Текст книги "Я садовником родился"

Автор книги: Наталья Андреева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 4
Цикламен

1

– Итак, когда вы познакомились с Маргаритой Ивановой? – начал разговор с Анашкиным Барышев.

– С Марго? Осенью. Сначала я познакомился с ее подругой.

– С Лилией?

– Да. Через Викторию. Пока Виктория не купила машину, я часто заезжал за ней, чтобы пораньше привезти на работу. Дела, знаете ли.

– А она купила машину?

– Да. Новую «десятку». Я хорошо ей платил.

– И что Лилия?

– Я заехал за Викторией, как обычно, утром. Она ждала меня у подъезда, я подъехал, и тут подошла эта девушка. Темненькая, некрасивая, очень маленького роста. Но, знаете, что-то в ней было.

– Обаяние?

– Ну, и это тоже. Милая девушка. Знаете, она умела слушать. Виктория попросила подбросить Лилию в центр. Мол, подруге надо побыстрее попасть на работу. Нам все равно надо было в центр, и я согласился. В машине Лилия сидела сзади и молчала, разговаривали только мы с Викторией. О делах. Я высадил девушку на Пушкинской, и мы уехали. Все.

– И часто вы ее подвозили?

– Может быть, в общей сложности, раз десять. Что я считал?

– Значит, она сидела в машине и слушала? И была в курсе ваших дел на фирме?

Леонидов осторожно тронул Серегу за рукав. До этого места все хорошо, все правильно, но давить на него не надо.

– О  Маргарите, – напомнил он.

– Да, – послушно сказал Анашкин. –  О Марго. Однажды я заехал к Виктории за документами. Вечером. И возле дома встретил Лилию. Она была не одна. С подругой. Естественно, что я подошел, поздоровался. Лилия сказала: «Это Маргаритка». Я еще как-то неудачно пошутил насчет цветочных имен. Но Марго рассмеялась. Знаете, у нее был такой смех… Она глазами при этом словно играла. И я задержался. Сам не знаю, зачем. И тут вдруг Лилия сказала, что ей надо бежать. Мол, родители ждут. И мы остались на улице вдвоем. Марго никуда не спешила. Я сразу спросил, не могу ли зайти, но она почему-то отказала. Но телефон дала. И я вскоре позвонил. Вот и все.

– Вы сразу поняли, что она профессионалка?

– Я уже пользовался до этого несколько раз услугами… Словом, с Марго все было просто. Ей нужны были деньги, мне – покой в семье. Все было буднично и просто. Я заезжал к ней после работы примерно раз в неделю, предварительно, конечно, позвонив. Жене говорил, что дела.

– И привозили вечером букет белых роз? – усмехнулся Алексей.

– Ну и что?

– А как Марго реагировала на то, что цветы не ей? И почему вы букет покупали перед тем, как к ней пойти?

– Так я же очень поздно от нее возвращался. Часов в двенадцать. Выходные всегда провожу с семьей, с детьми. Это святое. Остаются только будни. А она работала. Мы встречались примерно с восьми до двенадцати. Вечером. Ну, где я, скажите, в двенадцать ночи буду искать цветы? А Марго на цветы реагировала нормально. Она их терпеть не могла.

– Розы?

– Вообще любые цветы. Профессиональная аллергия, знаете ли.

– Кто покупал презервативы? Вы или Марго?

– И я, и она. Это она настояла. Мол, без этого никак нельзя. И вообще она говорила, что никогда не стала бы сейчас этим заниматься, но очень не хватает денег. Она снимала квартиру, и хотела, чтобы еще что-то оставалось на черный день. На какую-то больницу. Теперь я понимаю! О-о-о!

Анашкин снова стал мять лицо руками. Алексей не выдержал:

– Но неужели вам в голову никогда не приходило, что от проститутки можно заразиться СПИДом?

– Я… Мне… Да, все мы, конечно, знаем. И не только про СПИД. Про многое. И про тюрьму. Что если воруешь, можно туда попасть. Но ведь воруют же? И людей взрывают. Террористы. Это ж кошмар! Но мы все почему-то уверены в том, что нас это никогда не коснется. Не посадят, не взорвут. Кто угодно, только не я. Так человек устроен. А иначе ему ничего другого не остается, как только и делать, что бояться. Все время бояться. Жить, вообще, страшно, как говорят. Короче, я об этом не думал.

– А к Марго еще кто-то кроме вас ходил?

