Трой. Седрик побагровел, глаза мисс Орринкурт затвердели, как кусок голубого мрамора.

– Вот те на, – ровно проговорила мисс Орринкурт. – Смотри-ка, кто пришел.

– Дражайшая мисс Аллейн, – тяжело дыша, заговорил Седрик, – прошу вас, входите. Мы тут, как два дурака, хохочем над чем только можно. И день рождения, и как все туту нас перепуталось, и так далее. Присоединяйтесь. Или вы для этого слишком величественны и серьезны? О Господи, звучит так, словно вы это не вы, а рояль, верно?

– Да нет, все в порядке, – сказала Трой. – Спасибо, с вашего разрешения, я вас оставлю. Мне надо наверх.

Она вышла и в полной тишине закрыла за собой дверь.

В зале она обнаружила совершенно удивительного пожилого господина, читающего перед камином газету. На нем был хорошо сшитый костюм, старомодный стоячий воротничок и узкий черный галстук. Осунувшееся лицо, узловатые руки, на которых явственно проступают голубые вены. Увидев Трой, он выронил газету, сорвал с носа пенсне и, издавая нечленораздельные звуки, с трудом поднялся на ноги.

– Простите, вы кого-то ждете? – осведомилась Трой.

– Спасиб, спасиб, спасиб, нет, – быстро заговорил пожилой господин. – Позвольте представиться. Не имел удовольствия… Итак, представляюсь. М-да. Рэттисбон.

– Да, да, конечно, – сказала Трой. – Я знаю, что вы должны были приехать. Добрый день. – Она назвала свое имя.

Мистер Рэттисбон почмокал губами и заломил руки.

– Доброе, – прошамкал он. – Рад. Насколько понимаю, оба гости. Если только мне уместно назвать себя так. Деловой визит.

– Мой случай, – сказала Трой, с трудом улавливая смысл этого потока слов. – У меня тут была работа.

Он посмотрел на рабочую блузу, которую она не успела переменить.

– Ну да, конечно, – зацокал он. – Миссис Родерик Аллейн? В девичестве Трой?

– Именно так.

– Имею удовольствие быть знакомым с мужем, – пояснил мистер Рэттисбон. – Профессиональные контакты. Дважды. Замечательно.

– Правда? – разом оживилась Трой. – Вы знакомы с Родериком? Ну что же мы стоим, давайте присядем.

Мистер Рэттисбон набрал в грудь побольше воздуха и издал каркающий звук. Они сели перед камином. Он скрестил ноги и переплел шишковатые пальцы. «Прямо с картины Крукшенка [32]32
  Джордж Крукшенк (1792–1878) – знаменитый английский живописец и карикатурист.


[Закрыть]сошел», – подумала Трой и заговорила об Аллейне. Рэттисбон слушал в точности так, как если бы она делала некие заявления, а он готов пригласить клерка и засвидетельствовать их. Потом Трой предстоит вспомнить и этот мирный разговор, и то, как она, извинившись, прервала свой монолог посредине: «Не знаю, право, с чего это мне утомлять вас всеми этими рассказами про Родерика».

– Утомлять? – удивился он. – Напротив. Абсолютно. Позвольте также сказать… сугубо in camera [33]33
  Букв.: в кабинете судьи, вне зала заседания; в данном случае – между нами.


[Закрыть], что насчет этого вызова у меня были… э-э… некие дурные предчувствия… зачем… ничего хорошего не предвидится. Но нежданно меня встречает очаровательная дама, чьи выдающиеся дарования я давно ценю. М-да! – заключил мистер Рэттисбон, наклоняя, как воробей, голову в сторону Трой. – Абсолютно.

В этот момент в зале появились Полин и Дездемона. Они стремительно направились к Рэттисбону.

– Извините, ради Бога, – начала Полин, – что мы оставили вас так надолго. Пап а только что сообщили – он немного расстроен. Большой день, само собой. Он будет готов встретиться с вами буквально через несколько минут, дорогой мистер Рэттисбон. А пока мы с Десси хотели бы… хотелось бы…

Трой уже направлялась к выходу. Последующее явно не предназначалось для ее ушей.

Она еще успела услышать звучный голос Дездемоны:

– Совсем небольшой разговор, мистер Рэттисбон. Просто чтобы вы были в курсе.

– Если вам угодно – разумеется. – Голос мистера Рэттисбона прозвучал неожиданно сухо и отрывисто.

«Ну, от мистера Рэттисбона, – подумала Трой, выходя в коридор, – они вряд ли добьются многого».

