Текст книги "Дорога висельников"

Автор книги: Наталья Резанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Внизу, в общем зале гостиницы, почти ежевечерне играли в кости и даже в карты – эта забава, считавшаяся исключительно аристократической, проникла из придворных кругов в городские. Император неоднократно пытался запретить этот порок, но все попытки успеха не возымели.

Однако желания присоединиться к игре тоже не возникало. Хоть наплевать на все, препоручить дело какому-нибудь ловкому стряпчему (наверняка Бранзард укажет подходящего) и податься обратно в Южное пограничье.

В дверь номера негромко стукнули, и она тут же отворилась – прежде чем Сигвард успел что-то сказать. Зато храп Ловела прервался мгновенно, и ординарец ворвался в комнату, почти столкнувшись с человеком в симарре и широком берете без пера.

Сигварда, в отличие от Ловела, это внезапное явление не обеспокоило – человек с враждебными намерениями не стал бы стучать. Что до самого вошедшего, то сдвинутый на лоб берет затенял его лицо, а плащ скрывал фигуру. Впрочем, личность гостя тут же прояснилась. Берет небрежным движением отправился на табурет, и в колеблющемся свете свечи открылось лицо с тонкими чертами, аккуратно подстриженной бородкой и подкрученными усами. По темным волосам и глазам он мог бы сойти за карнионца, но для истинного южанина советник Бранзард Рондинг, проводивший теперь почти все время в Тримейне, был слишком бледен.

– Вот что, приятель, – он вложил в руку Ловела монету, – спустись-ка вниз, выпей пива, пока мы с твоим хозяином потолкуем.

Ловел обернулся к Сигварду, и тот кивнул. Но, когда ординарец скрылся за дверью, недоуменно спросил:

– С каких это пор тебе Ловел стал мешать?

– Бывают вещи, о которых слугам знать не надобно.

– Ловел не слуга, он – солдат.

– А мне без разницы… – Бранзард снял промокший плащ, и Сигвард присвистнул. Советник Рондинг был одет как один из тех записных игроков, что собирались внизу. Камзол с разрезами на груди и руках, рукава с широкими буфами – и то и другое отлично служило, чтоб прятать крапленые карты и кости, утяжеленные свинцом (во всяком случае, так говорили). Короткие штаны, украшенные рядами блестящих пуговиц, – заядлые игроки, спустив все деньги, имели обычай ставить такие пуговицы на кон. У пояса его висела короткая шпага и кинжал.

– Это что за маскарад? Вроде сейчас не Масленица. Или ты и впрямь стал играть? – Сигвард рассмеялся. – Влетит тебе от супруги, когда она прознает.

Молодая госпожа Рондинг была особой весьма темпераментной. Это способствовало быстрому увеличению семейства, но иногда создавало некоторые неудобства в домашнем быту.

– Ее нет в городе, я отправил ее и детей в замок Рондинг.

Бран явно не склонен был шутить.

– Да что с тобой случилось?

– Не со мной. С тобой. – Бран уселся на табурет, не обращая внимания на то, что берет оказался под его седалищем. – Полагаю, в ближайшие дни поступит приказ о твоем аресте.

Сигвард едва не воскликнул: «Ты что, спятил?» – но сдержался. Если человек в должности Бранзарда произносит слово «арест», он знает, о чем говорит.

– Неужели Ориана добилась этого у императора?

– Твоя мачеха тут ни при чем. Хотя, если бы эта глупая баба не затеяла тяжбу, может, ничего и не было бы. Нет, брат, в дело вмешался Святой Трибунал.

– Он-то здесь при чем? Я всегда был верным сыном церкви.

– Это ты так думал. – Из пресловутого разреза на камзоле Бран извлек несколько смятых листов бумаги. – У меня по старой памяти есть агент в Тернберге. Городишко провинциальный, там некоторые вещи скрыть нельзя. Вот почитай-ка его донесение.

Сигвард с трудом вчитался в писанину, придвинув к себе свечу. А вчитавшись, выругался.

– Бред собачий! Ну, ходили такие сплетни промеж дворни. Но мне, когда я еще мальчишкой был, Давина рассказала правду.

