Текст книги "Белая лошадь - горе не мое"
Автор книги: Наталья Соломко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Соломко Наталья Зоревна
Белая лошадь – горе не мое
Наталья Зоревна СОЛОМКО
Белая лошадь – горе не мое
Повесть
В книгу входят повести "Белая лошадь – горе не мое", "Если бы я был учителем..." и рассказы "Любовь октябренка Овечкина" и др. о жизни современной школы, об учителях, молодых и опытных; о школьниках, их заботах и радостях.
ВЛАДИСЛАВУ КРАПИВИНУ,
ПЕРВОМУ УЧИТЕЛЮ, ДРУГУ ДЕТСТВА
Нынче утром учитель географии лез в школу через окно в туалете. Хорошо, никто не видел. Положение было совершенно безвыходное: он опаздывал на урок, а в дверях школы стояла новенькая техничка и без сменной обуви никого не пускала.
– Здравствуйте, – кивнул ей Александр Арсеньевич, мчась мимо (надо ведь еще было успеть в учительскую за журналом), а она ухватила его за рукав и закричала:
– Куда без обуви?!
К счастью, все порядочные ученики (не говоря уже об учителях) в этот момент находились в классах, никто не слышал, как учитель географии пытался доказать, что он учитель...
– Ишь ты – "учитель"! – кричала техничка. – Видала я вас, таких учителей, перевидала! Вот сведу тебя, хулигана, к директору, он тебе покажет, как над старшими смеяться!.. Шпендрик!
Александр Арсеньевич, действительно, выглядел несолидно: маленький, легкий, узкоплечий, уши торчат, торчит хохол на затылке... Мальчик. Школяр. Ученик девятого класса – и это в лучшем случае! Сигареты, правда, продают, но на фильм "детям до шестнадцати" нечего и думать пройти без паспорта...
А тут еще из переулка выбежали Петухова Юля из десятого "А" и Петухов Женя из шестого "Б", и Александр Арсеньевич позорно отступил. То есть просто убежал. Вовсе не обязательно Петухову Жене знать, что классного руководителя принимают за мальчишку. А уж Петуховой Юле знать такие унизительные подробности его жизни тем более ни к чему!
Александр Арсеньевич лез через окно в туалете и клял судьбу: это же надо уродиться таким, когда кругом акселерат на акселерате сидит и акселератом погоняет... Летом вот усы пробовал отрастить. Стало еще смешнее: мальчик с усами. И усы какие-то... Черт знает какие! Отец хохотал. А мама сказала, что ей нравится (и на отца посмотрела строго: не смей травмировать ребенка). В общем, ясно было: лучше усы эти сбрить и не смешить народ...
Александр Арсеньевич пугливо выглянул из туалета в коридор. Звонок уже прозвенел, в коридоре было пусто.
По лесенке он несся через две ступеньки. Завуч Лола Игнатьевна, поджидавшая опоздавших на площадке меж первым и вторым этажами, выговорила ему суровым басом:
– Скверно, уважаемый Александр Арсеньевич, скверно!
"Белая лошадь – горе не мое!" – пробормотал про себя Александр Арсеньевич магическое заклинание, с детства отводившее от него несчастья большие и малые.
Его один замечательный человек научил: "Плохо тебе, а ты возьми и скажи быстренько (но так, чтоб никто не слыхал): "Белая лошадь – горе не мое!" – и все пройдет!" И проходило. Но нынче заклинание не сработало: несчастья не кончились. То есть с уверенностью можно сказать, что они только начинались.
И не то чтобы это был рок, недремлющая злая судьба, когда живет человек тихо, никого не трогает, а несчастья на него валятся и валятся... В случае с Александром Арсеньевичем все было иначе: несчастья валились на других, а Александр Арсеньевич добросовестно под них подставлялся. А когда человек сам подставляется, его никакие заклинания не спасут.
Нынче утром несчастье свалилось на девятый "В". К Александру Арсеньевичу оно не имело ни малейшего отношения, ведь это не Александр Арсеньевич сбежал вчера с биологии, это девятый "В" сбежал и теперь пребывал в угрюмстве, чуя миг расплаты. Но Александр Арсеньевич и тут вмешался... Короче говоря, произошло следующее...
