Текст книги "Z – значит Зомби (сборник)"

Автор книги: Наталья Резанова

Соавторы: Виктор Точинов,Владислав Выставной,Антон Первушин,Сергей Слюсаренко,Андрей Синицын,Михаил Тырин,Андрей Щербак-Жуков,Николай Калиниченко,Елена Долгова,Александр Щёголев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

6. Не всякий человек с бензопилой – лесоруб

Заречье казалось вымершим. Вернее, звали это место Заречьем по привычке.

Заречная улица Кингисеппа когда-то именовалась деревней Заречье – и по виду осталась деревней до сих пор, несмотря на смену статуса. Деревянные дома, вытянувшиеся в одну линию вдоль берега Луги, сады-огороды, срубы колодцев, поленницы, железные ящики с газовыми баллонами… От городской окраины улица-деревня отделялась Лугой, и шагать туда приходилось через пешеходный мост, вернее два моста – река здесь разделялась на два рукава. С другой стороны к Заречью вплотную примыкал лес.

Николка кое-как дотащил мешок с рыбой через первый мост, длинный, передохнул на острове, затем прошел по второму мосту, небольшому, перекинутому через протоку.

Думал, встретит кого из знакомых, пособят. Не встретил никого, вообще ни одного человека не было видно на длинной улице. Ладно хоть старик Рукавишин жил невдалеке от моста.

Жить-то жил, но и его дом казался вымершим. Хотя старый из дома отлучался редко, сидел как паук в паутине, поджидая клиентов. За оградой надрывался Бес, нечистокровный эрдельтерьер (редкая порода для дворовой собаки). Николка терпеливо ждал у калитки – разглядел движение за занавеской, есть живые в доме.

Наконец показался Рукавишин, унял собаку, похромал к калитке. На Николку и его мешок дед смотрел как-то странно, словно не понимал: что за рыба? зачем? для чего?

Николка попытался было рассказать об утреннем странном происшествии, но старик не слушал, перебил на полуслове:

– У вас в Лесобирже ящик-то сегодня кажет?

Николка не знал. Вчера все было в порядке, а сегодня выехали затемно, какой уж тут телевизор… Так и объяснил.

– Хреноту какую-то про Питер показывали… – задумчиво сказал Рукавишин. – И не первое апреля вроде… А теперь вообще только шум по всем каналам.

Он затащил внутрь мешок, захлопнул дверь, не попрощавшись.

Николке все меньше нравилось происходившее… Что-то назревало, что-то невидимое, но тяжелое висело в воздухе. Николка гнал от себя мысли, что у них случиться нечто вроде диких событий в индийском городе… название города он запамятовал, но без разницы – где мы и где Индия?

Нехорошие мысли, как он их ни гнал, все равно лезли в голову. Больно уж страшные кадры передавали из того городка в послеполуночных новостях – предупредив, чтобы непременно убрали припозднившихся детей от экранов.

Николка решил сходить в Дворянское Гнездо. Благо недалеко, пара километров по берегу… Сам перед собой оправдываясь тем, что надо позвонить, узнать, что с отцом. Но здесь все как вымерли, а у Ларисы мобильник по любому есть. На самом деле Николке было очень тревожно. И он хотел увидеть Лариску, убедиться, что с той все в порядке.

Решено – сделано. Пошагал, сначала по длинной улице-деревне, затем дорога несколько сотен метров тянулась лесом, отделявшим Заречье от садоводства. Николка понятия не имел, зачем и отчего прозвали Дворянским Гнездом садоводство, основанное за пятнадцать лет до появления Парамонова-младшего на свет. В бумагах и на карте, разумеется, стояло иное название, но в жизни все говорили только так, Николка слышал народный топоним сызмальства и необычным он не казался. Да и какая разница? Главное, что там жила Лариса.

Лариса была его единственной и большой любовью. Причем пока платонической… Николка надеялся, что лишь пока. Целовались, потискались как-то разок под хорошее ее настроение, не более того.

Он рассчитывал, что все у них впереди… Думал, что скопил достаточно денег на проклятой отцовской рыбе, чтобы заплатить репетиторам, – из их-то школы только в какое-нибудь заборостроительное училище прямой и светлый путь открывается. Но он скопил, и поступать в институт они с Ларисой будут вместе. И он поступит, хоть треснет, хоть сдохнет ночами над учебниками, но поступит на бюджетное отделение.

