Текст книги "Мужской стриптиз"

Автор книги: Наташа Королева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 20 КАРНАВАЛ

«Анастасия Арефьева – русское чудо»… Гонка. Неистовый бег с препятствиями.

– Скажите, это правда, что идея номера пришла вам в детстве?

– Да, я каталась с двенадцати лет…

– Нам известно, что ваш муж – такой-то… Он же ваш продюсер. Почему вы не взяли его фамилию?

– Разве моя фамилия такая неблагозвучная?

– Это правда, что ради вашего номера ваш муж разорвал контракты с двумя русскими исполнителями?

– Нет. Правда другая. У них – свое выступление, у меня – свое.

– Есть информация, что вы отказались от личного контракта в Лас-Вегасе. Вам так нравится выступать в команде, или не устроил гонорар?

– Я выполняю обязательства. Мы все несвободные люди.

– Это верно, что президент Украины лично приглашал вас в киевский цирк, но вы отказались?

– Все наоборот. Мой продюсер предлагал это Киеву, но… они предложили нам работать фактически бесплатно.

– Пишут, что ваш супруг приобрел на ваше имя замок во Франции…

– Без комментариев.

– Сколько еще лет вы планируете выступать?

– Всегда. Всю жизнь.

– Вы не боитесь прыгать без страховки?

– Страховка расслабляет.

– Мадам Арефьева, у вас есть предложения от российских цирков?

– К сожалению… мы там пока не нужны. Условным сигналом был стакан с пепси.

– Все, господа. Прошу извинить, время истекло, госпожа Арефьева опаздывает в аэропорт!

Щелчки камер, пурпурные блики, сполохи улыбок. Вращающиеся двери вип-залов, вереницы грузовиков с аппаратурой, брызги антуража, костюмы за десять тысяч баксов.

– Мама? Мамочка, я из Майями звоню… Что? Нет, это в Соединенных Штатах… Что? Нет, Марк уехал на неделю. Нет, в гостинице. Не беспокойся, здесь очень хорошо, здесь жара стоит, и пальмы… Мама, когда вы ко мне приедете? Я по всем по вам жутко соскучилась! Как там бабуля? Что? Да, мама Марка обещала приехать на двухлетие свадьбы. Только не знаю, успеет ли, нам лететь в Европу. Да, я пришлю вам диски… Мамочка, ты получила деньги? Замолчи, прекрати. Что значит «слишком много»? Я хочу, чтобы вы купили квартиру, слышишь меня?… Да, в том месяце будет два года. Нет, Марк говорит – о ребенке пока рано думать… Но что я могу поделать? Контракт еще на два года, ставим новое шоу… Нет, ничего опасного, не бойся. А вы не смотрите тогда, раз вам страшно… Все, целую, буду звонить…

Новый контракт, долговременный тур по Штатам, черная повязка на глазах, снимок в этой повязке, обошедший американские газеты. Ливень комплиментов, цветы не умещаются в номере, пузатые банковские счета, много нулей, все это к Марку, я ему доверяю, лучшая медицинская страховка, можно взять дом по дешевке, казино – это не стыдно, там пел Синатра…

– Настюха, привет, узнаешь?

– Ой, Леська, неужели ты?

– Тебя не поймать, мне парни-силовики твой номер дали. С ними договор не продлили, а тебя дальше берут, да?

– Да, Леся, мы на три месяца в Испанию поедем. Но ты же понимаешь, это все Марк с бумагами решает, я в это не влезаю… Леська, я так рада тебя слышать! А вы сейчас где, в Японии?

– Настенька, а ты разве про нас не знаешь?

– Что? Что я не знаю?! Что ты молчишь?

– Ну… твой муж сказал, что этот сезон мы дорабатываем, а дальше он с нами не занимается. «Дю Солей» будет делать специально для Японии водное шоу, это не наш профиль. Так что… придется назад. В «совок» возвращаться.

– Ах, черт возьми! Леся, но я ничего не могу…

– Настя, я у тебя ничего не прошу. Ты и так за нас заступалась… Я до тебя дозвонилась, чтобы спросить… насчет Юли Большак. Ты приедешь?