– Думаю, да. Уверен. Марго себя так вела… Словом, для нее вообще все это было обыденно. Ну, секс, я имею в виду. Ведь столько вокруг этого создают проблем, – Анашкин поморщился, видимо, вспомнив свою жену. – Нагородили, черт знает чего вокруг обычной физиологической потребности организма. Ну, были бы у нас в стране легальные публичные дома, я с той же регулярностью ходил бы туда, а не к Марго. И не мучился бы сейчас неизвестностью. Скажите, а это правда? Про СПИД?

– Абсолютно, – кивнул Алексей. – В ее родном городе все про это знают.

– Вот черт, а? Не повезло.

– Почему вы пешком приходили к ее дому?

– Пешком? Почему пешком? Я оставлял машину на платной парковке возле супермаркета. У меня по осени почти новый джип угнали. Вот так же оставил возле дома, забежал к приятелю на пять минут. И в окно увидел, как кто-то на моем джипе уезжает. Пока по лестнице бежал, даже ногу  вывихнул. Долго потом хромал.

– Сигнализации, что ли, не было?

– Почему не было? Была. Как раз за неделю перед этим в автосервис заезжал. Все сделали, как положено, – Анашкин усмехнулся. – Постарались. Потом, видимо, пасли. И нет больше джипа. Так и не нашли. Я так думаю, что его тут же на запчасти разобрали. А тут еще Виктория пожаловалась, что в их дворе машины ночью вскрывают и магнитолы воруют. У нее, например, «Sony» увели. Она тоже после этого стала «десятку» на платной стоянке оставлять. Так я после кражи джипа за газетой из машины не выйду, не убедившись, что при ней сторож имеется.

– Ну, хорошо. С машиной понятно. Значит, когда убили Викторию Воробьеву, вы приходили в гости к Марго. Правда, подтвердить этого она уже не сможет. А в тот день, когда убили саму Маргариту?

– Я шел к ней, – нахмурился Анашкин.

– Вы же сами сказали, что предварительно всегда звонили. А тут что, решили без звонка? Но она же работала до семи, и в восемь вечера только возвращалась.

– Решил без звонка. Что, запрещается?

– Анашкин, она уже с неделю на этой квартире не жила. Неужели не позвонила и не предупредила?

– Нет.

– Что ж, придется вам, видно еще посидеть. Улик хватает, можно просить у прокурора санкцию на содержание под стражей, – вздохнул Барышев. – И анализы подождут.

– Нет! Я хочу врача! Что мне здесь, сидеть и мучиться? Думать целыми днями, есть или нет? Я правду знать хочу!

– Мы тоже. Какое, однако, совпадение! – усмехнулся Алексей. – Давайте начнем с того, что вы знали, что Марго домой не приходит. Прячется. От кого?

– Черт с вами, пишите. Да, знал. Она отменила свидание. Сказала, что боится одного психопата.

– Имя не называла?

– Нет. Сказала просто: психопат.

– Он что, ее преследовал?

– Кажется, да. Она сказала: «Лилю убили, теперь моя очередь. Я боюсь».

– А вы?

– Что я? Сказал: «Боишься – иди в милицию».

– Логично. Этого она, конечно, не могла сделать, поскольку сама пряталась и скрывала, что больна  СПИДом. Не хотела, чтобы о ней справки стали наводить. Предпочла сбежать. А куда?

– Не знаю. Сказала, что, как только найдет новую квартиру, перезвонит.

– Не перезвонила?

– Нет.

– Что же вы тогда делали возле ее подъезда?

– Гулял.

– А свидетели говорят, девушку душили.

– Да никого я не душил! Я нагнулся – Марго уже мертвая была. Я ждал возле подъезда одного человека.

– Кого?

– Черт! Если бы не этот СПИД! Воробьева ждал.

– Петра Александровича?

– Сволочь он. Вымогатель. Не хотел говорить. Когда налоговая пришла, Виктория успела вынести бумаги и спрятать в своей машине. Потом увезла их домой. Мол, потеряли. Или украдены. А на «нет» и суда нет. Докажи теперь, что в них было. А недавно этот Воробьев позвонил и сказал, что если я не заплачу, то он в налоговую документы отнесет.

– И сколько он попросил?

