Текст книги "Новое платье королевы (Эскорт)"

Автор книги: Наталья Андреева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– А если они договорятся?

– А мы им показания свидетелей, которые видели у пруда машину Раскатовой.

– А где мы их найдем?

Волнистый строго посмотрел на своего ученика. «Как это где?» – говорил его красноречивый взгляд. И лейтенант все понял. На следующее утро Волнистый поехал проверять алиби Евгении Львовны Раскатовой, поручив своему помощнику прочесать ближайшие дачные поселки на предмет: не заметил ли кто чужаков на машине в тот день, когда убили девушку Нэтти. Сережа Попугайчик взялся за поручение с энтузиазмом, и майор был уверен, что берегись теперь местные жители. Чтобы отделаться от лейтенанта, они насочинят кучу иномарок, и окажется в итоге, что жизнь возле маленького пруда била в тот вечер ключом. Там просто яблоку негде было упасть. Ну да ладно.

Сам Сергей Павлович в тот момент, когда лейтенант шерстил дачников, сидел на кухне в квартире Раскатовой и невольно принюхивался. Пахло здесь, как в раю. То ли цветами, то ли фруктами. «Брызгают, что ли чем? Вот, буржуи! Чего только не придумают! А по людям стреляют, дьявол их забери!» – размышлял Волнистый. О киллере думать не хотелось. С другой стороны, выстрел хорош. Если наняли, у этого человека много денег. А у кого в агентстве больше всего денег? То-то и оно.

– Значит, здесь и жила Нэтти? – уточнил он у горничной, которая сидела напротив и пальчиком стирала невидимую пыль с янтарного дерева. Дело было на кухне, где майору предложили чай. Сама Раскатова стояла у окна в роскошном халате с павлинами.

– А вы можете ехать на работу, Евгения Львовна. Я вас не задерживаю, – напомнил майор. – Если горничной своей не доверяете, то не сомневайтесь: я за ней присмотрю.

Евгения Львовна недовольно поджала губы, но с кухни ушла. Волнистый слышал, как она хлопала дверью ванной, громко ходила по коридору, делая вид, что собирается на работу. Словом, всячески напоминала Дашеньке, что хозяйка еще здесь и все слышит. Сама же Дашенька Волнистому понравилась: стройная, высокая девушка, приятная на лицо. Глаза голубые и нежные, как незабудки в палисаднике, что под окном у Сергея Павловича. Скромный, но приметный цветок. Раз поглядишь – уж точно никогда не забудешь.

– Что же вы, Дарья, горничной-то работаете? – первым делом спросил майор. – В прислугах? Видная девушка. Молодая. Нехорошо это. Учиться надо.

– Мне нравится, – спокойно ответила Даша. Волнистый уловил раскатовские интонации. Не нападение, а спокойная и очень надежная защита. На твердую «ничью».

– Что ж, и всю жизнь в прислугах были? – майор сознательно давил на слово «прислуга». Должно же быть у нее самолюбие?

– Нет, у меня когда-то была другая работа, – так же ровно отвечала Дашенька.

– Кем работали? – уточнил Волнистый.

– Секретарем.

– Не понравилось?

– Нет, не понравилось.

– Приставали, наверное? Ну, в смысле, мужчины.

– И «в смысле» тоже.

Волнистый уловил иронию. Ничего себе, горничная! Чего-чего, а характер у ангела – Дашеньки есть. Он пригладил усы и зашел с другой стороны:

– Значит, вы утверждаете, что позавчера, во второй половине дня, ваша хозяйка была дома?

– Да, утверждаю.

– Так. Готовы подписать показания?

– Готова.

– Об ответственности за дачу ложных показаний знаете?

– Отлично про это знаю. И про презумпцию невиновности тоже. Да и вы не забудьте, – еле заметная усмешка.

Волнистый насторожился. Он был опытным оперативником, и дельная мысль посетила его сразу. За ангелом-Дашенькой что-то числилось, не иначе. Если так, то ее спокойствие – дело времени. Поволноваться Дашеньке придется, когда справочка соответствующая будет.

– Паспорт ваш позвольте, Дарья, как по отчеству?

– Александровна. А зачем вам паспорт? Для протокола?

– А как же? Вы сейчас заявляете такие важные вещи, на основании которых судьба человека, можно сказать решается. Как же без протокола?