4

«Похоже на сцену из фильма, – думала Трой, разглядывая стол, – где я играю эпизодическую женскую роль». Сравнение напрашивалось само собой. Часто ли увидишь во главе такого стола кого-то, кроме сэра Обри Смита? Где еще, как не на экране, столкнешься с таким великолепием? С таким обилием цветов, с такими чисто эдвардианскими блюдами и вазами, где еще услышишь такой редкостно непринужденный разговор? Такие характеры и персонажи лепятся только на киностудии. Даже соседи Анкредов, сквайр и пастор, один худощавый и с моноклем, другой румяный и прилизанный – явно ежегодное блюдо к праздничному столу, – даже эти двое выглядели тщательно подобранным украшением; они были слишком типичными, чтобы поверить в их реальность. А мистер Рэттисбон? Патриарх в кругу семейных адвокатов. Что же до самих Анкредов, то достаточно было взглянуть на них или услышать умело модулированный смех и безупречно интонированные разговоры о том о сем, чтобы сразу понять: собрание звезд. Трой начала перебирать возможные названия фильма: «Дань сэру Генри»; «Бесподобные Анкреды».

– Ну что, пока вроде все идет хорошо? – наклонился к Трой сидящий слева от нее Томас. Трой и забыла о нем, хотя именно он сопровождал ее к столу. Седрик, ее сосед справа, забрасывал Трой и свою другую соседку за столом, Дездемону, натужными, в высшей степени искусственными замечаниями, каждое из которых звучало так, словно было предназначено специально для ушей его деда. Томас же больше помалкивал.

– Очень хорошо, – поспешно согласилась Трой.

– То есть я хочу сказать, – Томас понизил голос, – что если не знать, то и не скажешь, как все дрожат насчет завещания, верно? То есть все, кроме меня и, возможно, Седрика.

– Ш-ш-ш, – осадила его Трой. – Верно, не скажешь.

– И знаете почему? Потому, что мы играем большую семейную пьесу. Все как на сцене. Люди, ненавидящие друг друга до глубины души, демонстрируют ангельскую любовь. Вас, наверное, все это удивляет. Посторонним вообще эти игры должны казаться несколько необычными. Итак, – продолжал Томас, кладя на скатерть супную ложку и добродушно поглядывая на Трой, – что скажете об Анкретоне?

– Скажу, что это захватывающее зрелище.

– Рад слышать. Вы ведь на спектакль приехали, так? Интриги, сражения. Знаете, что будет после ужина? – И, не дожидаясь ответа, он продолжал: – Пап а провозгласит тост за здоровье короля, а я – за здоровье пап а . Я старший из присутствующих здесь сыновей, так что это мой долг, хотя жалко, что все получилось именно так. У Клода бы вышло лучше. В прошлом году за стол пригласили Пэнти – специально на этот предмет. Я потренировал ее, и она справилась с «делом» наилучшим образом. Пап а даже расплакался. Нынче, из-за стригущего лишая, а также шуточек, ее не пригласили. Ничего себе! – отвлекся Томас, увидев, как Трой поворачивается и кладет себе что-то в тарелку. – Новозеландские лангусты! А я думал, Миллимент от них отказалась. Интересно, пап а заметил? Если заметил – беда.

Томас не ошибся. Сэр Генри, когда ему предложили это блюдо, не отказался, но бросил на сноху свирепый взгляд. За столом сразу повисло молчание. Трой, сидевшая напротив Миллимент, заметила, как она беспомощно улыбнулась и бросила жалобный взгляд на Полин, чье место было на противоположном конце стола. Та в ответ просто подняла брови.

– Он настаивал, – прошептала Миллимент сидевшему слева от нее Полу.

– Что? – громко спросил сэр Генри.

– Ничего, пап а , это я так, – потупилась Миллимент.

– Кое-кто называет это лангустой, – повернулся сэр Генри в сторону мистера Рэттисбона. – Только это такая же лангуста, как моя ступня. Просто нечто ракообразное от антиподов.

Ловя на себе опасливые взгляды членов семьи, сэр Генри отправил в рот полную ложку и одновременно ткнул пальцем в бокал:

– Это надо чем-то запивать. Придется нарушить правила. Баркер, шампанского.

Баркер, слегка поджав губы, наполнил бокал.

– Ну вот и умница, – одобрительно заметила мисс Орринкурт. Выждав в страхе секунду-другую, Анкреды в один голос лихорадочно о чем-то заговорили.

– Ну вот, – с умеренным торжеством заметил Томас, – что я вам говорил? Шампанское и жареные лангусты. Попомните мое слово, мы еще об этом услышим.

– Умоляю! Тише, – нервно прошептала Трой и, заметив, что сэр Генри поглощен светской беседой с Дженеттой, сидевшей от него полевую руку, осторожно спросила: – А что, это для него вредно?