– Да в том то и дело. Сказал, что будет отдавать бумаги частями. Мол, сейчас ему нужна тысяча. Баксов, разумеется. А мне что делать? Решил, что заплачу. Потом видно будет. Ну, пришел к нему, как договаривались, в половине восьмого. Дочка спрашивает через дверь: «Кто там?». Я само собой, говорю, что к папе по делу, а она отвечает, что папы дома нет. В магазин вышел. За хлебом. Знаю я, за каким хлебом. Наверняка у него где-то тайник. Не дома же он бумаги хранит. После того, как Викторию убили, вы там, небось, все осмотрели?

– Осмотрели, – кивнул Барышев.

– Она, видимо, на всякий случай документы спрятала. Не сожгла, как говорит, а в тайник положила. Ну, я постоял немного на площадке. Воробьева нет. Потом спустился на третий этаж, позвонил в дверь Марго. На всякий случай. Вдруг, она вернулась? Никого. Тогда я вышел на улицу, закурил. Покурил, подождал. Потом, чувствую, замерзаю, решил размяться, пройтись. Спустился по ступенькам, вижу – у двери, откуда мусор выносят, кто-то лежит. Ну и черт дернул заглянуть. Пригляделся, и понял, что женщина. Мертвая. По одежде подумал, что Марго. Темно было. Еще раз пригляделся: она, не она? Ну, подошел, нагнулся. А тут эти двое на машине подъезжают. Само собой, что я оттуда рванулся бежать. Сразу понял, что дела мои плохи. Викторию знал, Марго знал. Да и Лилию эту. Черт!

– А Воробьев так и не появился?

– Нет.

– Может, пока вы спускались по лестнице пешком, он в лифте поднялся?

– Да? Черт, не подумал! Может, и поднялся.

– А Воробьева этого вы хорошо знаете? Что за человек?

– Со странностями. Виктория любила рассказывать про своего мужа. В машине. Про его комнатные цветы, про цикломен этот. Смеялась. Мол, сам ночью мерзнет, а обогреватель в комнате не включает. Из-за цветка. Ну не придурок? Я Викторию прекрасно понимал. Сам не могу терпеть таких мужиков.

– Каких?

– Нежных. Которые, это… «Берегите природу, мать вашу!» Надо, мол, жить в гармонии с собой. Шишечками и травинками умиляться.  А сами на шее у бабы сидят. Легко быть нежным и фиалки выращивать, когда жена каждый месяц по штуке баксов домой приносит. Не считая премий. А где же сейчас его нежность, когда он деньги хочет с меня тянуть? Где?

– Что последнее Виктория о муже говорила?

– Я давно уже ее не подвозил. С тех пор, как на новогоднюю премию она «десятку» купила. То есть, конечно, добавила из накопленного и купила. А на работе последнее время было не до этого.

– И все-таки?

– Она обмолвилась как-то, что муж стал много денег тратить. Какие-то суммы, за которые он не мог отчитаться. Сказала, что надо бы все заначки в доме проверить. Если, мол, бабу себе завел, то пусть к ней и идет. В чем мать родила.

– Значит, до развода дошло?

– Ничего я не знаю. Ну, обмолвилась, и обмолвилась. Мы тут же про это забыли. Тут не знаешь, как дело спасти! Мы же до ночи своими проблемами занимались! А что будет с бумагами, когда вы их найдете?

– В налоговую передадим, – усмехнулся Барышев. – А куда?

– Эх, черт! Что так, что этак. Да если еще окажется, что у меня СПИД…

– Зато, если не окажется, считайте, что в главном повезло.

– Ну да. Лучше быть здоровым, чем богатым. Так, что ли?

– Ладно, Серега, – сказал Алексей. – Пусть его отпускают под подписку о невыезде. Будем считать, что все вышеизложенное похоже на правду. Время уже к вечеру, а мы женам обещали к обеду вернуться.

Уже в дверях он многозначительно пропел: «У тебя СПИД, и значит, мы умрем.  У тебя СПИД…»

И Анашкин снова громко скрипнул зубами.

– Зачем ты так, Леха? – сказал другу Барышев за дверью. – С каждым может случиться.

– Не с каждым. Жену он, видишь ли, любит! Что бы я понимал в такой любви! Приходить от шлюхи домой с белыми розами!

– Да и черт с ним! Что ты про Воробьева думаешь?

– Про цикламен этот? А ничего. Думаю, уж не Маргарите ли он ходил?

– Он?! К Марго?!