– Хорошо. Можете записать мои данные.

Она принесла паспорт. Регистрация временная, как обратил внимание майор. На неделю просрочена. Но за это не привлекают.

– А какие отношения у вас были с Нэтти?

– С Нэтти? – легкая паника. Хотя про презумпцию невиновности знает. – Нормальные отношения.

– Не ссорились, отношения не выясняли?

– Нам делить было нечего.

– А подругами не были?

– Нет, не были.

– Как же так? Две молодые, интересные девушки. Неужели на ушко друг другу секретов не шептали?

– У нас с ней были разные интересы. Она – королева, а я – прислуга.

Вот это уже ближе. Глаза у ангела – Дашеньки потемнели. «Почему не я?» – догадался майор. – «Почему она королева?». Сергею Павловичу вспомнился юный лейтенант, который выдвинул версию о ревнивой сопернице. Этого только не хватало! Но вопросов к Дашеньке у Волнистого появилось много.

– А до Нэтти никто у вас не жил?

– Нет. Таня Петухова – москвичка. В гости иногда заходила.

– Петухова? Кто это?

– Она была до Нэтти. То есть, это ее хотели… В общем… – похоже было, что Дашенька путалась в том, что можно было говорить о Татьяне Петуховой, а что нельзя. Сергей Павлович решил ей помочь:

– А что, с Татьяной тоже случилась неприятность? Надеюсь, она жива?

– Да, конечно, – заметалась Дашенька. – Просто попала в больницу… Не знаю, где она сейчас.

Сергей Павлович заинтересовался предшественницей Нэтти. Наверное, не просто так Татьяна Петухова попала в больницу. Но майор решил выяснить адрес Татьяны в другом месте. Не у Дашеньки. Сергей Павлович спросил ее о другом:

– Где вы работали секретарем до того, как стали прислугой у Евгении Львовны?

Майор невольно вздрогнул: в коридоре что-то упало. Такой раздался грохот!

– Я не помню, – тихо сказала горничная. – Такой фирмы давно уже нет.

– А название ее?

– Забыла.

– Адрес?

– Ничего не помню.

– Как же так? Сколько же лет прошло?

– Года три.

Майор вздохнул. Ах, она, избирательная девичья память! Наверное, помнит, с кем случайно поцеловалась пять лет назад в гостях у любимой подруги, и что подарил на Восьмое марта мальчик из параллельного десятого класса, но не помнит место работы, где платили деньги. Или, не хочет помнить?

– Скажите, Дарья Александровна, у вас есть фотографии?

– Зачем? – растерялась та.

– Мне бы хотелось иметь на память фото и вас, и Евгении Львовны.

– Я не могу…

– Ну, что мне, силой, что ли вас фотографировать? По знакомым ходить? Вы же понимаете, что ваших показаний не достаточно, чтобы полностью избавить вашу хозяйку от подозрений. Мы будем проверять.

– Проверяйте. – Это сама Раскатова появилась в кухне. В руках ее был альбом с фотографиями. Эжени швырнула его на стол, и тут же на пол полетели снимки. Дашенька кинулась их поднимать. Волнистый видел, что Раскатова очень рассержена. Павлины просто шипели от злости, когда Раскатова нервно запахивала халат.

Сергей Павлович нагнулся и помог Дашеньке поднять фотографии. Одна ему очень даже понравилась: Евгения Львовна у кого-то на даче. Смеется, в руке надкусанный огурец. И Дашенька рядом, наливает хозяйке минеральную водичку в стакан. Много солнца, неба, и зелени тоже достаточно, чтобы фотография получилась яркой и праздничной.

– Вот эту можно? – спросил Сергей Павлович у хозяйки.

– Бога ради.

– А где вы обычно держите машину, Евгения Львовна, позвольте полюбопытствовать?

– На платной стоянке. Но там ее позавчера не было. Можете не проверять.

– Как же так?

– Я думала, что машина мне понадобится, и оставила ее у… Дома, – она слегка запуталась.

– Неужели вам врать не надоело?

– Сначала докажите, что меня не было дома.

– Я лучше докажу, что вы были в другом месте. Тогда из этого будет следовать, что дома вас точно не было. Всего хорошего.