– Ага. Нам в Фораннане, в университете, знаешь ли, тоже объясняли, что такое sectio caesarea. Штука в том, друг мой, что церковь и впрямь строжайше запрещает эту операцию. И у женщины, ее совершившей, были все основания бояться за свою жизнь. А твой отец повинен в укрывательстве преступницы.

– Но они умерли!

– Для церковного суда это значения не имеет. К тому же эта баба, помощница повитухи, закладывает всех подряд. Впервые я порадовался, что отец не дожил до сего дня. Впрочем, сомневаюсь, что они потревожат его прах, равно как прах господина Торольда. Зачем, когда есть ты?

– Бран, что ты несешь? Даже если эта операция незаконна, я тогда новорожденным младенцем был!

– Ты и сейчас как младенец, право. Когда кого такие вещи волновали? Еще скажи, что на Юге ты защищал христиан от магометанской угрозы.

– А разве нет?

– Это будет сочтено особо хитрой уловкой коварного преступника. Так что если ты решил направиться ко двору, чтобы напомнить о своих военных заслугах, – не трать времени зря. У меня есть сведения, что там настроены против тебя.

– Барнабиты, язви их в душу! Так я и думал. Они не простили, что ходили у меня под началом.

– И напрасно думал. Ты ведь умудрился под конец с ними спеться, верно? Адмиралу Убальдину твой альянс с барнабитами совсем не по нраву. И он охотно согласился оказать услугу Генриху де Сальса. Спросишь – зачем? Он вовсе не испытывает к тебе ненависти. Но адмирал хочет быть единственной силой, на которую мог бы рассчитывать император. Между прочим, напрасные мечты – грядет царство чиновничества, и счетоводы в будущем будут цениться выше воинов. Но до его наступления еще далеко, и Убальдин убирает возможных конкурентов. – Бранзард тряхнул головой, прерывая риторическую фигуру. – Однако не исключаю, что именно благодаря Убальдину ты до сих пор на свободе. Ему же надо и по барнабитам ударить. Поэтому отправили по его совету агентов Трибунала в Крук-Маур. Собирать сведения на предмет твоих и рыцарей из тамошнего капитанства связей с басурманами и этими… рахманами.

– Что?!

– Не ори. Они там, в Трибунале, люди обстоятельные, захотят найти связь – найдут.

– А если б я заподозрил неладное и сбежал до ареста?

– Не считай Генриха де Сальсу глупее, чем он есть. Тебя не выпустят из Тримейна. Да и приглядывают за тобой, чтоб не сбежал.

– То-то мне все эти дни мерещилось… – сквозь зубы проговорил Сигвард. Но тут же его поразила внезапная мысль. – Погоди! Но, значит, и твой приход… Ты понимаешь, чем рискуешь?

– Понимаю лучше тебя. Однако следят за гостиницей, а не за номером. А «Трилистник» славен тем, что здесь играют. Вот тебе и ответ на вопрос, к чему этот маскарад. От тебя я спущусь в зал и в самом деле засяду за карты или шашки. А потом начнется драка. За нее хозяину заплачено особо. Хорошая драка, чтоб всех повыбрасывали вон. А когда посетители бросятся врассыпную, за всеми фискалы де Сальсы не уследят.

Сигвард считал себя хладнокровным человеком, но воистину до предусмотрительности Бранзарда ему было далеко.

– Ну хорошо. Ты предупредил меня об опасности и о том, что бежать никак нельзя. Эх, черт, была бы здесь моя рота, никакие бы преграды меня в городе не удержали. А я, как назло, один, Ловел не в счет…

– Но положение не так безвыходно. Главное – не тянуть. Из тюрьмы Святого Трибунала я тебя не вытащу, настолько мои связи не простираются. Нужно бежать до ареста.

– Ты же только что сказал, что бежать невозможно.

– Возможно. Если встать на Дорогу Висельников.

В другой ситуации Сигвард бы рассмеялся. особенно учитывая серьезность, с какой Бранзард это произнес.

– От кого угодно ждал я таких слов, но не от тебя! Бран, Дороги Висельников не существует! Тайное братство, спасающее от казни невинно осужденных… я перестал верить в эти сказки еще до того, как начал бриться.

Но Бранзард по-прежнему не склонен был шутить.