– А как тогда объяснить большие суммы, за которые Воробьев перед женой не смог отчитаться? Не посещениями же психотерапевта? Учитывая то, как относилась к Воробьеву жена, вполне возможно, что он искал утешения на стороне. В изменах мужчин виноваты кто?

– Кто?

– Их жены. А Воробьеву не позавидуешь. Вот он и бегал к Маргарите. Кстати, очень удобно: всего-то спуститься на несколько этажей вниз. Называется «пошел в булочную за хлебом». Можно и в выходной день. По будням у Марго был Анашкин. Не исключено, что и еще кто-нибудь. А с Марго уважаемый Петр Александрович познакомился, как и все прочие, через белую Лилию. Она в этом деле что-то вроде связующей. Словом, все, кто знал Лилию, знали и Марго. Значит, не исключено, что все, кто знал Викторию, знали и Марго.

– Мы его никогда не поймаем! – отчаянно сказал Барышев. – Это ж сколько мужиков к ней могло ходить!

– Не так уж и много, если Розалия Марковна ничего не заметила. Бабульки народ в этом плане бдительный. Кстати, в свете последних событий, не хочешь ли снова на белого пуделя взглянуть? А заодно спросить у Розалии Марковны, не видела ли она Петра Александровича Воробьева выходящим из квартиры, которую ее подруга Мария Аристарховна сдавала Маргарите Семеновой?

2

Уже когда они со стоянки шли пешком к дому, в котором жил Леонидов, Серега Барышев вдруг сообразил:

– Слушай, а почему мы вдруг заинтересовались этим Воробьевым?

– А потому. Спуститься вниз и подождать в подъезде жену, а потом придушить ее, исполосовав лицо, он вполне мог. И Марго тоже.

– А при чем тут Лилия?

– Да при том. Мужик разыгрывает из себя маньяка, а потом под это дело убивает собственную жену.

– А при чем тут тогда цветы?

– Близкая ему тема. Самая большая любовь. Все, пришли.

– Постой-ка, Леша. А не Воробьев ли это чешет? С желтым пакетом?

– У меня что-то зрение стало садиться, – прищурился Леонидов. – Не вижу.

– Да он. Точно! Ну-ка, погоди. Я ему сейчас … Петр Александрович! Эй! Гражданин Воробьев!

– Серега, постой!

Но тот уже рванулся в сторону Воробьева, который испуганно заметался и прижал к груди пакет. Леонидов чуть не рассмеялся, глядя, как огромный Барышев навис над тщедушным цветоводом. Но Воробьеву было не до смеха:

– Что вам?! Кто вы такой?! – по-бабьи взвизгнул он.

– Никак не признали? Милиция! – Гаркнул Барышев. – Признавайтесь, гражданин в совершенных вами противозаконных деяниях!

– Мамочки! – цветовод близоруко прищурился.

– Что у вас в пакете?

– Ма, – Воробьев икнул, – макароны.

– Макароны?!

Тут Леонидов подскочил и схватил друга за рукав:

– Да уймись ты! Извините, гражданин Воробьев, это у него нервное. После Чечни. На людей кидается, а может и пристрелить. Барышев, ты табельное оружие сдал?

– Нет!

Серега сунул руку в карман, и тут Воробьев бегом кинулся к своему подъезду:

– Стой!

Барышев догнал его в три прыжка, цапнул за ворот, притянул к себе и зловещим шепотом  произнес:

– А Маргарита Семенова была больна СПИДом.

– СПИ… – Воробьев снова икнул. Потом вдруг отчаянно воскликнул: – Да мне-то что?! Мне-то что до вашей Маргариты?!

От неожиданности Барышев его отпустил, и цветовод зайцем метнулся по ступенькам к двери подъезда. Алексей успел схватить друга за рукав и придержать:

– Уймись!

– Да почему?!

– Потому. Пусть идет.

– Слушай, я не понимаю.

– Вот и спроси у умных людей. Ты сегодня Анашкина выпустил?

– Ну.

– Что ну?

– Выпустил.

– Так вот пусть Анашкин напишет заявление, что Воробьев его шантажирует. И приготовит для него деньги. За передачей которых ты его и возьмешь. Воробьева. Оформишь как вымогательство, а там видно будет. А если ты его сейчас спугнешь, он затаится. Или, наоборот, разозлится. К тому же, нас женщины ждут.

– Черт! А? Но как он на СПИД отреагировал? Ты слышал?

– Слышал.

– Так что, выходит, не ходил он к Марго?

– Пошли в дом.

