Текст книги "Капитан флагмана"

Автор книги: Наум Фогель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

– Щоб вы булы здохлы, кляти! – Он тянет левую вожжу, и косилка начинает стрекотать легко, захватывает уже не три четверти, как положено, а всего половину.

– Ровнее держи, рыжий чертенок!

У лошадей бока в белесоватых пятнах. Кнут оставляет на этих пятнах темный, почти черный, похожий на штрих толстого плотничьего карандаша, след.

На одном из поворотов подошел бригадир. Остановил косилки. Потер пучком соломы бока и спину крайней буланой. Спросил:

– Может, сменить?

Тарас отрицательно покачал головой, вынул из кармана побуревший от пота и пыли носовой платок, вытер лоб и лицо.

– Гляди, ухайдакает тебя этот Василь Скиба. Он крепкий, дьявол!

– Не ухайдакает, – со злым упрямством ответил Тарас, в душе радуясь этой короткой передышке.

Девушка посмотрела на Тараса, и глаза ее засмеялись. Бригадир заметил этот взгляд и бросил с напускной строгостью:

– Ты не очень-то, Валентина.

– Что «не очень-то», – огрызнулась девушка.

– Не очень, говорю, зыркай. Мало того что впереди у него этот Василь со своей дурной славой, так ты еще со своими глазищами. Доконаете парня вдвоем.

Она фыркнула, отвернулась. Потом глянула на Тараса оценивающим взглядом и, легко соскочив с сидения, стала возиться с постромкой.

– Как бы он моею Василя не ухайдакал – этот студент ваш. Ты, бригадир, на его валки посмотри. Копыци, а не валки. Если погоныч и дальше так загребать станет…

– Смотри у меня, – помахал пальцем в сторону погоныча бригадир. – Загонишь лошадей – голову оторву.

…Др-р-рын! Снял трубку.

– Взбунтовался?.. А ты попробуй с ним – по-человечески. «Нет времени с каждым психологию разводить»?.. А ты после работы останься, я скажу, чтоб тебе сверхурочные выписали… Цех – не батальон, участок – не рота. Погонять и рыжий дурак может… Почему рыжий?.. Ну, конопатый пускай, если такой тебе больше нравится.

…Стрекочет и стрекочет лобогрейка… Правильное название.

Разве представлял он себе тогда, что этот Скиба будет командовать крупным партизанским отрядом и поможет ему, Бунчужному, с горсткой людей, что осталась от сводного полка, выйти из окружения. А после войны придет на судостроительный с тремя орденами Славы на гимнастерке, с медалями – не счесть, попросится на работу и станет лучшим бригадиром судосборщиков. А разве думал он тогда, выжимая из себя последние силы на той лобогрейке, что эта девушка-погоныч станет его женой? Не думал.

…Вечером встретились «на посиделках». У пруда. Ломило поясницу. Все тело как побитое. И так спать хотелось, что, кажется, ляг он не то что в постель, а в борону, вверх зубьями брошенную, все равно заснет как убитый. Окатил себя ледяной водой, переоделся и пошел. Пошел, чтобы та девчонка не подумала, будто его, студента, все же ухайдакали.

У нее было тонкое смуглое лицо. И фигура была тонкая, гибкая, перехваченная в талии простеньким клеенчатым пояском с широкой пряжкой. В первый же вечер узнал, что она закончила педагогическое училище и будет работать в школе в своем Заозерном. Они были вместе весь вечер. На следующий день опять – лобогрейка. Он уже знал, как надо орудовать вилами, чтобы уставать меньше, и после работы не чувствовал такой ломоты, как вчера. Вечером они встретились на том же месте. Уже луна выкатилась и развернулась во всю свою медную гладь, когда его отозвал Василь Скиба и сказал, что заозерским парням не нравится ухаживание студента за их девушкой и что они решили его проучить.

– Как это у вас делается? – спросил Тарас.