– Им выгодны обе эти версии. И то, что их не существует, и то, что они – спасители облыжно обвиненных. На самом деле бескорыстием они не страдают и спасать возьмутся далеко не всякого.

– Все равно не верю я ни в какие тайные братства. Для того чтоб вывозить осужденных из-под носа стражи и служителей церкви, нужно что-то посильнее банды. А Площадь Убежища выжгли полтораста лет назад, и с тех пор в столице нет крупных преступных сообществ.

– Но преступники-то остались, этого ты не будешь отрицать! И выжечь их никто никогда не может, особенно наш добрый государь. Но сейчас речь не о нем, а о тебе.

– Даже если ты прав и такое общество существует, какая им во мне корысть? За мной сейчас нет настоящей военной силы, нет влиятельной родни, да и наличных денег не так уж много – доходы с Веллвуда мне перекрыли…

Бранзард вздохнул.

– Предположим, я их попрошу.

Воистину, это был вечер открытий, и Сигвард очень плохо знал своего лучшего друга. И Бранзард предупредил слова Сигварда:

– Знаю я, что ты скажешь. «Ты, императорский советник, – и преступная банда?!» Но в столице жизнь сложная. И не все, кто связан с Дорогой, – шайка грязных оборванцев. Некоторые – вполне солидные люди. С виду, по крайней мере… И кое-кто из них мне обязан. Достаточно, чтоб я мог просить о взаимной услуге. Конечно, за это будет заплачено. Кроме того, будь готов, что услуги потребуют и от тебя.

– Какой еще, к чертовой матери, услуги?

– Если человека выводят на Дорогу, желательно, чтоб он принес пользу Дороге. От ученого могут потребовать, чтоб он поделился знаниями. От куртизанки – чтоб она соблазнила нужного человека. Ты хорошо владеешь мечом? Возможно, придется подраться.

– Все равно не нравится мне это.

– А Дом Трибунала тебе нравится? Впрочем, как знаешь. Обычно люди в затруднении ищут помощи у родственников, но твои родственники… вернее, родственницы… И как это тебя угораздило вляпаться во вражду сразу с двумя стервозными бабами? Ориана – еще ладно… кстати, в канцелярии Сакердотиса болтали, что ты был ее любовником…

– Типун тебе на язык!

– А что? Между вами на такая уж большая разница в годах, она всего лет на шесть тебя старше.

– Тогда с чего бы ей тягать меня к суду?

– Ну, постель – это одно, а наследство – совсем другое. Но тетка твоя – это нечто!

– Да. Ведь сука почти тридцать лет молчала!

– Как говорит один мой знакомый сутяга – большой мерзавец, кстати, – «Если хочешь укусить, нужно уметь долго лежать в канаве и ждать».

– Я уже думал, почему отец не убил ее.

– Наверное, потому, что он был старой школы и считал убийство женщины недостойным мужчины деянием.

– Надеюсь не повторить этой ошибки.

– Надеюсь, что у тебя будет такая возможность… Предположим, что тебе удалось вырваться из Тримейна. Куда ты подашься?

– Прочь из империи. Солдаты везде нужны.

– Это верно. Но нужно суметь покинуть страну. Сухопутных границ тебе вряд ли достичь – слишком далеко. А ближайшие порты держит под рукой Убальдин, и он расстарается, чтоб угодить своим союзникам.

– К чему ты опять клонишь?

– Есть только одна область империи, где Святой Трибунал не имеет власти. Открытые Земли. Там с властями вообще сложно.

– Но это далеко от все х границ империи.

– И тем не менее скрыться тебе будет легче именно там. Думаю, что Дорога выведет тебя в Открытые Земли. А потом, если погоня собьется со следа, тебя доставят в один из карнионских портов. Если ты решишься встать на Дорогу. А если решишься – тогда тебе нужно сделать вот что…

«Умеют ли мертвые проклинать? Если да, то ты, наверное, проклинаешь меня, Торольд. Потому что я думала, будто мщу ублюдку, а оказалось – тебе. Это правильно, ибо слишком долго приходилось мне проклинать тебя.