Барышев сердито потопал вслед за другом к подъезду. Он все никак не мог успокоиться:

– Так не ходил? Не ходил?

– Уймись! Ты зачем руку-то в карман сунул, когда я про табельное оружие спросил?

– Замерз.

– Вот и погрейся. А Воробьева сейчас оставь. Что у тебя на него есть кроме показаний Анашкина? Тот, знаешь, тоже не святой. Может и врет. Хотя и мне Анашкин кажется гораздо нормальнее Воробьева. Хотя и от той бабы, и от другой одинаково можно с ума сойти. Может, у Воробьева крыша слегка и поехала. Она же так высмеивала этот цикламен! У каждого есть больная мозоль, на которую лучше не давить. Дьявол, опять маленький лифт сломался! Стоим, ждем.

– А у тебя? Где больная мозоль?

– На моей ты сейчас стоишь.

– Извини. Я переживаю.

– Переживай, где хочешь, только не на моей ноге. В тебе весу больше центнера.

– Врешь! Я просто накачанный! У меня мускулатура, не жир!

– А я разве сказал, что ты толстый? Я сказал: больше центнера. Но-но, руки убери! Все, поехали. Интересно, здорово нам влетит?

Когда открылась дверь его квартиры, Леонидов умильно заглянул жене в лицо:

– Сашенька, ты сердишься?

– Чего уж! Съездили-то хоть с пользой?

– А то!

Пока женщины накрывали на стол в большой комнате, Алексей, щелкая кнопками на пульте телевизора, задумчиво сказал:

– Анашкин-то прав. Ну что, первую программу оставить?

– Все равно. Ну его, этот ящик. В чем прав?

– В том, что мы никогда не думаем о том, что это может случиться с нами. По идее я сейчас должен свою жену к маме увезти.

– Брось! Ведь ты сам сказал, что он не просто так убивает. По системе.

– Вот именно. А как понять эту самую систему? Как? Одинаковые пакеты – туфли – цветочные имена – духи. Ведь нет здесь единой четкой системы, понимаешь? Не прослеживается пока. В каждом убийстве присутствует какой-то элемент неожиданности. И в то же время они чем-то связаны. Но чем?

– Вот теперь, Леша, я тебя узнаю, – усмехнулся Барышев. – Ты всегда был ведущим, а я ведомым. А после того, как Лилию убили, мне пришлось тебя силком за собой тащить. Я же видел: что-то с тобой не то. Живешь, процветаешь, машину новую купил, денег много зарабатываешь. Тебе бы позавидовать, да что-то не хочется.

– Потому что я дурак. Я думал, что могу победить систему. Понимаешь ты, Серега? Сис-те-му. Пришел хороший к плохим, и они сразу стали хорошими. А так не бывает. Я по глупости попал в ту мельницу, которая способна перемолоть миллионы таких героев-одиночек. Самый простой способ от них избавиться – дать то, что просят. Пусть сами станут у руля, пусть попробуют руководить. Попробовал… Я уже не хочу лишних проблем. Не хочу делать то, что мне не выгодно. А сейчас у меня просто отцовский инстинкт срабатывает: не хочу, чтобы дети остались без матери.

– Ладно, перестань. Все нормально.

– Да давно уже ничего не нормально! Давно уже я лечу по жизни, словно стальная пуля. Ничего не слышу, ничего не вижу, только цель: прийти вечером домой, мгновенно уснуть от усталости, а утром лететь дальше к той же цели. А жить когда? Я последнее время часто себя спрашиваю: когда жить?!

Александра заглянула к мужчинам в комнату:

– Леша, чего это ты так раскричался? Идите за стол.

– Ладно, закончили с этим, – махнул рукой Леонидов. – У тебя в любом случае больше проблем, чем у меня.

– Ну, если ты это понимаешь, значит, мельница тебя еще не совсем перемолола. Что-то человеческое в тебе осталось, а? – подмигнул Серега.

… Поздно вечером Алексей вышел проводить гостей. Очередная оттепель принесла с собой влажный ветер и неприятную, промозглую сырость. Он подошел к машине, дотронулся рукой до холодного, влажного капота «Жигулей»:

– Бегает еще?

И вдруг услышал возмущенный Серегин голос:

– Вот, черт! Он что, …

Анечка заткнула уши. Алексей понял только, что вор не испугался милицейской Серегиной фуражки. Вскрыл машину и вытащил магнитолу. Причем, небольшая стоимость музыкальной аппаратуры в «Жигулях» его не смутила.