Как отнесется отец к намерениям отпрыска, Николка не задумывался, все равно ничего хорошего тут не надумать. Утрясется все как-нибудь…

С такими мыслями он дошагал до Дворянского. От родной Лесобиржи каких-то две сотни метров – по воде, через Лугу. Чуть подальше садоводством пройти – можно крышу собственного дома разглядеть сквозь зелень деревьев. Отец и не догадывался, отчего сын зачастил на рыбалку и часами на реке пропадает, но лодку давал без разговоров – дело доброе, смена достойная подрастает. Николка рыбную ловлю тихо ненавидел. Но толк в ней понимал…

В Дворянском Гнезде та же пустота – давящая, тревожная. В июне тут самое оживление по выходным, а в рабочие дни сидят на дачах старые да малые. Иное дело в июле, в августе, когда многие здешние садоводы стараются в отпуска уходить. Но все равно – ни на одном участке ни одного человека не видать, небывалое дело…

Планировка здесь была иная, чем в вытянувшемся в линию Заречье. Две главных, но нешироких улицы – одна вдоль реки, другая параллельно лесной опушке, и множество улочек-проулочков между ними, совсем уж узких, двум машинам не разъехаться. Лариса жила на дальнем конце садоводства, там, где две главные магистрали сходились вместе.

Николка на развилке свернул направо, пошел вдоль леса – хоть чуть-чуть, но ближе шагать. Шел, поглядывал по сторонам. Никого… И звуков привычных нет: не слышно, чтобы где-нибудь фырчал мотоблок или натужно визжала электропила, вгрызаясь в дерево… Николка уж и удивляться перестал.

Потом все-таки удивился – отмахав почти половину улицы и увидев кота. Или кошку, он не сильно их различал.

Кошак стоял на пути, подковой изогнув спину. Шипел громко-громко, пожалуй, Николка никогда не слышал таких звуков от домашних кошек…

Пялилась животина в густые и высоченные заросли бурьяна. Забора вокруг ближайшего участка не было – стояли они тут не у всех, некоторые обходились низенькими живыми изгородями, а некоторые и их не имели. По слухам, в советские годы в таких вот шестисоточных садоводствах заборы возводить запрещалось.

Бурьян, куда пялился кот, рос прямо на участке – на полузаброшенном, из тех, куда хозяева вырываются раз в год и пытаются за три-четыре недели лихорадочно наверстать упущенное…

Николка подозрительно присмотрелся к разрывам в стене зеленых стеблей. Зверек какой-то? Или змея?

Металлический блеск и что-то краснеет… Николка пригляделся и понял, что видит. Легонько шуганул кота, развел тут панику, понимаешь. Кот умчался стрелой, словно только и ждал, когда можно будет переложить ответственность за находку на другого.

А Николка вытащил из бурьяна бензопилу. Новенькую, в работе не бывавшую. Неужели из тех самых? Похоже на то… Размер, цвет, надпись «Hitachi» – все совпадает.

Три дня назад Николка видел, как здесь, в поселке, продавали такие пилы таджики, или не таджики, просто восточные люди, поди их различи… Торговлю вели три или четыре молодых парня – невысокие, чем-то схожие, каждый с бензопилой в руках. Заходили на участки, останавливали прохожих, предлагали свой товар, причем задешево, за полцены. Всем желающим рассказывали, что они работали на стройке в Кингисеппе, ее заморозили непонятно почему, а последнюю зарплату выдали инструментом… И очень нужны деньги, чтобы добраться до дома. Хватали за рукав, предлагали завести и опробовать, сулили совсем уж баснословные скидки – Николка с трудом отделался от назойливого продавца. Прочие тоже в очередь не выстраивались, хотя бензопила – вещь в дачном хозяйстве нужная. Наверное, отпугивала удивительная дешевизна – купишь, а следом придут: верни-ка краденое…

И вот теперь бесхозная пила обнаружилась в бурьяне. Неужто таджик, отчаявшись продать, зашвырнул ее туда и пешедралом, налегке, двинул на родину?

Николка стоял с пилой в руках посреди дороги и чувствовал себя глуповато. Взять себе? Как-то оно… все же не рубль, найденный на улице… Сунуть обратно в бурьян? Ну и подберет кто-то другой, без комплексов, и будет он с пилой, а Николка в дураках… Дилемма.

Решил ее Николка так: пилу забрать, а на здешний щит с объявлениями повесить бумажку: кто потерял пилу, звоните. А какая именно пила, не писать. И пила в хозяйстве, и совесть чиста, и владелец едва ли отыщется.

За его плечом, в глубине бурьяновых джунглей, послышался шорох, тотчас же сменившийся треском ломавшихся стеблей. Николка обернулся и понял, что владельца пилы искать не придется. Владелец нашелся сам.