Ты сам виноват. И дядя Рупрехт тоже. Он чересчур много молился и не слушал Эберо, когда тот говорил ему: чтоб вернуть мощь семьи, нужно, чтобы две ветви рода Веллвудов соединились.

Я ничего не говорила. Я любила тебя с детства и надеялась, что ты все поймешь. А ты смотрел сквозь меня.

Тебяе не было в замке, когда твой отец привез эту страшную девчонку. Да, она была страшная – тощая, заморенная, с синюшными губами. И эти глаза… у детей таких глаз не бывает, от них мороз по коже шел. Ее никто не любил, никто. И дядя Рупрехт тоже. А я возненавидела ее, как только увидела.

А потом приехал ты. И сквозь нее ты не смотрел. Ты даже меня стал замечать. Потому что я не могла выносить, как ты подаешь ей за столом кусок пирога или яблоко (до твоего приезда ее не сажали за хозяйский стол), а ты видел это и смеялся. Тебе нравилось играть с людьми, управляя ими. Ты и не подозревал, что в этом умении тебе далеко до нее. Нам всем еще предстояло в этом убедиться. Через несколько лет. После того как ты вернулся с войны.

Когда мы узнали, что вас видят вместе, я сразу предложила убить ее. Бог свидетель, я была права! Но Эберо воспротивился. Он сказал, что ты быстро натешишься новой игрушкой и бросишь ее. Бедный Эберо, он всегда думал о людях лучше, чем они есть. Он и представить не мог, что игрушку сделают из тебя. Свою болезнь она превратила в оружие. Ты всегда помнил, что она может умереть, верно? Это тебя при ней и держало. А она развлекалась. Она играла и с тобой, и с нами. Ты даже не подозревал, на что она была способна.

Когда Эберо наконец понял, какую опасность она для нас представляет, и распорядился убрать ее, она исчезла. Как будто нечистая сила ее унесла. И знаешь, где она провела не меньше трех месяцев, пока наши люди искали ее по всей империи? В нашем собственном доме, в нашем тримейнском особняке! Она, в своей неизмеримой наглости, явилась туда и нанялась к нам кухаркой! Эберо держал открытый дом, у нас было множество слуг, не мог же он заглядывать в лицо каждой кухонной девке! Неизвестно, сколько бы это еще продолжалось, если б я случайно с ней не столкнулась. Она изменилась со времен Веллвуда, но я узнала ее. Если б у меня хватило решимости сделать все самой… но меня не так воспитывали, чтоб пачкать руки, и я позвала Эберо. А она успела выскочить в окно. Толкнула меня, сука, так что я потом неделю отлеживалась, и выскочила. Никогда не забуду, как она скалилась при этом. Она развлекалась, да! Любая другая свернула бы себе шею, прыгая с такой высоты, но не она. Она убежала. И пропала. Эберо искал ее, но не нашел. Он уверял меня, что ей, должно быть, помогло какое-то тайное общество из тех, о которых вечно болтают, не то Дорога Висельников, не то Братство Причастившихся. Но я в это не верила. Это дьявол ей помог.

Однако о ней по-прежнему ничего не было слышно, и мы надеялись, что она наконец издохла. И тебя тоже не было. Если б ты оставался в Тримейне, я бы не вышла замуж. Но ты не приезжал, а Эберо настаивал на своем. Образ жизни, достойный нашего имени и происхождения, требовал денег, а их у нас не было. И я обвенчалась с Дидимом. Одна надежда поддерживала меня – она издохла.

Надежда оказалась ложной.

Говорили потом, что ты нашел ее умирающей, чуть ли не в канаве, и выходил. И она из благодарности перестала гнать тебя от своей постели. Может, и врали. Скорее всего врали. Она не способна была испытывать благодарность. Но в Веллвуд вы вернулись вместе.

Слышать сообщения о том, что происходит в замке наших предков, было невыносимо. Слуги, что прежде ненавидели ее – я же помню, ей без приказа куска хлеба бы никто не дал! – теперь пускали слюни умиления, рассказывая, какие между вами любовь и согласие. Любовь! Она по-прежнему играла, только игра была уже другая. И пока ты радовался, я была связана с человеком, который ненавидел всех женщин и которому я должна была дать наследника. Ты понимаешь, что я вынесла? Нет, этого никто понять не может.