– Бессовестные! – с порога выкрикнула Бедная Лиза. Прекрасные серые глаза молоденькой классной руководительницы были зареваны, потому что за проделки учеников попадает сначала их наставникам. – Бессовестные! Бессовестные!
– Так, Елизавета Георгиевна... – загудел девятый "В".
– Молчите лучше, бессовестные! Слушать ничего не хочу! – Она жалобно взглянула на Александра Арсеньевича. – Саня, ты знаешь, что они творят?!
Но что они творят, сообщить не успела, потому что в дверь властно постучали. Это прибыла сама Лола Игнатьевна.
– Извините, Александр Арсеньевич, – произнесла она, карающе оглядывая бессовестный девятый "В", – но у нас произошло ЧП, и я бы сказала попросту – неслыханное безобразие!
Лола Игнатьевна была заместителем директора по воспитательной работе, то есть как раз специалистом по "неслыханным безобразиям" и ЧП, специалистом крупным и виртуозным. Александр Арсеньевич понял, что урока не будет (Лола Игнатьевна занималась воспитанием, не жалея времени), вздохнул и отошел к окну.
– Итак, кто был организатором вчерашнего безобразия? – сурово спросила Лола Игнатьевна.
Девятый "В", естественно, хранил гордое молчание. Только Боря Исаков пробормотал довольно внятно:
– Фуэнте Овехуна...
– Исаков, меня сейчас не интересует степень твоей образованности. О пьесе великого испанского драматурга Лопе де Вега мы с тобой побеседуем в другой раз. Ситуация, описанная им, не может иметь места в средней школе. Инициаторов придется назвать. Ну?
Но девятый "В" инициаторов не называл, молчал, и все тут.
– Бессовестные! Бессовестные! – с отчаянием сказала Бедная Лиза. Натворили – и в кусты! Я бы с вами в разведку не пошла!
– Может, хватит оскорблять? – возмутились с задней парты.
– Семенов! Слушать правду, по-твоему, оскорбительно? – грозно удивилась Лола Игнатьевна.
Семенов стоял у парты, сунув руки в карманы, и дерзко молчал.
– Семенов, я с кем разговариваю? Быстро вынь руки из карманов!
Семенов вынул руки из карманов и снова надерзил:
– А может, я бы тоже с Елизаветой Георгиевной в разведку не пошел, ну и что?
– Семенов, я гляжу, ты разговорился.
– Сами спрашивали.
– Семенов, я не об этом спрашивала. Я спрашивала...
– Простите, Лола Игнатьевна, – вмешался Боря Исаков. – Но может быть, имеет смысл спросить у нас не о том, к т о это сделал, а о том, п о ч е м у мы это сделали?
Исаков Боря был страстным борцом за справедливость. Поэтому Бедная Лиза поспешно сказала:
– Боря, объяснишь, когда спросят! – она знала, что если дать Боре заговорить, то это чрезвычайно все усложнит.
Боре не скажешь: "А ну прекрати грубить и дай дневник!" – чем обычно и кончается в школе борьба за справедливость.
Боря был интеллигентнейший, начитаннейший юноша. Он все знал. Он был не просто круглый отличник, он был вундеркинд, вежливо скучающий на уроках. Победитель всех мыслимых олимпиад, гордость школы – вот кто был Боря Исаков.
Ни один конфликт между учеником и учителем в девятом "В" не обходился без Бориного участия. Боря всегда был готов объяснить учителям, что они в данном случае не правы (что учителям, разумеется, не всегда нравилось). Но спорить с Борей было трудновато: он имел скверную привычку ссылаться на авторитеты. "Вы полагаете? – спросит он, выслушав. – А вот Макаренко в этом вопросе с вами бы не согласился. Он по этому поводу говорил следующее..." (и можно не сомневаться, что Макаренко это действительно говорил), а то еще процитирует Декларацию прав человека или Устав средней школы. И бог с ней, с Декларацией, но уж с Уставом-то хочешь не хочешь приходится считаться! Поэтому побаивались Борю учителя. Но не Лола Игнатьевна, которая вообще никого и ничего не боялась.
– Хорошо, Исаков, – согласилась она. – Если ты настаиваешь, начнем с вопроса, п о ч е м у вы устроили это безобразие. Я слушаю.
– Прежде всего не надо спешить с определениями, – сказал Боря. Безобразия, на наш взгляд, не было. Вернее, было, но не с нашей стороны... – тут Боря замолк, ожидая возражений.