Майор Волнистый подозревал, что в доме Евгении Львовны все врут. На лицо сговор Раскатовой и ее горничной. Видно, спаяны они накрепко и друг про друга много знают. А кто еще много про них знает? И майор черкнул себе в блокнотике: «Поговорить с Татьяной Петуховой».

Но разговор этот пока не представлялся Сергею Павловичу очень уж важным. Гораздо важнее было встретить на вокзале мать потерпевшей и отвезти ее на опознание. И стало Сергею Павловичу очень грустно. Он задумался про своих детей, старшей из которых, Танюшке, исполнилось в этом году шестнадцать лет. Высокая, в отца, интересная деваха. Ну, как захочет на голову дурную какую-нибудь корону? Или ходить взад-вперед по этому, как его, подиуму, в тюлевых занавесках, которые и ног-то толком не прикрывают? А оказалось, что за это еще и убивают!

Ехать на вокзал был еще рано. Утренним поездом никто не приехал, оставалось ждать вечернего. И Волнистый поехал в Управление, где лейтенант Попугайчик ждал его в рабочем кабинете. Лицо у него было счастливое.

– Ты что свидетелей нашел? – удивился майор.

– Да какие свидетели! Вы посмотрите, Сергей Павлович! Ответ на наш запрос пришёл! Справочка! Прислали! Сегодня! Срочно!

Лейтенант стал размахивать какой-то бумажкой.

– Ну-ка, ну-ка. Чего там?

– Насчет пистолета.

– А ну, дай сюда. – Майор уткнулся в бумажку. – Так… Интересная вещь.

Лейтенант крутился рядом, и все говорил:

– Ну, как? А? Ну, как? Теперь мы его найдем?

– Значит так. Как я и сказал, Сережа, это «Марголин». МЦЗ-1. Автоматическая, скорострельная, целевая модель. Калибр 5,56. Изготовлен специально для выступления на Олимпийских играх. Наши хотели все золото выиграть, и сделали из обычного МЦ такую вот штуку. Только после Олимпиады пятьдесят шестого года, в Мельбурне, правила срочно изменили, чтобы эта модель больше не применялась.

– Это еще почему? Что в нем такого?

– Ствол расположен ниже линии руки, и затвор перевернут, хотя магазин находится на обычном месте. Значит, сила отдачи направлена ниже точки опоры, и при высоком темпе стрельбы пистолет вверх не задирается. Знаток выбирал. Хотя, темп ему был не нужен. Один выстрел, зато наверняка. Но интересно не это. Помнишь, я про табличку говорил?

– Ну?

– Так вот: «ствол» этот давно в розыске. Коллекционное оружие, редкая вещь. Уж много лет как канул в Лету. Украден из коллекции Барабанова Семена Михайловича. Был такой партийный босс, согласно справочке, пока на пенсию не проводили. Ты молодой, не помнишь уже, как оно все было. Дело прошлое. На табличке была гравировка. Имя владельца и указание на принадлежность оружия к его коллекции. Вот, собственно, и все. Да, отпечатков пальцев на пистолете нет.

– И что теперь? При чем здесь этот Барабанов?

– Надо к нему ехать. Выяснить подробности про «ствол». Адресочек Барабанова, кстати, прилагается. Не знаю, Сережа, повезло нам с тобой, или нет. Чем дальше в лес, тем больше…

– Сергей Палыч! А поезд?

– Ах, да! Нам с тобой еще женщину встречать! Вот задача! Не знаю уж, удастся сегодня поговорить с ней, или не удастся. Горе-то какое, а? Горе. Надо бы форму надеть, чтоб при погонах. Чтоб Белова мимо нас с тобой не прошла.

Сергей Павлович посмотрел на часы. Время еще есть, успеет заехать домой, переодеться, предупредить жену, что задержится допоздна.

– Ну что, лейтенант, едем?

– Есть! – привычно вытянулся тот.

Вокзалов Сергей Павлович не любил. Очень уж шумно, суетливо. Чувствовал себя сегодня на Казанском некомфортно, да и миссия его была не из приятных. Мать Натальи Беловой он признал с трудом, на фотографии та была гораздо моложе и симпатичнее. Если бы женщина сама возле них не задержалась, озираясь, могли бы и разминуться. Лейтенант Попугайчик тоже смотрел на нее с удивлением: и это мать Нэтти? Красавицы Нэтти?!