Потом забрезжила новая надежда. Ей прочили смерть от родов, и лекари, привозимые тобой в Веллвуд, убегали, спасая свои шкуры. Но дьявол снова пришел ей на помощь. Ты сам призвал его, вступив с ним в сделку.

Когда мы узнали об этом, Эберо решил, что надо известить обо всем Святой Трибунал. Но я воспротивилась. Они бы забрали не только этих ведьм, но и тебя обвинили бы в соучастии. Может, тебя и не казнили бы, но ты бы все равно пострадал. Так что я спасла тебя, слышишь? Но ты и не узнал этого, и не оценил.

Но в другом я не могла спорить с Эберо. Я должна была дать наследника роду Дидимов. От этого зависело наше благополучие. Особенно теперь, когда на пути к наследию Веллвудов возникло новое препятствие. Эберо был прав. И я всегда слушала его. Почти всегда. Что бы ни говорили о нем, как бы его ни называли, он был единственным, кому я могла доверять. И он меня понимал. Почти всегда.

Поэтому я исполнила свой долг. Как – не буду говорить, тебя это не касается, но я это сделала. Не прибегая к колдовству и сатанинским ритуалам. И смогла вздохнуть с облегчением.

Бог дал мне еще одно облегчение. Даже дьявол не мог вечно выручать ее. Она умерла, когда мы уже перестали этого ждать. А я уже не способна была радоваться этому, как радовалась бы раньше. Слишком много пришлось мне испытать.

Но Эберо говорил, что надо избавиться от ублюдка. И он опять был прав. Однако ублюдок оказался так же живуч, как его мать. И дьявол не зря стоял у его колыбели. Эберо изобретал разные способы – снадобья в пищу ему или лошади, которая его возила, или другие, более действенные. Но все было напрасно. А потом стало не нужно.

Одно меня утешает. Свою жену ты тоже не любил. Ты просто хотел защитить своего ублюдка. Вот уж было для красотки Орианы открытие!

А я отомстила тебе. Вовсе не за то, что ты завещал ублюдку Веллвуд и все наши родовые владения. А за то, что ты умер.

За то, что ты опять с ней, а не со мной».

Император Георг-Эдвин отличался, как уже говорилось, высокой нравственностью и строгими принципами, а потому старался повсеместно искоренять разврат. Но притоны на Канальной улице даже он не пытался уничтожить. Это было бы покушением на одну из старых добрых тримейнских традиций, вроде казней на Дворцовой площади, рыцарских поединков на Турнирном поле и студенческих безобразий. Гулящие девицы облюбовали улицу вдоль канала, ведущего к реке Трим, в те времена, когда королевство Тримейн еще не сделалось сердцем империи. Как выглядела Канальная улица в ту легендарную эпоху, записей в городских анналах не сохранилось. А сейчас здесь был целый квартал борделей и питейных заведений, как относительно чистых, так и притонов самого низкого пошиба. Городская стража, патрулирующая улицы Тримейна, не слишком беспокоила дам с Канальной, а также их посетителей. Хотя говорили, и не без оснований, что стражи порядка поступают так не из лености или трусости, а потому, что получают с оных дам плату – деньгами и натурой.

Сигвард, разумеется, бывал на Канальной – и один, и с приятелями. Завсегдатаем, правда, не был. Не мог быть, даже если б захотел, – не так часто ему приходилось приезжать в Тримейн. И то, что он, офицер в отпуску, вдобавок холостяк, отправился поразвлечься на Канальную, подозрений не вызывало. Вернее, подозрительным выглядело бы, если б он вовсе пренебрег подобными развлечениями.

И все же он знал: тот или те, кто следит за каждым его шагом, отправятся за ним и в квартал веселых домов.

В дни после визита Бранзарда он убедился, что друг детства прав и слежка не мерещится с пьяных глаз или с недосыпу. Нужно было решаться.

Бежать очень уж не хотелось. Вся предыдущая жизнь отучила Сигварда бегать. Но из Дома Трибунала не бегут вообще. Не было такого случая за всю историю этого учреждения. И Сигвард решился.