– Что? – не понял Скиба.

– Как учат, спрашиваю?

– Очень просто. Так отлупцують – родная мать не узнает.

«…Как же это она смогла, Галинка, – родную мать?»

Вз-зык!..

– Бунчужный… Не смогу… Очень просто, надо было поставить в известность загодя… Нет, не смогу… Я с Ватажковым сам поговорю, пускай разберется, кто у него там путает.

«…Что же это я пропустил? Где? Когда? Чего недосмотрел? Ведь она всегда была такой нежной, ласковой. Как же она смогла – родную мать?»

«…Родная мать не узнает…» Традиции, черт бы их побрал. Поинтересовался:

– А как они будут лупцевать: скопом или по очереди?

– Скопом.

– Тогда пускай не обижаются, если кого-нибудь до смерти пришибу. Хотя бы вот этим прутком, – наклонился, поднял стальной граненый пруток. – Этим если умеючи по лбу хватить, всю кожу на затылок своротит. Никакой доктор потом не заштопает.

– А если по очереди?

– По очереди – не возражаю. Хоть десяток пускай записываются. Только предупреди, что я боксом владею. Могу челюсть свернуть набекрень или ключицу сломать. – И, отвечая на недоуменный взгляд Скибы, сказал: – Должны они знать, на что идут, или не должны?

– Должны, конечно, – согласился Скиба.

– Вот и передай, если скопом – тут уж надвое бабка гадала: или они мне, или я им костей наломаю, а если по очереди…

Тр-ру-ум!

– Бунчужный… Матвей Семенович?.. Правильно сделал, что к тебе обратился, ты же мой заместитель по кадрам… Считай, что со мной договорено. Больше того – сам ему предложил… Начальником отдела электросварки. И скажи ему, что я очень рад. Когда оформится, пусть ко мне зайдет. Все!

…Молодец Матвей Семенович. Правильно решил. Чем драться, лучше миром кончать… А тогда вот мы подрались-таки с теми парнями. У чахлой рощицы, возле озера.

Да, подрались. Девчата ушли. Не полагалось им присутствовать при кулачном бое. Парни стояли кругом, подзадоривая своих. Первыми биться на кулаках вызвались наиболее сильные и умелые. Были на селе такие. Тарасу нелегко пришлось. Побежденным считался тот, кто свалится. А победителем – кто остался на ногах. Пусть хотя бы и полуживой, чуть тепленький, но только на ногах стоящий.

Тарас надеялся на свою силу и сноровку. Все же бокс многому научил. Нету перчаток? Что ж, надо беречь пальцы. Если об этом все время помнить… Первого силача он свалил запросто, со второго удара в челюсть. Расправился и с другим, и с третьим. Четвертым неожиданно вызвался Василь Скиба. Вот уж чего Тарас никак не ожидал. Скиба был силен. Почти два года работал подручным сельского кузнеца, и кулаки у него были тяжелые, что твоя кувалда.

И дрался он, как все в жизни делал, серьезно. Не дрался, а работал. Причем без всякой злости. Даже совестно было колотить этого парня, имея преимущество боксера.

Уходить от его пудовых кулаков было в общем не трудно. Чем-то он напоминал Тарасу медведя. Добродушный сельский увалень, которого и ударить по-настоящему жалко. Но бить надо, потому что дрался Василь на «полном серьезе». И удар у него был страшный. Когда ему удалось все же хватить своим кулачищем Тараса, тот чуть было не свалился. Если он еще хоть раз так хватит… Тарас легко увернулся от прямого удара. Еще раз ушел. Потом… Тарас сделал обманное движение левой рукой, а правой ударил под ложечку, всю тяжесть своего тела вложил в этот удар. Василь рухнул. Упал боком, подмяв под себя левую руку. Послышался хруст сломанной кости.