Тот самый таджик, или другой из их кампании… Тот, да не тот. Одежда та же, и щуплая фигура, и волосы – только теперь спутанные, очень грязные, с приставшим сором.

А вот глаза – не прежние щелочки, но здоровенные круглые блямбы, издалека заметные на лице. Казалось, глазные яблоки увеличились раза в полтора и норовили выпасть из глазниц. Мутные, затянутые какой-то пленкой, зрачки сквозь эту муть почти не видны. Цвет кожи гастарбайтера изменился со смуглого на серо-коричневатый.

Николка понял все. И сам удивился своему спокойствию.

Все-таки утреннее происшествие даром не прошло, неплохо подготовило к новой встрече.

Надо действовать как Свиридыч – спокойно, уверенно, без нервов. Бить первому и наповал. Это не человек. Это куча агрессивного дохлого мяса.

Мертвый таджик ломился сквозь бурьян. Прямо к Николке.

Николка был хоть и младше, но выше и шире в плечах – и в обычной драке мог бы рассчитывать на победу. Но теперь вся надежда на пилу… До чего же удачно сложилось, самый подходящий инструмент для дохлой публики оказался под рукой.

Он дернул шнур стартера – точно так, как отец учил заводить лодочный мотор: потянул сильно, но равномерно, без резкого рывка. Пила пофыркала, но не завелась. Даже, как это называют, «не схватилась».

Ничего… Все в порядке… Бывает… В ней есть бензин, обязательно есть бензин, они ведь предлагали завести и опробовать…

Вторая попытка. Пила не завелась. Таджик выдрался из бурьяна. И попер на Николку.

Вот тогда он запаниковал… Третий рывок – уже неправильный, слишком резкий. Результат тот же.

В четвертый раз он попытался, уже не веря, что случится чудо, что пила заработает.

Чуда не случилось. Пила не завелась.

Он отмахнулся от напирающего зомбяка неработающим инструментом как мечом. Как неудобным, тяжеленным и громоздким мечом. Зубья зацепили грудь гастарбайтера, разодрали одежду. Может, задели и тело, но кровь не текла, или что там у них вместо крови…

Отмахнулся еще, на этот раз не попав толком, отскочил, увеличив дистанцию. Долго так продолжаться не могло, слишком тяжелая дурында, руки быстро уставали… На всякий случай он дернул шнур еще разок, использовав крохотную паузу. Глухо… Остается одно: швырнуть агрегат в голову твари и рвать когти. Героический борец с живыми трупами из него не получился. Надо постараться не стать мертвым борцом.

Выстрел грянул, когда он все взвесил, решил и изготовился к броску и бегству. Грохнуло совсем рядом, и Николка подумал – в него, и удивился, что совсем не больно…

Заблуждение долго не продлилось. Зомби стоял на ногах, но головы у него практически не осталось – из лохмотьев шеи торчал позвонок, словно кочерыжка, только и уцелевшая от кочна капусты…

Не жакан, подумал Николка. В охоте он тоже неплохо разбирался… Картечь или крупная дробь.

Он не оборачивался, хотя очень хотел узнать, кто же произвел спасительный выстрел. Глупо подставляться именно сейчас. Кусаться зомбяку, допустим, уже нечем, но вдруг напоследок оцарапает…

Но нет, все закончилось. Ноги трупа – теперь уже окончательно мертвого – подогнулись, он медленно, словно неохотно, оплыл на выщербленный асфальт.

Николка обернулся и наконец увидел стрелявшего.

Лицо знакомое, встречались, но имя не вспомнить, а может, и не знал никогда. Никогда и ни о чем они не разговаривали с этим высоким костистым мужиком, на вид ровесником отца. А вот лицо не позабудешь: пятно ожога сползает с виска к подбородку, шрам стянул кожу, и кажется, что человек постоянно ухмыляется, – едва заметно и ехидно, одним углом рта.

В руке знакомый незнакомец держал охотничье ружье. Так себе ружьишко, по мнению Николки, – старая, видавшая виды тулка-одностволка. Но навороченные помповушки, разумеется, для отстрела оживших трупов удобнее, однако жизнь спас именно этот раритет…

– Вот он куда забился, – сказал человек со шрамом. – Я ищу по всем окрестностям, а он круг сделал и у самого дома залег.

Николка не очень понимал, что ему сейчас говорят… Он, честно говоря, был рад, что с плеч свалился груз ответственности. Что рядом появился взрослый, к тому же с оружием. Что кто-то занимается проблемой – пусть самыми простейшими способами, но решает ее.

Человек пригляделся к его лицу, спросил:

– Погоди-ка… Ты не Кеши Парамонова сын?

– Ну… да…

– Как зовут?