Первоначально он сплавил из города Ловела. Брать его с собой Сигвард не собирался, а губить парня тоже не хотелось. Ведь после побега Сигварда, если Ловел при том будет в городе, его заметут в первую очередь. Поэтому Сигвард отправил Ловела с письмом к одному из старых армейских приятелей, проживавших в окрестностях столицы. Если за парнем проследят, да еще письмо вскроют – не страшно. Там пустые слова. А после – не пропадет Ловел, не младенец.

С собой он мог взять только деньги и оружие. Ничего иного дворяне при себе не носят. И одеться следовало так, как одевается человек, который отправляется на Канальную и не желает, чтоб его узнали. То есть одеваться-то можно как угодно, но сверху накинуть плащ подлиннее и попросторней да надвинуть шляпу на самый нос. А вот коня придется оставить в конюшне «Трилистника». Канальная – не та улица, куда ездят верхом.

Он вышел из гостиницы засветло. Нате, любуйтесь, пока зенки не лопнут.

Днем ни одно заведение на Канальной не работало. Труженицы отсыпались. А к вечеру, еще до того, как веселье вступало в свои права, двери гостеприимных домов начинали распахиваться.

С Канальной, помимо стражников, много народу имело навар. Посетителям же нужно было выпить, закусить, а то и отдохновением душу потешить – потому на Канальной еженощно отрабатывали свой хлеб музыканты и певцы. Ну а о тех, кто обирал на улицах пьяных гуляк, а также о своднях и сутенерах и речи нет.

Вообще же заведения на Канальной были на любой вкус, вернее, кошелек. От самых паршивых до сравнительно чистых, где и господа дворяне не брезговали проводить свой досуг.

То, куда направлял стопы свои Сигвард, называлось «Шалунья Пуцци» и официально считалось гостиницей. Вывеска, изображавшая красотку в самой зазывной позе и платье ядовито-апельсинного цвета, не оставляла сомнений в том, чем здесь на самом деле занимаются. Впрочем, переночевать и поужинать в «Шалунье» и впрямь можно было, тут содержатель заведения не врал.

Это был большой двухэтажный дом с черепичной крышей – большая роскошь, у большинства строений квартала крыши были соломенные. Изначально дом был выкрашен ярко-желтой краской, но та облупилась от сырости. Сказывалась близость канала. Когда-то, еще при королях, здесь была граница города Тримейна, и именно здесь, за городской чертой, велено было селиться гулящим девкам. Город с тех пор разросся, а Канальная осталась Канальной. Суше, правда, не стала. Мостить ее никто не собирался, разве что доски могли положить посреди улицы, чтоб дорогие гости в грязи не утопли.

Сигвард толкнул дверь и вошел в зал «Шалуньи». Внутри тоже были заметны попытки кое-как приукрасить помещение. Балки были увешаны пучками травы и цветов – жалкое подобие цветочных гирлянд, украшавших дома богатых городских особняков. Пол был вымыт – хотя не оставалось сомнений, что до утра его заплюют и заблюют.

Народу в зале было пока немного, и первые заспанные девицы только начали спускаться к гостям. Музыканты в углу – трое угрюмых испитых парней с мандолиной, виолой и флейтой – настраивали свои инструменты. Посетители, очевидно, полагали свои инструменты в полном порядке. Они, раскинувшись за столами, тянули пиво или вино. Табак не курили – эта зараза в Тримейн, в отличие от южных портовых городов, еще не проникла. Ставни были прикрыты, и зал освещали масляные плошки.

Сигвард сомневался, что тот, кто следовал за ним, рискнет сразу же войти в блудилище. Должно быть, станет караулить снаружи, присматривать за дверями. А вот потом, когда в зал набьется побольше народу, тогда и появится.

Ну так нечего тянуть.

Он огляделся.

За столом рядом с музыкантами сидел парень, года на три моложе Сигварда, в коричневом джеркине эрдского сукна и берете, обшитом выцветшей тесьмой. Его острый нос явственно был перекошен влево – неправильно сросся после сокрушительного удара. Усы и борода были коротко подстрижены, на столичный манер. На боку у него была рапира, и Сигвард не сомневался, что это не единственное его оружие.

Сутенер и сутенер. Плюнуть и растереть. Но Бранзард описал именно этого человека.