По всему было видно, что Бедной Лизе возразить очень хочется: мол, а с чьей же это стороны они были, Боря? Но она не решается, потому что вот ведь Лола Игнатьевна молчит, не возражает...
– Продолжай, Исаков, – величественно кивнула та, – я слушаю тебя с неослабевающим интересом.
– Безобразие было со стороны Ляли Эдуардовны...
– Боря, не заговаривайся! – не выдержала все-таки Бедная Лиза. По молодости она была склонна к мгновенным и бурным реакциям.
– Ляля Эдуардовна оскорбила класс. Она обозвала Соколова придурком...
– Не может быть! – ахнула Бедная Лиза.
– Что, вот так, ни с того ни с сего, взяла и обозвала? – деловито поинтересовалась Лола Игнатьевна, которая не обладала наивностью молодой учительницы и знала, что в жизни все может быть.
– То, что человек не выучил урока, не дает никому права оскорблять его, – вежливо сказал Боря.
– А Соколов имел право приходить на урок, не подготовившись? А, Соколов?
– Ну не имел... – вздохнул Соколов.
– Без "ну", Соколов.
– Ну без "ну" не имел...
– Соколов, не паясничай!
– Ну не буду...
Девятый "В" неуверенно засмеялся.
– Пороть вас надо, – улыбнулась и Лола Игнатьевна. – Ведь если бы сами вы были во всем безупречны, тогда другое дело. А то – рыльце в пушку, а они бьют себя кулаком в грудь: "Ах, нас оскорбили!" Не вынуждайте! Занимайтесь своим делом – учитесь, не так уж много от вас требуется... В общем, так решаем: завтра извинитесь перед Лялей Эдуардовной, и будем считать...
– Простите, – твердо сказал Боря, – но это не выход. Пусть Ляля Эдуардовна извинится перед Соколовым. Иначе мы не будем посещать ее уроки. Мы так решили и просим передать наше решение директору.
Стало очень тихо. Слышно было, как в соседнем классе стучат мелом по доске, торопливо пишут...
– Кто это – "мы"? – спросила Лола Игнатьевна раздраженно. – Не слишком ли много ты на себя берешь, Исаков? Выйди из класса и без родителей не появляйся.
Лола Игнатьевна подождала, когда за изгнанником закроется дверь, и повернулась к оставшимся:
– Бунтовать будем?
Девятый "В" подавленно молчал.
– На что рассчитываете, Фуэнте Овехуна? Или никто в институт поступать не собирается? А? Или вы полагаете, что вас туда возьмут с плохими характеристиками?
– А чего вы сразу характеристиками запугиваете? – возмутился дерзкий Семенов. Он в институт не собирался и потому мог себе это позволить.
– Я не запугиваю, Семенов. Я объясняю. Вот закончите школу – делайте что хотите. А пока вы ученики – будьте добры подчиняться и делать то, что вам велят!
Вот до этого самого момента Александр Арсеньевич вел себя правильно: сидел на подоконнике, хмурился и молчал. Хмурость его девятый "В" мог истолковать себе так: действительно, распоясались совершенно! Слова им не скажи. Ну ничего, сейчас мы поглядим, как они мне отвечать будут. А завуч так: интересно, почему подобные вопросы надо выяснять у меня на уроке?! И так кот часов наплакал, дай бог с программой справиться... Неужели нельзя было сделать это после занятий?
Но Александр Арсеньевич, как выяснилось, хмурился по другой причине.
А выяснилось это, когда он вдруг поднялся с подоконника и сказал:
– Лола Игнатьевна, а стоит ли так? Ведь класс, в сущности, прав...
Лола Игнатьевна окаменела. Бедная Лиза охнула и зажала рот ладошкой. Девятый "В", затаив дыхание, стоял у парт и глядел во все глаза...
– Я устала от ваших диких выходок, – сказала ему Лола Игнатьевна. Вот в понедельник выйдет с больничного директор, пусть он сам с вами разбирается...
На душе у молодого учителя стало нехорошо, тревожно как-то, и после уроков он пошел бродить по городу.