Драка прекратилась. Тяжело дыша, Тарас взял перебитую руку Василя и стал ощупывать. Ничего, срастется. Надо в лубок.

– Принесите-ка веток, хлопцы. Да выбирайте поровнее.

Он сбросил свою рубаху, разорвал на полосы. Сейчас прибинтуем – и боль как рукой снимет.

– А кто завтра с лобогрейки скидывать станет?

– Тот, кто эту драку затеял.

Через три недели хлеб убрали. Тарас вернулся. С Валентиной. Представил отцу с матерью:

– Знакомьтесь, жена.

«…Сколько же лет прошло с тех пор?.. Много… Как же она могла все же, Галинка? А может, не было этого?.. Было, было, было… Случилось, произошло, сталось. И от этого никуда не уйти».

…»Вз-зык!», «Тр-ру-ум!» «Др-ро-он!» – звонят на разные голоса телефоны. А за окном привычно гудит, живет своей жизнью огромный завод. Его завод. Вспомнил о раненом судне. Как там у них? Нужно посмотреть.

37

Каретникову работалось как никогда легко и радостно. После разговора с Багрием у него словно гора с плеч свалилась. А когда приехали и сказали, что Василий Платонович по распоряжению Бунчужного прислал за ним для срочной работы, у Назара Фомича даже спазмой горло сдавило. Собрался в минуту, как собирался, когда был молодой и по ночам нередко стучали к нему товарищи, вызывая на срочную работу.

В те годы таких срочных работ было не счесть. Случалось, по неделе из цеха не выходили. Некоторые не выдерживали, сдавали. А Каретников мог и месяц и два так вот, не зная выходных, не считаясь с праздниками. Если б тогда у него на душе было так радостно, как сегодня.

Он снова и снова, не отрываясь от дела, перебирал в памяти все детали вчерашнего разговора с Багрием. Мысли не мешали, руки делали свое дело сами собой. Если работа идет слаженно, она не мешает мыслям. Кто знает, чем бы закончилось все, если б не Андрей Григорьевич.

Подошел Скиба. Больше жестами, чем словами – грохот кругом стоял невероятный, – объяснил, что нужно переходить вниз. Они тут же спустились по трапу, который всего час назад поставили вместо искореженного взрывом. Скупыми, только им одним понятными жестами Василий Платонович показал, что нужно делать, и сразу же ушел наверх.

Это был ответственный шов, из тех, которые всегда тщательно проверяются работниками регистра. И то, что Скиба поручил варить шов ему, Каретникову, не удивительно. Ответственные швы всегда поручают варить только мастерам высокой квалификации. А тут, если напортачить, все потом заново делать.

На каком заводе не бывает авралов! Чаще всего такое случается, когда надо закончить срочную работу, не предусмотренную планом, когда от выполнения этой работы в срок зависят престиж завода, и зарплата, и премиальные тоже. Иногда такие «авральные ситуации» возникают в конце года или квартала. Тогда главный инженер или сам Бунчужный собирают начальников цехов и участков, старших мастеров и выкладывают им все начистоту. Потом и рабочим объясняют все. Бунчужный требовал, чтобы рабочие всегда были в курсе всех событий на заводе. И сегодня все знали, чем вызван аврал на двести шестом. Дело ведь не только в аварии. Несчастный случай на верфи всегда – чрезвычайное происшествие. Но то, что произошло вчера ночью, из ряда вон выходящий случай: авария на судне, предназначенном к сдаче, да еще в такое время. Завтра торжественное собрание, вручение ордена. Хорошо же будет завод выглядеть, если у пирса стоит океанский лайнер с поврежденным бортом! Кроме того, и заказчики приезжают.