Сигвард направился к столу и сел напротив кривоносого. Тот осклабился.

– Желаете поразвлечься, благородный господин?

Он и говорил как сутенер, но во взгляде его, хищном и цепком, не было ни приниженности, ни подобострастия.

– Прежде чем развлекаться, я бы хотел знать, на верной ли я дороге.

– Тут без выпивки не разберешься, – ответствовал кривоносый. – Желаете эля? Настоящий, эрдский. Или пива? У нас лучшее пиво в городе.

– Лучше что-нибудь покрепче.

– Есть славный рейнвейн, только что доставили. И мускатные вина.

– Это пусть ваши девицы пьют. А я хотел бы чего-нибудь… чего не подают в других заведениях. – Сигвард был уверен, что мелет полную чушь. Но на этом настоял Бранзард. – Например, «крови мучеников».

Кривоносый посмотрел на него не мигая.

– Это дорогое вино.

– Я готов платить.

– И оно не всякому по силам.

– Ничего, у меня голова крепкая.

– Что ж… – Со стороны лестницы послышался шум, смешки и взвизгивания. Это очередная партия девиц спускалась к посетителям. – Эй, Минни! – крикнул кривоносый.

К столу поспешно приблизилась изрядно сложенная девица, светловолосая, нарумяненная, в низко вырезанном малиновом платье с темно-синими вставками, с дутыми браслетами на пухлых запястьях. Несмотря на румяна и прочие краски, покрывавшие ее лицо, было видно, что она еще очень молода.

– Что, сударь, хороша? – осведомился кривоносый.

– Недурна, – отозвался Сигвард.

– Вот, Минни, отведи благородного господина к себе и развлеки его так, чтоб ни на что не было жалоб. А я пока спущусь в погреб и посмотрю, нет ли в запасе того вина, которое господин заказывал. Вскорости я поднимусь к вам, оставлю вино и прослежу, чтоб вас никто не беспокоил.

И, не дожидаясь ответа, он легко поднялся с лавки и прошел по залу, расталкивая новоприбывшую публику.

– Пойдем со мной, красавец. – Минни протянула Сигварду руку. Ногти у нее были обкусаны. Говорила она несколько в нос, как многие простолюдинки в Тримейне, но голос у нее был приятный.

Музыканты наконец настроили инструменты и грянули моррис. Несколько пар сорвалось с места и с топотом ринулось в пляс, так что, пока Сигвард шел за Минни к лестнице, его едва не сбили с ног.

– Ну и пруха тебе, Минни! – крикнула худая черноволосая девица в полосатом платье. – Вечер только начался, а у нее уже клиент.

– И на всю ночь, Фина, – ответила Минни. – Ступай, здесь тебе ловить нечего.

Обиженная Фина с выражением «не больно-то и хотелось» на набеленном лице отошла, одернув платье на тощем заду, а Сигвард со своей путеводительницей поднялся на второй этаж.

Комнатушка Минни находилась в самом конце коридора. Там было темно, но Минни извлекла из складок юбки огниво, выкресала огонь и запалила сальную свечу, закрепленную в глиняной миске на колченогом столе.

– Ну, что стоишь? – сердито сказала она. – Скидавай скорей плащ и шляпу свою дурацкую.

Сигвард нахмурился, неуверенный, что правильно ее понял. Минни повернулась к нему. В полумраке она казалась даже лучше, чем прежде. Гладкая кожа, еще не успевшая испортиться от белил, румян и сурьмы, упругая пышная грудь, полная белая шея. В другое время он охотно поразвлекся бы с нею, но сегодня вроде нечто иное намечается? Или это тоже входит в услуги, предоставляемые Дорогой?

– Что выпялился? Ты же хвоста за собой привел как пить дать, – сердито пояснила Минни. – Вот и нужно обрядить человека под тебя, чтоб фискала от нас отвадить. Колин об этом позаботится.

– Колин – это… – Сигвард коснулся костяшками пальцев носа, – он, что ли?

– Нет, архиепископ Тримейнский! – бросила неласковая шлюха. – Кто ж еще!