В городе была осень. Уже темнело рано, и с сумраком становилось зябко. И листья падали все чаще. Скоро, скоро опадут они совсем, и дворники вздохнут и примутся за работу... И все-таки осень еще была похожа на лето: славная, теплая, зеленая, с птицами на ветках. Вот и потянуло Саню (а за пределами школы Александр Арсеньевич был не Александр Арсеньевич, а просто Саня; может быть, он и в пределах был Саня, но положение обязывало) в улочки и переулки, бродить, думать о непутевой своей жизни и несерьезной науке, преподаванию которой он себя посвятил...
Уроки в школе бывают серьезные и несерьезные, это все знают. Серьезные – это по которым задают домашнее задание письменно и все время проверяют. А когда домашнее задание задают устно и проверяют не всегда, то это – несерьезные... Хорошо быть учителем по "серьезному" предмету, по алгебре, химии, физике!.. Сколько опасного и непостижимого таят в себе эти науки! Например, кроме параграфов в учебнике, надо еще решать всякие ужасные задачи и уравнения. Тетради, конечно, собирают редко, но зато в любой момент могут вызвать к доске. Поэтому, чтобы избежать двойки, необходимо если не выполнить задание дома, то хотя бы списать на перемене. А это, сами понимаете, дисциплинирует характер и воспитывает ум в уважении к науке... Куда там "несерьезным" предметам! Истории, например. Там главное успеть заглянуть в учебник, что там у них происходило в стародавние времена... Так, отрубили королю голову! Правильно сделали, так ему и надо, не будет угнетать! А в каком году это случилось, кто-нибудь подскажет... Ну а уж с географией и вовсе все просто, чего там учить! На карте все нарисовано и написано. Это во-первых! А во-вторых, нужна нам эта география, честно говоря! Зачем ее учить, когда мы по телевизору и так все видали? Разве это наука?! Ведь все давным-давно открыто, описано, занесено на карты... Вот попробуй, ответь им, этим ехидным и упрямым существам, именуемым учениками средней школы...
Уже стемнело, когда он подошел к дому. На углу, как всегда, торчал трудный подросток Шамин с гитарой и сигаретой.
– Заработались, – глумливо сказал Шамин. – Поздненько возвращаетесь...
Саня не счел нужным ответить.
В подъезде, на подоконнике, были горой свалены пакеты с крупой и консервные банки, рядом сидели Санины ученики: Исупов Лешка, похожий на большого плюшевого медведя, и маленький Женька Петухов, прозванный Кукарекой.
– А мы вас ждем-ждем... – сообщил Кукарека с укоризной. – Уже все купили.
Исупов молчал и болтал ногами. Он молчал и хмурился с первого сентября, что было на него, известного шкоду и пересмешника, совсем не похоже.
– Пошли, – скомандовал Саня ученикам и достал ключ. – Только тихо, на цыпочках.
Но предосторожности были напрасны: дома уже ждали.
Скрестив руки на груди, стоял в коридоре суровый мужчина, и, хоть роста он был небольшого и вышел по-домашнему, в шлепанцах, вид имел величественный.
– Добрый вечер, папа, – сказал Саня.
– Здравствуйте, Арсений Александрович, – очень поспешно проговорили Лешка и Кукарека.
– Здравствуйте, Исупов и Петухов, – грозовым голосом отвечал Арсений Александрович. – Проходите, Александр, можно тебя на минуту?
Леша и Кукарека юркнули в комнату классного руководителя и там вздохнули облегченно. Арсения Александровича они боялись. И на то были причины...
– Сейчас опять ругать будут... – вздохнул Кукарека. Он свалил продукты на письменный стол и оглядел комнату.
Все тут было знакомое, родное: вполовину собранный, огромный оранжевый рюкзак в углу, рядом со сломанным корабельным компасом, который, если постучать по нему как следует, почти точно показывает на север; стены, вместо обоев оклеенные картами с решительно прочерченными через материки и океаны маршрутами, а у двери, на гвоздике, старенькая штормовка, пахнущая лесом и костром...
Меж тем в коридоре происходил бурный разговор. Говорили вполголоса, но слышно было хорошо. Особенно если прислушаться.
– Александр! У тебя три часа назад кончились занятия! Где ты был, Александр?!
– Гулял.
– Александр! У меня нет слов!
– Арсений, оставь мальчика в покое...
– Мама, тише, услышат. Я не мальчик!
– Нормально, – успокоился Кукарека. – Елена Николаевна дома, заступится.
Он снял башмаки, полез на диван, к карте Атлантики.