Люди работали сосредоточенно, не отвлекаясь, без перекуров. На рассвете в предутренней прохладе работалось легко. Да и утром часов до десяти – тоже. Но потом солнце «расходилось». И если на палубе нет-нет да и потянет прохладой с реки, то под палубой, в полутемной тесноте, было жарко и душно до нестерпимости. Металл так и пышет. И запахи донимают: горелого железа, смазочного масла, ацетона… В горле першило. Поставили бы, черти, вентилятор да продули бы, что ли, так их перетак. В двадцатиградусный мороз там, наверху, на лютом ветру, легче работать, чем в этом закутке таким вот погожим летним днем. Металл над головой раскален, а тут еще перед самым носом вольтова дуга.

Пот катится из-под шлема, течет стройками по шее по спине меж лопаток. Оторваться бы хоть на две-три минутки, подняться наверх глотнуть свежего воздуха… Но оторваться – нельзя. Никак нельзя. Неподалеку варят еще двое из скибовской бригады. Кто-то спустился по трапу, подошел и стал совсем рядом, за спиной и курит. Эх, закурить бы. Да нельзя оторваться. И чего это он стоит, глядит под руку и дразнит табачным дымом. Тут ответственный изгиб, а прихватка, как назло, отскочила. Голова бы отскочила у того, кто ее накладывал, так его перетак.

Каретников прижал плечом отставший лист железа. Тот сравнительно легко подался, дошел до упора, сел на место. Однако варить в таком положении было чертовски трудно. Защитный шлем ссунулся, и поправить его – никакой возможности. Искры сыплются на шею, на щеку, жалят, словно осы. А этот стоит и смотрит, чтоб его…

– Да прикрой ты меня хоть чем, так тебя распротак!

Каретников тут же почувствовал на своем затылке мягкую ткань. Теперь можно, не отрываясь, довести шов до конца.

– Молодчина, – похвалил Каретников. Он закончил шов, погасил дугу, отвел щиток, обернулся и обомлел: рядом стоял Ватажков, разглядывая свой прожженный в нескольких местах чесучовый пиджак.

– Звыняйте, Яков Михайлыч. Я думал, это из наших кто, – стал оправдываться смущенный Каретников.

– А я, выходит, уже не из ваших, – усмехнулся Ватажков.

– Да нет же, я не то хотел сказать… Пиджак-то загубили?

– Пустое, – снова усмехнулся Ватажков. – Ведь ты бы запарился с этим швом, если б не пиджак.

– Что правда, то правда, – улыбнулся Каретников. – Запарился бы. – И он стал рукавом вытирать с лица пот.

– То-то же. – Ватажков стряхнул с пиджака грязь, перекинул его через плечо и добавил уже серьезно: – А материться надо с оглядкой, Назар Фомич. А что, если бы на моем месте да женщина стояла? Поди, стыдно было бы?

– Бабу я бы учуял, Яков Михайлыч. Настоящий сварщик бабу должен всем нутром чуять, – рассмеялся Каретников. – Как мину.

– Какую мину?

– Противопехотную. Торфяником прикрытую и снежком присыпанную.

Последние слова его заглушила пулеметная очередь пневматического молотка, стократно усиленная резонансом.

38

Узнав о том, что дело Галины передано Будалову, Сергей решил с ним поговорить. Он давно был знаком с Будаловым. Однажды они до глубокой ночи колесили по городу, увлеченные беседой. Сергей тогда писал своих «Близнецов», и его интересовали некоторые вопросы права. Он посоветовался с прокурором, с кем бы лучше всего поговорить об этом, и тот назвал Будалова. Сергея при первой встрече больше всего поразил голос Будалова – тихий и грустный, очень проникновенный. Он даже подумал, что такой голос пристал больше пастору, чем следователю. Разговор у них вышел откровенный, очень интересный. Сергея удивила точка зрения Будалова на преступность. Она не расходилась с общепринятой, и все же было в ней что-то свое.

Сначала разговор шел в кабинете Ильи Артемовича – небольшой, очень чистой комнате. Затем они бродили по набережной, сидели на скамье в парке и опять бродили.