Замысел был вполне разумен, ради него не жаль пожертвовать и плащом. Тем более что Сигвард собирался пожертвовать гораздо большим. Он швырнул шляпу на постель, покрытую лоскутным одеялом, и развязывал завязки плаща у горла, когда от двери раздалось:

– Воркуете, голубки? Я вина принес. Еще что понадобится, господин, только скажите, сей момент сбегаю!

Колин шагнул через порог, брякнул кувшин на стол. Зыркнул на Сигварда.

– Нечего копаться, парень. Или и впрямь решил поиметь Минни? Тогда ты выбрал неподходящую ночь.

– Сам-то болтай поменьше.

Плащ отправился вслед за шляпой. Колин подхватил их и спрятал за пазуху.

– Сейчас, господин, и ветчинка, и колбасы будут, только в погреб сбегаю! – заявил он, уже стоя на пороге, так чтоб его было слышно в коридоре.

Вернулся он действительно быстро. Но никаких яств не принес. Закрыв дверь, распорядился:

– Ну-ка, Минни, посвети.

Девица взяла со стола свечу, подняла повыше. Колин отдернул висевшее на стене пестрое полотнище, долженствующее изображать ковер. За ним обнаружилась еще одна дверь. Кривоносый распахнул ее.

– Все, идем. Минни, запрись на задвижку. Прости, подруга, что побеспокоили.

– Ничего. Хоть ночь просплю спокойно, без этих козлов. И не забудь про мой процент.

– Ну и кто сейчас воркует? – проворчал Сигвард.

Колин хмыкнул и шагнул в потайную дверь. Сигвард, пригнувшись, за ним.

Сразу за дверью начиналась лестница, узкая и крутая. Чтобы не поскользнуться на хлипких ступеньках, Сигварду пришлось держаться за стену. Кривоносый обходился без этих предосторожностей – наверное, привык. Столь же уверенно двигался он, когда они спустились и оказались в темном переходе. Сигвард пытался определить направление, в котором они двигались, но без особого успеха. Пахло сырой землей, под ногами чавкала глина. Еще хуже завоняло, когда Колин наконец открыл очередную дверь и они вышли из какого-то сарая на берег канала. А канал на Канальной, как известно, чистили чрезвычайно редко.

– Покойников тоже сюда спускаете? – спросил Сигвард, глядя на маслянистую воду.

– Соображаешь, – одобрил кривоносый.

Сигвард оглянулся, пытаясь определить, где они находятся. Огней с этой стороны не было видно, но сквозь тучи, обложившие ночное небо, порой проглядывали звезды. И даже их неверного света было достаточно, чтоб заметить – очертания здания, к которому примыкал сарай, ничуть не напоминали оставленный бордель.

– Мы порядком отошли от «Шалуньи», – пояснил Колин, угадавший мысли Сигварда. – А иначе зачем ходы рыть?

Сам он, ступив на хлипкие мостки, сноровисто отвязывал лодку, покачивавшуюся на грязной воде канала.

– Давай сюда! – скомандовал он, берясь за весла. Когда Сигвард ступил в лодчонку, Колин оттолкнулся, и мостки, сарай и близлежащие притоны поплыли назад.

Даже ночная тьма не могла скрыть всей неприглядности этой стороны Канальной улицы. Если с фасадов дома как-то старались содержать в порядке, то на берег канала лили помои, валили мусор, нараставший здесь годами. Какой-нибудь бродячий проповедник не преминул бы использовать это обстоятельство в качестве метафоры, напомнив, что за разукрашенной наружностью здешних девиц скрывается грязь их греховности. Однако Сигвард не был проповедником. По правде говоря, он не склонен был даже внимать проповедям.

– Ты что смурной такой? – полюбопытствовал Колин. – Жалеешь, что Минни не успел попробовать?

– Нет, «кровь мучеников».

– А! Это не расстраивайся. Дрянь редкостная, одна слава, что вино, а на деле – ровно настойка кошачьего корня какая. Голову, правда, туманит не хуже южной дури.

В лицо ударил ветер, разгоняя канальную вонь. Лодка вырвалась на простор. Днем по реке Трим сновали перевозчики, тянулись груженые баржи. Сейчас река была свободна и пуста. Прохожих, днем заполнявших мост, об эту пору не было. Или они сами стремились никому не попадаться на глаза.