– Леш, в треугольнике опять самолет пропал, говорят...
– Отстань...
Исупов Леша устроился на подоконнике, рядом с горой книг, тетрадей и атласов, и уставился в небо. Там носились какие-то птицы – голуби, что ли? – отсюда было не разобрать, а Леша смотрел на них и думал: "Как им там, в небе? Хорошо? Не страшно?" Исупов Леша и сам летал во сне, но с некоторых пор сны эти кончались плохо: небо вдруг переставало держать, земля стремительно и страшно мчалась в лицо, Исупов кричал и будил брата Виталю... А потом они лежали в темноте и слушали, о чем говорят папа и мама в соседней комнате.
– Леш, а говорят, это пришельцы из космоса их воруют...
– Отстань...
Кукарека отстал. Потому что наконец-то вернулся классный руководитель.
– Сильно попало? – с сочувствием спросил Кукарека.
– Сейчас чай пить будем, – сказал Саня и вздохнул.
Было ясно, что попало ему в самый раз, но распространяться на эту тему он не желает.
Нужно было идти на кухню – ставить чайник. В настоящий момент это было делом большого гражданского мужества: на кухне шел очередной семейный совет.
Повестка дня: непутевая жизнь Александра.
Присутствовали: Арсений Александрович – отец Александра, Елена Николаевна – мать Александра, дядя Вася и тетя Таня – близкие родственники, пришедшие в гости нарочно для того, чтобы наставить Александра на путь истинный.
Отсутствовал только сам Александр: гулял по городу. Гулял, вместо того чтобы готовиться к поступлению в аспирантуру. Гулял, вместо того чтобы прийти и выслушать, что думают о нем родители и родственники!..
Когда Саня вошел, воцарилась осуждающая тишина.
– И вот так ежедневно! – произнес Арсений Александрович, сына будто не замечая. – Реферат пылью оброс. После работы бродит. Читает черт знает что, только не то, что имеет отношение к его теме. Завтра суббота. Можете быть уверены – он с вечера уйдет в лес и не вернется до следующей ночи! Не знаю, как он мыслит свое поступление в аспирантуру! Не знаю, не знаю...
– Ну и ну! – дядя Вася, щурясь, оглядел с головы до ног непутевого племянника. – Вырастили, что называется... Воспитывали, надеялись – а они в леса подались, а?! Что ты там делаешь в лесу, оболтус?
Саня взял чайник, открыл кран. "Белая лошадь – горе не мое!" – сказал он несколько раз про себя. Он дал себе слово молчать. Потому что в последнее время все его разговоры с дядей Васей кончались ссорой. А мама потом переживала.
– Как же так, Санечка, – вздохнула тетя Таня, – ведь ты уже взрослый...
– Это точно – дурная голова ногам покою не дает! – решительно заявил дядя Вася. Он всегда говорил решительно. Будто гвозди заколачивал. Двадцать два года мужику, а он дурью мается, по лесу бродит!
– Это моя работа! – не выдержал Саня, а дядя Вася будто этого и ждал.
– "Ра-бо-та"! – грохнул он кулаком по столу. – Видали? Работа должна быть на работе, понял меня?
– Васька, прекрати! – рассердилась Елена Николаевна. – Не смей на него кулаком стучать!
– Заступайся, заступайся! – не прекратил дядя Вася. – Распустила недоросля!
– Я – недоросль?! – взвился Саня.
– Ты-ты!
– А вы!.. – сказал Саня и задохнулся от полноты чувств, потому что надо ведь еще было найти слова, чтоб полноту эту выразить, не расплескав. – Вы – унтер Пришибеев! Вас забором надо обнести! Вам надо не в школе работать, а овощебазой заведовать!
– Сопляк! – взревел дядя Вася.
– Александр! Немедленно извинись! – приказал отец.
Но Саня не извинился.
– Хватит мной командовать! – решительно ответил он. – Хватит решать за меня, как мне жить и что делать! Я уже вырос, вы не обратили внимания?..