– Если я вам скажу, что вы исключаете какое бы то ни было влияние социальных факторов на преступность вообще и у нас в частности, я не ошибусь? – спросил Сергей.

– Ошибаетесь, – ответил Будалов. – Любая социальная формация не гарантирована от преступности, но каждый строй накладывает на нее свой отпечаток. У нас, к примеру, просто немыслима профессиональная преступность. Вы можете представить себе в наших условиях корпорацию гангстеров? Или, скажем, профсоюз медвежатников, объединяющий специалистов по вскрытию сейфов? Смеетесь? А ведь нечто подобное существует пока, в той же Америке хотя бы.

И цивилизация накладывает свой отпечаток. Было время, когда моря и океаны буквально кишели пиратами. Они и сейчас встречаются, но это уже парадокс. Многое отходит в область предания – работорговля, например, или гарем. Похищение красавиц, которое еще недавно процветало на Востоке, теперь можно увидеть разве что в юмористическом фильме. Безусловно, большинство статей нашего уголовного кодекса со временем придется вычеркнуть. Нравственный кодекс начнет доминировать над уголовным. Будет время, когда Совет старейшин, руководствуясь этим нравственным кодексом, легко и просто будет решать всевозможные мелкие конфликты, которые обычно возникают по ходу стремления к совершенству. – Он улыбнулся и, чуть скосив глаза на Гармаша, продолжал: – Например, Вселенный Союз писателей дает социальный заказ – написать повесть о переселенцах на Марс. Сразу же находится много желающих, однако договориться между собой им не удается. Тогда этот спорный вопрос решает Совет старейшин. Он анализирует каждого претендента и приходит к выводу, что лучше всех о переселенцах напишет Сергей Романович Гармаш. После этого товарищ Гармаш идет в Министерство межпланетных связей, получает командировку и летит на Марс, чтобы на месте познакомиться с героями своей будущей книги. Вот так.

Сергей назвал тогда Будалова мечтателем. Тот отрицательно покачал головой и сказал очень серьезно:

– Нет, я реалист. Я реалист, Сергей Романович.

В тот вечер они долго беседовали – говорили о судебной процедуре, электронике, религии. Потом Будалов рассказал какой-то курьезный случай из своей практики, и они долго смеялись. Как давно все это было!

Сергей позвонил Будалову, сказал, что хочет поговорить с ним.

– А я только собрался звонить вам, – ответил тот.

И вот Сергей Романович опять в знакомом кабинете.

– Прежде чем вызвать Галину Тарасовну, я хотел бы поговорить с вами, – сказал Будалов. – И не только потому, что вы близкий, самый близкий человек Галины Тарасовны. Но еще и потому, что вы писатель. Как писатель вы обязаны лучше других разбираться в тонкостях психологии и, следовательно, лучше других постичь мотивы, которые привели вашу жену к ее поступку… Мне очень хотелось бы побеседовать с вами неофициально, по-дружески. И абсолютно откровенно.

– Думаю, что у меня от вас не будет тайн, – сказал Сергей.

– Будут, – возразил Будалов. – Только в закоренелых преступниках или потерявших совесть нет ничего святого. Они готовы или скрывать все, или уж если начинают выкладывать, то делают это до цинизма открыто, выворачивая всего себя наизнанку. У каждого порядочного человека всегда есть что-то сокровенное. Я хочу помочь вам выбраться из большой беды. И хочу это сделать, не нарушая закона. Мне очень важно разобраться во всем. В деле Галины Тарасовны это и легко, и очень трудно. И я прошу вас помочь.

– Я к вашим услугам.

– Повторяю, Сергей Романович: это дело сложное, необычное и в своем роде беспрецедентное. Хочу предупредить, что оно будет осложняться нелепостями, доходящими порой до абсурда. Вы должны спокойно реагировать на это.

– Спрашивайте, – сказал Сергей.

– Меня интересует ваше отношение к тому, что произошло.