– Коля…

– Забудь, – сказал человек неожиданно резким, приказным тоном.

– Что забыть? – не понял Николка.

– Про Колю забудь… Кончилось детство, теперь все по-взрослому. Так что ты Николай и только так.

– Николай Иннокентьевич, может? – спросил новоявленный Николай со слабой-слабой ноткой подколки в голосе.

– Рано, отчество заслужить надо… – Человек сделал короткую паузу и добавил явно с намеком:

– А меня зовут Георгий Алексеевич.

И протянул широкую ладонь.

– Ты мне вот что скажи, Николай: что же тебе дома не сидится? Приключений ищешь? В Ван Хельсинга поиграть решил? Или телевизор не смотришь из принципа и радио не слушаешь?

И этот про телевизор… Николка ничего не понимал, и честно в том сознался.

– Вот оно что… – протянул Георгий Алексеевич, выслушав короткий рассказ. – Порыбачили, значит… У нас, видишь ли, чрезвычайное положение объявили в городе и в семи районах области. Всем приказ: сидеть по домам, укрепить окна и двери, запасти еды-воды… И нос наружу не высовывать, дожидаться спасателей… Да, еще предписали заранее собрать до пяти кэгэ личных вещей первой необходимости, чтобы эвакуацию не задерживать.

Вот оно как… Он-то голову ломал, где весь народ…

– А вы что бродите, приказ не выполняете? – спросил Николка, окончательно осмелев.

– Приказы надо выполнять, – сказал Георгий Алексеевич серьезно и строго. – Да только, сдается мне, приказавшие уже того… Не будет никаких спасателей.

Он махнул рукой, закинул ружье за плечо. И сменил тему:

– Дай-ка агрегат посмотреть… Похоже, для ближнего боя и в самом деле неплохо сгодится. Что любопытно – этот парень (кивок на безголовый труп под ногами) со вчерашнего дня с ней бегал, уже мертвый. Завести не пытался, но из рук не выпускал. Заряд дроби в спину схлопотал, и все равно не бросил. Так продать хотел, что сильнее смерти желание оказалось…

Он взял пилу из рук Николки, повозился с ней немного, дернул шнур раз, другой… И пила завелась! Чудеса…

– Там краник есть на бачке, повернуть надо было, – объяснил Георгий Алексеевич.

Николка почувствовал, что краснеет… Вот идиот-то! Ведь знал, знал про краник прекрасно, и все из головы вылетело… Мог сейчас быть мертвым идиотом. Или не совсем мертвым, что еще хуже.

– Ничего, – утешил Георгий Алексеевич, – в первом бою часто случается: давит боец на спуск, давит, а с предохранителя так и снял… Ладно, держи свой агрегат. Мне с ружьем сподручнее. Ты зачем притопал-то?

Николка не стал скрытничать – объяснил, к кому и зачем.

– А-а-а… Сотовая не работает, ни один оператор. А так сходи на тот конец, глянь, что и как. Вчера поселок обходил, все в порядке у них было, бабулю видел… Но времена такие, что… В общем, сходи. Потом возвращайся, расскажешь. Дом мой знаешь?

– Вон тот, с зеленой крышей?

– Нет, соседний, с пластмассовой совой на столбе… Приходи, я сейчас путь к реке разведаю, потом тебя на своей лодке в Лесобиржу перевезу. И сам с мужиками вашими потолкую… Надо отряд собирать, оборону налаживать, в одиночку по домам сидеть – все сдохнем. Возвращайся, жду.

Николка пошагал дальше. Как-то уверенно он себя почувствовал после разговора… Мысль, что отца у него, скорее всего, больше нет, Николку не печалила. Отца он не любил. Даже не уважал, Свиридыч и тот заслуживал большего уважения. А этот… Пьяный ублюдок, вечно распускающий руки. И Николке доставалось, и матери, и двум сестрам – тем не только оплеухи прилетали, но и кое-что похуже…

Сдох так сдох. Никто плакать не будет.

Он шагал легко и быстро. Безлюдье, получившее свое объяснение, больше не пугало. Пила казалась в два раза легче. Николка, отойдя подальше, не удержался, дернул шнур – завелась с пол-оборота. Теперь уж он не оплошает, если встретит другого зомбяка, коллегу того гастарбайтера, к примеру… А потом они организуют отряд. И будут зачищать свою землю от мрази, которой нет места под одним солнцем с живыми.