Грузная, лицо одутловатое, одета в дешевый летний костюм, ткань в мелкий цветочек, а руки как лопаты. Корявые пальцы нервно теребят ручку старой сумки из кожзама, ногти обрезаны под корень, до мяса. На сотрудников милиции смотрит испуганно.

– Гражданка Белова? – неуверенно спросил Сергей Павлович.

– Да. Белова. Елена Васильевна.

Майор протянул ей паспорт, из которого выглядывал уголок старой фотографии:

– Вот. Ваша дочь… И вы. Это я давал телеграмму. Нам надо проехать в… на опознание.

Белова горько заплакала, запричитала:

– Ох, Наташенька моя, Наташенька! Куда ж ты, дитятко мое поехало, на свою погибель? Что ж такое творится-то, а?

– Пройдемте в машину. Очень вас прошу, – тихо попросил женщину майор. На них уже начали оглядываться.

Сцены опознания в морге Сергей Павлович переживал тяжело. Всякое бывало. Вот и сейчас, ведя туда Белову, волновался, потому что чувствовал: та едва держится. С другой стороны женщину поддерживал лейтенант Попугайчик.

– Патологоанатома предупредили? – тихо спросил у него майор. Тот кивнул:

– Все готово. Если что, так мы ей укольчик… Елена Васильевна? Эй!

– Ох! Держите меня! Сердце!

Санитар расстегнул «молнию» на синем мешке, с сожалением сказал, взглянув на покойницу:

– Вот дивчина была! А? Жалко.

Майор едва не обругал его. Пусть воздержится со своими комментариями. Рядом, наготове, стоял патологоанатом со шприцом в руке. Елена Васильевна увидела светлые волосы и зарыдала в голос:

– Доченька моя! Доченька!

Потом подошла к столу, на котором лежала тело, и неожиданно для Сергея Павловича перестала плакать. Стояла, словно все еще не понимала, что с ней происходит. Потом недоуменно взглянула на мертвое лицо девушки.

– Где ж дочка-то?

– Елена Васильевна, успокойтесь. Воды ей дайте.

– Да пойдите вы с вашей водой… – женщина нервно оттолкнула стакан.

Потом вытерла слезы и развернулась к майору Волнистому:

– Где ж Наташенька-то?

Сергей Павлович ничего не понимал. Переводил взгляд с мертвой девушки на Елену Васильевну. И видел только, что женщина уже не плачет, а трясет его за рукав, требуя ответа. Неужели помешалась от горя?

– Да вот она. Наталья Белова. Нэтти.

– Какое еще Нэтти? Где моя дочь? А? Что ж такое творится-то? Моя дочь где?! Наташенька моя родная?! Да что ж вы, изверги, со мной делаете?!!

И шут ее, парень престранный

Воды пришлось выпить Сергею Павловичу. Вот это был сюрприз, так сюрприз! Убитая девушка, оказывается, была вовсе не Натальей Беловой! Женщина, приехавшая за телом дочери, все еще не могла понять, зачем ее привезли в морг и показали абсолютно чужую девушку, утверждая, что это и есть ее Наташа. Требовала объяснений, всхлипывала и пила валерьянку. И все время спрашивала:

– Что происходит? Вы мне только скажите: где моя дочь?

В то время как санитар, патологоанатом и лейтенант Попугайчик, пытались ее успокоить, Сергей Павлович собирался с мыслями. Наконец он сообразил, что морг – не лучшее место для беседы по душам. Надо уходить отсюда. И побыстрее.

Они с лейтенантом вывели недоумевающую женщину на улицу, где майор предложил:

– Проедем к нам, в отделение? Побеседуем, чайку попьем. Вам надо успокоиться. Да и мне тоже.

– Где моя Наташа? – без конца повторяла испуганная мать. – Наташа моя где?

– Мы все выясним, – пообещал майор.

Елену Васильевну посадили в машину, отвезли в Управление, разместили в кабинете, напоили чаем. Увидев, что женщина способна внятно отвечать на вопросы, Сергей Павлович приступил к допросу. Первым делом достал паспорт Натальи Беловой, положил перед Еленой Васильевной, спросил:

– Посмотрите внимательно. Этот документ принадлежит вашей дочери?

Белова дрожащими руками взяла паспорт, долго смотрела на красную обложку с гербом и золотыми буквами СССР, не решаясь его открыть, потом взглянула, наконец, на фотографию и вдруг расплакалась:

– Да, Наташенькин паспорт. Он, значит здесь, а она… О, Господи!