– Боже, я снова не в курсе. Леська. Я же ничего не успеваю, сумасшедший дом, весь паспорт в визах. Что такое с Юленькой, где она? Она ведь, кажется, осталась тогда в Монреале, во втором составе?

– Настя, Юльки больше нет. Позавчера погибла Юля.

– Что-о?! Как нет? Почему же Марк мне не сказал?

– Настя? Ты слышишь, не молчи. Настенька, может, твой любимый тебе и не сказал, чтобы ты дальше спокойно прыгала…

Опасность. Липкое свистящее слово, похожее на шелест ядовитой змеи, на сухой хохот шакала. Опасность всегда рядом, всегда за спиной, но пока ты молод, ты сам бежишь ей навстречу. Ты толкаешь ее, и опасность пятится, отступает в тень. Смелого пуля боится, смелого штык… Когда тебе двадцать, смерть прячется далеко, кривозубая глупая старуха, она не посмеет вылезти из норы. Да и что она такое? – пустой звук, заурядный трепаный персонаж из сказок, ее просто необходимо дразнить, чтобы оставаться в тонусе. Полмиллиона в случае смерти, все отдайте вдове. Вдова кривится тут же. Выступала вместе с мужем. Начальство жмет руки, лимузины извиваются между могильных плиточек. Ах, эти экономные американские плиточки на изумрудных лужайках, где-то здесь успокоилась Юля Большак.

– Марк, где ты, ты меня слышишь?

– Родная, я очень занят. Что случилось?

– Со мной – ничего. Ты можешь приглушить музыку? Что у тебя орет?

– Не могу, это клуб. У меня важная встреча. Я же сказал – приеду через четыре дня.

– Встреча в такое время? Марк, сейчас половина первого ночи.

– Настенька, ты что, меня проверяешь? Я скоро вернусь, мы поедем вместе…

– Почему ты мне ничего не сказал про Юлю?

– Про какую Юлю?

– Не притворяйся! У тебя память в тысячу раз лучше моей. Ты не сказал, что погибла Большак. Мы вместе начинали в Монреале. Это ведь ты привез ее из Ленинграда.

– Я не хотел тебя волновать, завтра у вас выступление…

– Что с ней? Почему? Как это вышло?

– Оохх… Подожди, я выйду, где потише. Настя, я только знаю, что она начала пить. Ее предупреждали, уговаривали, предлагали даже пройти курс лечения. Она не разбилась. Насколько мне известно, переела какой-то дряни…

– Из-за чего, Марк? Говори, не тяни! Я завтра утром сама позвоню в Канаду и все узнаю!

– Ну хорошо, раз ты так хочешь… Но я прошу тебя, только ты не волнуйся. Я сам знаю мало… Там что-то связано с ребенком. Кажется, у нее были два выкидыша. Кажется, она поругалась со своим парнем…

– Марк, ее выгнали, да? Она «переела дряни», потому что ее выперли из труппы? Или она отравилась, потому что не могла иметь детей после того падения? Ты ведь все знаешь, это твои люди, ты не можешь не помнить!

– Да, ее выгнали. Но ее дважды предупреждали. Я не могу заступаться за непредсказуемых людей.

– Марк, цирк для нее был всем… Марк, ты слышишь? Ты с кем говоришь, со мной или с кем-то в твоем чертовом кабаке?!

– С тобой. Родная, пожалуйста, не надо…

– Марк, я разговаривала с Лесей. Она мне рассказала про Юльку и ее семью. Ты же помнишь, она была сиротой, она никому там дома не нужна. У нее ничего не осталось, кроме наших ребят и этой работы… Леська мне сказала, что у Юльки случился выкидыш после падения, когда ей платили страховку. Ты мне тогда не рассказал…

– Ты что, меня обвиняешь? Она рисковала, это ее проблемы. С той страховки она и начала пить. Все, милая, не могу говорить, целую, скоро буду…

Рокот барабанов, смех и… короткие гудки.

Рокот барабанов, пляски ряженых, полеты ангелов и бесов, оранжевый серпантин, приклеенная улыбка, хор рукоплесканий. Обод точно попадает на канат, обод всегда попадает точно. Глаза под пиратской повязкой, орел или решка, карнавал, вечный цирковой карнавал.