– Я понимаю Галину, – сказал Сергей.

– Вы хотите сказать, что готовы оправдать ее?

– Понять не значит оправдать.

– Будучи на ее месте, вы бы поступили так?

– Нет.

– Значит, вы все же осуждаете ее?

– Нет, я понимаю ее.

– Хорошо, – сказал Будалов. – Скажите, это правда, что вы собирались взять ребенка из детского дома?

– Да, собирались, – ответил Сергей и спросил: – А какое это имеет отношение к делу?

– Когда?

– В январе. У нас уже было все договорено и подготовлено. Даже кроватка.

– Что помешало вам?

– Болезнь матери. Если бы не болезнь…

– Часто ли вы с тех пор, как заболела мать, возвращались к вопросу о ребенке?

– Ни разу. – Сергей опять удивился: – Не понимаю. Какое все это имеет отношение к тому, что произошло?

Будалов не отвечал. Он упрямо игнорировал вопросы Сергея.

– Кто еще знает, что вы собирались взять ребенка?

– Мы не делали из этого тайны. Знали и соседи, и сотрудники Галины Тарасовны, и даже сотрудники детского дома… Но скажите же наконец, какое это имеет отношение к делу?

– Неужели вы не догадываетесь?

– Не имею представления.

– Можно ведь предположить, что основной причиной поступка Галины Тарасовны было стремление избавиться от матери, болезнь которой мешала ей взять ребенка.

– Какая чушь!

– Подлость, когда она начинает проявляться, не имеет границ, и вы никогда не знаете, в какие дебри человеческой глупости она может завести.

– Так давайте говорить не о глупостях, – предложил Сергей.

– Давайте, – согласился Будалов. – Но я ведь предупредил, что нам придется сталкиваться с абсурдом. Будет и похлестче этого. Скажите, не было ли у вас разговора с Галиной Тарасовной о том, что Валентине Лукиничне лучше бы умереть?

– За последние четыре месяца мы ежедневно говорили о ней.

– Вы уклоняетесь от прямого ответа. Я спрашиваю, не было ли у вас в последнее время разговора с Галиной Тарасовной о том, что Валентине Лукиничне, учитывая тяжесть и безнадежность ее состояния, лучше бы умереть?

– Прямо она не говорила об этом, – после долгой паузы произнес Сергей, – но у меня сложилось впечатление, что ее все время преследует такая мысль. Особенно встревожил меня наш разговор вчера утром. – Он коротко передал содержание этого разговора. – Я даже предложил ей уехать куда-нибудь на время.

Будалов молчал, спокойно глядя на Сергея. И тому показалось, что этот человек все знает и только ждет, чтобы он, Сергей, лишь подтвердил то, что уже известно.

– Наш утренний разговор вчера так встревожил меня, что я даже подумал: все ли у нее благополучно с психикой?

– Вы знаете, я тоже подумал: не произошло ли все это в результате какого-то затмения сознания.

– Не смогли бы вы сделать небольшой перерыв, чтобы прочесть вот этот рассказ? – спросил Сергей, вынимая из портфеля рукопись.

– Это имеет отношение к делу?

– По-моему, да. Это еще не опубликованный рассказ.

– Давайте, – Будалов взял пачку уже пожелтевших от времени соединенных металлической скрепкой листов и положил перед собой. – «Случай на болоте», – прочитал он вслух.

– И еще вот что, – сказал Сергей, извлекая из портфеля книгу. – Это Галина Николаева. Тут есть рассказ «Смерть командарма». В нем есть один интересный эпизод… Я подчеркнул его. Галина Тарасовна цитировала вчера мне его на память.

– Хорошо, я все прочту. Давайте договоримся о встрече. Ну, скажем, часа через два. Кстати, я намерен привлечь вас в качестве свидетеля по личности вашей жены.

– Пожалуйста, располагайте мной, как вы сочтете нужным.