– Говорил же я тебе!

– Нет, да я ж сам это дело расследую! Об ограбленных машинах!

– Вот и возьми сам у себя показания. Поставь по обе стороны стола по стулу, и прыгай с одного на другой: «Не заметили ли вы ничего подозрительного, гражданин Барышев?»  «Нет, я даже не думал, что это может случиться со мной!» Почувствуй себя одновременно и сыщиком и потерпевшим.

– Ой, как смешно!

– Да смешно, потому что я же тебя предупреждал! И сам был в таком положении. У меня тоже магнитолу украли.

– Да я его…

– Сережа! – охнула жена.

– Ноги повыдергаю.

– На стоянке надо было оставить, – чуть не плача сказала Анечка. Потом, словно оправдываясь, сказала: – Не то, чтобы очень магнитолу жалко, я с зарплаты новую, конечно, куплю, но неприятно.

– Да, приятного мало, – согласился Алексей, вспомнив свой «Panasonic». И добавил: – Может, это у него чувство юмора такое? У сыщика магнитолу украсть?

– Ничего, хорошо смеется тот …

– … кто смеется над последним, – закончил Алексей. – Вот пусть этим последним, у кого машину в этом дворе ограбили, будешь ты.

Расстроенный Барышев полез в машину, мрачно бросив напоследок:

– Поймаю – убью!

– Ладно, Серега, звони, – махнул ему рукой Алексей.

… Барышев позвонил уже на следующий день вечером. И сказал только одну фразу, от которой Алексею сразу же стало не по себе:

– Передо мной лежит заключение эксперта, Леша. Анализ крови гражданки Маргариты Ивановой. Не было у нее никакого СПИДа.

– Что?!

– Не было у нее никакого СПИДа. Ты понял?

– Но откуда тогда она это взяла? И как могли с ней так поступить? Как?!

… все цветы мне надоели

«Красиво жить не запретишь.

Но отравить эту красивую жизнь можно. Когда она у всех бельмом на глазу, злопыхатели найдутся. Ведь никто не знает, что бабочка нарочно спешит поскорее опалить свои крылышки. Что все, что она делает, не для себя, для зависти других. Думали, будто изгнав, обрекли на муки позор и одиночество. Ан нет. На зависть себя же и обрекли.

И тогда остается только одно: запретить жить вообще. И появляется этот диагноз. Болезнь, от которой не только умирают, но которой должно быть стыдно. А началось-то все с обычного аппендицита. Острый приступ, который скрутил внезапно, и пришлось вызывать «скорую». Конечно, им всем надо заплатить. За лекарства, за уход, за отдельную палату, за операцию, наконец. И за собственный диагноз. Потому что к молодой девушке, у которой перед глазами все еще плыло после наркоза, и бок огнем горел, пришли и с откровенным торжеством в глазах сказали:

– А у вас СПИД. Анализ показал положительный результат. Вы отдыхайте, отдыхайте.

Вот она и божья кара. Почему даже удивления нет? Нет желания метаться по больницам, проверять и перепроверять? Может быть, это ошибка? Врачи часто ошибаются. Только не в этом случае. Сейчас все так, как и должно быть.

Неизвестный поклонник принес цветы. Неужели еще не знает? Такую радостную весть все женщины города должны были на плакатах крупными буквами написать и вывесить в окнах своих домов: «Вы к ней ходите, мужчины, а у нее СПИД нашли!». Но букет стоит на тумбочке. Розы. Вот она, и первая ненависть к цветам. Потому что с этого дня они всегда будут означать только одно: болезнь и начало страшного пути по острым ножам осуждающих людских взглядов. Как же больно-то, Господи! За что?! И чтобы от них избавиться, от этих взглядов, надо стать немой. Молчать, а лучше убежать, и все начать сначала. То немногое все, что еще осталось.

Без сомнения, он знает. Должен знать. Жизнь иногда подбрасывает такие странные встречи. Случайные, где можно ограничиться одним еле заметным кивком. Но только не делать вид, что вообще не знакомы. Что для него не сделано, и что сделано им? Кроме безразличного отстранения и туманных обещаний, которые никто и не просил выполнять. И появляется эта жгучая, внезапная обида: у тебя все кончено, а него только-только начинается. Тебя проклинают, а ему улыбаются. Но ведь он остался точно таким же. Благополучным внешне, но так и не заполнившим душу ни одним из нормальных человеческих чувств. Из тех, что не влияют на карьеру и финансовое благополучие…

… И тогда она вышла из своего павильона, задыхаясь и чихая от запаха цветущих растений, и увидела, как он садится в машину. Выпавший из «Тойоты» яркий листок с рекламой даже не стал подбирать, кивнул небрежно своей спутнице:

– Не надо, это из салона, где я купил машину. Предлагают какие-то услуги. Оставь.