Ларискин дом был тих, участок пуст. Все правильно… А вот дверь… Николка замер на низеньком крыльце, не решаясь сделать последний шаг. Дверь была не просто не заперта – приоткрыта, виднелась щель в пару сантиметров шириной. Как же так…

Он потянул дверную ручку на себя, прислушался. Ни звука. Николка чувствовал, как по лицу катится пот, ладони тоже вспотели, пила стала тяжеленной и неудобной…

Позвал тихонько Ларису, потом погромче. Потом почти крикнул. Тишина… Спят?

Надо было входить. И лучше всего – с заведенной пилой. Лучше показаться дураком, чем…

Он все понимал. Но не смог дернуть за шнур. Уговаривал себя, убеждал: какая-то случайность, выскочили к соседям на минутку, сразу обе, и Лариса, и бабушка, или одна Лариса, бабка глуховата и могла не услышать его оклики.

Минута сменяла минуту, и обманывать себя становилось все трудней. Никто отсюда ненадолго не выскакивал. А вот заскочить кое-кто мог…

Все-таки он шагнул за порог с незаведенной пилой. Выбрал промежуточный вариант – держался за шнур стартера, готовый дернуть его в любое мгновение.

За дверью находилось небольшое помещение, некий гибрид сеней и кухоньки – готовили здесь в дождливую погоду, в хорошую – на улице.

На полу, возле тумбочки с электроплиткой, лежало тело. Кто?! В следующий миг узнал безрукавку Марии Федоровны, разглядел седые волосы… Долго приглядывался – тело не шевелилось.

Если сюда заскочил зомбяк, тот самый или другой, и у входа занялся старушкой, Лариса ведь могла выскочить, убежать, спастись, и сейчас…

В глубине дома послышался слабый звук. Или почудилось? Пот катился уже не просто каплями, Николка чувствовал, как по спине, под рубашкой, сбегали натуральные струйки. И в глаза пот тоже попал, сразу защипало, навернулись слезы.

Он постоял, проморгался. Затем набрался решимости и резко пнул вторую дверь, ведущую в жилую часть дома.

Тут же шагнул назад, всмотрелся в дверной проем. Никого… Но значительная часть комнаты оказалась вне поля зрения.

Он просунулся в дверь медленно-медленно, осторожно. Словно хитрая мышь, пытающаяся своровать сыр из мышеловки, не захлопнув при этом ловушку.

Занавески были задернуты, но летние, легкие, пропускавшие достаточно света. Знакомый силуэт на фоне окна он разглядел.

«Лара!» – хотел позвать Николка, с пересохших губ сорвалось что-то невнятное и еле слышное.

Лариса обернулась к нему.

Огромные выпученные глаза он увидел сразу. Но мозг категорически не желал признавать увиденное: при таком освещении может примерещиться что угодно…

Он еще уговаривал сам себя, а пальцы уже нащупали шнур стартера. Лариса быстро приближалась. То, что недавно было Ларисой.

Ему хотелось закричать, дико заорать от несправедливости происходящего: так не бывает, так не должно и не может быть, зомби может стать кто угодно, но не она, ведь они… ведь у них…

Он дернул шнур стартера, но…

…ведь у них вся жизнь впереди…

…но пластиковый оголовок шнура выскользнул из потных горячих пальцев. А в следующий момент Николка почувствовал на лице и на шее пальцы другие – ледяные, неимоверно сильные, хотя прежняя Лариса была девушкой хрупкой.

Пила грохнулась на пол. Он пытался оттолкнуть, отодрать от себя это. Ничего не получилось, из разодранной щеки лилась кровь, из шеи тоже, Лариска всегда гордилась своими ухоженными ногтями, длинными, острыми – кошачьими, как она говорила…

Он наконец заорал во весь голос. И одновременно закрыл глаза, чтобы не видеть мерзкую окровавленную пасть и бельмастые выпученные глаза. Он не хотел умирать, глядя на такую Ларису.

Позже, когда он почти потерял сознание от кровопотери и не имел уже сил сопротивляться, в голову пришла бредовая и неуместная мысль: прошлым летом, только-только познакомившись, они вместе читали вслух Грина, страницу он, страницу она, им было хорошо, и он предложил, прочтя концовку очередного рассказа: а давай как они, чтобы вместе и умереть в один день; не всерьез предложил, разумеется, – дурачились, болтали, что в голову придет, но она засмеялась и согласилась: давай, конечно же, это здорово, – смерть им казалось чем-то бесконечно далеким… И вон что вышло. Они умерли в один день, вернее, одна умерла, а второй вот-вот… И вполне возможно, будут теперь вместе. Пока кто-нибудь не поставит точку кувалдой или зарядом картечи.

Он хотел рассмеяться – безрадостно, горько. Сил не хватило даже на это, красная бездонная тьма подступала, засасывала, и очень скоро все для Николки закончилось…