– Вы уверены, что это именно ее паспорт? – продолжал настаивать майор.

– Ну, как же? А то я его никогда в руках не держала! Вот и клякса на нем затертая, младшенькая моя поставила ненароком. Где дата рождения. И написано все правильно. Только фотография не Наташенькина, а, той… – Белова всхлипнула: – Она убила ее, да? Наташеньку мою? А документ себе взяла? Да? Ох, что же такое делается?

– Успокойтесь, Елена Васильевна. Давайте во всем разберемся. Расскажите все с самого начала: когда, при каких обстоятельствах ваша дочь Наталья Белова уехала в Москву, и как получилось, что до сих пор вы были уверены в том, что она и есть победительница областного конкурса красоты, и все у нее в порядке?

– Как получилось… Ох ты, Господи! Трое их у меня, вы поймите. Три дочки. Светочка, Еленка и старшая, Наташенька. Уж за старшую-то я никогда не переживала…

Елена Васильевна рассказывала долго, с ненужными подробностями. И все пыталась объяснить, что жизнь у нее тяжелая, забот много, и тому, что старшая дочь пристроена, оставалось только радоваться. Биография настоящей Натальи Беловой была проста. Мать ее всю жизнь проработала маляром на стройке, отец на той же стройке каменщиком. Жили в застойные времена не шибко богато, но весело, как все. И приработок был. Стройматериалы бесплатные, а руки у Наташиного отца были золотые. Получил он хорошую трехкомнатную квартиру от строительной организации, дачу начал строить, гараж, купил машину по очереди. Новенькие «Жигули». Квартиру, полученную от государства, Белов отремонтировал на зависть всем. Жена маляр, сам – каменщик. Чего ж не жить, коли с руками? И трех дочек они с женой народили, уверенные в том, что смогут вырастить и на ноги поставить.

Перемен, которые стали происходить в стране, Белов не понимал. Какая еще демократия? Какая гласность? Какая многопартийность? Ни он, ни жена в одной-то партии никогда не состояли, голосовали за кого велят, жили тихо, своим трудом. У рабочего человека только одна партия – трудовая. А свобода на то, чтобы глотку драть, она только бездельникам нужна. Но из-за этих перемен жизнь в городе начала меняться. Раньше строили много: военный завод получал немалые дотации, приезжие офицеры нуждались в жилье. Офицеров почему-то начали сокращать, производство тоже. Все это называлось непонятным Белову словом «конверсия». Но если модного слова он не понимал, то сокращение объема строительных работ понял запросто. Предприятий в городе было немного, но все они раньше строили жилые дома, да и государственные учреждения в районе строились. Школы, больницы, библиотеки, детсады. Работы у Белова было много, у его жены тоже. А теперь начались сокращения. Не могли строителям платить большую зарплату за объекты, строительство которых заморожено на неопределенный срок.

Самого Белова не сокращали, благодаря большому стажу, покладистому характеру и золотым рукам, и поначалу он не особенно переживал. Каменщик с руками работу всегда найдет. Но началось то, чего прежняя власть никогда не допускала: регулярные задержки зарплаты. Раньше-то и аванс выдавали, а теперь все выплаты откладывались на неопределенный срок. Белов часами складывал в столбик, сколько же ему должно родное государство, и считал себя богачом. Но появилось другое модное слово: инфляция. Когда он получил-таки деньги на руки, то чуть не заплакал. Их оказалось до смешного мало. И Белов зарылся в землю на своем дачном участке, стал халтурить по чужим дачам, где разбогатевшие на «свободе» люди платили наличными. Но таких в городке оказалось немного, да и свободных рабочих рук полно. Путь менее квалифицированных, но зато дешевых. Теперь трое детей оказались обузой. Да и здоровье у Белова было уже не то. Женился он уже к тридцати, сейчас ему стукнул полтинник, а старшей, Наташеньке, только-только исполнилось девятнадцать.

Старшая была умница, рукодельница. Среднюю и младшенькую Белов осуждал. Еленке бы все на танцульки бегать, Светке – по телефону с подружками болтать, да конфеты лопать. Учатся плохо, зато старшая тянется к знаниям, да к другой жизни. Одни курсы закончила, другие, жаль только, любит крутиться перед зеркалом. Но Беловы дочку понимали: Наталья выросла высокой, видной девушкой. И все жаловалась маме:

– Скучно здесь. Не хочу я оставаться в родном городе, ну не хочу!