Свет в комнате они не включали, сидели в сумраке и молчали. Гудение троллейбусов на улице, шелест облетающего тополя, звон гитары во дворе осенний, прощальный вечер. А кто прощается? И с кем? Непонятно, непонятно... Лешка Исупов по-прежнему торчал на подоконнике (а птиц уже совсем не было видно в стемневшем небе), глядел в синюю темень за окном и молчал о чем-то, о чем-то грустил в этот вечер шумный, смешливый ученик шестого "Б" Исупов Алексей. А о чем, кто знает? И Кукарека притих отчего-то, забыл, что ему надо задать классному руководителю несколько волнующих душу вопросов о Бермудском треугольнике и пришельцах из космоса. А в глубине квартиры было "бу-бу-бу, бу-бу-бу...". Это старшее поколение обсуждало Александра Арсеньевича. "Ругают они его... все время ругают..." – думал Кукарека и никак не мог понять, за что можно ругать такого замечательного человека.
В коридоре зазвонил телефон, Саня вздохнул и поднялся.
– Алло, – сказал он.
В трубке молчали, и по молчанию этому Саня как-то сразу догадался, кто это.
– Санечка, если меня, то я сейчас! – крикнула с кухни Елена Николаевна.
– Да это меня, меня... – торопливо отозвался Саня, прикрыв трубку ладонью.
– Александра Арсеньевича можно? – наконец спросили там.
– Можно, – сказал Саня. – Это я.
– Здравствуйте... Это говорит Юля Петухова из десятого "А". Скажите, пожалуйста, а Женя у вас?
– У нас...
– А его мама потеряла...
– Он у нас... – зачем-то повторил Саня, после чего снова помолчали.
– А мама говорит, если он у вас, то пусть идет домой, а то он, наверно, вам надоел совсем уже...
– Нет, еще не совсем...
– А мама говорит, что уже поздно...
– Я провожу...
Молчание. Потом:
– А мама говорит, что это неловко...
– Почему?
– Потому! – отчаянным голосом сказала Петухова Юля. – Мама говорит, чтоб я сама за ним шла, чтоб вас не затруднять!
И тут, вместо того чтобы сказать Петуховой Юле, что его это вовсе не затруднит, Саня принялся подробно объяснять, как до него удобней добраться...
– Сейчас за тобой сестра придет, – сказал он Кукареке, поспешно запихивая под стол рюкзак.
– У, зараза! – рассердился младший брат. – Нигде житья от нее нету.
– Мама тебя потеряла, при чем тут Юля?
– Ага, мама! Мама сегодня на дежурстве! Это Юлинская привередничает...
Леша спрыгнул с подоконника.
– Я пойду. Завтра – как всегда?
– Да, на вокзале, – кивнул Саня, лихорадочно оглядывая свою комнату: надо было успеть прибрать. И он почти успел, когда снова позвонила Петухова Юля и виноватым голосом сообщила, что она заблудилась: трамвая долго не было, и она решила идти пешком, напрямик.
– Как вы шли, вспоминайте!
– От кинотеатра дворами...
– Какими? Приметы назовите!
– Ну... Там белье висело на веревке... Синяя такая рубашка. А в соседнем дворе в футбол играли. Один – Валера...
– Какой Валера?
– Малыш... В футбол играл, в шапке с помпоном. А его мама домой все звала...
– А еще?
– Еще – гаражи, а на них две кошки... За гаражами пустырь какой-то, а посередине телефонная будка зачем-то стоит... Я из нее звоню...
– Ясно, – сказал Саня. – Сейчас мы за вами придем.
– Собирайся, живо, – велел он Кукареке. – Юлю пойдем искать.
– Очень надо! – недовольно засопел тот. – Звали ее?
Они вышли в ясный осенний мрак. Во дворе, под тополем, печально звенели струны, там, под тополем, пели горестно и страстно:
Уходит капитан в далекий путь,
Не видя девушки из Нагасаки...
В толпе голосов сразу слышен был один, сильный, красивый, – голос трудного подростка Шамина. Голос этот, легко и медленно летящий в темноте над двором, будто не замечал надсадных, дурацких слов песни, он пел о чем-то другом – и слушать хотелось... Но все вдруг смолкло разом, смешалось – это Шамин заметил Саню, и над двором разнеслось:
Фраер ходит в галстучке зеленом,
Ждет тебя, тоскуя, у ворот,
Только он надеется напрасно,
Это ясно...
Это Сане посвящалось, сомневаться не приходилось: трудный подросток терпеть не мог учителя географии.
Они долго бродили в темноте по дворам, но в конце концов им повезло.
– А я тебе говорю – домой! – кричали из форточки.