«Тойота» уехала, а она нагнулась, и подобрала листок. Чтобы было все так, как и должно быть. Чтобы к нему в палату однажды вошла медсестра, и пусть не так, как ей, а участливо и, сожалея, но все равно с тайной брезгливостью в голосе сказала те же самые слова:

– А у вас СПИД. Анализ показал положительный результат. Вы отдыхайте, отдыхайте…»

Перечитала, подумала: а, ничего получилось? Я молодец! Не только красавица, но и умница! Я же говорила, что эта история произведет фурор! Меня ждет слава. А все эти цветочки мой чуть ли не ставший мужем пусть нанимает продавать кого угодно. Хоть Лилий, хоть Маргариток. Тех, которым еще не приелся весь этот букет.

3

«Не было у нее никакого СПИДа», – думал Алексей, заезжая, как обычно, вечером на стоянку. – «Так что ж, Воробьев, выходит, знал? Но откуда, если она сама этого не знала? Если предупреждала близких людей, друзей и заставляла предохраняться любовников? Странная какая история!»

Он уже подходил к будке охранника отметить пропуск, когда сообразил, что в мужчине, копающемся в багажнике новой «десятки» есть что-то знакомое. Леонидов задержался, а мужчина, наконец, распрямился, захлопнул багажник, засовывая в карман куртки несколько сложенных пополам листков бумаги.

– Петр Александрович! – окликнул его Леонидов. – Добрый вечер!

Тот вздрогнул, обернулся и близоруко прищурился:

– Добрый вечер.

Алексей подошел поближе:

– Нам с вами не по пути?

– Вы?! Э-э-э… Милиция?

– Нет, я просто живу в соседнем подъезде. Ну что, пойдемте пропуск отмечать?

– А какое отношение тогда вы имеете к этому, – Воробьев поморщился, видимо, не сообразив, как назвать Барышева. – К этому делу?

– Сам не знаю. Так что, на автобус, или пешком?

– Мне еще в супермаркет надо зайти, – шарахнулся, было, в сторону Воробьев.

– Да бросьте! – Алексей придержал его за рукав и тихо спросил: – Что, другого способа нет?

– Какого способа? – испугался Воробьев.

– Ведь у вас в кармане документы.

– Нет!

– Вы сегодня хотите их продать. Сегодня, ведь?

– У меня дети, – сказал Воробьев.

– У меня тоже. Так что, будем дальше воспитывать наших детей, или вы в тюрьму сядете?

– В какую тюрьму? Я только денег хотел!

– Значит, пешком пойдем? – уточнил Алексей. – Погода-то неплохая. И ветер утих. У вас родители живы?

– Родители? – удивился Воробьев. – У жены. Мама. Как родная мне.

– А не тяжело ей будет с двумя девочками управляться?

– С двумя де… Слушайте, да что вы в самом деле! Я только денег. Разве Вике мало досталось? Разве он не должен мне как-то компенсировать?

– Это называется вымогательство.

– Я только денег… – в третий раз растерянно повторил Воробьев.

– Скажите, вы знали Маргариту Семенову? С третьего этажа? Ту, что убили последней?

– Нет. Да. Знал.

– Почему же сказали «нет»?

– Понял, что раз Лиля была ее подругой и одновременно была подругой моей жены…

– Слушайте, неудобно как-то на ходу. Может, зайдем все-таки в супермаркет? По чашечке кофе выпьем. Вы кофе хотите?

Воробьев обречено кивнул головой.

Слева в огромном магазине, куда они зашли, тянулся длинный ряд касс, возле которых редкие покупатели выкладывали на столики продукты из корзин и тележек. Направо была стеклянная дверь в маленькое кафе. Его посетители покупали, в основном, разливное пиво и чебуреки, садились за столики, застеленные клеенками в белую и красную клетку, и обсуждали проблемы дня, который через два с небольшим часа должен был уже закончиться. Воробьев от пива отказался, они взяли по стаканчику кофе и несколько слоеных пирожков.