– Куда ж ты поедешь, дочка? – вздыхая, спрашивала мать.

– В Москву хочу.

Елена Васильевна столицы боялась до обморока. Давным-давно туда уехала младшая сестра. Вышла замуж за такого же лимитчика, получила комнату в общежитии. Тяжким трудом на заводе через много лет они с мужем заработали однокомнатную квартирку. Двое детей. Поставили в очередь на расширение. Только из-за наступивших перемен растянулась та очередь до бесконечности. Так что сестре, которая сделалась москвичкой, Елена Васильевна не завидовала. Была у нее пару раз и ужаснулась. Чему завидовать-то? Квартирка тесная, район грязный, магазины дорогие. Дачный участок чуть ли не за сто километров! Ездить туда надо в душной электричке, потому как машина старая и все время ломается. И на жизнь в столице нужны большие деньги, а у сестры двое детей. Все рожали, на расширение рассчитывали. Мол, с двумя-то детьми больше комнат дадут. Вот и дали. Обо всех этих бедах сестра писала Елене Васильевне постоянно, словно упреждая: не вздумай приезжать, и без тебя тесно.

Белова в столицу никогда и не рвалась. Сестру с детьми принимала охотно, и никогда не думала, что если Наталья задумает у тетки пожить месяцок-другой, та ей откажет. Поэтому, когда старшая дочь тайком собрала чемодан и уехала из дома, написав в записке, что остановится у московской родни, Елена Васильевна особо не забеспокоилась. Не к чужим людям едет. Тем более что стали приходить вскоре от дочери письма, а потом и деньги. Очень кстати были эти деньги. Младшие девочки подрастали, их надо было одевать, кормить, учить. Елена Васильевна крутилась, как могла. Попробуй всех обстирай, накорми, да приласкай, когда неприятность какая случится! Поэтому, когда Наталья, сообщая о своих успехах, просила мать не приезжать пока в столицу, та и не рвалась. Куда ехать-то? У сестры тесно, да еще и Наталья там. Как они все помещаются в однокомнатной? Тяжко, наверное, Людмиле приходится. Елена Васильевна даже написала как-то благодарственное письмо сестре, и очень удивилась, когда не получила на него никакого ответа. Но за делами про странное молчание Людмилы она позабыла, а тут и лето началось. А летом самая работа. Дача, прополка – поливка, потом заготовки на зиму. Сколько банок-то надо закрутить! Компоты, соленья, салаты…

Елена Васильевна была настолько поглощена заботами об урожае, что когда пришла из Москвы телеграмма, растерялась. Как же так? «Срочно выезжайте опознание ваша дочь трагически…». В глазах потемнело. Муж на беду приболел, надорвав спину на строительстве чужой даче. Хотел побыстрее закончить халтуру, чтобы больше времени уделить собственному домику, да перестарался. Елена Васильевна по быстрому собралась, взяла все деньги, какие были в доме, назанимала у родни, и поехала в Москву одна. Дала телеграмму сестре, но на вокзале никто из родственников ее не встретил. Зато встретили люди в милицейской форме. Теперь же Елена Васильевна вообще ничего не понимала.

Сергей Павлович выслушал ее внимательно, не перебивая. Потом начал уточнять детали:

– Значит, фотография в паспорте принадлежит не вашей дочери?

– Нет, это не она.

– Ясно. Сережа, паспорт срочно на экспертизу. Пусть нам скажут, как вместо Натальи Беловой появилась в документе другая особа. А эту девушку вы не знаете? – Майор кивнул на паспорт.

– Нет, не знаю.

– Внимательно посмотрите. Возьмите документ в руки, приглядитесь. Может, видели где? Подруга Наташина?

Белова неуверенно взяла паспорт:

– Нет, не признаю. Может, и из нашего города? – она задумалась, потом сказала уверенно: – Нет, не было у нее такой подружки. Я их всех знаю.

– Ну, хорошо. А как объяснить Наташины письма? Это она вам писала?

– А кто ж еще? – удивилась Белова.

– Почерк, стиль, ее?