Нет, Марк, я тебя не обвиняю… Хоть ты и повесил трубку. Хоть ты меня и не слышишь. Я даже не вспомнила тебе то унижение, которое испытала в первый раз, когда ждала в гримерке, пока ты выведешь ее через другой выход… Я приняла решение, что мне это показалось. Я не обвиняю тебя в том, что случилось с Юлькой, ведь каждый добровольно ставил подпись и добровольно отдался в карнавальное, счастливое рабство.

Я вот что думаю. Зачем мне это все – лимузин и наряды, афиши, аншлаги и вопли восторга? Зачем, если впереди лишь ровная плиточка на изумрудной лужайке?

Глава 21 РАСКРАСЬ МЕНЯ СИНИМ

Рита нанесла удар ниже пояса.

Впервые тем вечером она не ворвалась, как торнадо, а поскреблась в дверь любопытным котенком. До ее прихода он лихорадочно приводил в порядок себя и комнату. Отвернул к стенкам всех святых, детей и старушек, расстелил на бабкином ложе комплект ивановского льна, воткнул в кассетник крутую группу «Модерн Токинг» и выставил на табуретке подозрительно дешевую бутыль «Алазанской долины». Расстелил на полу газеты, прижал их банками с водой, а по центру комнаты с небрежной гордостью поместил свое главное приобретение – краски. Продавец клятвенно уверил Сергея, что лучшего набора в Москве не достать.

Едва Рита увидела коробку с красками, лицо ее приобрело выражение озадаченное и насмешливое.

– Ты хочешь, чтобы у нас кожа слезла? – в лоб спросила она. – Нет, это только ты мог придумать… Ты бы еще шаровую, для заборов прикупил.

Она покинула его, рассеяв аромат банных принадлежностей и неясных томлений. Спустя минуту вернулась с холщовой сумкой, там краски, кисти, мелки и прочий инструмент хранились в состоянии первозданного хаоса. Рита запахнулась в длиннющий халат, запрыгнула на постель и принялась объяснять, как правильно рисовать на человеческой коже.

– Вот сними футболку, – велела она, сама закутываясь все плотнее. – Вот сними, я тебе покажу… Ооой, какой ты… Как тебе так удается? Ты гири таскаешь?

– Гири тоже.

– Это же сколько гирь надо перетаскать? – Ее ноготь пустился в блуждания по его животу.

– Дело не в весе… – Сергей еще сохранял остатки связных мыслей. – Ты же занималась спортом, сама знаешь – нельзя прекращать. Я с детства мышцы приучил, не могу иначе.

– Ты сиди тихонько, а я буду рисовать. Увидишь, тебе понравится. Только не дергайся. Нет, лучше встань…

О, кажется, он и не сомневался, что понравится. Все, что она сотворит…

Рита выудила из мешка что-то тонкое, провела несколько быстрых линий, затерла влажной тряпкой, обмакнула кисточку.

– Не смотри на меня, чего уставился? Лучше я зеркало поставлю, вот туда смотри.

Стало получаться. Почти красиво.

– Руку наверх… Вот так, бицепс напряги… Ой, какой ты фактурный…

– Какой я? – Его левая, незадействованная рука, пустилась в самостоятельное плавание сквозь складки ее халата.

– Так, товарищ Кушко, прекратите хулиганить! – Однако не отстранилась, впустила его ладонь.

Наверное, что-то сдвинулось в ритме его сердца.

– Серега, что такое? Тебе не нравится? Посмотри, классный же ящер вышел! Посмотри на себя. Тут главное – поймать момент в движении, стой спокойно… А вот там не надо меня… ооох…

В одной руке – кисточка, в другой – мелок, сопротивление ослаблено.

– Какие… какие у тебя губы… ммм… Ну подожди же, дай закончить. Ты можешь полностью раздеться?

– Полностью не могу, есть проблемы.

– Я уже заметила твои проблемы. Ну, соберись же… Захохотали оба. Краска легонько стягивала кожу, ее прохладные пальцы стягивали брюки.

– Ты… ой какой славный… Ты без всего, очень предусмотрительно… Стой, не прикасайся ко мне, размажешь.

– Как же мне не прикасаться?

Она вывернулась. Пристроилась сзади. Влажная кисть на спине. Ее рука, как маленький пытливый зверек, с поразительной точностью отыскала то место, которое он никогда бы не доверил мужчине. Дракончик на груди подсыхал, шевелился в зеркале, на его правой груди она ухитрилась нарисовать глаз.

– Если будешь дергаться – оторву!

Близко смеющийся рот, очень близко. Ее разноцветные космы, зрачки плавают в тумане, что она там делает, сзади?

– Теперь сохни. Погоди, я притащу другое зеркало… – И, проходя, со стоном, обеими руками подержалась сзади и спереди.

– Рита… здорово получилось! – Он крутился, выискивая себя в узких отражениях.

– Ты красивый, поэтому так… – Она скользнула вниз, глянцевые полушария коленок сверкнули из-под халата. – Из меня художник не ахти, но ты такой вдохновляющий… Нет, не смей двигаться…

Дальше говорить она не могла…

– Тебе понравилось?

– Ах ты, наглец! А ты сейчас о чем?

Снова схлестнулись языками, точно два голодных хищника.

– Погоди, погоди, у нас вся ночь… обещаю, что спать ты не будешь… А ты слышал про тантрический секс?

– Я тоже хочу попробовать рисовать. На тебе.

– Давай, только чур – на спине. А то разволнуешься не по-детски, – хихикнула, уселась на пятки в позу гейши, приспустила до пояса халат.

Он задумался на пару мгновений. Долго думать нельзя, нельзя позволить себе сосредоточиться, когда энергия хлещет, когда кисть сама ведет тебя за собой. Неожиданно мягкое, податливое, любая линия непредсказуема. Работа, как у левши, мазки между ударами сердца, необычное сочетание загара и химии, палитра почти не нужна, прямые углы не срастаются, чувственно, безумно чувственно…

– Ой, как здорово! Ты настоящий художник! Это ты сейчас только придумал? Ой, поверни зеркало!

Ее грудь, ложбинка в легком пухе, прижалась плечом, торс к торсу.

– Рита, оно само придумалось.

Сергей обманул, родилось на ходу, хотя ошибся на пару сантиметров, не мог не ошибиться. Пришлось чуть присесть, чтобы совместить два узора в один, две лапы, раздвоенный хвост, сахарная арабская вязь…

– Даже Черный так не рисует, сразу на двоих, это фантастишь… а говоришь, не слыхал про тантру? Это тантра и есть – когда двое в одном!

Сергей смотрел в зеркала, и что-то в нем осыпалось. Что-то похожее на дряхлую кору, на отжившую скукожившуюся листву, а под ней проступала музыка. Нет, не похоть, хотя и это тоже, без этого – никуда.

– Бегом мыться. – Рита больно прикусила его ухо. – Бегом… я хочу тебя. Я сейчас взорвусь. А завтра поедем к Черному, там тебя разрисуем… Я уверена – тебе сразу предложат в журнал!

– Об этом можешь забыть! Чтобы я – и вышел голый перед народом? – последние слова он произнес на бегу.

Попытался скрыться от нее в душе, но Рита в кошачьем прыжке опередила защелку.

– Ты меня намылишь? Давай вместе, давай тут… Рита нанесла удар ниже пояса. Во всех смыслах сразу.

Потому что побрилась.

Возможно, накануне она неверно истолковала его выпученные, как у задохнувшейся рыбы, глаза. А какие еще могли быть глаза у одичавшего сторожа, напрочь позабывшего о женской ласке?

– Ты… я тебе не нравлюсь?

– Очень нравишься… – Сергей смежил веки, взывая ко всем козлорогим греческим богам. Ее бедра, гладкие, как мрамор, вытекали из-под пальцев. Горячие узоры стекали по голому шелку подмышек. К счастью, запах был его союзником, ее запах, он никуда не делся…

Развернув, распластав по кафельным квадратам, слушал ее лепет сквозь шипенье струй. Да, вот так, какие сильные у тебя руки… я чуть не кончила, когда смотрела на них… когда ты рисовал… да, вот так, хочу, чтобы не кончалось… что ты со мной делаешь… подними меня… не бойся мне сделать больно, я гибкая, да…

Потом он очнулся, ничком, на мокрой простыне, подушки очутились на полу, катались бокалы, пузырилось шампанское на паркете. Рита прижимала сверху, обвивала змеиными кольцами, ее острый язык чертил на нем иероглифы, от затылка до пяток. Соседка не обманула, уснуть не получилось до утра. Рассвет они встретили хоровым криком на балконе, точно вместе спели гимн дымному солнцу, и, опустошив друг друга, еще долго вздрагивали… ты дикий, дикий, дикий, я снова хочу тебя…

Спал в автобусе. Как сонное привидение, бродил среди итальянских стульев, касался ладонью их изогнутых спинок, а ощущал под рукой совсем иное…

На третий день он сдался.

– Это чертовщина, это не для меня, я не смогу…

– Сможешь. Слушай, ну какой же ты упертый! – Рита почти насильно тащила его по блестящему коридору. – Не понравится – уйдешь, и все! Никто тебя не заставляет! Эй, Черный, хаюшки, где ты делся?

Фамилия «Черный» фотографу совершенно не подходила. Из-за леса штативов, из-за натянутых белых экранов выскользнул престарелый юноша молочного цвета, гибкий, с цыганскими серьгами в ушах.

– Сорюшки, Рита, пять сек, я завершу с мадам. – Он сочно почмокался с гостьей, зафиксировал Сергея взглядом и провалился в глубины своего царства.

– Смотри, какая прелесть, смотри, что он делает…

– Да уж, я смотрю…

Кушко разглядывал бесстыжие глянцевые тела и никак не мог понять, что же чувствует. Тела влажно колыхались на прищепках, висели в рамках, устилали монтажные столы.

– Тебе нужно приготовить портфолио… – Ее губы безостановочно кружили, оставляя за собой влажные раскаленные дорожки у него на ключице.

– Что… что это такое? Рита, прекрати, неудобно же.

– Портфолио? Ох, какой же ты… Неудобно? Давай прямо здесь, а? Усади меня на стол. Черный ничего не скажет…

– Он уже идет!

– Раздевайтесь, – махнул сигаретой Черный.

– Как, совсем?

– Плавки можете оставить. Но лучше без ничего. Была не была.

– Ритуля сказала, вы закончили художественную школу?

– Было дело. – Сергей послушно поворачивался, пока фотограф расставлял лампочки.

– Тогда выскажите ваше мнение… Как сами думаете, что вам пойдет? Какой стиль, цвет?

– Мне сложно судить… Никогда со мной такого не делали. А это легко смоется?

– Нарисуем так, что смывать не захотите. – Черный наносил смелые штрихи. В зеркале Сергей видел пока только контуры, набросок. Рита колдовала с палитрой.

– Ритуля, я полагаю… синий в основу. Ты – молодец. Фактура действительно потрясающая. Если он еще и фотогеничен.

Вспышки, вспышки, очереди автоматического затвора.

– Можете прикрыться. Если так стесняетесь. Не напрягайте спину. Ничего напрягать не надо. И челюсти расслабьте, я не на партбилет снимаю.

– Да, я тоже думала… – Они рассматривали Сергея, как скульптор по дереву рассматривал бы в лесу удачную корягу. Весь интимный настрой в соседке исчез, уступив место профессиональному азарту. – Синий ему пойдет.

– Теперь послушай меня. – Черный боком запрыгнул на стол, сменил объектив, накрутил бленду. – Я сделаю тебе портфолио. Не бог весть что, но на отечественном рынке мне за себя не стыдно. Советую не тянуть, сразу посылай в модельное агентство…

– Да вы что, смеетесь? Какая из меня модель?! Я же не девушка…

– Это очевидно. – Черный устало потер глаза. – Девушек я отличаю. Ритуля мне немножко о тебе рассказала. Тебе надо вынырнуть, улавливаешь? Сотри в себе память. Нет никаких погон, никакой портупеи, всех этих ремней. Нет запретов, наплевать на все мнения, жизнь одна, и треть ты уже вылакал. Отдайся чувству…

– Кому отдаться? – занервничал Кушко. Черный вздохнул и ушел за ширму мыть руки.

– Ты просто помолчи и послушай, – затараторила Рита, а руки ее неудержимо гладили его живот. – Ты оцени с другой стороны. Да, надо заплатить ему денег. Но это гроши! Ты ведь слышишь это? Зов? Это тебя зовет, я же вижу…

– Что меня зовет? Голым задом вилять?

– Очнись, очнись. Черный же сказал тебе – сотри память. Фигурально. Ты – нестандартный человек, ты не сапог, не ларечное быдло. Разве тебе нравится так жить – по гребаному расписанию? В семь встал, в восемь прошел вертушку, в два – скушал компот. И снова – пахать, и так до гроба!

– А кем быть, моделью, как ты? «Ваши брюки превращаются в шорты»? Это не мужское дело.

Она с усилием оставила в покое его спину.

– Сережа, каждый твой день может стать событием. Вот что Черный пытался тебе сказать. Сегодня мы в Москве, завтра – в Праге, потом на Урал едем, в Сочи. Новые лица, показы, модельеры талантливые… Ведь ты же фантазер, я видела твои работы. Ты затоптал в себе это, задушил портупеей, и жена твоя бывшая…

– Не надо ее касаться. Она – хороший человек. Просто… просто у меня не получилось.

– А может, у тебя, парень, просто дурацкий комплекс вины? – Черный выдул папиросу, ловко примостил на прищепке первый мокрый снимок. – Может, тебе надо не винить себя, а гордиться? Ритуля, ты глянь, прелесть какая…

Слово «прелесть» резануло. Не мог себя преодолеть, почти физически дернулся, но удержался в рамках. Смотрел со стороны, как художник развешивает его голого, синего, фиолетового, лилового. И они оба затихли, точно поняли – лучше помолчать, надо дать дикарю возможность привыкнуть, принюхаться, перестать кидаться на стены…

На стены, которые сам же и выстроил.

– Сережа, ведь красиво?

– Да… – выдавил кое-как. – Это словно не я.

– Но это ты.

– И совсем не гадко, так?

– Нет, но… Как-то по-женски, волосы на лоб.

– Не стриги волосы, – ровно посоветовал Черный. Словно для него все пикантные вопросы были давно решены. – И не делай с ними ничего, пусть так ровно лежат. Волосы тебя вытащат не хуже мышц, вот увидишь. Я позвоню Кольцовой, в «Ред Старс». Может, согласится на тебя взглянуть…

– А кто она такая? Богиня?

– Татьяна – кремень, – уважительно отозвался Черный. – Вот приходят люди и ноют – ах, как трудно делать бизнес! А бизнес – это вторично, надо делать себя. Таня строительный закончила, дороги мостить собиралась. Замуж вышла, дочку родила… Она от «Большевички» моделью стала. Ну, красивая, ну и что? Мало у нас красивых? Да в России столько наций намешалось, что на Западе у всех слюни текут. Но Кольцова пробилась, знаешь почему? Потому что сделала то, о чем не догадались другие. Покаталась по стране с дурацкими платьями от Дома моделей, видал я эти кошмары… Потом встретила чуваков из «Баруччи», слыхал о них, нет? Они «Пинк Флойд» сюда привозили, классные ребята, у них нюх есть. Эти парни Кольцовой сказали – чего топчешься, ты можешь больше! Делай настоящее агентство! И она сделала. Другие в штаны бы наложили, а Таня рискнула. А потом приехал этот… как его, Касабланкас, владелец «Элиты». А «Элита» держит весь модельный мир в кулаке. У них и Кроуфорд, и Линда Евангелиста. И никто ее в спину не толкал. Ты уловил, нет?

– Кажется, уловил…

– Разберись, кто ты такой, где твое место. Делай себя, не оборачивайся на других. Делай что-то первым. И все у тебя будет!

Спустя неделю забавным образом наложились друг на друга два события. Мебельное руководство вызвало Сергея к себе в кабинет и одарило очередным повышением. А вечером позвонил Черный и сказал, что порт-фолио готово. Все по высшему классу, деньги можно занести частями. И продиктовал телефоны трех ведущих модельных агентств.

Утром он отпросился с работы. Новый салон, набитый кожаными диванами, ждал нового старшего менеджера на другом конце столицы. А старший менеджер, кусая ногти, разглядывал в альбоме свое голое туловище.

– Алло, это агентство?

– Да, здравствуйте. Модельное агентство «Ред Старс».

И ухнул, как в прорубь.

– Я хочу показать вам свои фото.