– Еще рано! – упрямился в темноте мальчишеский голос.
– Валера, ты слышал, что я тебе сказала?!
– Ну, мам!
– Нечего мамкать, домой!
– Ну мамочка!
– А уроки сделал?
– Сделал!
– Не ври!
– Ну мамусенька!
– Чтоб через десять минут был дома, – сдался взрослый голос.
– Через пятнадцать! – ответил невидимый во тьме Валера и умчался в глубину двора, где неистово лупили по мячу и вопили гневно:
– Толик, пас!
– Вон гаражи, – сказал Кукарека. – Только кошек уже нет... Что они, дуры, что ли, сидеть и ждать...
За гаражами действительно был пустырь, заросший высокой полынью, а в центре полынного пространства странно светилась новенькая телефонная будка, светилась не электричеством будто, а оттого, что внутри ее был огонек: Петухова Юля в алой ветровке. Петухова из десятого "А" была тихая, серьезная девочка, смуглая, темноглазая, совсем не похожая на своего белобрысого, конопатого брата.
– Замерзли? – почему-то сердито спросил Саня. Впрочем, он был сейчас не Саня, а Александр Арсеньевич.
Юля помотала головой.
– Ну пойдемте. Я вас провожу...
Они пошли сквозь сухие, пыльные заросли полыни. Молчали. Кукарека унесся куда-то вперед, Александр Арсеньевич шел рядом с Юлей и понимал, что необходимо немедленно заговорить. Сказать что-нибудь такое... Взрослое, серьезное, что положено говорить учителю при встрече с ученицей. Например: "Н-да, вот скоро вы кончите школу... Этот год у вас решающий, Юля". Или: "Вы уже решили, Юля, куда будете поступать?" Но Александр Арсеньевич упорно молчал, и лицо у него было очень сердитое, будто он собирался поставить Петуховой единицу. Так дошли до дома и остановились у подъезда. Нужно было сказать: "До свидания" – и идти домой. Но Александр Арсеньевич стоял и продолжал молчать. И Петухова молчала тоже. А Кукарека носился где-то.
– Ну, я пошел... – произнес наконец Александр Арсеньевич.
– До свидания... – ответила Юля.
Постояли еще. Лицо Александра Арсеньевича приняло вдруг отчаянное выражение. Он сказал:
– Мы завтра в лес идем... Пойдете с нами?
– Пойду... – сказала Юля.
...Назавтра было ветрено и хмуро. На переменах за Александром Арсеньевичем ходили и канючили:
– Ну пойдем все равно, а?
Географический кружок всю неделю жил в ожидании субботы, когда можно будет схватить рюкзаки и – прощай, мама, прощай, школа, прощайте, дома и улицы...
А Александр Арсеньевич и не думал отменять выход: в лесу было много дел. Надо было устраивать зимнюю стоянку, надо было расчистить исток речки Ути, основательно загаженный за лето "дикими" туристами. Надо было готовиться к соревнованиям по ориентированию. Ну и просто – хотелось в лес...
Из электрички они вышли прямо в пасмурный, темный вечер. Звезд в ночи не было. Лес впереди стоял сгустком холодной, пугающей тьмы и молчал настороженно. Лес никого не ждал сегодня. Но через пустое, продутое ветром поле двигалась к нему цепочка путешественников. Впереди Александр Арсеньевич – учитель географии, а за ним – ученики, упрямые, непослушные дети, которым в этот унылый вечер не сиделось дома, тянуло в леса...
Дались же им эти леса!.. Это пустое, неприветливое небо. Эти тучи. Эти звезды за тучами. Какое все это имеет отношение к географии?
География – это красиво! Дальние страны, лежащие где-то там, за горизонтом, за тридевять земель, "ревущие" сороковые широты, горы и водопады!.. А здесь что? Лес да поле с оврагом, дорога в выбоинах...
А Саня шел да шел по дороге, глубоко вдыхая ночной, влажный ветер. Иногда приходилось зажигать фонарь. В резком желтом свете блестели рядом напряженные темные глаза Кукареки, ночь окружала его страхами, он жался к учителю. От этих лесных страхов отвлекало Кукареку только то, что сразу за ним шел вундеркинд Боря и постоянно наступал ему на пятки.
Они сошли с дороги, вошли в лес. Сразу потянуло речной свежестью. Маленькая речка Утя чуть слышно бежала рядом с ними среди травы и деревьев, и Саня даже засмеялся тихонько – так ему вдруг стало легко и счастливо. Отчего? Кто его разберет... Вот шагают они все вместе по ночному лесу, и земля пружинит под ногами, а город, каменный, замкнутый со всех сторон своими стенами и крышами, остался где-то вдали, и там уже ложатся спать... А в середине цепочки легко ступает по траве Петухова Юля из десятого "А", и это почему-то неуловимо, непонятно меняет все в мире, делает его еще прекрасней, и хочется идти, идти, хочется, чтоб не кончалась тропа, и этот лес, и ночь эта...
А Исупов Леша шагал в самом конце цепочки, думал о своем и не замечал ни леса, ни осени... "Что же делать? – отчаянно думал Исупов. – Что мне делать?.. Виталя маленький, глупый, он не поможет, я один..." Ночь была, никто не видел несчастное Лешино лицо, а утром оно стало уже обычным: он придумал.
Он бегал со всеми на тренировку, чистил речку, заготавливал дрова. Никто не знал, что с завтрашнего дня ученик шестого "Б" Леша Исупов начинает новую жизнь...
День прошел быстро, как все хорошее. И как все хорошее, кончился он плохо: опоздали на электричку. Перед самым отходом дежурный Толик Адыев отправился мыть посуду и непостижимым для себя образом вместе с котелками и кружками ушел в соседний лес. Искали долго, а следующая электричка шла только через полтора часа... Дома всем попало. А больше всех, конечно, Сане.
Даже мама сказала ему:
– Ты меня в гроб вгоняешь!
А уж про Арсения Александровича и говорить нечего.
– Александр! Ты поднял на ноги всю школу! Мне оборвали телефон: где ты? Где дети? Что случилось? И я не знал, что отвечать, Александр! Александр! Это возмутительно!
Кончилось тем, что Арсений Александрович проклял сына и его педагогическую деятельность.
Саня обиделся и ушел спать – ему с утра надо было на уроки, а, кроме того, завтра ведь предстоял малоприятный разговор с директором школы, надо было копить силы...
– Что показывает барометр? – поинтересовался он, входя в родной шестой "Б".
– Штормит! – жизнерадостно отозвался шестой "Б".
– Дома сильно попало?
– Сан Сенич, а я на стоянке одеяло забыл!
– Молодец! – похвалил Александр Арсеньевич рассеянного. – К уроку готовы?
– Сан Сенич, – сразу зашумел шестой "Б", – а куда сегодня поплывем?
– Тихо! Сегодня будем открывать Америку.
– Ур-ра!
– Тихо, я сказал! Сдвигайте парты к стене, Атлантический океан – на пол... Кто будет держать небо?
На этот вопрос шестой "Б" реагировал без восторга: скучное это было занятие – держать над океаном карту звездного неба...
– Нет добровольцев? Назначаю по списку: Васильев, Козаченко, Кравченко, Пименов...
– Я в прошлый раз держал! – возмутился Васильев.
– Извини, забыл. Вовик Смирнов, значит, твоя очередь страдать. Быстренько.
"Атланты" нехотя побрели за картой.
– Девочки почему-то никогда не держат! – попенял один из них.
– Не почему-то, а потому, что они девочки, – объяснил Александр Арсеньевич. – А тяжелой работой должны заниматься мужчины.
Шестой "Б", толкаясь и споря, устраивался на полу, вокруг "океана".
– Выходим из Лиссабона, – сказал Александр Арсеньевич, оглядывая свою юную команду. – Дежурный штурман, где астролябия? Компасы спрячьте, их еще не изобрели... Экипаж, по местам!
– Стойте! – с отчаянием закричал штурман. – Они опять небо не так держат!
– Всем четверым сейчас двойки поставлю! – грозно пообещал Александр Арсеньевич. – Шутники!
"Атланты", ухмыляясь, развернули небо на сто восемьдесят градусов...
И сразу где-то совсем рядом тяжело и зовуще загремел прибой, загудел ветер. Капитан взбежал на мостик и отдал приказ поднять паруса. Команда бросилась на реи, парусина захлопала под ветром, засвистели снасти... Шестой "Б" ушел в океан. Туда, туда, вдаль, в синь, в ветер, где лежали среди зыбей еще не открытые материки...