– Чего? – не поняла Белова.

– Ну, вы же знаете, как писала ваша дочь. Ничего в ее письмах вас не настораживало?

Елена Васильевна опять всхлипнула:

– Наташенька писала. Что ж я, дочкину руку не признаю? И все мамулечкой называла. Потерпи, мол, мамулечка, и все у нас с тобой будет. Об одном только просила в каждом письме: в Москву пока не приезжать. И сама, мол, вырваться пока не может, работы много.

– Когда пришло последнее письмо?

– Да с неделю назад. Веселое письмо. Радуется очень дочка. Скоро, пишет, заживем мы все, хорошо! И свидимся обязательно. В следующем месяце. То есть, в сентябре. И все сюрприз какой-то обещала.

– Письмо у вас не с собой?

Белова покачала головой: нет, мол. Майор вдруг вспомнил:

– Значит, она писала, что живет у тетки?

– Ну да. Я и не волновалась. Хотя на конвертах и писала: до востребования.

– А ваша сестра этого факта не подтвердила?

– Чего? – Опять не поняла Белова.

– Судя по тому, что не ответила на благодарственное письмо, и не встретила на вокзале, между ними что-то произошло.

– Как же так? Сестра ж родная? И почему на вокзал не пришла?

– Ладно, Елена Васильевна. Вам надо успокоиться, выспаться, прийти в себя. Ваша дочь жива, здорова, вы не переживайте. Мы ее найдем. А вы можете ехать домой.

– Я отсюда не уеду, пока вы Наташеньку не найдете, – Елена Васильевна перестала плакать, голос ее был тверд. – Ничего с ним не сделается, с моим огородом. На то дочери есть.

– Где же вы будете жить?

– У сестры. Я Людмилке все сегодня выскажу. Сейчас же прямиком к ней. Скажите только, как мне туда добраться. Бумажка-то у меня есть, – Елена Васильевна стала копаться в сумке, отыскивая конверт с адресом. Потом с торжеством выложила его на стол: – Вот. Все я ей припомню, Людмилке. И как жили у меня по целому лету, как пацанов ее обихаживала. Привезет, бывало, да оставит на месяц, а то и на два. А мою, значит, не смогла приютить. Сестра называется!

– Значит, вы сейчас к сестре?

– Да.

– Ну, хорошо, Елена Васильевна. Я вас сейчас отвезу.

– Да полно вам тратиться-то, мил человек. Мужик-то мой, сколько по этому бензину убивается! Дорого, мол. Я на автобусе.

– Ничего, я за казенный счет, – утешил ее Сергей Павлович.

Майору очень хотелось поговорить с Людмилой Васильевной, в девичестве Беловой. Но он понимал, что сегодня сестры начнут выяснять отношения, а между двумя бабами, если они в ударе, мужику лучше не влезать. Там дым будет коромыслом стоять, потому что за дочку Елена Васильевна сестре выскажет все. Поэтому майор довез Белову по указанному адресу, оставил свой рабочий и домашний телефоны, и наказал:

– Поговорите с сестрой. Пусть она расскажет все про Наташу. Уверен: они встречались. Может, и потянем за ниточку. Найдется ваша дочь.

Елена Васильевна кинула и направилась в подъезд. Когда за ней захлопнулась дверь, Сергей Павлович задумался. Ситуация осложнилась. Теперь предстоит выяснить, как на самом деле звали убитую девушку. А кто это может знать, как не ее возлюбленный? Носков! Ну, конечно! Вот с кем надо поговорить в первую! Но домашний телефон стилиста не отвечал. Мобильный после длинных гудков ответил коротким. Стилист не хотел общаться либо вообще ним с кем, либо с милицией в частности. Ловить его сейчас по городу занятие бесполезное. Ночь на дворе. Завтра с утра возьмут тепленьким. Приняв такое решение, Сергей Павлович решил на этом свой рабочий день закончить. И насчет бензина муж Елены Васильевны был прав: дороговато.

На следующий день, с утра пораньше майор Волнистый вместе со своим воспитанником поехал вытрясать из Носкова душу. А точнее, настоящее имя Нэтти. Ричард Носков жил в старом кирпичном доме, длинном, низком, похожем на кишку. Звонить в дверь пришлось долго. И даже стучать. Когда Носков наконец открыл им, то был такой сонный, что даже не удивился раннему визиту. Широко зевая, пригласил гостей в большую комнату.