– Не то слово, – ответил Томас, – убийственно, уверяю вас. Да к тому же вряд ли так уж вкусно, – добавил он, помолчав немного. – А вы что скажете?

У Трой уже сложилось мнение на этот счет. Лангусты были сомнительными.

– Припрячьте их куда-нибудь, хоть под тост, – предложил Томас. – Я, например, так и сделаю. Следующий номер – праздничная индейка, с домашней фермы. Неплохая компенсация, как думаете?

Но сэр Генри, заметила Трой, доел лангустов до конца.

За вычетом этого инцидента ужин протекал в том же приподнятом настроении, до тех пор пока сэр Генри, с видом фельдмаршала из исторического фильма, не встал и не провозгласил тост за здоровье короля.

Несколько минут спустя Томас, скромно откашлявшись, начал свою речь:

– Ну что, пап а , – сказал он, – полагаю, ты знаешь, что я собираюсь сказать. В конце концов, это твой день рождения, и все мы понимаем, какое это большое событие и как замечательно, что мы снова здесь, как всегда, что бы там ни происходило. Все, кроме Клода, конечно, что огорчительно, потому что он бы мог сказать много нового, а я нет. – При этих словах у Анкредов, казалось, возникло некоторое недовольство. – Так что скажу лишь, – упрямо продолжал Томас, – как горды мы все оказаться сегодня рядом с тобой, вспомнить все твои заслуги и пожелать, чтобы мы встретились за этим столом еще много-много раз. – Томас задумчиво помолчал. – Что ж, полагаю, это все, что я хотел сказать. Ах да, чуть не забыл! Конечно же, все мы надеемся, что ты будешь счастлив с новой женой. А теперь прошу всех выпить за здоровье пап а .

Гости, явно привыкшие к гораздо более продолжительным тостам и захваченные врасплох столь стремительным финалом, поспешно поднялись.

– Пап а , – сказал Томас.

– Пап а , – эхом прошелестели Дженетта, Миллимент, Полин и Дездемона.

– Дедушка, – подхватили Фенелла, Седрик и Пол.

– Сэр Генри, – громко провозгласил пастор, к которому присоединились мистер Рэттисбон, сквайр и Трой.

– Нодди! – завизжала мисс Орринкурт. – Твое здоровье! Побольше бензина в твой бак!

Сэр Генри воспринял все это, как принято по традиции. Он побарабанил пальцами по бокалу, глубокомысленно посмотрел на тарелку, поднял взгляд на Томаса и под конец, словно возражая против его слов, поднял руку и позволил ей опуститься. За столом ощущалось сильное, хоть и сдерживаемое напряжение. Когда все расселись по своим местам, сэр Генри поднялся для произнесения ответной речи. Трой приготовилась к звучным фразам и мощному потоку красноречия. Учитывая нынешнюю семейную атмосферу, трогательной простоты и выражения сильных чувств она не ожидала. Тем не менее речь сэра Генри отличалась именно этими особенностями. Это была также очень мужская речь.

– Как актер, всю жизнь играющий то на одних подмостках, то на других, – говорил сэр Генри, – я привык к аплодисментам и произнес немало слов благодарности, адресованных самой разной аудитории. Но сколь бы трогательны ни были эти события, нет у старого комедианта аудитории ближе, чем родные и наиболее испытанные и доказавшие свою верность друзья. В этом смысле мы с дорогим стариной Томми схожи: самые ценные мысли не нуждаются в многословии. От краткости они хуже не становятся (со стороны Полин, Дездемоны и пастора послышатся гул явного одобрения). – Сэр Генри помолчал и посмотрел сначала на Пола, затем на Фенеллу. – Раньше, продолжал он, – я намеревался повременить с объявлением о готовящихся счастливых переменах в моей жизни до сегодняшней встречи за этим столом. Но события последних дней заставили, как бы сказать, пришпорить лошадей, так что эти добрые перемены в судьбе уже ни для кого не секрет. – Судя по удивленным взглядам сквайра и пастора, для них это как раз было полной неожиданностью. – Тем не менее следует провести одну небольшую церемонию.

Он вынул из кармана сафьяновую коробочку, открыл ее, извлек ослепительно блеснувшее кольцо и, подняв мисс Орринкурт на ноги, надел на безымянный палец и поцеловал его. Мисс Орринкурт оценила кольцо опытным взглядом знатока и порывисто обняла жениха. Слушатели бурно зааплодировали, и под шум аплодисментов Седрик пробормотал:

– Это настоящий бриллиант королевской огранки. Честное слово, он самый. Держите меня, ребята.

Сэр Генри довольно решительно усадил невесту на место и продолжал выступление.

– В нашей семье, – говорил он, – сложилась традиция, по которой глава ее женится дважды. Сир д’Анкред… – Тут сэр Генри сделал паузу, давая возможность оценить возраст генеалогического древа. Трой почувствовала, что смущение уступает место скуке. Но очередной поворот темы привлек ее внимание. – В традицию также вошло, продолжал сэр Генри, – что по таким поводам, как сегодняшний, тот Анкред, в честь которого все собрались, показывает своей семье способ, при помощи которого он установил в доме существующий порядок (при этих словах мистер Рэттисбон сильно округлил брови и издал квакающий горловой звук). Быть может, в наши дни такая откровенность вышла из моды, однако же в связи с этим вспоминается одна ситуация, описанная у Шекспира. Король Лир… – Но, взглянув на дочерей, сэр Генри не стал развивать аналогию. Он просто сказал, что хочет возродить забытую традицию. – Сегодня, – продолжал сэр Генри, – я оформил – мой старый друг Рэттисбон поправит, если я употребил не тот термин («Мм», – смущенно промычал мистер Рэттисбон), спасибо… так вот, сегодня я оформил Мое завещание. Это простой короткий документ, составленный в духе, побудившем моего предка сира д’Анкреда… – За столом прошелестел тревожный вздох, но на сей раз экскурс сэра Генри в старину оказался относительно коротким. Откашлявшись и взяв ноту такую торжественную, что в ней прозвучал едва ли не религиозный экстаз, он изложил суть завещания.

Более всего Трой была озабочена тем, чтобы избежать взглядов присутствующих. Ради достижения этой цели она упорно разглядывала орнамент вазы, стоявшей на столе прямо перед ней. До конца дней при любом упоминании последней воли и завещания сэра Генри в ее воображении будет немедленно возникать пухлый серебряный купидон, изображенный в позе одновременно энергической и расслабленной, стремящийся оторваться от округлой поверхности, на которой он удерживается одним лишь большим пальцем ноги, и изгибающий правую руку, держащую на самом кончике указательного пальца рог изобилия с орхидеями, в три раза превышающий своими размерами самого купидона.

Сэр Генри говорил о том, что кому достается. Пять тысяч фунтов – его преданной снохе Миллимент, пять тысяч – возлюбленной овечке Дездемоне. Немалые суммы завещаются доктору и слугам дома, охотничьему клубу и церкви. Внимание Трой рассеивалось, и все же она уловила тот момент, когда сэр Генри попытался провести какую-то параллель между собой и патриархом из Пятикнижия.

– …на три части. Остальное делится на три части. – Наступил кульминационный момент. Своей будущей жене, Томасу и Седрику он оставляет в равных долях право пожизненного владения остатком своего имущества. Проценты от этих средств должны находиться в трастовом управлении и пойти в конечном итоге на сохранение и дальнейшее субсидирование Анкретона как исторического музея драмы, которому предстоит называться Мемориалом Генри Анкреда.

– Трах-тибидох-тибидох! – выдохнул сидевший рядом с Трой Седрик. – Потрясен, честное слово, потрясен. Могло быть гораздо хуже.

Тем временем сэр Генри быстро перечислял оставшиеся пункты. Благодарение Господу, его сын Клод – тут сэр Генри слегка повернулся в сторону Дженетты – унаследовал немалую сумму от своей бабушки по материнской линии, что, наряду с нажитым благодаря собственным талантам, позволило ему обеспечивать жену и (тут сэр Генри метнул мгновенный взгляд на Фенеллу) дочь. Его дочь Полин (Трой услышала, как с ее стороны донесся какой-то нечленораздельный звук) достойно обеспечивал при жизни и оставил ей щедрое наследство покойный муж. У нее есть собственные взгляды на воспитание детей, и никто не мешает ей им следовать.

– Что, – с энтузиазмом заметил Седрик, – наносит изрядный удар по Полу и Пэнти, вам не кажется?

– Тихо! – зашипела сидевшая по другую руку от него Дездемона.

Сэр Генри пустился в несколько туманные и двусмысленные рассуждения о ценностях семейного единства и непозволительности, каковы бы ни были временами соблазны, его нарушения. Внимание Трой вновь отвлеклось, но ее быстро вернул на землю звук собственного имени:

– Миссис Агата Трой Аллейн… Ее исполненное драматизма и, если мне, как его герою, будет позволено сказать, выдающееся произведение, которое сейчас предстанет перед вашими глазами…

И тут, к своему величайшему изумлению, Трой услышала, что портрет завещается Нации.