– Во сколько вас ждет Анашкин? – спросил Алексей.

– В десять.

– Скажите ему, что документы уничтожены, и все. А потом ликвидируйте то, что прячете в багажнике своей машины. И ему хорошо, и вам.

– А почему вы так обо мне заботитесь?

– Потому что вы мне сейчас расскажите, зачем ходили к Маргарите. Всю эту историю.

– Да это личное, понимаете вы? Личное. Очень.

– Не понимаю, потому что ее убили. Ее, Лилию и вашу жену. А вас, между прочим, в этом подозревают.

– Меня?!

– Вы с Викторией последнее время здорово конфликтовали. Ссорились, говорю. Деньги большие тратили. А на что? Одеты вы так себе, по ресторанам не ходите, в рулетку не играете. Значит, не долги. Шантажировать вас нечем. Остаются женщины. А Марго, между прочим, как выяснилось, этим и промышляла. Она была проституткой.

– И поэтому оказалась больна СПИДом? – прошептал Воробьев.

– А вы разве не знали, что не больна?

– Я? Не знал. То есть, не знал, что больна. Вернее, не знал, что не больна. Я вообще про это ничего не знал!

– Но к Марго ходили?

– Ну и что тут такого?

– Да все нормально, Петр Александрович, все нормально. Естественно, я бы сказал. Вас Лилия познакомила, ведь так?

– Да.

– Случайная встреча, да?

– Вовсе нет. Видите ли, у меня проблемы со зрением.

– Да, я заметил.

– Я много раз говорил об этом жене, но Виктории было все равно. Она каждый раз отмахивалась: «Сходи к врачу!». Я сходил. Ну, выписали мне очки. Все равно и в очках вижу плохо. В глазах все словно двоится. Посоветовали сделать операцию. А я боюсь. Тогда для поддержания зрительной функции глаза мне выписали уколы. Витамины. Рибофлавин. Я естественно, хотел нанять медсестру. Но, знаете, я человек очень застенчивый. Это же надо раздеваться при чужой женщине. А Лиля была девочка добрая. И чуть ли не силком привела меня как-то раз к своей подружке. К Маргарите.

– Что, Марго делала уколы?

– Представьте себе. Правда, всегда почему-то резиновые перчатки надевала. В больницах, кажется, так не делают?

– У нее ж не было медицинского образования!

– Ну, чтобы элементарный укол, извиняюсь, в попу сделать, университетов заканчивать не надо. Ну, вот, я к ней пришел. Первый раз с Лилей. И, знаете, это было удивительное чувство! Я не испытывал с Марго никакого стеснения. Она одинаково воспринимала, что голых мужчин, что одетых. Равнодушно.

– Еще бы! У нее их столько было! – не удержался Алексей.

– Вот вы иронизируете. А хотите знать, зачем я к ней ходил!

– Ну, об этом не трудно догадаться. Началось все с уколов, а закончилось…

– Это вы так думаете. И Вика тоже подумала, что у меня появилась любовница… Да, я ей платил! Как за визит. Но мы ничего такого не делали.

– Что же вы делали?

– Разговаривали.

– Чушь, какая! И сколько вы ей платили?

– Как положено. Сто долларов.

– Ого! Это что, Марго была вашим личным психотерапевтом, что ли?

– Представьте себе! – гордо сказал Воробьев. – Вот почему я не испугался, когда этот ваш… Ну, который психованный после Чечни, сказал, что у Марго СПИД. Я же с ней ничего такого…

– И о чем вы разговаривали?

– Обо мне. Человек должен кому-то исповедоваться. Я, знаете, не верующий. То есть, верующий, но тайно. И к попам давно не хожу. Это все как-то… Ну, словом, не располагает. Люди вокруг толпятся, накрывают чем-то, крестят. И, опять же, поп. Мужчина. Разве поймет? А мне очень тяжело. То есть, при Вике было тяжело. Она мне изменяла. Я знаю, что изменяла. Я должен был бы тоже это сделать. В отместку. Но не мог. Даже деньги платил Марго, и она была бы не против, но… Не мог. Вы не думайте, я пробовал. Но я все время ее боялся. Вики. Даже когда ее не было рядом, когда я точно знал, что жена на работе, все равно боялся. Мне казалось, что в любой момент может открыться дверь, и она войдет. И будет так сильно кричать. Она очень громко кричала. Она только и делала, что портила мне жизнь.