Комнат в его квартире было две. Окна одной выходили на железную дорогу, а другой – на автомагистраль. Поэтому в квартире стоял страшный шум. Прямо под балконом Носкова проносились день и ночь машины, а в спальне гудели электрички и скорые поезда. Волнистый не мог представить себе такой жизни, на перекрестье дорог, но стилист, казалось, находил в этом особое удовольствие. На вопрос пожал плечами:

– А что? Меня это устраивает! Съезжать не собираюсь.

Мебели в доме было на удивление мало. Такое ощущение, что ее отсюда только-только вывезли. А как же «съезжать не собираюсь?». Врет? Внимание сразу же привлекал большой портрет на редкость красивой женщины. На вид ей было лет сорок: не девица на выданье, но дама. Лицо у женщины было тонкое, нежное. Высокая прическа, тонкий рот, огромные, немного грустные глаза.

– Мать, – коротко пояснил Ричард, не дожидаясь вопроса.

В остальном, смотреть здесь было не на что. Волнистый отметил только хорошую аппаратуру и мощные колонки по углам, очень дорогие. Его сын тоже увлекался музыкой и даже вел в школе дискотеку. Занавески были раздвинуты, а форточка открыта. Приходилось кричать, чтобы друг друга услышать. Сергей Павлович и так уже понял, что стилист – парень со странностями.

– Окно закройте, – попросил он первым делом.

– Что?

– Окно, говорю, закройте! – заорал майор.

Стилист усмехнулся, но форточку закрыл. Стало чуть тише. Все, также непонятно усмехаясь, Носков спросил:

– Господин майор, ваша фамилия Волнистый?

– Да, это так, – набычился Сергей Павлович.

– А ваша Попугайчик? – спросил его воспитанника стилист. – Вы Алексу документы показывали.

– Ну и что. Да, Попугайчик, – нахохлился юный лейтенант.

– С ума сойти! – рассмеялся Носков, и лейтенант Попугайчик тут же обиделся. – Кому-то не везет еще больше, чем мне! Дело об убийстве Нэтти расследует Волнистый Попугайчик!

– Вы гражданин Носков не шутки должны шутить, а задуматься о своем серьезном положении, – сделал внушение стилисту Сергей Павлович.

– Что ж такого серьезного в моем положении? – с иронией вскинул темные брови Ричард.

– По порядку начнем. Присаживайся, Сережа. То есть, лейтенант.

Лейтенант Попугайчик, все еще пребывая в обиженном состоянии, расположился за низким журнальным столиком. Писать там, в положении согнувшись, ему было не удобно, но Носков, видно, не признавал мебели стандартного размера. Его квартира напоминала бивуак, разбитый в театре военных действий.

– Один живете? – поинтересовался майор Волнистый и выразительно посмотрел на портрет.

– Да, один. Мама умерла.

– Давно? Отчего же? Такая молодая?

– Несчастный случай, – неохотно сказал Носков. Предупреждая следующие вопросы и слова сочувствия, насмешливо попросил: – Будьте снисходительны, господин Волнистый Попугайчик, ведь перед вами сидит круглый сирота. Не напоминайте ему о вещах, которые заставят его расплакаться.

– Попрошу к нам с лейтенантом обращаться по отдельности, – набычился майор. – Ко мне – товарищ майор Сергей Павлович Волнистый. К нему… – он кивнул на лейтенанта и замялся, так и не припомнив отчество. – К нему пока можете вообще не обращаться.

– Дискриминация, – легко парировал Носков. – Обижаете, значит, молодежь?

Сергей Павлович вытер со лба пот. И десяти минут он не разговаривал с Носковым, но уже понял, какой перед ним не простой человек. Евгения Львовна Раскатова обладала способностью сводить любую партию «в ничью», а Ричард Носков играл только черными, заранее объявляя свою проигрышную позицию, уходя в глухую защиту, но при этом выставляя противника полным идиотом. Волнистый невольно напрягся, так как чувство юмора у него отсутствовало напрочь. У Носкова же этого треклятого чувства было в избытке, как и у нового начальника отдела, который над майором так славно пошутил. Вот и на следующий, совсем уж невинный вопрос «А почему в доме так мало мебели?», Ричард Носков с иронией сказал: